Thank the Lord

Только моя жизнь могла одновременно и налаживаться и идти под откос. Подумать только, Кристиан Блэйк, какой откос? Ты в Стэндфорде сидишь и взираешь на кафедру, которую мог надеяться увидеть только на фотографиях более гениальных сверстников или панорамах с гугл карт! Сам лектор был невероятно харизматичен – он искромётно шутил, незаметно погружая всех вокруг в материал, осыпал аудиторию кучей курьёзных вопросов и получал не менее курьёзные ответы, вызывающие короткие одобрительные смешки; а настроенная на профессора камера перед рядами намекала, что вскоре эта лекция приобретёт множество просмотров в сети. Фантастика! В то же время под рукой назойливо вибрировал мобильник. Я едва поборол искушение затолкать его в сумку и больше не вытаскивать оттуда – написывал отец. Он-то радости от моей новой академической занятости не разделял. Далеко не такой была его американская мечта. Вырастить сына, привлечь его к семейному бизнесу или инвестировать новый – чуть более перспективный, чем очередная кофейня в Портленде? Да, это про старика Блэйка. Кофевар в пятом поколении и просто до нельзя приземлённый мужик даже в самых страшных снах не видел своего сына просиживающим штаны в университете. И не на экономическом или, чем чёрт ни шутит, на каком-нибудь искусствоведении, а на инноватике. Для моего старика это было нечто сродни охоты на привидений или уфологии. Пару раз переругавшись с Блэйком-старшим из-за его скептицизма, немалых (и как казалось ему, напрасных) денежных вложений, я перестал реагировать на разрывающийся мобильник и почти даже приспособился к вечно-жужжащему, как рой комаров, раздражителю. Внезапно сосед по парте (а заодно и по комнате) ловко перевёл надрывающийся телефон в режим «в самолёте». В иной ситуации меня бы разозлила такая наглость и самоуправство, но тут я хлопнул себя по лбу. Как сам не догадался отключить? Или занести отца в чёрный список? В его малое предпринимательство меня категорически не тянуло, даже за все деньги западного побережья. — Вечером мои друзья с других кафедр придут... Обсуждение исконно-соседских делишек так же относилось к отвлекающим раздражителям. Я лишь вежливо улыбнулся Трою и вернулся к конспекту. — Хэй, не кисни. Ты тоже можешь с нами посидеть. — Угу. — Проронил едва слышно. — И девчонки, конечно же, будут. — Жизнь в общежитии на Троя производила куда большее впечатление, чем сам учебный процесс. Он продолжил перекидываться короткими фразами о планах на вечер… с ребятами, сидящими позади. И именно в этот момент меня осенило – не зря я ему не отвечал! Разговаривал сосед явно не со мной. Натянутая на губы улыбка непроизвольно перетекла в поджатую тонкую полосу. А впрочем, с чего бы ему меня приглашать? Я в любом случае никуда не денусь с этой подводной лодки. Второй раз за день Трой поставил мой телефон на излюбленный «самолёт» вечером, когда он, разрываясь от звонков отца, мешал его пёстрой компании смотреть «Янки при дворе короля Артура». Ребята с литфака горячо спорили с одним-единственным физиком о хронофантастике, неизвестно откуда взявшийся старшекурсник снисходительно на них поглядывал, а сам Трой изображал «дьявольски хорошего бармена» перед теми самыми девчонками, о которых он шептался с кем-то весь высшмат. Мне хотелось верить, что мой взгляд не настолько желчно-снисходительный, как у «самого совершеннолетнего» члена компании, который приволок ящик пива и по-королевски на нём расселся. Всё-таки оказался он здесь не от большого ума. Присоединяться к литрболу я пока желанием не горел, а потому сел к киноманам. И вскоре усомнился в своём выборе – от происходящих при дворе короля Артура глупостей сводило челюсть. Несомненно, главный герой – попаданец, наделённый самим Марком Твеном способностью «быстро воссоздать любую вещь». Изобретательность, сравнимая лишь с изобретательностью Томаса Эдисона, внушала, но даже такой человек не мог в одночасье выпнуть феодальное общество в новое время. Любой игрок в «цивилизацию» от подобной картины схватился бы за голову, не говоря уже об историках… И тех, и тех тут не было – за голову хватался я один, а литераторы и физик всё спорили о временных парадоксах, к которым приведут действия героя. Я фыркнул. И