Кара

      Серое небо, мучающее собою всех жителей мегаполиса уже вторую неделю, никуда не собиралось пропадать, и тем более – не собиралось забирать с собой эти появляющиеся на пару десятков минут дожди, заставляющие потом страдать от лишнего груза, таская с собой эти бесполезные зонтики. Смысла в зонтиках вообще не доводилось видеть мужчине с волосами цвета серебра, что сидел и смотрел на облака, больше похожие на серую, словно испачканную вату или огромные, плотные клубы сигаретного дыма, с закинутыми на стол ногами и уж больно расслабленным и спокойным для такой ураганной погоды за окном видом. Этим-то и собирался заняться Какаши – покурить – и подумать о чём-то отчасти бесполезном и бессмысленном, но чертовски важном для остальных – зонтиках. Изобрели их, кажется, ещё до нашей эры, но никогда не использовали для защиты от дождя – люди прятались от солнца. Хатаке сомневается, что в нынешнее время хотя бы один из тех, кто ходит сейчас под этим пробирающим до костей дождём и чувствует забравшийся под куртку ледяной, прошибающий насквозь ветер, соизволили себе лишиться хотя бы минуты солнечного луча в прятках под этой рукоятью и куском ткани. Когда решили, что это защита от дождя – мужчина знать не знал, но затея казалось ему идиотской. Ведь это защищает только голову, и, дай несуществующий Бог, плечи, но если ветер меняет направление дождя или…       — Какаши-сан, – в кабинет вбегает запыхавшийся и мокрый мужчина с собранными в низкий хвост волосами и держится за ручку двери, ожидая, пока на него взглянут. Хатаке недовольно вздыхает и позволяет себе приоткрыть один глаз, смотря на вошедшего. А так было интересно размышлять о зонтах…       — Чего, Итачи? – Хатаке вздыхает, доставая припасённую за ухом сигарету, и вставляет меж губ, скинув ноги в грубых кожаных ботинках со стола и потянувшись к его краю, за лежащими там спичками.       — Ты серьёзно оказался прав… снова.       — И к чему ты заключал это пари полтора месяца назад? – Хатаке ухмыляется, прикуривая и выдыхая дым в потолок. — Раскрыто за сорок минут.       — Молчи уже, выпендрёжник хренов, – Учиха откровенно бурчит, скидывает с себя мокрое пальто и вешает на крючок, проходя вглубь кабинета.       — Попрошу, – сероволосый выдыхает дым, открывая оба глаза. Мужчина, что на самом деле пониже, стоит перед чужим столом, заставляя его поднять взгляд, – без оскорблений.       — Позер, – Итачи не сдерживает улыбки, поправляя чуть растрёпанные волосы, и видит слегка напряжённый взгляд мужчины напротив, – но лучший позер, которого доводилось знать.       — Сочту за комплимент, командир Итачи.       Учиха смеётся, а Хатаке расслабленно улыбается, откидываясь на кресло и выдыхая дым вверх. Он держит сигарету губами, поправляя закатанные рукава белой рубашки, и наблюдает за внимательным взглядом мужчины напротив. Одними глазами спрашивая «что», вопросительно поднимая брови, младший вздыхает, понимая, что у Хатаке особого настроения на разговоры сегодня нет.       — Наши собираются чуть отметить, – он потирает затылок, – пойдёшь? Знаю, ты это не любишь, но ты этот повод для пьянки и раскрыл…       — Кто же сидит дома, когда вокруг такое веселье? – мужчина специально выделяет слово «такое», показывая, что на самом деле ему эта затея не кажется веселой от слова совсем. Он поднимается, туша докуренную сигарету в стоящей на столе пепельнице, и кивает. – Заодно и поем за твой счёт, согласен?       Итачи только кивает, потому что спорить бесполезно. По сути, он и проспорил, и работу ему Хатаке в очередной раз помог выполнить. Командир полиции не особо понимал, как детективу, сидящему в стенах их «скучного» по его словам участка, удаётся всё это, но он был ему премного благодарен за то, что работает именно с ним, за то, что несёт свой талант в сторону правосудия, а не против закона.       