Цифры
19 января 2021 г., 19:53
[21|16]
76 нравится кровь, наверное. Он бьёт размашисто, точно – чтобы все руки красные. С синим пятном на локтевом сгибе.
Которое ужасно саднит каждый раз, особенно если вода в душе слишком горячая. Только такой можно всё смыть.
И 24 одергивает себя, когда смотрит: на то, как напарник моется. На спину. На натянутые мышцы. На истертые руки. И на многие другие места, куда разве что лазили медики, прежде чем их брать на программу.
[09|00]
– 24, это твой новый напарник. – Стук двери палаты. – 76.
24 неохотно открывает глаза. Недовольно скалится, когда начинает видеть что-то больше невнятного размытого пятна. Прижимается к спинке койки.
Дверь снова хлопает.
И он рад только тому, что «напарника» притащили не вчера. Когда лежал овощем в реанимации даже без нижнего белья.
– 76, значит, – смотрит на жетоны – еще не перебитые, затертые, жаль имени не видно. – Тебе ключ-карту дали. Куда идти знаешь.
У 76 выражение лица пустое. Даже слишком пустое для того, кто впервые сюда попал. Только это и запоминается.
[10|01]
– Выглядишь дерьмово.
76 промаргивается, щурится, хоть в палате полумрак. Уже середина ночи. 24 в одной майке – и без куртки кажется шире, массивнее.
– Эй, – шепчет, несильно хлопает по щеке, – не отключайся.
Тот косится на капельницу:
– Я ног не чувствую.
– Потому что у тебя их нет, – скалится 24, тут же зажимая 76 рот. – Держи.
Подает стакан с водой. Тот выпивает все быстро до дна. Жадно глотает последние капли. Как 24 тогда, в первый раз – он хорошо помнит.
– Зачем ты пришел? – недоверчиво смотрит 76.
– Я подтираю слюни тебе. А ты – мне.
Протягивает руку. «Напарник» пожимает слабо – бледный и с запекшейся кровью под носом. 24 надеется, что выглядел не так же дерьмово при их первой встрече.
[09|00]
– Похоже, тебя силком привели. Не как эти, – кивает в сторону коридора, – с щенячьими глазами.
76 не слушает. Натягивает берцы монотонными движениями. Новые блестящие перебитые жетоны выпадают из-под форменной куртки. С одними номерами.
Раздражает. Что 24 подходит в два шага и прижимает – одним привычным движением за шею. Такую теплую под ледяными пальцами.
– Ты лучше вникай сразу. Ведь завтра тебя уже будет ждать добрый доктор, – говорит излишне слащаво. Довольно смотрит.
Резкий перехват – 24 почти не замечает – как напряжены руки 76. Они были бы равны, наверно, если бы не эти девять отделяющих их ступенек. И «напарник» с неразогретыми мышцами как беззащитный котенок.
Которого потопят в проруби?
– Отпустите, сержант.
24 разжимает хватку. И смотрит с неподдельным интересом. Самому смешно: сержант без подчиненных, без взвода. Какой это сержант?
76 трет покрасневшие следы на шее. Он не глуп – ему рано огрызаться.
[23|20]
Его ударяют в висок. Прижимают коленом меж лопаток. Заламывают руки – до боли в позвоночнике, страшной, первобытной, до дымки в сознании.
– Что, боишься за свою шкуру? – это похоже на рык. – Я тоже боюсь.
Подающий надежду 76 слепнет от каждой второй инъекции. И как зацикленная болванка: его приводят, он лежит на койке, затем на полу. Стонет и скулит, как неприласканная собака. Тронешь – укусит. Не тронешь – не уснуть, накрывшись подушкой.
К утру чаще проходит.
– Я не собираюсь возвращаться, – повторяет в который раз.
Хватка ослабевает. 24 раздраженно пихает в бок и садится – разминает и без того напряженные руки, почти одубевшие.
[11|03]
По коридору волокут труп в стандартном черном мешке. Поспешно замывают кровь – пахнет ядреной химией. Ночью было шумно.
– А твой напарник где?
– М?
– Тут кто-то жил до меня. В шкафчике полка сломана.
– Ушел.
76 облокачивается на подоконник. Смотрит на настоящий непроглядный лес и несколько этажей вниз, затем вновь на 24:
– У тебя вся кровать в крови.
Тот задирает футболку – под ней на груди кривые туры бинта и живот весь в запекшихся следах. Вытаскивает аптечку, ножницы, срезает старое.
– Что было там ночью? Я видел – ты выходил, – устраивается рядом 76, возится в аптечке, смачивает бинт. – Сейчас протру. Потерпи. – Рану обжигает. – Выглядит дерьмово, тут нужно шить.
– Заживет.
– Я могу зашить.
У него неплохо выходит. 24 наблюдает, оперевшись на локти, вгрызаясь зубами в бинт. За ловкостью его рук и за тем, как ему нравится, как он насвистывает что-то. Самому приносит не меньше удовольствия – его запачканные руки. Тяжело выдыхает:
– Ты прямо бойскаут.
76 раздраженно дергает. До резкой боли.
