Circus of Doll

Лидо с детства мечтал стать кукловодом как его отец, что много времени проводил в стенах цирка, который позже стал домом и для самого мальчика. Мать воздушная гимнастка, умерла после очередного неудачного трюка под куполом цирка, оставляя мальчика на попечения отца, который с головой погрузился в работу, создавая все новых и новых кукол, которые в точности были похожи на мать Гонхака. Мальчик никогда не корил отца за это, даже наоборот любил смотреть за тем, когда кукла, наконец, оживала в чужих руках и пусть и ненадолго, но дарила счастье и сказку другим людям. На одном из представлений Гонхак познакомился с Енджо, что, так же как и он любил кукол, но особенно ему нравился Гонмин. Совсем новая кукла его отца, которую тот создал, дабы выразить всю ту любовь к сыну, что не мог выразить словами и мальчик, правда, был благодарен, но однажды все это закончилось. Чудовищный пожар уничтожил все на своем пути, погребая под завалами людей.  Мальчик лишь чудом выжил в тот день, хватая ту самую куклу, но в суматохе теряя ее. На шее  куклы высеченное «Гонмин», а на лице спокойствие, что не скажешь о мальчике. Его судьба сломана, сожжена подобно цирку. В который раз. Несмотря на то, что в цирке всегда были аншлаги, люди не любили его. Пускали разные байки про кукол дьявола, что оживали в руках единственного кукловода в цирке. По незнанию люди боялись, и это привело к катастрофе. Цирк и почти все, что с ним связано, перестало существовать в тот день. Мальчик оказался в детском доме, без надежды на лучшее будущее. Ночные кошмары мучили, выбивая почву из-под ног и Гонхак медленно, но верно закрывался в себе, учился стоять за себя, при этом, никогда не забывая о мечте. Однажды и он станет кукловодом подобно отцу, что всю жизнь прожил так. Он часто сбегал оттуда, больше времени проводя с Енджо, что однажды привел неизвестного мальчика, чуть старше самого Гонхака. — Познакомься, это Гонмин. Перед глазами всплывает пожар, прошел уже год, но каждый раз, когда Гонхак закрывал глаза, он видел все слишком явно, чувствовал запах гари, который будто проел его легкие, поселился где-то внутри его организма. Мальчишка к кукле руки тянет, не веря своим глазам. Та руку в ответ тянет, легонько пожимает и улыбается слишком ярко, так что буквально ослепляет. — Что ты сделал?  Енджо не ожидает такого вопроса, впрочем, так же как и Гонмин, что невинно хлопает глазками, переводя взгляд с Гонхака на Енджо, и наоборот. Ким обещает рассказать все немного позже и уходит, не возвращаясь на протяжении нескольких недель за которые Гонхак думает, что его предали. Снова. А потом все, наконец, заканчивается. Семья Енджо забирает мальчишку к себе, окутывая его теплом и любовью, а мальчишка не понимает, почему так. Разве такое возможно? Как кукла может стать частью семьи и только к 16, наконец понимает. Когда впервые видит черноглазого рядом с Гонмином, а после слушает долгий рассказ Енджо. Он понимает, что это не просто привязанность, но сам таких чувств испытывать не умеет. Рядом с Гонмином становится легко, и он забывает о пожаре и о времени проведенном среди жестоких детей и не менее жестоких взрослых. Он всегда будет благодарен за это не только бездушной кукле, что благодаря любви, наконец, смогла ожить, но и семье Енджо, да и ему самому, Но стоит закрыть глаза, как старые кошмары вновь всплывают перед глазами. Не дают спокойно спать, дышать. Но всегда рядом появляется взъерошенная копна черных волос, чей обладатель непременно Енджо, а рядом обязательно Гонмин, что глаза устало ладошкой трет. Гонмин не любит, когда его называют старым именем, но Гонхаку позволяет, хоть и не понимает, почему тот так к нему привязан без видимой на то причины. А Енджо в вечной манере рассказать обещает, но не рассказывает, все больше отдаляя Гонмина от других людей. Все чаще просит Гонхака побыть рядом с парнем, пока сам куда-то бесследно исчезает. А потом все вовсе исчезает, превращается в прах. Когда одним утром Гонхак не находит ничего от прежней жизни. Будто снова огнем все спалили. Не единой вещи или хотя бы записки, ровно, так же как и Енджо с Гонмином. На руках у Гонхака остается только беспрерывно рыдающая мать и два года ожидания. Когда Енджо, наконец сам появляется в городе, представляя вниманию искушенной публике одно единственное представление, после оставляя пустоту после себя и десятки слухов, что давно были позабыты маленьким городком. На него и приходит Гонхак, не сдерживаемый более обстоятельствами, чтобы навсегда остаться в цирке, в чужих оковах, ради чужого счастья которому по обыкновению был многим обязан.  