В целом Хатаке и его жизнь была покрыта относительной тайной. Невозможно было залезть этому гению в голову и предугадать, что он выдаст в следующую минуту: сколько бы кто не пытался, все проваливались и оказывались ни с чем. На его счету – сотни раскрытых убийств, преступлений и опасных группировок в свои тридцать два года. Его отец работал здесь же, но, в отличие от сына, он не был гением, способным раскрывать преступления, не выходя из собственной зоны комфорта, основываясь на каких-то предпосылках, уликах, с первого взгляда никак не связанных, каких-то связях по всему городу с теми, о ком никто в полиции знать не знал, но которые со всей душой работали на Какаши. Сакумо был невероятным полицейским и погиб при выполнении дела, в итоге добившись его справедливого окончания. Сыну его тогда было двадцать пять – молодой, зелёный, и чуть менее загадочный и уставший от жизни. После этого он сильнее закрылся в себе – хотя не то, чтобы особо был открыт – и стал целиком и полностью погружён в работу. Они с отцом очень хорошо ладили, и именно он поддержал его «детективный» подход к любому делу, воспитывая в нём эту силу ума. Старшему Хатаке очень хотелось, чтобы Какаши стал великим в том деле, которое выбрал, и трудился на благо людей: именно этим сын и старался заниматься.       Начиная с детства, детектив любил тишину и спокойствие и терпеть не мог неорганизованность. У всех людей вокруг, не важно, кто это был – дети, живущие с ним в одном доме, одноклассники, учителя, преподаватели в университете, одногруппники – был только один вопрос: как ему это удаётся? Только придя на работу к отцу, для всех остальных он был экранизацией Шерлока Холмса со своей дедукцией и коллекцией пальто, но это только с первого взгляда: сам он переваривать не мог сэра Дойля и его произведения. Признаваться самому себе в своей до чёртиков умной голове, что ты правда неосознанно похож на Холмса в некоторых аспектах, не хотелось, поэтому он открыто плевался, что «пальто не делает меня этим вашим дурно-сыщиком из книжек». Да и отличий у них правда было много, несмотря на похожий метод ведения дел. Ну, и от столь строгого и серьёзного детектива прошлого века его отличало наличие массивной татуировки на правой руке – какой-то механизм с шестерёнками, по которым он часто водил пальцами, размышляя над понятными одному ему вещами – и наличие пирсинга на языке, который он изредка снимает, но чаще всё-таки носит, особо не скрывая. Хатаке обожал свой контраст холодного ума и чуть дерзковатого внешнего вида; постоянные сравнения с Холмсом за пальто ему тоже порядком поднадоели, так что пришлось обзавестись и коллекцией кожаных курток, которые этот горе-сыщик точно не носил, и за пару лет ему полностью удалось избавиться от сравнений с литературным персонажем хотя бы в кругу своего корпуса. Отец, когда ещё был жив и увидел, что его сын сделал пирсинг, сказал, что если бы из Хатаке-младшего был непутёвый работник – его бы к чертям выгнали, и Какаши только смеялся, соглашаясь.       Будучи до боли рассудительным и чётким в каждом своём действии, человеку, не знающему его хотя бы полгода, доводилось очень тяжко. Одним взглядом он умудрялся узнать по внешнему виду слишком много и узнать то, чего, возможно, не знает даже самый близкий вошедшему в кабинет человек. Читал людей он, как открытые книги, щёлкал, как орехи – Учиха подбирал огромное множество сравнений. Да и сам юный тогда, на шесть лет младше парень, был в шоке, увидев сыщика впервые и услышав уж слишком много информации о нём и его жизни, исходя из внешнего вида. Первые полгода работы они друг друга не переваривали, потому что Какаши казался Итачи слишком уж бессердечным, а еще занудливым и надоедливым, но отрицал его талант и умение вести дела только чокнутый. Спустя еще какое-то время им удалось сойтись на совместной работе, дополнении друг друга в рабочем процессе и любви к музыке – Хатаке никогда не запоминал названий музыкальных групп или имён исполнителей, которых слушал, но Итачи заботливо запоминал, под какие песни сыщик выглядел чуть более расслабленно, чем обычно, и заносил их в его плейлист.       Невозможным была работа Хатаке рядом с женским полом: по нему откровенно истекали слюнями, а сам мужчина совсем не был заинтересован в людях дальше, чем в вопросах по работе. На самом деле, Учиха не совсем понимал, чего от жизни хочет его друг, постоянно отвергающий кого-угодно и желающий только раскрытия преступлений. Одна из женщин на работе называла его психопатом, другая – социопатом, но сами откровенно фанатели по нему, стоило ему отвернуться и встать к ним спиной. Да и тридцать два года Хатаке было сложно дать: он выглядел намного моложе и заставлял всех впадать в шок, когда называл эту заветную цифру, перевалившую за четвертый десяток. Только в возрасте и прочих ярлыках Хатаке никогда смысла не видел: он встречал множество людей по делам, и очень часто люди младшие и «низшие» по социальному рангу казались ему куда более умными и интересными, чем те, кто находился с детективом в одних рядах.       