Май, 1448 год, Османская Империя
Юная девушка раскрыла веки после тяжелого сна, из цепких лап которого она выбралась совсем внезапно, будто сама того не желая. На пальце, отражая блеклый уличный свет, блестело гранатовое стекло, подаренное любимым; девушка невольно засматривалась на драгоценность, всячески прокручивая ручку, стараясь уловить самое яркое его свечение, которое отдастся в её памяти приятнейшим воспоминанием. Но сегодня Влад уходит в поход, и одна лишь мысль об этом пронзала сердце Лале тысячами игл, но если Аллах позволит, он вернётся к ней. Гранатовое кольцо переливалось в едва видимых лучах одинокой Луны, сохраняя в себе воспоминания о том, как же чудно они провели тот прохладный вечер, отпечатавшийся в её памяти таким тёплым пятном, поражающим каждую клеточку её организма. Она оглянула комнату, поглощённую густой пеленой мрака, и вслушалась в тишину, стараясь уловить краешком уха хоть один звук, который поможет ей понять, что же заставило её проснуться, ведь первое золото солнца все ещё не ступило на землю Османской Империи. Что-то больно ёкнуло в груди, раскинув неприятную юному телу россыпь мелких мурашек, пробегающих по изящной смуглой спинке, огибая изгибы её рук, пробирая до корней русых волос, что так небрежно раскинулись на подушке. Что-то неизвестное просило её подняться с кровати и надеть платье цвета одуванчиков, которые они не так давно собирали с Асланом, что также напоминает о приятно проведённом времени с другом. Ультрамариновое небо становилось всё более бледным, сменяясь на васильковый с примесью лавандового, карминово-красного и пастельно-оранжевого, что означало появление солнца. Тяжелыми шагами девушка двигалась по опустевшим коридорам, мрак и тишина этого утра пугали девушку, заставляя карие глаза бегать по помещению в поисках живой души. Но поиски не давали успехов, в голове плутали пугающие мысли, но Лале быстро прогнала их из своей головы, не желая поддаваться их напору или вовсе ощущать горечь, которая бы разрасталась так быстро. Спускаясь по лестнице, она услышала какофонию голосов: женских и мужских, совсем юные, почти детские голоса и басистые, хриплые, выдающие совсем пожилых людей. Выбивался один голос, зачитывающий приговор. Такой холодный и отречённый, внушающий неведомый ранее страх, что утягивал её в свой омут, подобно зыбучим пескам. Баритон гулом отдавался в ушах, бился со звоном в черепной коробке, а жуткие картинки, которые ассоциировались с этим звуком сменяли друг друга с такой скоростью, что дыхание замирало с каждым разом всё дольше. Он непременно ей знаком, она слышала его ранее. Казнь. Мысль, осенившая Лале, напугала её, сердце забилось чаще, а в голове гудел рой мыслей. Быстро расправившись с немаленьким расстоянием, попутно поправляя подол платья, Лале бежала вслед за голосом, стараясь не потерять его в куче других. Она не разбирала дороги, чувство за ребрами говорило, что эта казнь ― нечто ужасное. Наконец выбежав на улицу, на главную площадь перед дворцом, она ужаснулась, а в висках больно зазвенело, да так, что та была вынуждена в панике схватиться за голову и вновь присмотреться к центру событий сквозь практически непроглядную толпу. Страх медленно пробирался под кожу, мерзкими червями проползая по венам, выходя непроизвольными солеными водопадами из лучистых карих глаз.На эшафоте стояли Аслан и Влад так покорно, не противясь тому, что должно случиться.