Время шло и 18 летние подростки превращались во взрослых мужчин, кочуя по странам, представляя лишь один цирковой номер, взамен забирая сотни душ, которые быстро сгорали в чужих руках, превращаясь в пепел на ладонях, так Гонхак стал кукловодом. Осуществляя давнюю мечту, заплатив слишком огромную цену. — После спектакля кукловоды уходят, а сломанные куклы выкидываются, * — однажды сказал Енджо, после очередного представления, пока в чужих глазах напротив угасала мечта. Гонхак не узнавал друга, казалось, что чувства были убиты на корню, а некогда яркие глаза навсегда погасли, будто сам Енджо куклой стал. Куклой, для которой любовь была жизненно необходима, до такой степени, что стала наркотиком. Сохо для Кима был точно наркотиком. Иглой, с которой не слезешь и это пугало, всех троих. — Почему он так поступает? — однажды спрашивает Сохо, после очередной ссоры с Кимом. — Он слишком любит тебя, Гонмин-а, — ласково, по чужим волосам ладонью. Волосы у Сохо выжжены, жесткие совсем как солома. — Тот парень снова приходил, — невинно бурчит Гонмин, он еще не совсем понял, почему все это происходит, и как бы ни пытал Енджо или Гонхака, те упорно ничего ему не говорили. — И? — Ничего, он просто исчез. Странный. — Я скажу об этом Енджо — Пожалуйста, не надо, — слишком громко отозвалось в тишине, — я не хочу, чтобы он волновался. Гонхак понимающе кивает, за все то время, проведенное вместе, он безумно привязался к мальчишке, что был единственной нитью соединяющей его с прошлым. Прошлым, в котором пусть и недолго, но он был счастлив. Парень на коленях Гонхака засыпает беспокойным сном, пока последний чужие, жесткие как солома волосы сквозь пальцы пропускает, прокручивая в голове моменты своей жизни. Гонхак понимал Енджо, понимал, почему тот так поступает. Страх страшная штука и Гонхак удостоверился на 100%. Он видел как еще, будучи ребенком, совсем не умеющим чувствовать любовь Енджо взрастил в себе это чувство. Что подобно розе распускалось, каждый чертов раз, даже будучи заточенной в стеклянную колбу. Но однажды и ей суждено умереть от рук того, кто так искренне и всепоглощающе любит. Любит, так как сам Гонхак вряд ли сможет. Просто по умолчанию не сможет отдавать себя, самое последнее, даже если на кону будет собственная жизнь. Енджо пожертвуем всем ради Сохо, а вот Гонхак… Просто не научен такому. Его розам не суждено распуститься, не в этот раз. Вот так Гонхак оказался в цирке, навечно заточенный в чужую ловушку, отвечая за последствия чужой ошибки. Ким не жалел о своем выборе, предпочитая нормальной жизни именно такую, осуществляя собственную мечту, обретая семью, что вскоре распадется на мелкие осколки. Ранит в самое сердце, не оставляя ни единого шанса на спасение. Он сдерживал друга в период отчаяния, когда тот после ночных кошмаров был сам не свой, вечно искал Гонмина, что долго бродил не далеко от их цирка, возвращаясь поздно ночью. Гонмин любил эту мнимую свободу. Ту, которую Енджо не мог дать парню. Никогда в этой жизни. Их цирк никогда не задерживался на одном месте, потому что оставлял после себя невообразимую пустоту, которая только росла. Росла она и в душе Гонхака, что после очередного выступления перевернулась, подобно сердцу кульбит сделала, грозясь, остановиться после пары ударов, а потом вернулась на место. Гонхак привык после каждого выступления выгонять потерянных скорее в себе, чем в этой жизни людей, он не любил забирать чужие души, как это делал его друг, но потом просто смирился. В тот раз все пошло не так. Они задержались в Сеуле дольше положенного выступления, нагоняя новые слухи в свою сторону. Когда, наконец, третье выступление было закончено, а свет на арене давно погас, заставляя чувствовать страх и тревогу, но для Гонхака все было по-другому. В темноте он находил спокойствие, когда убирал очередную марионетку на место, которая ещё месяцем ранее была жива, сейчас мёртвым грузом ложится на чужие руки. Голова парня забита мыслями, из которых вырывает лёгкий шорох за спиной — Извините, — слишком тихо, чтобы услышать, но Гонхак слышит — Представление закончилось. Вам следует покинуть цирк, — голос Гонхака холодный, режет металлом, заставляя уши закрыть, слишком неприятно. Парень даже глаз на собеседника не поднимает, знает наверняка, почему тот остался. — Пожалуйста… Голос человека чуть ниже тоном, чем тот предыдущий, что все еще звонким эхом отдается где-то в барабанных перепонках. Лидо на пятках разворачивается, желая скорее покинуть помещение, ведь в его планы не входило снова марать руки, видя, как в чужих глазах угасает жизнь. — Мы хотим остаться! Лидо противно, голос слишком звонко отдает эхом в большом пространстве, заставляя, возвращается назад, представляя парню двух человек. Точная копия друг друга, разве что цвет волос отличается. Лидо краем глаза замечает на чужом лице волнение, а на втором, точно таком же, но совершенно другом решимость. Он знает, что та быстро погаснет, стоит лишь раз попасть сюда. — У нас не работают люди, — Лидо не намерен отступать, с решимостью в чужие глаза темноволосого парня смотрит, но тот упорно взгляд не отводит, края длинной кофты, практически полностью закрывающей руки, пальцами теребит. — Мы не уйдем! — отвечает темноволосый, он чуть выше другого парня. Смотрит нагло, с вызовом не желая проигрывать эту импровизированную битву, и Лидо это на удивление нравится. — Что ж, мы примем Вас, — звучит где-то из темноты арены, когда рядом появляется Рейвен. Образ его угнетает, заставляет подчиниться, забиться в угол, так что от себя противно становится. Близнецы лишь кивают на слова Енджо,  проходя вглубь арены, вскоре скрываясь в кромешной тьме. Они больше не вернуться и Лидо прекрасно знает это. Гонхак