Причинно-следственные связи, помогающие раскрыть преступления, огромное количество работы и стойкое желание справедливости мотивировали мужчину жить и были его наркотиком. В чём-то другом он особого смысла не видел: он, конечно, не был отшельником, общался с людьми с работы, но особо близко не подпускал просто потому, что не нуждался в этом. У него был Итачи, с которым он вместе работает, Гай, бывший одноклассник и единственный оставшийся с детских времён лучший друг, в своё время выучивший его боевым искусствам, и другие люди с работы, которые, в основном, только на ней и были завязаны. У Хатаке был только один интерес, который не особо был связан с дедукцией и преступлениями: он любил литературу не самого приличного содержания. От Итачи он перестал это скрывать на третий год совместного нахождения в кабинете, когда понял, что его вряд ли кто осудит, а если осудит, получит по лицу. Тогда Учиха не совсем понял, что это, но интернет помог ему найти книгу в оранжевой обложке и прочитать её аннотацию, а также раскрыть другую жизнь их босса, что на старости лет, когда занимается в основном бумажками и приказами, начал писать пошлые книжонки. И Какаши знал, конечно, знал, кто это пишет – и так Джирайя стал ему чуть ближе, чем просто начальник. Для Итачи это было удивлением с одной стороны и чем-то абсолютно понятным с другой: ведь секс – потребность одна из первых, и, видимо, детектив любит о нём читать.       — Гая позови, – Какаши чуть трёт глаз, на котором красуется боевой шрам, полученный ещё вместе с отцом, – он меня просил звать его на вещи, где меня будут превозносить.       — Ага…       Итачи качает головой, наблюдая, как детектив завязывает на шее шарф и берёт со стола пачку сигарет. Он кладёт её в карман, натягивая на себя перчатки без пальцев – которые больше для этого самого контраста и имиджа – и поправляет спавшую на лоб чёлку. Учиха без выпендрежа, что всё-таки чуть присущ его дорогому другу, натягивает пальто и укутывается в длинный, тёплый шарф.       — Ты поведешь? – младший склоняет голову вбок, получая в ответ только многозначительное «маа» и кивок.

***

      Какаши очень любил водить. Машина, что была достаточно большой для человека, который возит с собой одного только напарника, всегда была ухожена и намыта. Он был немного дотошным в делах, что касалось чистоты вещей, помогающих ему в работе – но в остальном у него царил творческий беспорядок. Он мог не совсем следить за чистотой в квартире или кабинете, когда был заинтересован в расследовании, но нельзя было сказать, что у него был совсем бардак. Поэтому Итачи брал чистоту на себя, и у них был неплохой тандем.       Музыка на фоне была удивительно спокойной и подходящей столь дождливому, чуть депрессивному пейзажу за окном машины. Хатаке осматривался по сторонам, пока ехал, и мысли вновь вернули его к тому, от чего Итачи отвлёк его час назад.       — Вот, – Какаши начинает, остановившись на светофоре, – ты о зонтиках никогда не думал? Почему они такие бесполезные в дождь, но все ими пользуются?       — Какаши…       Учиха качает головой, выслушивая длинную логическую тираду о зонтах. Это значило только одно – у него окончательный тупик в чём-то, что касается дела, и он пытается вывести себя на полностью идиотское исследование какой-то чепухи, чтобы зацепиться за какое-нибудь воспоминание. Было тяжело признавать, но даже такие гении, как Хатаке, попадают в тупик, когда находится преступник, что с ним примерно на одном уровне IQ или просто очень хороший стратег.       — … и какой толк тогда в этой дребедени, а, Итачи? Бесполезные же, абсолютно, просто трата нервов. Их ведь ещё вечно теряют, и какой толк в…       — Да-да, ты прав, я тоже в зонтах смысла не вижу, – напарник вздыхает, и они вновь останавливаются. Хатаке косится на адрес в навигаторе, ещё раз перепроверяя, туда ли они едут. — Ты… снова мучишься тем делом, я прав?       