Рокировка

Ви не сдержался — сначала, когда остановил Quadra за пару кварталов от башни; смешался с толпой, петляя по заляпанным улочкам. После — когда нырнул в замызганный подвальчик, расцвеченный неоном и пушистым дымом. Джонни бывал здесь раз через раз и в собственном теле, но Ви вспомнил-узнал. Пробрался на ощупь по косым ступеням, отбивая набойками ботинок похоронный марш по лестнице — гнутым листам фанеры; рефлекторно выхватил с третьей по счету витрины какую-то дрянь в скользкой пачке. Перевел эдди усатому продавцу с трясущимися руками. Чертово время — реальное и в отсутствии Вика — отсчитывало час за минуту, и прокрастинация не делала ситуацию лучше. Запас времени, отведенный до встречи с неизбежным, замер на отметке двадцати минут — со знаком минус. Ви вывалился на улицу, и его само собой приколотило к стене — пористой и серой, как фильтр сигареты в пальцах. Отдало на языке паршиво-горьким, протянуло вязко-кислым; подкрутило восприятие на головокружение, потому что не ел ни черта с самого утра. Проснулся раньше Вика — а завтрак готовил только он. Дым просачивался сквозь легкие Ви, как через губку; душил пепельным. Старый-новый ритуал — что-то вроде коннекта двух душ через память нейронных связей. Химическая эзотерика. Башня Арасаки над крышами домов блестела серым хромом, и оттого сплошь голубое небо блекло до мокрого картона. Его личное чистилище. Точка отсчета и точка невозврата. Путь в один конец. Ви стряхнул пепел, щелчком отправил окурок в металлическую урну. Тот вспыхнул в последний раз, чтобы погаснуть окончательно. Скрылся в мусоре. Пора.        Такемура встречал его прямо в холле, аккурат за раздвижными дверьми, сквозь которые однажды ступил жнец с лицом Ви и душой Джонни. Поклонился коротко: — Ви. И только. Вспомнилось какое-то по счету сообщение и краткий разговор по холо, в котором были только они двое и еще — вся прослушка Арасаки. Как-то так получилось, что Ви послал Такемуру нахер — не со зла, но учтиво-сдержанная благодарность в голосе за возвращение Сабуро на радость Ханако — его довела. Секунды за три, если подумать. Он вообще много чего после этого сказал — настолько много, что Вик даже хлопнул его по плечу, и взглянул в глаза — если не с осуждением, то предупреждающе. Теперь вот… Ви стоял, засунув руки в карманы; бессмысленно пялился на Такемуру — на его черную шевелюру и углубившиеся морщины у глаз; на сложенные на груди мозолистые руки — почти что в молитве. Тень девятихвостой с ало-белой фарфоровой маской поверх лица чудилась за согбенной спиной самурая. От первого — стегнуло яростью, от второго — виной. С каких пор тот вообще ему кланяется, да и с чего?.. Сказал деланно равнодушно: — Веди.        Стеклянные коридоры человеческого террариума тихонько перешептывались, перышками-взглядами касались спины. Ви рефлекторно вынул из нагрудного кармана пачку, перехватил фильтр зубами; мимоходом отметил, что осталось не больше десяти. Дым поплыл шлейфом, похожий на бесплотного демона, проведывающего дорогу. Где-то сработала сигнализация и включился распылитель воды; кто-то торопливо пробежал по коридору, пугливо отводя взгляд; откуда-то послышались сдавленные ругательства — Ви отмечал походя, фиксируя резкие движения. Один раз столкнулся с неодобрительным взглядом Такемуры, ухмыльнулся зловеще и выпустил дым тому прямо в лицо. Сам даже не понял — как. — Ты изменился. — Я просто умер. Равнодушно отслеживал мелькающие цифры на цифровой панели — лифт механически отстукивал этажи, невесомо падая в недра Арасаки. Очередное воспоминание отдалось горечью — или это чадила сигарета, докуренная до фильтра. — Ханако-сама и ее… — Такемура прочистил горло, выводя тон голоса на исключительный уровень презрения, — …брат — ожидают нас в личных покоях