Рокировка

Преступник всегда возвращается на место преступления. Преступник, разумеется, знает об этом, но на то он и преступник — чтобы нарушать правила. — Кто здесь? Джонни машинально пожал плечами вместо ответа. Качнулся на рефлексах за исполинский серый блок колумбария, отходя в тень. Отдаленно вспомнил голос: странная девочка с шипами на чокере и фамилией, похожей на плохой слэнг. Иногда иметь запасную память — довольно удобно. — Я вас… тебя видела, — голос выжидательно замер, кольнул надеждой. Джонни вздохнул. Вот ведь упрямая — кожей, что ли, чует? — Допустим, — он обогнул угол, выступая на свет; прислонился к колонне плечом наискось — будто по камню размазался. — Ты же — Мисти? Она вздрогнула, разглядев его: сверкнула сканером и тут же упрямо наклонила голову — даже на ногах удержалась. Только обняла себя руками и сделала хрупкий шаг назад. Сказала почти что одними губами, глядя Джонни прямо в глаза: — Повешенный… Пальцы знакомо закололо — словно пробежалось по подушечкам электрической щеточкой. Так Ви реагировал, когда раздражался на что-то, но не мог возразить открыто. Джонни поморщился: формально тело принадлежало ему уже год; фактически, аренда оказалась с сюрпризами. Это как взять в пожизненную ипотеку пентхауз и обнаружить внутри гнездовье клопов и гигантских желтых муравьев. — Ты всегда приходишь на кладбища именно в полночь? — уточнил Джонни. Ему правда стало интересно. — Обряды проводишь, с усопшими говоришь? Мисти пожала плечами: — Тот же вопрос… Джонни. Ага, ну раз с этим разобрались. — Автобусная остановка рядом, — повел плечом он. Жест был откровенно «Джонниевский», и Мисти это заметила. Вспыхнула взглядом, как спичка, и тут же сгорела. — Приехал пару минут назад. Зашел… сюда. Просто ноги понесли. — Я знала, — сказала Мисти пространным голосом. — Что ты забрал его тело. — Поздравляю. — Ты мог бы… — она запнулась. — Написать что-то. Объяснить. — Ну, я же пришел сегодня. Мисти нехорошо прищурилась. В некотором смысле разговор не складывался. Обычно так и бывает, когда ты занимаешь тело человека, которое тебе не принадлежит, а его близкие «неожиданно» узнают об этом. С другой стороны, беседы у Джонни не ладились еще с тех времен, как он научился разговаривать. — Ви… умер? — спросила Мисти напрямик и шагнула прямо в круг фонаря. Бледная и густо накрашенная черным, она выглядела жутко. — Обессмертился, — повел плечом Джонни. — В киберпространстве. Мисти подняла брови, и те разом скрылись под пышной челкой, из которой состояла ее голова. Джонни нашел это почти смешным, если не брать в расчет ситуацию, обстановку и то, что последнее время он несколько… утратил прочную связь с собственными чувствами. Кстати, об этом. Еще год назад он искренне считал, что сживется с этим. Типа стерпится-слюбится, и прочая ерунда. Честно пострадал некоторое время за безвременно почившую, юную душу, — даже песню написал, — а потом решил сам для себя: хватит. Парнишка был хорош собой, накачан грамотными имплантами, да и член на месте и не кривой. Пользуйся — не хочу. Отражение в зеркале, правда, и по сей день вызывало некоторую оторопь, но не раздражало само по себе. Зато раздражало кое-что другое. Джонни был готов жрать молочный шоколад пачками, даже вместе с фольгой — притом, что раньше его ненавидел. Джонни выкручивал воду в душе почти до кипятка — хотя полвека тому назад без особого труда залез бы и в прорубь. Ему всегда, всегда было жарко… раньше. Джонни курил, сколько себя помнил, но в теле Ви едва не превратился в проповедника-девственника. Сигареты горчили, отдавали кислым привкусом на зубах и вязли — вот и весь кайф. Это, как каждый день ложиться в чужую кровать, без возможности поменять хотя бы подушку; ворочаться на слишком мягком матрасе; пытаться завернуться в слишком тонкое одеяло. В общем, жизнь после смерти — развлечение не для каждого. Ты вроде бы можешь пить, есть и трахаться, только все это — все равно взаймы и не по-настоящему. Мисти покорно ждала, пока Джонни подумает все свои мысли, не меняя ни взгляда, ни позы. Только странно рассматривала, подмечая мельчайшие детали в откровенно мазохистском желании убедиться, что Ви — здесь точно нет. — Мне нужно встретиться с Вектором, — вздохнул Джонни; сложил на груди руки с выражением человека, делающего большое одолжение собеседнику. Бросил небрежно: — Док еще жив? Мисти безразлично обрисовала глазами его лицо, кивнула медленно и плавно. Наконец качнула головой в сторону выхода. — Только он, наверное, будет немного раздражен, — вздохнула она.        «Немного». — Хорошая реакция, — сквозь зубы прошипел Джонни, оседая у стены — скулу саднило, разбитая губа сочилась кровью. Он едва успел увернуться от тележки с меддоками, и влетел аккурат спиной в холодный бетон. Могло быть и хуже. Вик бил метко, но силу удара соизмерял: мог бы сразу отправить в нокаут или сломать челюсть, а тут так — пожурил. И несмотря даже на это: в грудной клетке мгновенно разлилось ощущение — очередная зудящая изнутри частица Ви, расцветающая в присутствии Виктора Вектора теплыми разбегающимися мурашками. От этого даже пальцы ног сводило. Настоящие собачьи рефлексы, мать их. Риппердок смотрел в ответ хмуро, исподлобья; баюкал правую руку левой, изучая присмиревшего Джонни взглядом палача. Тот припомнил, что вроде этого конкретного комплекта морщин у глаз и губ, — резких и мучительных, — у Вектора раньше не было. Вздохнул. Он ничего такого не сделал. Честно. Просто зашел в клинику, хлопнул остолбеневшего на стуле Вика по плечу и сказал: — Привет, старик. Есть дело. Виктор отреагировал… резковато. Встал так, что Джонни тут же упал. Ну да и ладно. — Я не Ви, — пояснил Джонни, отнимая руку от кровоточащей губы и вытягивая ее вперед в предупреждающем жесте. — Я — Джонни. — Я догадался. — До или после? — усмехнулся он. — Сразу. Знаю его взгляд. И такого паскудного выражения у него никогда не было. Виктор отвернулся, раздраженно встряхивая кистью; сделал пару бессмысленных шагов туда-сюда и потянулся вдруг к холодильнику. Молча бросил одну банку Джонни, вторую приложил к своим костяшкам — потом ко лбу. «Любимое пиво Ви», — вспыхнуло в мозгу. — Зачем пришел? — сухо спросил Вик, опускаясь на стул. Внутри опять потекло медом — даже пальцы закололо, только не так, как в колумбарии, а по-другому: сладко и предвкушающе. Проклятое тело помнило прикосновения чужих шершавых, чуть остывших подушечек на шее и вокруг нейропорта даже сейчас. Спустя год. «Долбанная гейская недолюбовь, — подумал Джонни. — Трахнулся бы один раз, и все бы рукой сняло». Парнишка вообще воображал себе больше, чем происходило на самом деле — любил поковыряться в сердцевине, пофантазировать о недоступном риппердоке, как будто находил самый сок в страданиях; а Джонни со странной смесью отвращения и усталости наблюдал то ли свою, то ли его руку — на то ли своем, то ли его члене, когда Ви самоотверженно дрочил каждый вечер в ванной. Вот она — мужская преданность. И конкретно сейчас — это мешало. — Мне не нравится мое тело, — сообщил Джонни, медленно поднимаясь. Встал в полный рост, щелкнул клапаном банки, сделал пару глотков-залпов, так что горло заходило ходуном. — Хочу вернуть производителю. Вик поднял брови. — Щедро. — Помолчал, но все-таки добавил: — Только вот Ви — сирота. — Ты понял, о чем я. — Джонни помолчал тоже. — Тем более сам знаешь — половину органов на импланты ему не родная мамочка меняла. Вик не сказал ничего. Продолжал наблюдать за Джонни с понятной горько-острой усмешкой: неотрывно следовал глазами, когда тот принялся по-свойски обходить клинику по кругу, трогая руками вещи. И только машинально вертел в пальцах отвертку, до сих пор так и не открыв свое пиво. «Еще один недоромантик». Джонни мученически прикрыл глаза. — Ты же риппер, да? — он обернулся. Вик неопределенно пожал плечами. — Ну и вот. Значит, поймешь. Это тело не совсем мое. — Да, я в курсе. — Я не про это, — Джонни поморщился. Вик молчаливо приподнял брови — удивительно спокойный парень для того, кто едва не расшиб ему череп пару минут назад. — Привычки. Реакции, — Джонни отер руку с запекшейся кровью о полотенца, лежавшие на кресле. — Ожидания, послевкусие, вся эта дребедень «ради которой стоит жить», солнце на плечах, бриз в жопе и так далее. — Рецепторные функции, — медленно кивнул Вик — открыто усмехнулся со злым удовольствием. — Та часть нервной системы Ви, что пережила нападение тебя-паразита, — сохранилась. И мешает тебе жить. — Бинго. Джонни даже почти зааплодировал. Вик сказал «Ви» и не дернул губой, не затрясся в припадке, не пустил слезу — старая школа и душа, отлитая из ладного хрома. Недурно. — Насколько все плохо? — спросил Вик коротко; на секунду забылся, пустил в голос заботу, предназначенную не тому человеку, и тут же помрачнел. — Например, теперь хочется присунуть не только девочкам, — безжалостно припечатал Джонни. Не хватало еще дешевой сентиментальщины, от которой потом по позвоночнику против воли будет бегать электрический заряд. Вик все-таки дернулся. Наверняка представил, как тело Ви подставляется под руки какого-нибудь «не ценящего свое счастье» мудака, прогибается в пояснице и страстно стонет. Джонни таких примеров мог накатать штук десять за полминуты — страхи Ви в отношении самого Вика были не очень-то уникальны. Иногда иметь запасную память — не очень удобно. — Допустим… — Вик медленно поднял руку, будто старея за каждую минуту разговора на год. — Допустим, все так, как ты говоришь. Почему… зачем пришел ко мне? Джонни почти услышал едва не слетевшее с губ: «Поиздеваться?», спрятанное наспех за надеждой, в которую док не верил и сам. Пожал плечами, катая на языке крупнокалиберные слова-картечь. Примерился, рассчитал траекторию. — Из всех рипперов, к которым Ви обращался, — сказал Джонни медленно, проницательно наблюдая нехорошо темнеющие глаза Вика. — Только ты работаешь забесплатно.