Хатаке, которого Учиха знал уже достаточно, чуть сжал в руках руль и кивнул. За огромное время совместной работы это дело – самое долгое, что лежало на их столе. Когда всё только начиналось…       — Сколько уже? Семь, восемь месяцев?       — Восемь. И двадцать два дня, – Какаши кивает, и вновь тянется к сигарете за ухом, которую он всегда прячет, чтобы не лезть за пачкой, – ты понимаешь? Восемь месяцев и двадцать два дня, – он проговаривает это по слогам, – я дела дольше недели не раскрывал никогда, – мужчина закуривает, и вновь жмёт на газ. В его голосе чувствуется напряжение и злоба на самого себя – он сжимает руль и играет жевалками, смотря на дорогу. Ехать осталось пару минут.       — Я знаю, – Итачи вздыхает и приоткрывает окно. Он, если честно, ненавидит запах сигаретного дыма, но указывать Какаши на то, как ему правильнее жить и что пора бросать равно собственной смерти, ведь он ненавидел, когда ему указывали.       Это дело было омерзительнейшим из-за того, как этот некто расправлялся со своими жертвами. Было очевидно, что это делает не один человек, потому что над телами издеваются знатно. Трупов уже было восемь, и с первого убийства Какаши практически ничего не смог вычитать, что было шоком для всех вокруг. Хатаке осознавал, что это продолжится, потому что единожды и просто так столь изощрённо не убивают, но второе тело (или то, что от него осталось) было найдено спустя чуть меньше месяца, и с детективом Хатаке и командиром Учихой явно начали играть, подкидывая бессмысленные записки и запутывая того, кого, казалось, запутать невозможно. После третьего тела Какаши несколько дней не разговаривал, сидя в кабинете и пытаясь сопоставить между собой двух опознанных и одного, чьи результаты экспертизы пока не были готовы, найти хоть какую-то связь и не позволить этому продолжиться. Итачи заботливо приносил ему еды, так как сам Хатаке точно бы не встал, и тот только кивал, не разговаривая, потому что тратить на это лишние силы казалось старшему кощунством.       Какаши откровенно водили за нос и мучали все последующие убийства. Он прописал себе несколько теорий, повесив на стену в кабинете – и дома, и на работе – и ходил вокруг них, звонил своей сети, что была раскидана по всему городу, умоляя хотя бы их найти хоть какую-то зацепку, но всё без толку. Учиха пытался помочь и раскрыть дело вместе с ним, но если даже Хатаке в тупике…       — Я не прощу себе, если не раскрою это дело до конца года, – Какаши говорит слишком серьёзно, останавливаясь возле какого-то ресторана-бара, в котором они все собрались и ждут их, – понимаешь?       — Не было ещё дел, с которыми ты не справлялся, – Итачи кивает, смотря на старшего, – и с этим ты справишься. Мы все это знаем.

***

      Хатаке встретили очередными аплодисментами за раскрытое дело, а он сказал, что это не только его заслуга, но и заслуга командира Итачи, его напарника. Длинноволосый парень на это только смущённо улыбнулся, а Какаши подмигнул: по сути, большая часть улик и была на его плечах, и всё, что оставалось старшему – сложить в единый пазл и проложить маршрут к виновным.       Оставшийся вечер Хатаке был напряжённым и очень серьёзным. Монолог о бесполезности зонтов продолжился с Тензо, который только недавно начал работать в полиции и восхищался Какаши, как гениальным сыщиком. Он с удовольствием прослушал лекцию о том, что зонты – чуть ли не порождения Сатаны, но практически ничего не понял, а особенно того, почему столь умного и серьёзного мужчину это волнует. Он косился на рядом сидящего Итачи, попивающего какой-то слабоалкогольный напиток, и ждал от него хоть одного намёка на то, нормальное ли это поведение для гения, и тот лишь многозначительно кивнул.       В целом Какаши любили все, кто с ним работал, в малой или большей степени. Если и не любили, то уж точно уважали: ведь абсолютно каждый прекрасно знал, что Хатаке отдаётся своему делу на сто процентов, и что он – лучший в городе. И сам Хатаке, в какой-то степени, был привязан к людям, с которыми работает. Он не очень понимал само чувство «любви», как оно должно ощущаться к людям, кто не отец и вещам, что не работа. Но он точно знал: без Итачи, своего напарника, ему будет откровенно паршиво, а без Гая, своего лучшего друга, он не будет знать, к кому идти. Так что он, на самом деле, был полностью доволен своими коллегами, пусть совершенно не умеет смягчать речь и говорит всё прямо, иногда задевая болевые точки. Все понимают, что он просто такой – и он такой для них единственный – и это, возможно, и притягивает.       