Сабуро-сама. Они планировали провести третий раунд переговоров в присутствии нейтрального лица, которое, тем не менее, возможно посвятить в суть происходящего. — Пусть позвонят Джонни. Такемура сощурился. — Он не отвечает на звонки. Занят, должно быть. — Как странно, — Ви постучал костяшками по двухзначной, стремительно увеличивающейся вниз цифре этажа. — У него-то теперь времени полно. Лифт плавно раскрыл двери, мигнул пригласительным и живым. Ви не стал дожидаться — сделал шаг первым, оттесняя Такемуру плечом. Шагал едва слышно, проваливаясь жесткой подошвой в травянистый бархат ковров. Золотистые и бирюзовые узоры лиан тянулись ветвями-нитями вдоль стен с безликими прямоугольниками лакированного дерева. Постучи в любую — и обязательно найдешь за каждой очередную компанию грешников и их «особое» наказание. — Откуда ты знаешь, куда идти? — Такемура за Ви едва поспевал. Ви пожал плечами, безошибочно свернул налево. Однажды он вместил в себя память Джонни, а после — Сабуро. Одним ублюдком меньше — одним больше. Ха. — Ханако-сама… — плавный жест в противоположную сторону. Кабинеты, личные покои и, кажется, гигантский бассейн с антрацитовым дном в бронзовых разводах. — Они не там, — Ви глянул в смородиновый провал коридора. — В оранжерее. Сабуро Арасака трепетно лелеял своих бессменных питомцев — пахучую, ядовитую погань, похожую на пережравших мяса пауков. Ему среди них лучше думалось — а всем остальным, ясное дело, хуже. Еще один непрошенный файл в памяти. А, собственно… Ви остановился: — Про Сабуро ты не упоминал. Он будет присутствовать? — Он просил не говорить так сразу, — Такемура виновато поджал губы, но извинения в его тоне не было. — Сабуро-сама планировал… — Ударить под дых, ага. Ви толкнул теплое от электричества красное дерево — створки разошлись настежь, нарушая тонкий баланс химикатов во влажном воздухе. Остановился, оглядываясь: тропическое царство змеилось оливковым и табачно-зеленым, путало зрение редкими всполохами желтых соцветий. Круглые прожекторные лампы на потолке отражались в пруду искусственными солнцами. Сплюнул себе под ноги под обескураженный вздох Такемуры. Еще один якобы эпатажный жест, и вместе с тем — всего лишь небрежность, доведенная до холерической резкости. Джонни редко выебывался — он просто так жил. Полоса ослепляющего света уходила вдаль, к квадратной площадке-беседке с накрытым уже столиком и выставленным чайным сервизом. Путь за Стену выглядел точно так же. Тонкая фигурка, обернувшаяся на звук и жест, казалась прозрачной от худобы и проливающегося со всех сторон света. Светлое кимоно, подпоясанное нейтральным серым — отвлекало от чисто вымытого лица. Руки традиционно заложены за спину и наклон головы… Ви отвел глаза. Пялился сначала на Йоринобу — кряжистое обожжённое дерево за левым плечом, потом на Ханако — точеный белый колосок за правым. А по центру… редкой души орхидея, жаль что отравленная. И посмотреть на нее — Никак. Просто никак. Потому что — — Ви… Опустил веки. Голос Мисти, не имевший теперь ничего общего с, собственно, Мисти — вошел иглой, сцедил ртутную сердцевину в разом лопнувшие сосуды. — …рад, что ты пришел. Если бы только Вик рассказал заранее — каково это. Видеть-слышать-почти узнавать. Читать знакомые движения, подсказанные моторной памятью тела — чтобы потом вздрагивать ото взгляда и спутанных черт лица, которые подделать невозможно. Сабуро остриг пышную шевелюру Мисти под корень, выбрил и свел цвет до белесого. Не имел права, нет, но это как будто бы сглаживало — и одновременно с тем било прямо в солнечное. Ви очнулся где-то на второй или третьей ступени; ему бы преклонить колено перед самоназванным богом в краденном теле и его архангелами, а вместо этого — еще одна сигарета из пачки, нестерпимая горечь во рту и