непонимающе смотрит на парня рядом с собой, ответа ждет, но тот, как и всегда от него уходит — Марионетки, которые умеют дергаться сами, и надо лишь корректировать их движения, гораздо более ценны, чем тупые исполнители, * — бросает Рейвен напоследок, прежде чем подобно близнецам скрыться во тьме арены — Что ты задумал, Рейвен? Вопрос так и остается без ответа, загоняя каждую ночь в тупик. Гонхак до последнего близнецов избегает, стараясь больше времени уделять Сохо, что к слову не сразу сдружился с новыми обитателями цирка, да и они не спешили. Двойняшки казались отчужденными от всего мира, словно опухоль, разрастающаяся в организме, но Енджо они нравились. Они были словно игрушка в умелых руках, и Гонхак не понимал, зачем эта игрушка понадобилась его другу. Он часто видел, как братья репетировали собственные номера, не стараясь, сблизиться хоть с кем то, не ища поддержки. Казалось, что им двоим вполне хватает друг друга, но все было в точности наоборот. — Долго будешь избегать меня? —  взгляд темно-шоколадных глаз прожигает дыру, но Лидо старается не обращать внимания, упорно обходя парня рядом, вырывая руку из чужой цепкой хватки, когда Сион неожиданно ее хватает. Сион улыбается уголками губ, провожая парня взглядом. Знает, тот еще вернется, но не сейчас. — Он не любит тебя. Смирись уже. Родной голос раздается у самого уха, когда Сиона с силой разворачивают. Темные глаза заглядывают прямо в душу. Сион знает, его читают словно открытую книгу, зная каждую потаенную мысль, каждую грязную фантазию, посещающую очередной холодной ночью. — Давай же, братик, выпусти на волю темную сторону своей личности. Не ври мне, — в самые губы шепчет, прежде чем остервенелый поцелуй оставить. Сион чужую кровь на губах чувствует, пока напротив такие пухлые губы в эту кровь искусаны. Глаза смотрят с поволокой, пока Донмён чужую шею исследует, оставляя на фарфоровой коже отметины. Дончжу будет недоволен, но сейчас не хочется думать о таких вещах. — Только мой, — напоследок, где-то за ушком влажный поцелуй оставляя. Донмён знает, за ними наблюдают, поэтому черту не переходит, лишь пальцы между собой переплетая. А Дончжу не понимает, зачем на поводу старшего идет в который раз. Зачем пришел сюда вслед за ним. Когда-то он и, правда, пытался, но теперь все стало бессмысленным. Связь их пугала. Они чувствовали друг друга на расстоянии, чувствовали боль и радость друг друга, словно разрывались меж двух миров. Они оба старались держаться друг от друга подальше, но каждый раз понимали, что это не закончится ничем хорошим. Когда после очередной попытки суицида, Дончжу на коленях умолял брата выжить, остаться с ним. Когда после под руку ходил на каждое выступление этого проклятого цирка, просто потому что этого хотел Донмён. Двойняшка, что уже давно потеряла смысл жизни и всякую надежду на эту жизнь. В жизни Донмёна когда-то все было иначе. Семья, любимый брат и не менее любимый парень, что позже бросил его, выставляя посмешищем на всеобщее обозрение. Тогда Донмён понял, что сильнее брата и семьи его не будет любить никто, но даже тогда он не подозревал, что некогда любимая семья покинет его, просто отказавшись от своих детей. Считая их слишком странными для этого мира. И они ушли из дома, именно потому, что так хотел Донмён, а Дончжу просто не мог пойти против. В Донмёне было что-то пугающее, заставляющее подчиняться, но вместе с тем внушающее чувство уверенности в том, что к Дончжу не смогут притронуться. Ему никогда не сделают больно, потому что старший не позволит. Пустые и совершенно брошенные, у них не было ничего кроме друг друга. Живые марионетки, внушающие страх, вечно холодные. Лидо всегда называл их проводниками чужих душ, именно из-за них коллекция кукол пополнялась настолько быстро, что некоторых приходилось оставлять.  Двойняшки всегда вступали вместе, приковывая внимание Лидо, будто дрались, хотя прекрасно понимали чувства друг друга. За гранью сцены, когда свет на арене гас, они были необузданные, словно демоны. Донмёну нравилось доводить Лидо до исступления, а Дончжу… Дончжу утопал в чужих чувствах ровно, так же как и в собственных. Старался внимание Гонхака к себе привлечь, точно так же как и брат, что потом остервенело истерики закатывал, целовал после долго до потери рассудка, до пятен перед глазами, но Дончжу любил это. Слишком искренне, не понимая, когда брат начал душить его точно так же как Енджо душил Сохо. Сохо привлекал двойняшек с самого начала, но те по стечению обстоятельств лишь пугали. Они давно привыкли к тому, что их называли живыми марионетками. Марионетки пусты, но в их душах все еще теплится огонек жизни. Сохо долго не шел на контакт, но как-то раз оказался рядом, именно тогда когда Дончжу это было нужно. Очередная громкая ссора между двойняшками, причиной которой стал Лидо. Донмён жутко ревновал младшего, хоть и знал, что львиная доля любви Дончжу все еще принадлежит ему. Но против гордости не попрешь, и Донмёну тоже было сложно, понимать, что он теряет единственного любимого человека. Которого вскоре, как и его самого, когда-то растопчут, выкинут, словно тех марионеток, что в сильных руках рассыпаются пеплом. Донмён не хотел этого, но Дончжу отчаянно на свет летел, обжигаясь в который раз. После находя укрытие в родных объятьях, тонул в чужих точно таких же пухлых губах, которые срывали с его собственных громкие стоны, но Дончжу никогда не жалел. Оттого все чаще летел на огонь, после возрождаясь в чужих руках словно феникс.  