на диван рядом со мной, словно по какому-то неслышимому сигналу, опустился Трой с двумя пластиковыми стаканчиками. Пивом там и не пахло. Вот ведь намешал, бармен недоделанный. — И что за зелье ты мне подсовываешь? — Зелье для веселья, друг. — О как! Уже «друг». Широко карман держит, ничего не скажешь. — А то ты тут один кофеин который уже день хлещешь! Я в очередной раз хмыкнул: — Сахар и кофеин, попрошу. Для мозгов неплохой микс. А у тебя там что? — Ничего синтетического. Химиков-то не дозвался. Я подозрительно прищурился, но под обиженным взглядом соседа стушевался и опрокинул в себя шурум-бурум из пластикового стакана. На «делишес» это явно не тянуло, что я поспешил сообщить Трою, но тот, не смотря на критику, воссиял так, будто я только что поддержал билль о круглосуточной тусовочной зоне в нашей комнате. Явственный привкус спирта и пузырьки газа мгновенно ударили в голову. Химиков не дозвался... И без них тошно. Трой упорхнул, а второй стакан остался на подлокотнике кресла. Распивая его, я решил, что фильм не так плох, на секунду даже позавидовал главному герою. Он был своеобразным комнатным гением в своём времени, однако только в чужом – смог по-настоящему реализовать свой талант. Это было глупо, но я невольно залюбовался пулемётной дробью, выпущенной в кавалеристов… нет, настоящих рыцарей на белых конях. Эх, это ещё ядерного оружия при Марке Твене не было. Сейчас же можно было такого натворить… — Эй, народ! Вдарьте мне чем-нибудь тяжёлым по голове! — Хотелось бы мне быть уверенным, что это сказал паразит – этиловый спирт, добравшийся до мозга, однако тот разве что потянул меня за язык. — Чем я хуже этого янки? Товарищи-киноманы понятливо усмехнулись, а вот Трой, далёкий от всего, что не связано с его амурными делами, захлопал ушами: — Тяжелее того коктейля у меня только бита, друг. — Сосед по комнате рассмеялся, следом захихикали пьянеющие дамы. Непринуждённо и очарованно. Меня всегда поражала эта несправедливая зависимость эффекта речи от внешних данных говорящего. Трой мог сказать одно слово и вызвать им ажиотаж. А я… я всегда честно признавал, что был непривлекательным настолько, насколько способен быть среднестатистический европеоид: широкий, почти безгубый рот, тяжёлый взгляд из-под столь же тяжёлых век, устало-нависающие брови. Без явных уродств, но взятые от родителей далеко не лучшие черты в совокупности представляли удручающее зрелище. С местным полу-богом красоты, во всяком случае, не тягаться. Может подраться с этим «другом»?.. С удовольствием бы сломал ему нос. Я покосился на здорового соседа, и покачал головой. Даже в своей нынешней кондиции моя всестрадальная, просящая кирпича голова понимала, что это плохая идея. Особенно, учитывая то, что неподалёку лежал бейсбольный инвентарь, который Трой умеет использовать виртуозно. И вместо приключений будет мне травмпункт в начале семестра. Мне однозначно нужно было пройтись. Я снял с вешалки свой бомбер с растянутой поперёк красной «S» елью – символика университета всё ещё вызывала во мне детский восторг – и принялся безуспешно вертеть ключом в неподдающейся двери комнаты. — Куда ты, Крис? Я буркнул что-то невразумительное в ответ и вышел. Спускаясь по лестнице я всё думал об Англии, Камелоте… где этот Камелот вообще был? В Уэссексе? Нортумбрии? Сознанию нравились все варианты. Всё было так невообразимо легко, что я мог поверить, что Камелот прямо за окном. На секунду я отвлёкся от ступеней под ногами, и под аккомпанемент тупой боли в затылке провалился во тьму. Мир вокруг начал смутно проясняться, но я невероятно чётко осознал, что из всех выпитых в моей жизни коктейлей худшим оказался шурум-бурум Троя, приправленный идиотским фильмом и лестницей. Помимо внезапного похмелья – вот же ж, раньше не мучило ведь! – с невероятной силой болел затылок, который с энтузиазмом сдувающегося мячика проскакал по нескольким ступеням. На что напрашивался, то и получил, чего уж там. Ещё задолго до того, как я открыл глаза, в моей голове нарисовалась картина идеально выбеленного потолка, какого-нибудь усохшего букетика на прикроватной тумбе, тревожно мигающий кардиомонитора, кучи катетеров в области нещадно болящего предплечья… И непременно парочки