***
— И что будет теперь? Зарывшись почти с головой в одеяло, Питер вздохнул от колючей досады на себя. Не хотел же этого спрашивать, но всё-таки не удержался. Взлохмаченный Тони, одетый в одни джинсы, стоял у окна, за которым ликующе сверкало солнце. Того самого окна, у которого Питер проторчал всю ночь. Неужели это действительно было только сегодня?! Немного помедлив, Тони, наконец, повернулся, подошел к кровати и, убрав непослушную прядь с лица Питера, устроился прямо на подушке. — А что может быть теперь? Всё очень просто. Завтра с утра под мою диктовку ты пишешь рапорт о переводе к Россу. Что?! Питер изумленно уставился на него во все глаза. Вот это он называет «просто»?! Каком, к черту, переводе?! И это после всего случившегося?! Не иначе, как сжалившись над его искренним потрясением, Тони милостиво снизошел до объяснений. — Питер, включи уже мозги, хотя я понимаю, что они у тебя в легком анабиозе от всей этой сюрреалистичной хрени. Мои, в общем, тоже не совсем из него вышли, если честно. Но все-таки даже пузатому чибису очевидно, что ты больше не можешь служить под моим руководством, если мы теперь…– он изящно помахал рукой в воздухе, — вот это самое. Так. Питеру определенно требовалась передышка. Этого было уже слишком много для одного дня и одного Питера, мозги которого, кажется, выйдут из анабиоза очень нескоро. — То есть… — недоверчиво уточнил он, вылезая из своего укрытия, усаживаясь на смятую постель и подозрительно глядя на Тони, — вот про «это самое» будет известно кому-то еще? Иначе кому какая разница, где я буду служить? Кажется, теперь пришел черед изумляться Тони. Только так можно было трактовать его округлившиеся глаза и приподнятые брови. — Что значит «кому-то еще»? Я не собираюсь быть твоим маленьким грязным секретом, пацан! И скрывать ничего ни от кого не собираюсь. Завтра ты пишешь рапорт о переводе и тут же получаешь подписанный лично мной и заверенный тридцатью тремя печатями приказ. Росс давно на тебя зарится, старый кобель, так что он будет просто счастлив. Может, стоит его предварительно кастрировать? Хелен Чо мне однажды рассказывала про одни чудесные таблетки. — Вы, по-моему, слегка отвлеклись, — совершенно бесцеремонно перебил Питер, которого судьба контр-адмирала Росса волновала не в пример меньше, чем своя собственная. — Получаю приказ, а дальше что? — А дальше я прямо посреди Зала заседаний на виду у всех тебя целую. О, совершенно случайно, разумеется! Кто бы мог подумать, что там в разгар рабочего дня окажутся ненужные свидетели, верно? Затем все ловят отвалившиеся челюсти, а мы непринужденно раскланиваемся, объявляем, что заслужили еще один день отдыха и сваливаем… Куда? — Куда? — бездумно повторил Питер, которого все вышеописанное ввело в такой ступор, что он реально перестал понимать, что вообще происходит. — Питти, не разочаровывай меня! Тони так недовольно закатил глаза, что в иной раз Питер бы не на шутку перепугался, но сейчас перед его глазами слишком ярко рисовались отпавшие челюсти и выпученные глаза почтенных генералов и адмиралов. Увы, на фоне этого эпичного зрелища даже возмущение Тони блекло и позорно теряло свои позиции. — Конечно, в альпийскую долину! Туда, где солнце, цветы и чистый — чистый воздух. А над головой самое голубое небо в твоей жизни, и на нем ни единой звезды. Только ты, я и скрипка. Достаточно романтично, как считаешь?***
— Да. — Что «да»? — Вы спрашивали, достаточно ли это романтично. Я отвечаю. Да. Это самое романтичное, что было в моей жизни. Не то чтобы в ней вообще было много романтики, но это и не важно. Они валялись посреди травы, такой высокой, что при ходьбе она доставала до колена, а стоило в нее упасть, и можно было скрыться от всего мира. Очень теплое, но такое ласковое солнце заставляло млеть и таять в этом нетронутом царстве. Где-то невдалеке короткими трелями перекликались птицы. От запаха альпийских трав, густого, медового, мятного, голова шла кругом. А может быть, она шла кругом от того, что Тони Старк был рядом. Лежал, повернувшись на бок лицом к Питеру, подперев голову рукой и закусив травинку. И смотрел на Питера. Смотрел так, что хотелось разрыдаться. Они здесь. Оба. Всё позади. И всё впереди. — Как жаль, что больше нельзя остановить время, — медленно произнес Питер, кончиком пальца вырисовывая круги на груди Тони. — Я бы хотел навечно остаться здесь и сейчас. Тони загадочно хмыкнул и откинулся назад, заложив руки за голову и негромко насвистывая. — Кто сказал, что нельзя? — наконец уронил он. До Питера не сразу дошло, что он имеет в виду, а потом осознание врезалось в него со всей мочи. — Вы имеете в виду, что… Нет, вы шутите?! — Какие шутки, малыш? Я имею в виду именно это. Разумеется, я не мог пройти мимо машинки Брюса. Еще там, на «Альтроне» я набросал свой вариант. Да, каюсь, он во многом основан на его прототипе, но, знаешь, после всего, что было, мы однозначно заслужили компенсацию, разве нет? Тем более я не планирую никому сообщать про это и присваивать себе лавры. Знать о ее существовании будем лишь мы с тобой. Так сказать, образец для личного использования. Только подумай, Питер… Только представь, какие возможности открываются перед нами теперь, когда мы точно знаем, что космические струны существуют! Мы можем побывать там, о чем раньше даже мечтать было нельзя. Вселенная отныне открыта перед нами, Пит. Мы можем оказаться за миллиарды световых лет отсюда. И в каждой точке, в каждом моменте мы можем зависнуть на столько дней, недель, лет, веков, сколько захотим. Пространство и время лежат у наших ног. Тони остановился, притянул к себе совершенно ошарашенного Питера и медленно, аккуратно его поцеловал, а потом, почти не отстраняясь, прошептал так тихо и тягуче, что Питер даже не услышал, почувствовал: — Хочешь вечность в подарок, лейтенант? Она — твоя. — Хочу. Только не моя, — он выждал паузу и добавил: — Наша. А потом Питер отодвинулся от Тони, уселся поудобнее, подобрал лежавшую рядом скрипку и поднял смычок.