Сохо случайно наткнется на заплаканного Дончжу уже за пределами цирка, куда любил выходить поздно ночью, когда Енджо засыпал изведенный сладкой истомой, что дарил ему Сохо. —  Эй, все хорошо? Сохо подходит со спины, отчего Дончжу подскакивает, не оборачиваясь. Ему слишком противно, что кто-то кроме родного брата может увидеть его таким. Таким слабым и беспомощным. — Сион-и? — тепло исходившее от Ли согревало, давало ощущение покое, того, что так не хватало в последние несколько недель, когда любовь стала слишком явной. Когда собственный брат перекрывал весь воздух, которого в легких было катастрофически мало, но он все равно любил. Эгоистично, слишком открыто, даже для того чтобы просто отказаться. Сохо ответа не ждет, к себе притягивает, теплом окутывает, он знает какого парню сейчас, просто потому что чувствует то же самое. Гонхак много рассказывал про двойняшек и сам Ли часто слышал о них, но никогда не решался подойти ближе. Те отталкивали, слишком холодные, для того чтобы быть настоящими. Слишком хорошо чувствовали друг друга. Всегда. Когда одному нужна была поддержка, рядом тут же оказывался второй и Сохо это пугало. Они напоминали ему о том странном прошлом, о котором он ничего не помнил, но часто слышал от Гонхака, что любил вспомнить об этом, после грустно улыбаясь. — Ты можешь доверять мне, Дончжу-я… На удивление Дончжу они достаточно быстро сблизились с Сохо, тот казался слишком ярким, словно солнышко в ладошках держишь, но оно не обжигает, дарит то тепло, что так не хватало. Он прекрасно дополнял обоих двойняшек, превращая вечно гиперактивного Донмёна в ласкового кота, что в солнечные дни приходит погреться на крышу и Дончжу это нравилось. Нравилось наблюдать, как сверкает до боли родная улыбка на чужом лице, нравилось слышать смех этих двоих. Казалось, будто весь мир, наконец пошел на попятную, позволяя, этим троим жить так, как хотели только они.  Но это не может длиться вечно и в их истории наступает своеобразный конец, когда Сохо пропадает на пару дней, неизвестно где, а Донмён неожиданно заболевает, что и отражается на двойняшке. Он места себе не находит, но Донмён лишь улыбается, давая понять, что все будет в порядке. Одна душа на двоих, одна судьба и это дико вымораживало, но позволяло жить дальше, и Дончжу ждал, когда старшему, наконец станет лучше и персональное солнышко снова вернется к нему. — Долго будешь избегать меня?  —  в одну из репетиции выдает Дончжу, Донмён все еще болеет и младшему ничего не остается кроме как загружать себя репетициями. — Мне нужен напарник для номера. Донмён заболел и… Пожалуйста, помоги мне, — выпаливает Дончжу в спину уходящего Лидо, тот от неожиданности разворачивается, непонимающе смотря на парня напротив, но все же соглашается. Ему ничего не остается, по умолчанию вариантов нет. Близится выступление, а значит Рейвену нужны души. Счет выставлен, пришло время платить и только от него зависит дальнейшая судьба маленького цветка, имя которому Гонмин. Лидо устало выдыхает, давая понять, что он слушает, пока Дончжу послушно вводит его в детали выступление. Им некуда спешить, поэтому они остаются до поздней ночи, слыша очередную перепалку Енджо с Сохо, что не предвещает ничего хорошего. — Мне правда жаль его, — шепчет Дончжу мимолетом — Это не твое дело, так что не лезь. Младший ровным счетом совершенно не реагирует на слова Лидо, пока тот понимает, что был слишком груб, но извиняться сейчас не в его планах. — Нам пора заканчивать, кажется, тебя заждались, — Гонхак  кивает в сторону выхода, где Сиона по обыкновению ждут, после мягко в губы целя, смотря в чужие глаза с вызовом, со злостью. Донмён всей душой Кима ненавидит, понимает, что тот станет либо бездной, либо спасением, но не для двоих. Одному придется остаться. Одна судьба на двоих…. Донмёну с недавних пор это бредом кажется, когда Дончжу все сильнее отдаляется, а его место занимает Сохо, что приходит совершенно неожиданно, зарёвано объясняя ситуацию, и Донмён понимает, но сделать ничего не может. Потому что впервые ему страшно. Он боится пойти наперекор Енджо, что держал в страхе без ведомой на то причины, просто Донмён отчего-то не доверял ему, даже будучи в хороших отношениях с Кимом. Донмён точно Сохо, убежище ищет, помощи, да только не находит. Когда бежит босыми ногами по щебню, раздирая тонкую кожицу в кровь, видит привычную улыбку направленную совсем не ему. Ведет себя как эгоист, когда Дончжу к себе притягивает, целует нежно, знает младший уже все понял, потому что чувствует то же самое. Поэтому льнет ближе, стараясь как можно больше боли забрать, только вот и не выходит вовсе, а потом слышит за спиной легкий шорох. Они одни, Лидо давно ушел. В тот день двойняшки обязательно поругаются и Дончжу уйдет, возвращаясь лишь к утру, сталкиваясь с неизвестным парнем, который смотрит вслед уходящему