знакомых с университета, сидящих у кровати. Обязательно с невероятно виноватыми и сочувствующими лицами... ровно до тех пор, пока я не соглашусь поделиться конспектами. Я слабо улыбнулся и с трудом разлепил тяжёлые веки – успокаивающий больничный этюд тут же раскололся на тысячу осколков. Я был в тёмной подсобке, каких точно не могло быть ни в нашем общежитии… ни где-либо ещё в Стэндфорде. Холод, промозглый тяжёлый воздух. Приглушённый свет исходящий лишь из щедро измазанного дождевой грязью окна, хотя даже не будь грязи, я не смог бы разглядеть солнечного света – стекло было невероятно мутное и какое-то буро-бутылочное. Когда я подумал, что хуже быть уже не может, нагрянул угольный сумрак и по несуразному стеклу забарабанили крупные дождевые капли. Гадостное местечко. Надо бы выбираться из этой подсобки, даже если за дверью логово маньяка! Улыбка, расцветшая на лице от моих сомнительных способностей шутить, потухла. А ведь это действительно походит на какую-то заброшенную психбольницу прямиком из «Outlast». Чего доброго, пока валялся под лестницей – утащил меня какой-нибудь Крис Уокер (досадно, что это хоррорное нечто мой тёска). А может Трой разыгрывает? Я протянул руку к дверной ручке и тут же вскрикнул. Неумело-наложенная шина от резкого движенья сползла, и боль в руке доселе тянущая на слабую тройку взлетела до умопомрачительной девятки. Не знаю, сколько я здесь лежал, и когда мне успели перевязать руку, но за всё то время я явно успел сорвать голос, ставший теперь невероятно высоким. Дверная ручка, к которой я тянулся, будто бы ожила и активно завертелась. В подсобку кто-то вошёл, но я лишь краем сознания отметил чёрное одеяние вошедшего и какую-то яркую фиолетовую ленту, перечёркивающую черноту одежды. Досадно, но я попросту не мог сосредоточиться на чём-либо кроме острой боли. Сухие сморщенные пальцы совсем не ласково принялись вертеть и подвязывать куски ткани, удерживающие шину. Незнакомец словно намерено пытался сделать побольнее. Я прикусил язык. — Прошу прощения, конечно… но лучше бы вы вызвали врача, сэр! — Вызвать врача! Где же такое видано?! — Сухопарый «сэр» в чёрном раздражённо хмыкнул. Я захотел взглянуть ему в лицо, и обнаружил, что незнакомец необычайно высок. Я и сам был под два метра, а тут, чтобы разглядеть таинственного спасителя – или похитителя? – мне пришлось буквально запрокидывать голову. Это осознание вызвало во мне куда больший ужас, чем его полусгнившие зубы и заострявшееся от нездоровой худобы бледное лицо. — Наглый мальчишка. Ты хоть представляешь, чем сейчас занимаются врачи в Лондоне?! Туберкулёз, тиф, испанка. Но никак не вывихи... бродяг. — Меж тем продолжал закипать старик. В ответ на подобное откровение я лишь неприлично разинул рот. Это точно клиника. Психиатрическая. Никаких иных объяснений у меня не было. Я виновато покивал сумасшедшему; чёрт, уж пусть лучше думает, что я с ним согласен! Но до чего же странный антураж он выбрал для своего безумия. Белый воротничок священнослужителя и разговоры о Лондоне и испанке. Хорошо хоть не о святой Инквизиции. Хотя будь я сумасшедшим, эта тема взбудоражила бы меня куда больше. (О том, что сырость и ливень за окном куда больше свойственны туманному Альбиону, чем солнечной Калифорнии, я пока не задумывался). Незнакомец тем временем оторвал от меня неодобрительный взгляд и поманил куда-то за собой; в иных обстоятельствах я бы и с места не сдвинулся, но сейчас непроизвольно подчинился человеку хоть что-то понимающему в данной ситуации. Только что захлопнувшийся рот вновь раскрылся. Из невзрачного подвального помещения по скрипучей винтовой лестнице мы поднялись к Богу. Фигурально говоря. Я ведь не сошёл с ума в самом деле. На меня смотрели высокие арки и окна, исполненные в романском стиле, которые и на первый, и на второй взгляд казались старее любого здания в Новом свете. Реставраторы только-только начинали совершенствовать старую грубоватую резьбу, а из-под золотящихся икон и многочисленных изображений ликов святых всё ещё выглядывали начертанные на камне языческие символы! Я не был большим знатоком истории и архитектуры, но тут всеми фибрами души захотел осмотреть и исследовать каждую чужеродную закорючку, дышавшую