цельная усмешка полу-Джонни на бледных губах. Что-то из этого его все-таки добьет и уже наверняка. — Я надеюсь, ты рад, — обратился к Йоринобу — меньшее зло. — Возвращению блудного отца. Должно быть, ты скучал. Йоринобу не шевельнулся, даже губы не поджал. Ханако по другую сторону сцены провела пальцами-палочками по мясистому листку, оглаживала бессмысленно с потерянной улыбкой на губах — выглядела, как дешевая джой-той в облачении принцессы. — Рад, рад, — проворчал Сабуро; раздраженно прокашлялся, не обнаружив в связках Мисти нужной тональности. — Мы все очень рады. Вот сейчас, Ви, ты сможешь, ты — Посмотри на нее… него. Губы, искривленные лживым; на мгновение мелькнувший в усмешке розовый язык; задумчивые складки на гладком лбу — у тела Сабуро там были глубокие морщины. И все же, старческая горечь мазала лицо Мисти сигнальной краской — не верить, не признавать, это не — Ви заставил себя не моргать. — Мёрфи тоже рада? Сабуро рассмеялся — тихоньким перезвоном фэн-шуй колокольчиков. — Приятно знать, что после второй смерти твой разум начал проявляться. — Второго воскрешения, — Ви прикусил кончик фильтра зубами. — Что будет, если ты меня убьешь? — Мёрфи обещала мне сюрприз, — Сабуро не обиделся на «ты». — Уточнить его природу она не потрудилась, но учитывая опыт, дурной характер и профессиональную деформацию, я решил учесть… ее пожелание. — Ну да. Она же довела твоего старшего сына до суицида. Сабуро тонко улыбнулся. — Жаль, что не довела младшего… Лицо Йоринобу отразило расслабленную усмешку. Он безмятежно наблюдал за Ви, равнодушный к услышанному; Ханако в тон ему улыбалась с ледяной издевкой стареющей гейши. Два бесправных голема с амбициями фараонов. Сабуро приглашающе повел тонкой рукой ко второму креслу, в первое — опустился сам. До смешного отчаянно пытался повторять Мисти, подчиняясь памяти чужого тела — надеялся сбить Ви с толку — только вот Мисти в нем было ни грамма. Повод задуматься — а почему же Джонни так ловко получилось ужиться в Ви. — Составишь компанию? — рука Сабуро обманчиво мягко опустилась на столешницу, приглашая к чаепитию, как к шахматной партии; плечи поджались. — Ну что же, как пожелаешь. Ханако выплыла из-за разляпистого листка, склонилась над чашкой отца. Ви брезгливо наблюдал за тонко льющейся струйкой воды. Тянуть не стал и выбросил на стол единственный, почти беспроигрышный козырь: — У памяти есть замечательное свойство. Она способна умещать в себе разнородные воспоминания. Но некоторые — лишь вытесняя предыдущие. Безвозвратно. Например, при конфликте перезаписи. Или — когда два конструкта влезают в канал, предназначенный только для одного. — Ближе к делу, мой мальчик, — прошептал Сабуро с придыханием, которое появлялось в его голосе лишь при разговоре с Кеем Арасакой. Теперь Ви знал и об этом тоже. — Я многое обдумал за последние дни. Мне кажется, я что-то забыл… когда считал часть твоей памяти. Или это ты — что-то забыл, когда считал часть моей?.. Ханако бесшумно повела носом, Йоринобу сощурился. Сабуро под таким углом видеть этого не мог, но оскал на лице Мисти стал мучительно-острым. Невообразимым настолько, что Ви едва не стошнило на блестяще-белые туфли фарфоровой принцессы. — Эту память не выпишешь на релик отдельно от меня, — вытолкнул он силой. — Не запишешь на брейн. Ее я могу рассказать только сам — а я не захочу. — Ты знаешь часть правды, — Сабуро смотрел в упор, щуря глаза Мисти. — Я знаю часть правды. Вместе — мы знаем ее целиком. И кто-то расскажет ее первым. — Высокие ставки. Только шантажировать меня — уже не выйдет. Мне-то терять нечего. Придется договариваться как-то иначе. Сабуро откинулся в кресле, сплетенное из соломенных жил; уложил бледные руки на острые колени. — Как ты и сказал — у памяти есть замечательное свойство. Теперь ты не совсем Ви, а я — не совсем я. И благодаря этому я знаю, — он наклонился вперед, чуть высунув кончик языка от наслаждения: — Как сладко. преданно. и безответно — ты любишь одного беззащитного человека с незатейливым именем… Виктор Вектор.        