Сохо. В душе противно скребут кошки, но Дончжу упорно не обращает внимание на это, отправляясь прямиком к арене, а уже позже к Донмёну, бережно укрывая брата одеялом, оставляя легкий поцелуй в уголке губ. — Ты опоздал, — отчитывает Дончжу парень, на что тот лишь отмахивается, предлагая начать репетицию. — У нас мало времени. Я хочу, поскорее покончить с этим, — голос отдается металлом, проходит по ребрам, отдавая куда-то в безжалостно стучащее сердце, пытаясь, оковы из тех же ребер разорвать, бабочек наружу выпустить. На самом деле Гонхак ловит себя на этом не впервые, не раз заглядываясь на чужую фарфоровую кожу, после встречаясь с почти черными глазами, на дне которых надежда вкупе с грустью перемешалась. Куклы ничего не чувствуют, но Сион он все еще живой. Пока. И как бы Гонхак не оттягивал этот момент, он знает, Сион вместе с братом падет именно от его рук, навсегда теряя прежние черты лица. Номер отточен до идеального, но Сиону все больше кажется, что чего-то не хватает, даже тогда когда сильные руки притягивают максимально близко к себе, подразумевая под этим конец истории. Родные глаза смотрят глубоко в душу, пытаясь найти ответы на вопросы, но Сион не позволит играть со своими чувствами, точно так же как это делал Донмён. — Нет хуже ада, чем вспоминать в деталях поцелуй, которого так и не было, * — почти в самые губы выдыхает Лидо, отстраняясь от парня, выпуская того из спасительных объятий — Так что же тебя останавливает?  Для Гонхака обычный вопрос, словно зеленый свет, то, что окончательно и бесповоротно сносит рамки, позволяя что-то большее, чем просто бессмысленные взгляды и слова. Лидо, хрупкое тело к себе прижимает, чужие мягкие губы своими чуть обветренными накрывает, не встречая препятствия, чувствуя, как длинные пальцы зарываются в совсем сожженные белой краской волосы. Сион  чуть слышно стонет в поцелуй, когда Ли заметно углубляет его, отдаваясь порыву чувств, слишком долго он мечтал об этом. Все то время, от первой встречи до последней. Всегда. Гонхак, наконец, понимает, почему Енджо остался здесь, так долго как мог, но он, увы, не благодарен другу за это. Скорее наоборот.  Ему словно крылья дали, но потом отняли их, вырывая на корню, причиняя адскую боль, но Лидо вытерпит. Вытерпит, если это будет означать присутствие Сиона в его жизни. Поцелуй выходит слишком долгим, воздуха в легких категорически не хватает, но они оба не хотят, чтобы это заканчивалось, даже если Дончжу затылком чувствует чужой ревнивый взгляд на себе. Он разберется с этим, но чуть позже. Наконец позволяя себе, раствориться в чужих губах, сильных руках. Всего на одну роковую ночь, что в конце может стать последней для него. Сион знает, что Донмён обязательно его поймет и примет назад, просто потому что слишком любит, как и он, сам. Предстоящая ночь встречает кровавым закатом, и Сион знает, чем она закончится. Он с братом знал, на что шел, когда они решили остаться здесь. Сон и сам когда-то забирал чужие души, лишь бы доказать, что им с братом можно доверять. Сегодняшняя ночь не будет исключением. Народ занимает свои места, но взгляд парня цепляется за фигуру молодого юноши, Дончжу, кажется, что он уже встречал его где-то, но не может вспомнить где. Кажется, что он совсем юн, точно так же как и Сион, приходящийся ему ровесником. Чувствует прямо и уверен, чутье его не подводит. Глаз кладет, вспоминая все те поверья, что еще, будучи маленьким, слышал о двойняшках У близнецов дурной глаз Дончжу хмыкает, т.к. полностью согласен, ведь этот парнишка будет полностью в его власти. Представление начинается, а время переваливает за полночь, когда они, наконец, выходят на арену. Заветная истории любви, которая в чужих руках рассыпается, развеваясь, словно песок на ветру. Это могла бы быть их счастливая история, но этому не суждено сбыться. Среди зрителей Дончжу выискивает лишь один взгляд смотрящий только на него. Этот парень поражает, заставляет еще больше проникнуться, а чужая улыбка где-то со стороны кулис, только подкрепляет желание. Дончжу знает, что двойняшке это тоже нравится, но сейчас не время. Он оставляет желанный поцелуй на губах Лидо, полностью растворяясь в нем, а дальше будь что будет. Свет на арене гаснет, точно так же как и в десятке, малознакомых сердец, которым не суждено больше биться. Кулисы встречают шумом чужого скандала, Сион встречается взглядом с не менее напуганным Сохо, замечая где-то вдалеке знакомую фигуру. Тот парень, что был пару дней назад рядом с Сохо, но ему тут не место. Из раздумий выводит чужой, практически сорванный голос — Как долго ты собирался молчать? А, Енджо?! Он рассказал мне! Все эти люди…. Они… Они здесь из-за меня… Я больше не хочу причинять боль другим людям, — Сохо вылетает из цирка быстрее пули, обрывая на нет, все попытки Енджо достучаться. Он знает, кто виноват во всем, что здесь происходит, ведь смотрит практически в упор в черные глаза. Человек напротив губы в улыбке скалит, прежде чем исчезнуть, кажется, что уже навсегда. Потому что Енджо проиграл. Он ищет Сохо всю ночь, не находя не единой зацепки. Ничего. В безумие проваливается как в пропасть. Понимает, Гонхак был прав, Сохо для него словно наркотик. Наваждение. Одержимость. И он рад тонуть в этой бездне, с головой бросаясь, раз за разом, сцеловывая ночами слезы с чужих  щек, упиваясь сладкими стонами, но всему этому пришел конец, и Енджо знает, что виноват. Чертовски виноват, но исправить уже ничего не в силах. Даже если бы ему дали второй шанс, он все сделал точно так же, не капли наоборот. Он не жалеет. Гонхака на уши поднимает и эти двойняшки, что вечно крутятся, словно собачки на поводке, раздражают, но в результате Гонмина нигде нет. Сердце предательски замедляет ритм, с каждым новым стуком сжимаясь до невозможного. Енджо не спит этой ночью. Впрочем, точно так же как Гонхак и двойняшки.  