Последний отчаянный взгляд сапфировых глаз, на которых также видна эта блестящая пелена, и мужчина одними лишь губами прошептал заветное «Прости». Взмах сабли, рассекающей воздух так быстро и звонко, озарил присутствующих, что заходились громкими вздохами и хохотом, в то время как густая кровь струилась на эшафот, багровой акварелью растекаясь по земле и добираясь до ног зрителей, а голова любимого катилась к ногам Лале. Девушка, не сдерживая себя, так громко кричала, что смеющимся пришлось заткнуть уши, но её боль не унять: она плескалась в груди, добиралась парализующим ядом до мозга, проникала в каждую косточку. Она всеми фибрами чувствовала то, как умирала вместе с ним. На его лице застыла прежде горячая слеза, а на губах — её имя, которое он не успел произнести до мгновенной смерти; она пала на колени, чувствуя, как горячие слезы стекали на землю, карие глаза невольно смотрели на помост. Так безжизненно и пусто. Аслан улыбался, его солнечная улыбка осталась на лице, застывая навеки: очередной взмах злосчастной сабли, которая будто полосовала её сердце, рубила его пополам, вонзалась в грудь, с каждым разом всё глубже и глубже. Слезы кристальными ручейками бежали по щекам так же, как и кровь лилась с обезглавленных тел, с которыми быстро расправлялись стражники и другой сброд, приспособленный для сих кровавых дел, таких уродливых и ненавистных. Тошнота подкатывала к горлу довольно резко, мутная пелена вмиг застелила глаза, не давая возможности вглядеться и вдуматься в происходящее, от чего ей пришлось пошатнуться и опереться о ближайшее каменное строение, дабы просто не потерять сознание. Как гром среди ясного неба раздался крик хатун, что вновь обрела понятие о происходящем. Крича и плача, Лале смотрела на окровавленные тела друзей, молилась и проклинала. Молилась громко, чтобы это услышали за пределами площади, за пределами дворца, молилась за то, чтобы их души обрели покой, и проклинала тех, кто сделал это с ними. Сделал это с ней. Она мертва. Они мертвы. Голос её ослабевал, переходил на хриплое шипение, которое она старалась донести до каждого: никому не сойдет с рук их убийство. Поплатится за это каждый, кто посмел хихикать или даже натянуть ухмылку на своё безобразное лицо ― каждого не пощадит воля Аллаха, который не смеет остаться безразличным. Она машинально тянулась к мертвым телам со стремительно угасающей надеждой на то, что это не они, что они ещё живы, но нет ― сочащаяся кровавая гуща так и норовила испачкать подол светлого платья, забраться на тонкие холодные пальцы и создать такую оболочку, которая также сможет проникнуть под её кожу, поражая организм смесью ядовитой боли и скребущего опустошения. Лишь одна пара карих глаз смотрела из толпы на девушку без сожаления, будто она этого заслужила вместе с друзьями, но трусливый взор перебирался на стоящую рядом женщину, которая смотрела на свою наставницу со щемящей болью в груди. Мерзкое чувство ― быть обманутой. Призрачная влага застыла в покрасневших глазах, едва ли не обжигая чувствительную кожу, когда они так быстро катились по впалым щекам, затем пробирались к горлу, сдавливая его хрустальным канатом. Двое стражников волокли ее с площади, крепко сомкнув огромные ладони на острых плечах и тонких, дрожащих руках. Страх, обида и боль сковали тело девушки, заставляли рассудок потеряться в глубинах адреналина, подавляли в ней желание жить дальше, ломая её кости и ту маленькую влюблённую девочку, которая жила в глубинах её души. Лале билась, кричала оскорбления, коих раньше никогда не смела произносить, пыталась вырваться из мертвой хватки мужских ладоней, но всё без толку: Влад, Аслан ― их больше нет. Убийственно-приятные воспоминания, которые оставляли горечь утраты, жалили в самое сердце ― все мысли будто сжались в одну и озаряли затуманенные очи, которые не видели перед собой ничего, кроме улыбающихся перед смертью лиц парней, а затем их обезглавленные тела, которые забирали так, словно они ― последний скот.Месяц назад