Всем хотелось, чтобы помимо женитьбы на работе детектив нашёл себе жену, завёл ребёнка и стал порядочным семьянином, только его к девушкам никогда не тянуло. Да и не то, чтобы тянуло к парням, просто во времена, когда он искал кого-то на одну ночь, он чаще засматривался на парней, нежели на девушек. Он, как уже повторялось, ярлыки не любил: поэтому и задумываться о каком-то названии сексуальной ориентации намерен не был. Те пошлые книжки, что он читает, он искренне любил за то, что они позволяют расслабиться.       Гай немного опаздывал из-за того, что младший уж очень поздно ему позвонил, и Какаши сидел рядом с Итачи, стараясь не мешать ему заводить знакомства. Он-то тоже не промах, на самом деле, и, возможно, не будь Хатаке столь серьёзным, даже загляделся на него. Но эти мысли сразу же уходили, потому что ни одному, ни второму не хотелось портить столь хороший рабочий дуэт. Рядом пили «за справедливость», и старшему налили что-то слабоалкогольное с огромным количеством льда. Он чуть крутил стакан в руках, наблюдая за тем, как лед на дне тает, позволяя себе вновь погрузиться в разум и поразмыслить над делом.       Было две версии: религиозные фанатики и чертовы гении. Методы пыток и убийств упирались в древнейшую историю, что позволяло понять – убийца явно что-то в этом понимает. Стоит отметить и то, что у каждой из жертв было забрано по органу – и пока повторялась только печень. У Хатаке в голове одно не может вытечь из другого, и он недовольно хмурит брови, открывая глаза и искренне желая что-нибудь ударить. Он ставит стакан на стол, вставая и заставляя Итачи на него покоситься – но Какаши лишь успокаивающе кивает, говоря этим жестом, что не уходит. Учиха сидит рядом с симпатичной, вроде, девушкой, и старший только качает головой. Он идёт на выход, вновь доставая припрятанную за ухом сигарету, и встаёт чуть поодаль от двери, закуривая. Мужчина делает долгую затяжку, выдыхая дым вверх и позволяя себе расслабиться: зарывается свободной рукой в волосы и чуть треплет их, надеясь, что это чуть облегчит моральные страдания из-за невозможности продумать хотя бы возможные детали дела, но тщетно.       — Какаши, – мужчина чуть старше, с широкими бровями и зелёном пальто улыбается, подходя ближе, – когда же бросишь эту дрянь во имя Юности?       — И тебе привет, Гай, – Какаши улыбается, держа сигарету двумя пальцами, – сомневаюсь, что с моей работой можно бросить. Да и о какой юности речь, когда всё так паршиво?       — И в Юности бывает паршиво, – друг детства подходит вплотную, крепко обнимая. Они давно не виделись, ибо оба заняты, но Гай для Какаши значит очень много. В детстве именно он был тем, кто дружил с ним, несмотря на любые странности – напротив, они даже соревновались друг с другом, развивая свои способности и умения, называя друг друга «вечными соперниками», иногда вспоминая до сих пор и позволяя себе детскую, минутную слабость и игру в «камень-ножницы-бумага». И пусть нельзя было сказать, что Хатаке в людях очень уж нуждался, он понимал, что совсем без друзей вряд ли вырос бы человеком, ценящим других людей. Возможно, резал бы сейчас на пару людей вместе с этим чертом, за которым гоняется.       — Возможно, – он обнимает в ответ, – как у Ли дела?       — Замечательно! Он ведь мой воспитанник, а как у моих воспитанников могут быть плохие дела? – Гай встаёт в свою типичную позу «крутого парня», что была с ним с самого детства и доказывала его нереальность, и показывает поднятый вверх палец, заставляя детектива покачать головой и широко улыбнуться.       — Это точно.       Они по-доброму смеются, и Какаши докуривает, кивая на дверь и заводя друга за собой. Теперь рассказами о бесполезности зонтиков мучают Гая, и он единственный, кто дослушал до конца и наконец успокоил внутри Хатаке эту дурацкую мысль о зонтиках. Они выпивают, теперь просто газировку, и говорит в основном Майто. Какаши слушает, кивает, задает наводящие вопросы и, как обычно, раскрывает конец истории быстрее, чем друг закончит свой рассказ. И Гай только действительно удивляется и радуется тому, что Хатаке способности не теряет, а только совершенствует – и поистине гордится, что он знает такого человека.       