Гонмин в это время прячется, места себе не находит, находя пристанище именно у них. Те слушают внимательно, участливо, ведь Дончжу и правда понимает. Понимает, каково это когда собственная любовь в тупик заводит, не позволяя дышать полной грудью. Когда любовь к тебе свои руки тянет, доступ, к кислороду преграждая, до пятен перед глазами, до синих губ и максимально сжатых легких. Поэтому решается помочь. Он знает, Донмён последует за ним куда угодно, сделает все что угодно, даже если в итоге это будет стоить жизни.   Дончжу путь преграждает неожиданно появляющемуся Лидо, жестом показывая, чтобы Донмён уводил Сохо подальше от этого ада, в котором им как добровольным пленникам суждено остаться на всю жизнь. Обещает, что обязательно догонит, когда со всем разберется, уводя Гонхака вглубь арены. Целует, остервенело как в последний раз, потому что чувствует. Енджо не простит такой оплошности, если узнает. Все что касалось Гонмина, пробуждало в нем монстра и эта ночь не станет исключением. Дончжу в родные губы шепчет извинения, прежде чем в темноте скрыться, он знает, Гонхак поймет его, пускай и не сразу. Сион догоняет брата уже на мостовой, когда тому путь преграждают. — Снова ты, — голос в тишине кажется пугающим, отчего Донмён вздрагивает, сильнее руку Сохо в своей сжимая. — Какой пупсик, я бы взял тебя в качестве своей игрушки. Ты же не против Донмён-а?  — обращается парень к старшему из двойняшек, тот зубы скалит, срываясь на бег лишь бы брата собой закрыть, пока чужие руки в миллиметрах от шеи, ежесекундно сжимают так, что еще чуть-чуть и хрупкие кости сломаются. — Ты все еще хочешь сбежать? Он стольким пожертвовал ради тебя… — Беги, — хрипит Дончжу в чужих руках — Они будут страдать, — проговаривает черноглазый, подходя к Донмёну, отталкивая с такой силой, что тот отлетает прямиком к Ли, сознание теряя. — Я восхищаюсь тем, как ты борешься против собственного сердца.* Твои бедные друзья, страдают ради тебя, — шея Дончжу хрустит, пока сам парень уже на грани сознания — Беги, — из последних сил хрипит Дончжу, прежде чем упасть в чужие ноги, где-то над головой слышится звонкий смех — Неужели ты думаешь, что все закончится, как только ты уйдешь? Малыш, какой же ты глупый, — парень подходит вплотную, хватая чужой подбородок — Я больше не участвую в этом, — выплевывает Ли, получая новую порцию смеха — Ты забавный, но мне пора. Мы еще увидимся, сладкий Демон растворяется в воздухе, оставляя после себя ноющую пустоту.  Та ночь станет роковой для каждого из них.  Гонмин больше никогда не вернется в это место, бросая там свою семью, друзей, свою любовь. Двойняшки возвращаются в цирк ближе к утру, слишком поздно понимая, какую ошибку они совершили. На пороге встречает обеспокоенный Гонхак, который в чужие глаза смотрит, без слов все понимает. Чувствует такие вещи с детства, не считая это даром скорее проклятием. — Что ты наделал? — Ты скоро поймешь, — шепчет Дончжу, падая без сил, ровно, так же как и Донмён рядом, а в голове все та же заученная с детства фраза «одна душа и одна судьба на двоих». Оплошность, за которую должен, поплатится лишь один, приведет к гибели сразу двоих. Енджо встречает черноглазого на следующую ночь после пропажи Гонмина, он, как и всегда противно, слишком звонко для Енджо смеётся. — Я выполнил условия сделки, так какого ты все ещё здесь? — Забавный. Я прям, чувствую, как ты хочешь разорвать меня на кусочки. — Зачем? Просто скажи, зачем ты рассказал ему, Киа?! — Бес попутал. Парень напротив заливисто смеётся, люди всегда были такими смешными в глазах Киа, с ними всегда было приятно играть. — Хочешь, расскажу, о том кто ему помог? Чёрные глаза в упор смотрят, с собой в бездну затаскивая, только вот Енджо уже там и его не спасти. — Двойняшки такие милые, я бы с радостью поиграл с ними обоими, — как бы между делом упоминает Киа, исчезая в темноте. Арена встречает Енджо пустотой, обитатели цирка давно спят, но он знает, где найти свою главную ошибку. Ошибку, которую когда-то мог считать частью собственной семьи, но он ошибался. Как же сильно он ошибался. Никому в этом мире нельзя доверять, потому что тебе непременно сломают крылья. И не ошибается, когда видит Дончжу в комнате Лидо, в последнее время тот часто крутится вокруг старшего, и Рейвен знает почему, а оттого хочет, чтобы всем было больно.