Раунд. Ви слышал удар в гонг — и еще, и еще. Дрожащий в перепонках души звук просочился в мясо, отдался дрожью в хромовых костях. Он шагнул на шахматную доску, перепутал фигуры, часть из них — просто смахнул походя; отчего-то забыл, что ядовитое всесилие, и амбиции, и интриги — вся эта изворотливая часть имени Сабуро Арасака — подчиняется не только ему одному. Виктор Вектор. Имя, произнесенное запрещенным человеком, пусть и губами той, что не способна была и на крохотное зло… Господи, Мисти даже мясо не ела!.. Как, черт побери, ее тело вместило в себя эту падаль, не отвергло еще на подступах; выбрало жить с червем внутри, а не умереть?! И следом: умереть, нет-нет, Мисти не может умереть. Только не из-за — Ви выкрутил руль знакомым движением, сплавленным из бесшабашности Джонни и порывистости Винсента. Перепутал тормоз и газ, едва не въехал в стену парковки. Там же беспомощно уткнулся головой в руль, вырубая фары и внутренний свет в салоне. Как сейчас подниматься. Как смотреть Вику в глаза. Как… как ему обо всем сказать? А может — Нет, черт, суицид он ему не простит. Это даже не в половину так жестоко, как все, что он до сих пор делал по отношению к Вику. Лучше вот пусть Вик сам его пристрелит. В упор и чтоб наверняка. В этот раз поднимался медленно — ступенька за ступенькой; без того щемящего, щенячьего ощущения под ребрами, когда домой и с высунутым языком. Подбирал то ли слова, то ли оправдания; представлял лицо — нахмуренное, с глубокими встревоженными линиями у глаз и губ, в большинстве из которых и так был повинен. Остановился на пороге — шагнул в светлый прямоугольник отъехавшей двери. И сломался. Вик на диване, укрытый пушистым, ни капельки не колючим пледом; пластинка проигрывателя уютно потрескивает с журнального столика; терпкий вечерний кофе с капелькой фисташкового сиропа — такой любит он, Ви, и — Шаг-другой, Вик даже не заметил приближения — свыкся с непрошенным гостем настолько, что перестал различать его в пространстве родного логова. Вздохнул удивленно, едва слышно, когда Ви рухнул подле него в пушистый ворс ковра; подполз ближе, уткнулся головой в колени и их же — обнял руками. Чертовски личный, беззащитный жест и картинка, от которой уже не отделаешься. К счастью, сам себя Ви видеть не мог. Разве что потом на брейне посмотрит?.. Вик крупно вздрогнул всем телом — руки Ви сжались крепче. Мой, не отдам, катитесь вы все к черту. И Сабуро, и все его полугнилые отпрыски — и этот херов город. И ведь не объяснишь так сразу — почему в таком состоянии, что хочет сказать и зачем полез настолько — в личное пространство. Друзья вообще так делают? Наверное, да. Вик с рукой, замершей в дюйме от макушки Ви — как будто бы думал о том же. — Прости меня, — сумбурное и невнятное прямо в теплый хлопок домашних штанов. И еще: — Я все сломал. Опять. Вик, если и понял — расспрашивать не стал. Колебался, но руку все-таки опустил. Ви показалось, что его изнутри разорвало в клочья. И одновременно с тем — накрыло тяжеленым одеялом, из-под которого, даже если и захочешь — не выберешься. — Ви… что случилось? Что опять случилось? Да, Вик тоже умеет раздражаться и ворчать; становиться колючим, задавать дурацкие вопросы, от которых хочется отмахнуться, чтобы «не донимал». Одновременно с тем — ни разу не зашел за черту, где «я устал от тебя» или «решай свои проблемы сам». Спрашивал до последнего, будто он — единственный человек на всем свете, кто сумеет решить его проблемы. Ви затряс головой — завозился как щенок в уютных