древностью. — Сэр, а где мы..? — Пастор Мюррей, а не «сэр». — Сухая как пергамент кожа старика натянулась от псевдо-вежливой улыбки. — Не узнал Церковь Святого Панкратия? — Так… – Под внимательным взглядом старика я осёкся. — В Стэндфорде нет такой, я бы точно запомнил. И судя по всему, это уже даже не Калифорния. Орегон, верно? Кто бы мог подумать, что я так скоро вернусь домой… С моего папани сталось бы и увезти меня восвояси после того как я окончательно и бесповоротно стал игнорировать его звонки и жалобы на сомнительные вложения. Ещё и оставил в старинном ни то монастыре, ни то церкви – так сказать, для острастки. Вполне в стиле Блэйка. Аплодисменты. — Ты, видимо, скорбен умом, мальчик? — Забавно. Совсем недавно у меня была подобная мысль в отношении Мюррея. И теперь мы оба считали друг друга сумасшедшими. — Хотя больше ты похож на подопечного миссис Коул – бродишь по ночам, валяешь дурака, лепечешь глупости… А я ведь предупреждал её, что больше не потерплю в этих стенах краж и бродяжничества! Не знаю, что отразилось в этот момент на моём лице, но старый Мюррей принял это за страх. — Видит Лорд*, я подобно ему милосерден! — Он зашагал к выходу, и скользящая по каменному полу сутана торжественно макнулась в грязь, оставленную прихожанами. На улице ведь настоящий ливень! Бегу сверкая пятками в сумерки, под проливной дождь – вслед за сварливым полоумным баптистом… примерно это я хотел озвучить почтенному пастору, но, кажется, его Бог действительно приглядывал за своим слугой – стоило мне открыть рот и попытаться скрестить руки на груди, как я зашипел от боли. Интонации вышли нужные, а вот слова не те. Спасибо, неисправная конечность, о тебе-то я и забыл! — Я просто поговорю с миссис Коул. И мера твоего наказания будет ничтожно мала. Ты ведь ничего не украл? Красть в церкви? На секунду я оскорбился. В настолько девиантном поведении меня ещё не обвиняли. — Я никогда бы не посмел, пастор Мюррей. — Вот как теперь заговорил! Что ж… А у Дерева Харди чем занимался? Со сломанной рукой? — Раз сломана рука, а не это ваше дерево, то ничего противозаконного я там не делал. – Осторожно начал рассуждать я, и тут же нахмурился: – Но, пастор, вы сказали, что это просто вывих! — Перелом, вывих – всё одно, на вас как на собаках заживает. — Проворчал священник; очевидно, сгоряча, ибо лицо его приняло смущённое выражение. — Как твоё имя, мальчик? Ма-а-альчик. Я скривился. — Меня зовут Кристиан. — Ну и доставил ты нам проблем, Кристиан… в канун всех святых. Как бы то ни было, тот, кто дал тебе имя был христианином порядочным. — Мюррей сухо улыбнулся и отложил свой несоразмерно огромный чёрный зонт, а заодно и идею выйти на улицу. — Можешь остаться тут до утра, присоединиться к ночной службе. Твою руку мы беспокоить не будем. Ты ведь удержишь тяжёлый псалтырь одной левой? — Возможно, но можно сначала сделать пару звонков? При мне ведь был мой телефон? Пастор сделал вид, что не услышал меня, и, назойливо бормоча что-то на латыни, принялся расхаживать по древней зале в поисках… чего? Уж не мобильник ли мой запрятал? Но когда Мюррей протянул мне увесистый пыльный псалтырь, я лишь вздохнул. Это старый упрямый осёл – значит, придётся играть по его правилам. Но до чего же забавны эти гротескно великанские размеры все вокруг… даже этой книги. Моя ладонь кажется совсем крошечной на её фоне. Тут меня пробила дрожь и жгуче-ледяное чувство нереальности происходящего. Я не просто оказался в странном месте, но и… в странное время? В странном теле?! Моя здоровая рука была дистрофически-тонкой, лишённой бронзового калифорнийского загара и, что самое ужасное, детской. Мальчик. Мюррей звал меня так не от своей важности и зрелости, а оттого, что я действительно был перепуганным несуразным мальцом. Вместо красивого церковного песнопения всю ночь из моего рта рвался пронзительный вой. *«Lord» = Господь. Довольно интересный, на мой взгляд, омоним, который отсылает к названию фика и глав: 1. "Thank the Lord for dream execution", что переводится опять-таки двояко: "Слава Господу за исполнение мечты" или "Слава Господу за расправу над мечтой". Ни автор, ни антагонист не религиозны. Играемся словами пока можем (т.е. пока не появился Тёмный Лорд).