- Ты виноват, — как в бреду шепчет Рейвен, тянет руки к чужой шее, прежде чем кислород перекрыть. Лидо теряется на время, не зная, что делать, хрупкое тело в чужих руках отдаётся болью в сердце, а в голове проносится до боли подходящая фраза, которую Сион так любит, говорит старшему: «Цена твоей любви — ты сам» * Лидо чужие руки перехватывает, Рейвена оттаскивая, но тот лишь с силой отшвыривает к стене, огрызаясь. — Отойди, я не хочу сделать тебе больно, — но себе же противоречит, причиняя нереальную боль, когда скалиться, ближе к Сиону подходит — Легко быть смелым, когда это не твои страхи.*  Не так ли, Сиона? — проговаривает Рейвен, переводя взгляд на Лидо. Сиону страшно, скорее, за Лидо, чем за себя или за брата, что влетает в чужую комнату, услышав шум. Енджо его к стенке припечатывает, отчего тот морщится. Физически чужую боль чувствуя, что одновременно со своей мешается. Сопротивляется до последнего, руки к двойняшке тянет, но Енджо бьёт сильно, пытаясь отбить всякое желание. Бьёт так, чтобы последний вздох с чужих губ сорвать, пока с точно таких же немая мольба срывается. Дончжу готов за все заплатить, потому что не жалеет.- Ты монстр, — шепчет Дончжу, прежде чем сознание потерять, падая к чужим ногам, а Енджо лишь смеётся, истерически пока глаза его чёрная бездна, заглядывают в чужие испуганные. Лидо не верит в происходящее, когда к другу бросается, удержать пытается, но на дне когда-то знакомых глаз не видит ничего.- Это твоё наказание, — выдыхает Рейвен, снова улыбаясь, прежде чем снова подойти к Сиону, хватая того за шею, встряхивая чужое хрупкое тельце, в чувство приводит. И уже после в губы целуя. Тягуче, будто душу забирает. Донмён напротив воет, словно побитое животное, в себя прийти не может, когда чужие глаза меркнут, точно так же как и его. У них не было выбора. Никогда в их чертовой жизни и Донмён это понимает. Ангел теряет свои крылья. Лидо с места тронуться, не может, в чужие глаза смотрит, только вот не видит в них ничего. Стеклянный взгляд направлен сквозь, а на губах играет полуулыбка, когда Енджо что-то шепчет на ухо, уже новой и скорее всего любимой кукле. — Докажи мне, что вам можно доверять, — двойняшки испаряются, словно их и вовсе в жизни не было и Лидо кажется, будто все это сон, как тогда в детстве, словно в прошлое засунули, паршивых событий добавляя. Сион появляется аккурат за спиной Рейвена, в его руках молодой паренек, на вид не старше самих двойняшек. Он плачет, пытаясь из цепких рук вырваться, но им все равно. Куклы пусты внутри. Полые совсем. Им не известно чувство жалости, точно так же как и Лидо сейчас. Ему больно чертовски, настолько, что кажется, все внутренности вытащили, засунув обратно, но там где должно быть сердце оставили зияющую дыру. Двойняшки за руки держаться и Лидо впервые видит эти красные нити, что их окутывают. Он очень зол на себя, Енджо, а главное Донмёна. Он виноват во всем, что произошло в их чертовых жизнях настолько перевязанных, словно запутанных в этих красных нитях. Которые на руках и шее Гонхака, дышать не дают, так же как и пустые глаза, напротив, в которых минутами ранее жизнь плескалась через край.  Именно Донмён был инициатором их прихода в цирк, маленький дьявол во плоти ангела, в руках которого пускай и не целый мир, но одна маленькая, важная для них обоих душа. Да и ту потеряли. Гонхак не знает, почему Енджо взял их двоих в цирк, но сейчас с легкостью понимает, любовь ослепляет и он тоже, подобно другу ослеплен. Ему больше не помочь. Сил в некогда крепком теле больше не осталось, он так и стоит на коленях, смотря на парня напротив. В голове одно за одним воспоминания, яркая улыбка и звонкий смех, томный взгляд и имя старшего на полу стоне, все это сводило с ума. Сейчас же старший, подобно Енджо с катушек съехал, в омут с головой бросился, убивая бабочек внутри себя разом. Парень в чужих руках Сиона, наконец, затихает, принимая свою судьбу. В глазах его отчаянье вперемешку с благодарностью. Слишком искренне для того, кто сам идет в ловушку, готовый пожертвовать жизнью ради чужой выгоды. Рейвен чужое имя спрашивает, таинственно улыбаясь, а после, как и с Дончжу в губы целует, медленно, пока чужая душа последний раз кричит в агонии. Та ночь стала поворотной, навсегда избавляя Лидо от всяких чувств. Лидо жил ради своих новых кукол, одержимый местью и благодарностью сразу. Словно настоящий мазохист, до конца шел за Енджо, зная, одно неверное движение и от его полуразрушенной любви не останется ничего. И кукловод может быть чьей-то марионеткой.* Лидо марионетка в руках точно такой же куклы, только вот… Далеко не. Двойняшки не живые, не мертвые. Все еще не потерявшие части связанных между собой душ. Борются в агонии собственного тела, без возможности выбраться. Сион каждый раз руки к Лидо тянет, но только тот не видит. Теперь они существуют на грани мнимых чувств, которые для марионеток под запретом. Только вот они с братом всего лишь проводники, приманка для таких же, как  и они, потерявшихся по ошибке в собственных чувствах, запертых где-то  там, среди уже мертвых бабочек. У двойняшек сотни душ на счету, среди которых и Хванун, но самую первую они никогда не забудут. Ту, что должна была где-то там цветком расцвести, но поселила в душе только боль и отрешение. Двойняшкам уже все равно, они узники