– Что там было? – заклеивает чистую рану.
– Я не знаю, они сцепились. Кто-то стрелял, кажется из персонала. Мне тоже досталось, – трет поверх повязки. – Спасибо.
[10|00]
76 садится рядом в столовой. Запыханный и потный.
– Тебя не было на утренней тренировке, – начинает он.
Переводит взгляд на свою порцию, затем на чужую. Что 24 усиленно жует и что, кажется, за целый день не съесть.
– Я был в медблоке. Вечером пойду.
– Меня пустят?
24 пожимает плечами. Смотрит на других поодаль, ближе к центру помещения.
– Нет, вечером в медблоке будешь ты, – улыбается. – А я буду вновь наслаждаться просмотром трансляции в гордом одиночестве. Может быть даже еще неделю.
76, кажется, понимает не сразу. Взгляд становится странным. Злобным. Стиснутые зубы. Напряженная спина.
– Я не вылечу с этой программы, слышишь?! Я не собираюсь возвращаться.
Те, что ближе к центру, обернулись. Кто-то приподнялся.
– Заткнись, – 24 тянет его обратно на стул, шипит: – Это уже не тебе решать. Твое дело подписать бумаги, съесть этот обед и пойти в медблок.
А еще лучше – свалить обратно в крыло для «нулевок». Но это не ему решать.
[12|05]
– Поднимайся.
– Меня ломит. Отвали.
– Ты выглядишь даже здоровее, чем обычно. Давай, – тянет за руку.
– Отвали, – после капельницы не до устава.
76 обливают ледяной водой.
[36|34]
Нажимает, продавливает – насколько по себе знает. Разминает. Поглаживает. А 76 как пьяный: странно смотрит, медленно что-то мямлит, позволяет себе уткнуться в шею. И дышать тяжело. С движением лопаток, особенно когда уже без футболки.
– Всё хорошо, 76? – тот косится.
Продолжает разгонять по мышцам утреннюю застоявшуюся кровь и лимфу. Он под руками быстрее становится горячим и уходит этот землистый оттенок.
– О, старший по званию интересуется…
Ответно тянется дотронуться, и – не подобрать другого описания – полапать. Приятно.
И иногда 24 кажется, когда он доходит до ног, что у 76 стоит. Особенно когда растирает бедра. Ослабляет ремень, расстегивает штаны.
Сплевывает на руку и осторожно касается. Водит. Неторопливо.
И только замечает – взгляд 76. Бодрый, осознанный. Без болезненной дымки. С хорошо читающимся смятением. 24 смотрит спокойно, как раньше – с преимуществом, силой, званием. Смотрит как на сопляка.
Продолжает двигать рукой. Оглаживает живот, бедра.
Ему нравится этот вид.
– Ты внесешь же это в отчет? – сжимает руку, бормочет, немного отодвигаясь.
Сразу напряжение отпускает – любит все портить.
– Нет, – 24 усмехается. – Самое страшное, что я писал – это как ты блевал полночи и мешал мне спать.
И почему-то это работает – 76 расслабляет хватку, касается плеч, боков. 24 продолжает надрачивать и становится жарко. Потому что они уже впритирку друг к другу и в паху болезненно тянет.
Когда 24 отпускает, напарник рефлекторно подается вперед. Замирает, оперевшись на руки – смотрит в одну точку:
– Камера.
– Да плевать.
Заваливает на пол и смотрит сверху вниз. 76 касается: его руки будто созданы таскать оружие и ласкать. Хорошо. Излишне правильно, даже взгляд сосредоточенный как при выполнении приказа.
24 прижимается пахом, прихватывает оба члена, неторопливо двигает бедрами, обтирая о его горячую кожу. О свою холодную шершавую ладонь. Быстро доводит себя следом, оставляя все на животе напарника.
[12|04]
– Я видел, у тебя есть машинка.
– Смотря для чего.
– Подстричь, – 76 проводит по своим волосам.
Словно кому-то здесь есть дело до его неуставной прически. 24 чаще бреет голову под ноль и осторожно ровняет бородку. Не сильно подолгу.
У 76 напряжены губы, когда триммер шумит над ухом и на плечи падают волосы. Без шевелюры он похож на солдат, которых 24 видел сотнями – одинаковые со всех сторон.
Кладет руку на голову, заставляя наклонить.
– Иногда мне хочется побыть на твоей тренировке, – он усмехается. – Послушать, чем вам там мозги прочищают.
76 сильней сжимается. Впрочем, ему идет оставленная «единичка». После душа в форменной футболке выглядит неплохо.
– Почему ты тренируешься отдельно? Разве ты не должен возиться с кем-то вроде меня? Так положено. По званию.
24 едва улыбается:
– Странно, что в подобном месте мне оставили звание.
[40|40]
У 76 ноги как рычаги – давят. Давят. Цепкие руки. И прет как бык. Как чертов бронепоезд. Словно в него залили сталь вместо сухожилий.
Жесткое сухое дыхание. 24 слышит этот свист и шелест, будто комкают бумагу. У 76 большой объем легких, 76 создан – выправлен, скорректирован – работать на износ. Пока не темнеет в глазах, не сливается все в единую кашу.