коленях, прижался крепче. Детское «не хочу, не буду», такое откровенное, что Вик оттаял, усмехнулся по-доброму, легонько потрепал по холке. Очередной незамысловатый жест, от которого колени подгибаются — рухнул бы заново, если бы стоял. Конечно, он все ему расскажет. Даже вот прямо сегодня. Честно, без утайки, глаза в глаза и пусть зовет этого своего… друга из Травмы. Пусть. Но только бы с ним ничего — Даже думать об этом невыносимо. Даже без учета, что он и так потерял абсолютно всех — и Джеки, и Джонни, и Мисти; а если с учетом, то и вовсе — — Я повидался с Сабуро. «Повидаться с Сабуро», ага. — Как прошло? Ни капли о тех, еще вечерних монологах вроде: «Ви, я не думаю, что это хорошая идея» или «Да черт побери! Ты слышишь меня или нет?! Одного раза было мало?..» Они несколько часов так провели, так что этим утром Ви слинял из квартиры запрещенно рано, почему и завтрак пропустил — свой любимый и из любимых же рук. Вот сейчас, да. Он должен, дол… Вик трактовал его заминку иначе: теплая шершавая ладонь опустилась ниже — к основанию шеи — вдавила знакомые подушечки пальцев аккурат над воротником, на границе кожи и хлопка. Ви вздохнул тихонько, мысленно отскребая себя от стен, там же — искал связные слова. Уговаривал себя отлепиться от Вика, вскинуть подбородок, рассказать — напоминал себе, что не заслуживает ни этой бархатистой заботливой хриплости; ни движений рук, наполненных ленцой старого хищника — умеющего быть для своих ласковым, а за своих — смертельно опасным. Вик как будто издевался, хоть это и совсем не про него. Перебирал волосы, мягчил прикосновениями шею — дальше не заходил, но и этого уже — через край. Только что вторую руку не положил, но это было бы очевидным настолько, что потом не отбрехаться — им обоим. — Вик, — резкий жест отступления, так чтобы оторвать себя разом и целиком — в ответ краткое удивление, смешанное с разочарованием — спрятанное так искусно и быстро, что будто бы показалось. Да, наверное, показалось. Продолжил упрямо: — Сабуро угрожал мне… тобой. Вик нахмурился — брови, сведенные в задумчивости, как у матерого пса перед боем, несложным, но утомительным. — Он… Так случилось, что я кое-что знаю. То, что ему нужно — и не только ему. Он хочет, чтобы я рассказал и — — Не рассказывай. Ви сбился с мысли, проглотил недоговоренное. Вдохнул снова. — Вик, ты слышишь, что я говорю?.. — Ты сам знаешь старую как мир истину. Поддаться шантажисту раз — заложить душу в вечное его владение. Лицо у Вика такое, будто Ви ничего не говорил — будто сам Сабуро Арасака, воскресший в теле Мисти, не собирается взять его за горло из-за… одного пустоголового соло. — Послушай, — на пару тонов мягче, и сам голос у Вика — как ромашковый чай. — Я знал, на что шел, когда согласился на предложение Джонни. Мы все знали. Было бы странно не догадаться, что я попаду под раздачу, если встану на линию огня между тобой и корпорацией. Он что, святой?.. Разозлись, пожалуйста. Или скажи, как испортил тебе жизнь, или — Скажи что-нибудь резкое. Потому что с этим я знаю, что сделать, а с тем, что ты говоришь — нет. — Это не все. Он как будто вздумал похоронить их обоих сегодня. — Вот как, — губы Вика подернулись неясным — то ли усмешка, то ли настороженность. — Я ведь не говорил, как об этом узнал. О тайне Сабуро, — тягучая пауза для самого себя, чтобы смириться с озвученным. — В момент перехода в свое тело — мы попали с Сабуро в один канал. Нас перетерло. Я прочитал часть его памяти, он — часть моей. Мы… как бы обменялись. Ровно так же, как до этого — с Джонни. Глаза у Вика непроницаемые, нечитаемые. Лицо неизменно спокойное, словно душа Ви не вывернута перед ним наизнанку самыми погаными своими частями или — не только «своими». — Я понимаю, Ви, — и вновь спокойнее еще на пару