собственных сердец, собственных чувств. Марионетки, которые все еще чувствуют. Теперь они преданы только одному человек и страху где-то глубоко на задворках собственного туманного сознания. Не способные ни к чему, кроме боли. Пока однажды Енджо не выходит на след Сохо, не без помощи того же Хвануна, чья душа растерзана, разбита и похоже совершенно ремонту не подлежит. Гонхак до сих пор слышит крики этой души, но помочь не может, точно так же как и Сиону, что где-то под сердцем, но сейчас совершенно далеко. Оживает только для выступлений или личных поручений Рейвена, но Гонхак все еще жизнь в двойняшках теплеет. Потому что терять особо нечего. Он словно собачка на поводке, выполняет каждую прихоть Енджо, лишь бы видел слабый огонек жизни в чужих глазах. Привязывает двойняшек к себе слишком крепко, до конца переплетая красные нити, что со временем чернеют, а Лидо о конце думать не хочет. Ведь смерть одного означает освобождение другого и Лидо не готов к такому. Поэтому терзает себя, точно так же как и Сохо, что предпочитает забыть о своем прошлом,  даже не узнавая парня при первой встрече. Это отчасти болью отдает, заставляя, усомнится в том, что они когда-то сделали. Заставляя, усомнится в цене, что все они заплатили и Лидо зол, чертовски зол. Просто потому что слеп, именно поэтому до конца идет, по чужим правилам играя, изводя некогда близких для себя людей. Он монстр точно такой же, как и Енджо и он жалеет об этом, только вот сделать ничего не в силах. Израненная душа слишком сильно ноет. Flashback — Ты знаешь, где меня найти. Короткие гудки отдаются раздражением, играя на оголенных нервах. Он не позволит снова затащить себя в эту клетку мнимой любви, от которой проку то нет. Быстро одевается, ловит такси, специально выходит дальше от места встречи, его давно ждут, и Сохо знает это. Вдалеке видит знакомые силуэты, двойняшки пугают в тишине озера. Они ждут очередную заплутавшую жертву, точно такую же, как Хванун или Гонхи. Последний за спиной появляется неожиданно, держа Хвануна за руку. Куклы ничего не чувствуют, но Гонхи все ещё человек. Пленник собственного тела, не способный более противостоять. — Гонхи, — в чужих глазах напротив пустота, она пугает, заставляя подчиняться. — Заткнись, бесишь, — Сион толкает сильно, появляясь неожиданно, где-то сбоку от парня, колени врезаются в мягкую землю, отчего тонкаякожится сдирается. — Как долго ты будешь прятаться за чужими спинами? Сион отвешивает звонкую пощёчину, она оглушает, заставляя, вернуться в реальность. — Сион! Рейвен парня от Сохо отталкивает, хватая последнего за подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза. — Смотри, к чему привела твоя глупость, — он указывает на стоящих неподалёку Гонхи с Хвануном, что так же за руки держатся — Ты душил меня — Я любил тебя! Разве этого было не достаточно? Рейвен чужой подбородок отпускает, отходя ближе к Лидо — Тебе нужно следить за своими марионетками, — проговаривает он, хватая Сиона за шею. В глаза напротив ни доли жалости или страха, только немое согласие. Сохо понимает, что Сиону все равно. Чужая шея противно хрустит, когда тело падает прямо в ноги Лидо, что отрешенным видом наблюдает за происходящим. Он пустой как кукла, но где-то глубоко что-то обрывается. Кукла ломается, нити обрываются. — Дончжу, — падая на колени, шепчет двойняшка. Ему больше нечего терять, когда бросается со спины прямо на Енджо, но Лидо чужое хрупкое тельце перехватывает, крепко к себе прижимая. End flashback Сион падает к чужим ногам, свет навсегда гаснет в чужих глазах. Первая красная нить обрывается. Вместе с ней обрывается и что-то внутри Лидо, реагировать не остаётся сил, зияющая дыра отнимает слишком много, оставляя без чувств. Лидо перехватывает руку Донмёна, притягивая к себе. Не хочет, чтобы тот дров наломал, не хочет потерять ещё и его. Донмён в сильных руках обмякает, чужая истерика и сорванный криками голос, отдаются болью и невообразимой тоской. Вторая красная нить рвётся. Донмён сползает вниз к чужому уже холодному телу, не отпуская родных рук, перебирая каждый пальчик, но на том конце лишь тишина. Донмён знает, что Дончжу никогда не жалел о той ночи, ставшей для них роковой и если бы ему дали шанс, он бы все равно пошёл вслед за братом, наплевав на весь мир. Слез не остаётся, а дышать практически невозможно, когда Донмён в агонии шепчет — Он любил тебя, а ты так просто от него отказался. Третья нить рвётся. Точно жизнь Лидо на мелкие кусочки, стирается в порошок, развиваясь на ветру Лидо, уходит прочь к цирку, забирая с собой Донмёна, но оставляя огромную часть своей души на той пристани, где холодное сердце умеющей любить марионетки, находит покой. Собственная комната встречает темнотой, пустотой, которая затягивает и тихим плачем Донмёна, что снова на колени падает, дышать не может. На кровати лежит записка и небольшой подарок, кукла, точно такая же, как та самая марионетка, оставившая в убитом сердце столько любви. Имя её Сион. «Я никогда тебя не забуду, до самой смерти не забуду. А жить я буду долго, очень долго это будет мне наказанием.* Я обещаю тебе долгую жизнь, Гонхак. Договор заключён. Киа» Кукла летит в стену…