***
― Аслан, прекрати! ― Её искренний хохот льется, как щебетание птиц и оказывается ещё прекраснее, ведь улыбка на девичьем лице приятно греет души, обволакивает их в кокон безудержного веселья и по-своему домашнего счастья. Рыжеволосый парень не прекращает щекотать смеющуюся Лале, которая не может вырваться из его рук и побежать, и та в ответ лишь безвольно брыкается, стараясь избежать этих хитрых манипуляций, но ничего не выходит, и прерывает их голос, раздавшийся совсем рядом: ― Как вы смеете мучить мою хатун средь бела дня? ― с театральной злобой молвит Влад, увлекая девушку в свои крепкие объятия и освобождая ту от мучительно долгого смеха; Аслан в ответ на реплику друга также громко хохочет, стараясь вновь схватить хатун за руку и выудить из её губ очередной смешок, но всё тщетно, ведь брюнет закрывает ту своим сильным телом и пронзительно смотрит в глаза цвета яшмы, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться также громко. ― А с каких это пор она Ваша хатун, господин Влад? ― Аслан явно насмехается, горделиво подняв подбородок и коварно сощурив зелёные очи. ― Вы ведь тоже щекотки боитесь. ― Ты не посмеешь. ― Влад пятится назад, стараясь всё также скрыть Лале, которая, едва ли не задыхаясь от смеха, знает, что Влад также боится щекотки, как и она, и реакция его всегда забавна, как бы он не пытался отбиваться. ― А сейчас и проверим.***
— Влад, прекрати дуться! — Лале-хатун, вы оскорбили меня до глубины души, и теперь я не посмею сдвинуться с места, пока вы не принесёте свои извинения. — Обиженно надув губы, Влад отворачивается от Лале, гордо вскинув голову, подобно благородному коту и изредка поглядывая в сторону русоволосой с нескрываемой заинтересованностью в дальнейших действиях. Но то, чего он явно не ожидает — что она повалит его на лопатки и уляжется рядом, положив голову на часто вздымающуюся грудь. Она с осторожностью касается кончиками пальцев мужских рёбер, невесомо поглаживая их и виновато поглядывая на Дракулу, который приобнял дрожащую от покалывающего холодка хатун. — Ну прости меня, я же не хотела. — Ты ударила меня в ребро, Лале. — Я испугалась. Невесомый, словно пёрышко, поцелуй отпечатывается на её макушке, а тяжелый вздох слегка раздувает в стороны совсем тоненькие прядки каштановых локонов, а затем приятно щекочет нежную кожу. Лале прижимается сильнее, виновато потирая ребро Влада в надежде на то, что это поможет унять его боль в этой части тела. На самом деле, всё давно прекратилось, и сейчас он просто разыгрывает спектакль, удивляясь её неизмеримой доброте, которой девушка так любезно делится с окружением. Ещё одно касание едва влажных губ к её лбу, и внутри зарождается одно из тех тёплых чувств, которое не засыпает когда они рядом. — Знаешь, я люблю тебя больше жизни. Ты — свет моей души.***
Её опустошенное тельце свернулось калачиком на мягкой перине, не желая употреблять пищи или останавливать поток слёз, который не щадил мягкую ткань и делает её мокрой, сырой. Она угасает. Она просто, чёрт возьми, угасает. Подрагивающая нижняя губа искусана в кровь, которая тут же запекалась алыми бусинками на припухших устах; её сознание меркнуло, но она не желала смыкать карих очей, зная, что вновь увидит призрачные образы парней, которые так смело и отчаянно попрощались со своими жизнями. Вероятно, это пугало её больше всего на свете — увидеть этих двоих только в своих снах и отблесках воспоминаний, которые предательски разрывали её сердце на маленькие кусочки, без надежды склеить это всё обратно. Душа покрывалась мраком, непроглядная тьма прокрадывалась в каждый светлый уголок, вымещая всё то, чем ранее она могла делиться со всеми. Сейчас же её пожирала изнутри чувство вины за то, что не помешала этому, что позволила вот так вот взмахнуть саблей, которая с оглушающим свистом лишила трёх людей жизни. Её, Аслана и Влада. Голова трещала по швам, в висках резко и громко отдавалось сердцебиение, заставляя вновь схватиться руками за голову, как сегодня у эшафота. Кровь, много крови. Но отпечатывалась болезненным ожогом неизменная ухмылка на бледном лице пленника из Валахии, когда голова подкатила к ногам, и предсмертная улыбка Аслана, которая всегда утешала её в трудные минуты.