тонов; так умиротворенно и незыблемо, что хоть плачь. — Ты изменился, еще в первый раз. Из-за Джонни. Ты теперь… не совсем ты. Но — — Не совсем?.. Да я долбанный Франкенштейн, Вик! — Ви зло рассмеялся. — Как ты не понимаешь? Меня как будто по частями собирали. Руки-ноги — и те не мои, ты их ставил. А то, что здесь… — он постучал пальцем по виску; смолк, как будто и сам только осознал. — Ты не видел меня сегодня! Я говорил, как… как… как ебаный Сабуро я и говорил! Его интонациями, жестами. Постоянно в голове крутится… всякое. Как лучше сделать, каким козырем сходить, какую стратегию отыграть, чтобы… похоронить эту падаль. В землю вбить и сверху — пару железных контейнеров. Чтобы его могила, блять, на той же свалке гнила, что и Джонни. Понимаешь?.. — выдохнул-вдохнул. — Я думал, что если брошу в него его же костью, из него вырванной — выиграю. А по итогу он меня разъедает. Гангрена. Это — гангрена, Вик. Я не знаю, как ампутировать, чтобы осталось хоть что-то… от меня. Сорвался так легко, по щелчку — будто маленький псих с голосом Сабуро внутри его головы щелкнул у ног хлыстом. Раз-два. — Я понял, — глаза Вика потемнели на порядок. — Понял. Поднялся грузно, надвигаясь вместе с косой своей тенью; зачем-то — это было больнее всего — потянулся за очками к столу; все же заставил разжать пальцы, уже сцепленные на дужке. Наступал на Ви шаг за шагом — и тот ответно пятился, пока спиной не уперся в округлый край деревянной столешницы. — Я понял, — в третий раз и еще тише. Слишком близко в личном пространстве, настолько за гранью допустимого, что за такое — либо сразу в нокаут, либо в поцелуй. — Если ты еще не понял, Ви, я думаю, что делаю. Рассчитываю, знаю — отдаю себе отчет, в конце концов. Знаю еще задолго до того, как оно… может случиться. «В отличие от тебя», да — повисло очевидным где-то «между», в том кратком промежутке, что еще оставался. — Я тебя не брошу, — продолжил методично забивать гвозди в его распятую душу. — И я не боюсь. Но если боишься ты — мне нечего на это сказать. Невозможно спасти того, кто сам этого не хочет. Ви подумал, что это какой-то whole next level; что раньше он Вика не заслуживал потому что… да по миллиону причин. Сейчас — по одной конкретной и самой важной. Ви совсем не уверен, что он способен так же… любить?.. Да, наверное, это слово. И в голове — белый шум. — Ты мой друг, — тихо начал, прикрывая глаза. Вик, кажется, дернулся, но под закрытыми веками так и не скажешь. — Не спасатель — друг. О’кей? Вик смотрел странно — все так же нечитаемо, только теперь к тому прибавилось зыбкое, тянущее под ребрами. Примерно такое же, как у Ви до всех тех раз, как он обваливал на голову Вику очередное откровение, с которым невозможно жить. Но Вик жил. Он вообще терпеливый. — Ладно, — отшагнул, отвернулся плавно — все-таки взялся за очки, уже явно и наверняка; через секунду скрылся в тени линз. — Друг. Ты прав. Что-то нужно сказать. Зачем-то. Просто. Нужно, иначе — — Вик… Оглянулся. Уже запертый в тесной каморке навязчивых мыслей — Ви видел по скованным движениям и сведенным плечам — почти нейтральный и беззвучный ко внешнему. Полыхающий изнутри. …Я умру за тебя?.. Правда, да, но не то — потому что уже умирал, и лучше бы таким не бравировать; потому что Вик как будто не переживет не само это, а даже просто вот эту фразу. Только вот как и что; какие слова подобрать, выстроить их в… Вик не отворачивался — смотрел спокойно, привычно давая время подумать или — передумать. Черта с два. Не в этот раз. Ви улыбнулся устало, обнял себя руками и кивнул собственной тени. — Просто хотел сказать, что… Ты не бойся за меня. Я разберусь с Сабуро. И с Йоринобу. С остальными — со всеми, с кем понадобится. Я смогу. И добавил разборчиво тихо: — Я убью за тебя, Вик. Все будет хорошо.