Удар о маты.
– Давай оставим до завтра?
– Нет!
Удар о маты.
24 несильно прижимает его ногой – пусть немного полежит, оклемается. У напарника нездоровый взгляд. И сдерживать его выпады с каждым разом тяжелее.
Удар о маты.
Они горячие, потные, липкие. 24 хочется в душ и на боковую. 76 хочется уронить его на маты. Взять изнурением. Они смотрят друг на друга с вызовом, злостью. От того кипучего коктейля, что у них в крови. Они ведут себя неспортивно.
И бьют – по носу, по животу. Катаясь вцепившимися псами. Пихаясь. Кусаясь. Желая друг друга выпотрошить живьем. До дурманящего красного перед глазами.
Гремит выстрел.
[22|19]
– Кто это рядом с тобой на фото? – 24 показывает на парня в синей идеально выглаженной рубашке.
76 коротко улыбается:
– Военный фотограф.
– А что ты с гражданским братаешься? – раздраженно фыркает тот. Приглядывается к фотографии, уже не обращая внимания на фотографа. Язвит: – Я уже и забыл, как на тебе раньше нелепо висел разгрузочный жилет.
Напарник зло дергает карточку – вырывает из рук и убирает.
– Тебе какое дело, – даже не спрашивает.
– Потому что у такого правильного парня как ты должно быть семейное фото. Под подушкой. Под сердцем. Куда там обычно подобное кладут. – Наверно туда, где чаще хранят пистолет. – Ты показательный. Ты чертов бойскаут, – 24 зло выдыхает, ищет, за что зацепиться глазами.
Но у 76 ничего нет. Кроме фото с неким фотографом.
Он сидит напротив сгорбившись и потупившись:
– Я не собираюсь возвращаться домой.
[42|41]
Над головой висит вакуумный пакет. С мутной песочной жижей. Привычно ноет отставленная и привязанная ремнем рука с капельницей – 24 пытается немного размять, до приливающего тепла и разгибающихся пальцев.
Поворачивает голову: 76 дрыхнет рядом, прислонившись к приборам.
Бочину тянет.
[19|13]
– Тебе идет этот халат.
– Заткнись.
76 ежится. В кабинете холодно. И спину дует в щель между завязками.
24 сидит напротив. Довольно скалится, несильно расчесывая след от иглы. Его уже осмотрели, пощупали, потыкали и вытянули пол-литра крови. Ему не о чем больше беспокоиться.
Аппарат монотонно шумит. Делит кровь на фракции. Кипучую жидкость, заправленную химией и гормонами, которую на них же и испытают.
Врачи говорят, 76 хороший донор. Он не умрет, если лишится литра на благо других.
[43|42]
У них обоих все руки в крови. И хочется ее разносить по коже, липнуть пальцами. До металлического привкуса на языке – въевшегося в нос запаха. До неотмывающихся следов под ногтями.
24 нравится прижимать, ласкать, а 76 нравится – быть прижатым и приласканным. Так становится спокойней. И накрывает легко. От холодной руки на члене, под мошонкой.
– Тебе разве приятно?
– Что? – 24 вскидывается и смотрит – снизу вверх.
– С. Так. Делать.
Из разбереженных ран проступает красной росой кровь, стекает темными каплями. 24 размазывает ее по светлой шее. Скользит по ребрам. По животу. По паху. Снова прихватывает и доводит несколькими движениями.
– Давай, напарник.
76 кончает. Несколько минут отдышивается рядом, заграбастанный в хватке 24, будто куда-то убежит.
– Уже полгода, наверно.
– Что? – лениво поворачивается тот.
– Ты называешь меня напарник, но не знаешь, как зовут.
– Верно, ты мой напарник тут. Я подтираю твои слюни, а ты – мои. Как и договорились. – Сглатывает. – А номера… Ведь их проще забыть, так?
24 размашисто подпихивает с улыбкой на лице.
76 не улыбается.
[45|45]
Дергает не смочив – 24 шипит, пихает. По боку течет сукровица с прожилками гноя. Очередное грязно-желтое пятно на простыне, но напарник молча накладывает чистую повязку и фиксирует.
– Лучше? – спрашивает 24, трогая пальцами бинт.
– Как две недели назад.
– Это плохо да? – голос севший.
И нечитаемое: Всё? Это конец? Это брак?
– Никто не знает, я всё беру из аптечки.
На шее лучше – рассеченное скальпелем и зашитое первичным натяжением. От чего чаще начало «вести» и тошнить. И болеть. 76 там почти не возится: снимает старое, протирает, лепит новое.
– Ты несколько дней так валялся в палате. Тебя накачивали плазмой. У тебя лежала марля на глазах. Я смачивал иногда. Взгляд странный… – бормочет 76. Разминает его пальцы, ладонь, предплечье – вместо нагрузок. – Тогда, когда мы подрались. Мне же хотелось тебя убить.
24 приглаживает его отросшие волосы.
– Это правильное желание.
Ему тоже хочется убить своего напарника.