Майто отходит, и Какаши оглядывает бар в поиске чего-то, что может дать версию. Вот Итачи – он выпил четыре бокала, и он явно поддат, и к нему лезет девушка из другого отдела. Вот Тензо – он теребит в руке деревянный брелок и делает вид, что не пялится на Хатаке, хотя они оба знают, что происходит. Вот Ино – девушка из медотдела, тоже глаз с него не сводит, и, кажется, она завела ещё одну кошку. Какаши слышит слева от себя знакомый смех, что мешает ему анализировать зал, и он поворачивает голову, видя перед собой начальника.       — Джирайя-сама, – Какаши привстаёт, – здравствуйте.       — Чего так официально-то? – мужчина по-доброму смеётся, качая головой, – с очередным раскрытием шайки-лейки наркоманов-убийц, Какаши!       Мужчина кивает в ответ, благодаря за поздравление, и вновь косится на Учиху. У него в очередной раз спрашивают, как дела дома и что нового, будто не зная, что получат в ответ практически ничего. Какаши был женат на работе, жил работой, раскрытие преступлений было его смыслом, чуть ли не наркотиком – и с этим никто ничего поделать не мог.       Спустя пару минут столь неловкого разговора, что больше для приличия, к боссу вышла его жена – Цунаде, прекрасный врач, работающий когда-то судмедэкспертом – и приветливо улыбнулась Хатаке. Тот лишь улыбнулся в ответ и кивнул. Они поговорили о том же, о чем говорили и с её мужем – судя по глазам Сенджу, она только вылечилась от конъюнктивита.       — Какаши, – Джирайя, будучи очень высоким, наклоняется к уху сидящего мужчины, – я скоро новую книжку допишу, – его жена закатывает глаза, пряча лицо ладонью, Итачи поглядывает на это с диванчика и смеётся, зная, что сказал босс, а остальные в неведении, потому что не представляют, чем Джирайя в тайне занимается.       И у Хатаке загораются глаза на пару секунд. Да, он любит произведения этого извращенца и лишь улыбается чуть шире обычного, смотря на мужчину. Тот обещает первый же напечатанный экземпляр ему, треплет по волосам, чем смущает Хатаке и его холодность, и, взяв под талию жену, отходит немного дальше, заказывая себе и возлюбленной что-то алкогольное. Он был искренне рад видеть босса рядом с такой женщиной, как Цунаде, потому что они идеально друг друга дополняли и делали счастливыми. Возможно, именно Цунаде и является вдохновением для его любимых книг, и пусть у них и дальше всё будет потрясающе.       Гай возвращается, но говорит, что ему уже пора бы идти, так как у него вечерняя тренировка. Какаши на это закатывает глаза – он тренируется постоянно – и только крепко обнимает друга, говоря, что надеется на скорую встречу. Тот, упомянув про свою любимую Горящую Юность, удаляется, попрощавшись со всеми, и сероволосый допивает газировку.       Чуть порадовавшись в душе скорой новой книге, Хатаке вновь возвращает своё лицо, полное безразличия и оглядывает всех вокруг. К Учихе много вопросов, потому что он, кажется, вместо изнемогающей от желания женщины обращает внимание на телефон. Судя по взгляду и тому, какие печатаются сообщения, если смотреть, куда он жмёт на дисплее – у Саске что-то с машиной и ему нужна помощь. Его младший брат вечно обламывает ему всё веселье. Сай, паренёк из архива, кажется, делает в квартире ремонт.       Какаши откидывает голову назад, прикрывая глаза. Опять хочется курить. Ничего не помогает хоть каким-то образом выйти на размышления об этом деле, ведь в голове – словно белый лист, когда начинаешь вспоминать уже заученные имеющиеся улики. Он замечает, как Итачи, недовольный и с нахмуренными бровями, старается как можно более мягко уйти от женщины, имя которой Хатаке не запомнил. Какаши лишь кивает мужчине, прощаясь, когда тому удаётся уйти, и спустя пятнадцать минут, уходит следом.       Сидя в незаведённой машине и утыкаясь лбом в руль, всё, чего Хатаке хочется – раскрыть это чёртово, блядское дело, и добиться единственной любимой им женщины – справедливости.       Перед сном размышления о зонтиках сменяются мыслями о звёздном небе и его необъятности.