***
Близилась зима. Могильный холод пробирал до костей, покрывая снежной коркой и обжигая разгоряченные лица горожан. Валяющаяся на центральной улице района обмороженная, бессознательная и пьяная падаль, состоящая из больных и калек, завершала свое гадкое существование. У этих живых трупов не было ни дома, ни желания найти себе какой-никакой подвал, чтобы переждать холода. Зима подчищала Ад, выводя надоедливых вшей общественного строя холодом, как керосином. К несчастью, на детство Симона тоже выпадало такое нелегкое испытание холодом. После смерти отца он стал полноправным и самостоятельным владельцем небольшой квартиры в восемь лет. Зима в тот год наступила раньше обычного. Хоть маленький мальчик уже и в совершенстве владел искусством хищения кошельков, денег это приносило немного. Еще в конце осени спешно приходилось выбирать между насущным пропитанием и не менее важной зимней одеждой. В Аду поставка продуктов и другого продовольственного сырья осуществлялась путем грабежа машин экспедиторов, перевозящих различные товары. Перевозной пункт находился недалеко от Адового района, что позволяло местным пользоваться бесплатной золотой жилой и получать прибыль, не имея при этом никакой работы. Всякое тряпье тоже пользовалось хорошим спросом, ведь жители могли позволить себе только поношенные вещи. Так что со сбытом краденого проблем не возникало. Одежду, снятую с городских жителей, быстро растаскивали в импровизированных продовольственных магазинах. Бюджет города сильно страдал от Адовых жителей, но, к сожалению, любые попытки пресечь беззаконие не оканчивались успехом. Взбунтовавшиеся адовцы могли с легкостью выйти на бунт, устроить революцию, свергнуть власть и даже полностью захватить город. Грабежи и разбои, по сравнению с другими возможными выходками преступников, казались незначительными. Нищета вынуждала людей зарабатывать на жизнь всеми возможными способами: женщины занимались проституцией, мужчины воровали и грабили. Дети такого антисоциального общества были бесполезной обузой для своих неблагополучных родителей. С раннего детства им приходилось учиться выживать в тяжелом мире разврата, антисанитарии, холода и голода. У многих в душе теплилась надежда заработать на небольшую квартирку в городе и, наконец, уехать из чертового района. Но чтобы накопить сумму, хватившую хотя бы на небольшой подвал в отдаленном, но спокойном месте города, нужно было устроиться на профессию со средней заработной платой. Для таких работ требовалось иметь элементарное образование, которое здесь получать было не от кого и негде. Даже на самые популярные городские профессии чистильщиков, разнорабочих заводов, прачек и пахарей детей не брали: все слишком боялись антисоциальных выходцев Ада. Симон же в своем семилетнем возрасте мог замечательно считать и читать. Многому его научила мать: именно она занималась его воспитанием. Ее неукротимый нрав передался мальчику по наследству, так же как и леденящий душу, абсолютно спокойный, собственнический взгляд оливковых кошачьих глаз. Сколько мальчик себя помнит, мать всегда была горда, холодна и проявляла удивительное самообладание в критических ситуациях. Но испытать чувства материнской любви Симону, увы, не удалось: женщина никогда не проявляла теплых чувств по отношению к ребенку, только приглядывала и наставляла. Словно кошка, она всю свою жизнь продолжала наблюдать за тем, как собственный детеныш учится самостоятельно выживать в страшном, животном, диком мире и становится полноценным самобытным хищником. Научившийся метать всякие столовые приборы раньше, чем говорить, Симон в детском возрасте зарезал двоих взрослых мужиков — трусливых отщепенцев, пришедших ограбить и убить его мать. Слухи о зеленоглазой дикарке давно блуждали по улицам Ада, вынуждая спины уголовников покрываться потом. Теперь же начали расползаться вести о ее бешенном отпрыске. Какая бы стычка ни представлялась Симону, каждый раз у него в запасе оказывался еще один кинжал, еще один удар, еще один шаг. Пока он жив, к нему нельзя поворачиваться спиной — это уже усвоили почти все жители ближайших кварталов. В этом году зима, на радость, оказалась не слишком холодной. Симон часто прогуливался по улицам города. Под конец дня рыхлый снег под подошвами начинал сковывать в опасные ловушки, в которых застревает нога. Ближе к вечеру начало холодать, мороз постепенно изнурял, решено было возвращаться домой. По пути брюнет заметил занимательное зрелище: на улице возле ветхого, разваливающегося дома собралась толпа зевак и наблюдала, как сжигают заживо молодую семью, в число которой входила молодая женщина, мужчина лет сорока и грудной ребенок. Все трое оказались привязаны к длинным столбам, у подножия которых были разбросаны деревянные палки, доски и полусухое сено. Процессия затянулась из-за того, что сено никак не желало зажигаться, но вскоре неполадки уладились, и крик троих страдальцев стал проноситься по каждой улочке Ада. Случай был из числа обыденных — в районе часто устраивались подобного рода расправы. Сожжению, например, подвергались должники, прикарманившие себе крупную сумму, или наркоторговцы с некачественным или непригодным товаром. Попытаться остановить подобную показательную процессию означало поделить столб с несчастными и подвергнуть себя той же участи. Законы здесь были свои — суровые, жестокие и не всегда справедливые. Симон не стал задерживаться у демонстрации. Проходя вглубь кишащего оборванцами района и проделав пару зигзагообразных маневров, он оказался во дворе собственного дома. Задержавшись напротив входа, парень с удивлением обнаружил, что в голову стал прокрадываться сбивчивый рой мыслей. Пробитая дырявая кровля, осевший цоколь, хлипкая, распухшая от влаги и незакрывающаяся входная дверь. Земля с одной части дома просела, отчего строение находилось немного под наклоном. Дом походил на немощного старика, опирающегося на импровизированный костыль, а с внешней стороны напоминал плотно заколоченный гроб. — Сколько лет стоишь? Девяносто-сто? Вероятно, еще и меня переживешь, куда денешься, — то ли с грустью, то ли с облегчением произнес брюнет. Парень вошел в распухшую входную дверь, поднялся по провалившимся ступеням лестницы на второй этаж. Внутренний интерьер и убранство дома ужасали: низенький потолок, обмазанные глиной стены и куча ненужного старого барахла, заполонившего лестничную клетку. Мусор был стащен соседями с помойки и разбросан повсюду. Нарушать сию идиллию никто не собирался: кто бы ни интересовался, барахло, включавшее в себя даже недействующие акции и ценные бумаги прошлого века, годившиеся лишь для того, чтобы подбрасывать их в огонь, оказывалось невероятно нужным. Открыв дверь в свою «клетку», Симон обнаружил на пороге запечатанное письмо, отправленное на его имя, просунутое в небольшую щель под дверью. В конверте лежал маленький сверток, на котором было написано: «Жду тебя завтра в пабе "Фортуна". В семь часов вечера. Без тебя не пойдем». — Рано или поздно вы, идиоты, попадетесь, и тогда наверняка власти растерзают нас, словно голодные собаки кусок сырого мяса.Глава 3. Безбрежность
19 февраля 2021 г. в 14:49
Жизнь текла в привычном, размеренном темпе. Реабилитация после перенесенной травмы головы прошла успешно, но единственным осложнением стала длительная бессонница. Спустя месяц после восстановления все до единого нападавшие на Симона городские головорезы оказались мертвы. Тела их были найдены на разных переулках города. Многие излишне любопытные и говорливые даже пустили слух, что выходцы из Ада планируют устроить мятеж и захватить город, а убийства приписали к тайным посланиям властей.