***
Грегора проводили в отдалённый и уединенный угол монастырского сада и попросили ждать. Сначала он сел на деревянную скамеечку под большим кустом боярышника, но скоро сидеть ему стало скучно. У него держалась высокая температура, а в таком состоянии Грегора всегда разбирала жажда деятельности. Он заметил, что на зелёной траве еле видная вытоптанная дорожка ведёт к каменной стене, как раз напротив которой он и сидел. Дорожка упиралась в стену. Грегор походил вдоль неё. В одном месте кладка слегка обвалилась, волшебник из любопытства взобрался на кусок камня и заглянул за стену. Там ничего не было — территория монастыря заканчивалась, в зелёной мгле оврага росли только мусорные кусты вязолистного клёна и бурьян. Грегор слез с камня, задумчиво похмыкал, и снова встал напротив участка стены, куда упиралась тропинка. Тут что-то явно было. И Грегор подозревал, что это очень простой фокус. Нечто подобное он совсем недавно уже видел. — Ладно, — проворчал Грегор себе под нос, — а если так? — он хорошенько потёр руки до жара в ладонях и резко выкинул их перед собой. Сил у него оставалось мало, но достаточно, чтобы улавливать исходящую от стены магию. — Развейся! — приказал он, и вдруг на пустых, казалось бы, камнях, проявился большой барельеф — благословляющая Дева Мария. — Я вижу, вы разгадали наш маленький секрет, — прозвучал хрипловатый женский голос. Грегор улыбнулся и одёрнул пальто. К нему приближалась высокая статная монахиня, и по её облачению и атрибутам, которые внимательный волшебник отметил, даже несмотря на недомогание, он понял, что перед ним сама аббатиса. — Чародей Волховский, — она протянула руку, — рада видеть вас в моей обители. Грегор поцеловал её обтянутую тонким белым шёлком кисть. Аббатиса Роберта была рослой женщиной, её головной убор и каблуки делали её даже выше Грегора, хотя для мужчины его рост был чуть выше среднего. Волшебник знал, что настоятельницей не может стать сестра младше сорока лет от роду, значит Роберте было что-то около сорока пяти — пятидесяти, но, чуть прищуренные ярко-жёлтые глаза под чёрными ресницами и очень выразительные густые брови выглядели так акцентно на её чуть вытянутом благородном лице, что морщины над переносицей и у краешков рта были почти незаметны. Она выглядела молодой и бодрой, да ещё и подкрашивала губы. — Спасибо, что откликнулись, госпожа, — проговорил Грегор, — очень надеюсь на вашу помощь. Хворь сразила как всегда не вовремя… — Мы будем рады помочь любому страждущему, — аббатиса мягко улыбнулась, — иного, нуждающегося в лечении, мы бы приняли в лазарете и напоили водой, но ваше состояние серьёзное. Вам нужно идти к сестре Селене лично. Грегор заметил, что в тоне Роберты была нежность, но не было сострадания. Она нисколько не боялась за его жизнь, даже если и действительно понимала тяжесть его болезни. — И для начала вам нужно пройти это небольшое испытание. Она живёт уединённо, избегая общества людей, слишком шумного для неё даже здесь, в монастыре… Это условие. Если вы не пройдёте, вы её не увидите. — Я понимаю, — сказал Грегор. — Здесь вход в карманное измерение, только чародей сможет пройти… Я должен подобрать к двери подходящий ключ. — Верно, — улыбнулась настоятельница, щуря глаза. — За своего спутника не переживайте, мы о нём позаботимся… Ну, что же, пойдите, не буду отвлекать. — Да!.. — Грегор снова поворотился к открывшемуся барельефу и присел под ним прямо на траву, потому что ноги его слабо держали, — я должен попробовать!.. Аббатиса удалилась, искренне пожелав удачи. Грегор задумался. Испытание потайной двери было скорее условностью, любой маг смог бы найти вход, беда заключалась только в том, что у Грегора последние силы были на исходе. Каждый мучительный свистящий вдох давался ему с трудом. Как назло, именно теперь окончательно сошло на нет анестезирующее действие опия, вернулась боль в сломанном ребре и дикая резь в лёгких. Волшебник вынул из кармана несколько разноцветных кварцевых камешков и сжал их в кулаке — это были его резервуары для таких вот крайних случаев, когда сил критически не хватает. Природные кристаллы аккумулировали в себе некоторое количество магии, конкретно эти камни Грегор время от времени оставлял на ночь на кладбище. Чуть-чуть полегчало. Волшебник потряс головой, вгляделся в барельеф и снова послал в стену рассеивающее заклятье. Внешний вид камня вновь изменился — он превратился в массивную, но невысокую деревянную дверь, удивительно богато украшенную. Портрет Богородицы в верхней части двери стал трёхликим изображением Матери Гекаты. Грегор прижал руку к сердцу и поклонился этой богине, одной из самых важных для него богинь. Встреча с ней — воплощением лунного света, покровительницей некромантии и колдовства, была хорошим знаком. Приободрившись, чародей всмотрелся в другой символ, что занимал практически всю остальную поверхность. Этот знак тоже был ему хорошо знаком — герметический Розовый крест ордена «Золотой зари». По четырём сторонам креста располагались оккультные знаки, обозначающие четыре первоэлемента, и полудрагоценные минералы соответствующих цветов, внутри, в самом сердце, помещался ещё один крест из жёлтого металла, а в его центр, в свою очередь, врезалась небольшая роза из красноватого прозрачного камня — вероятно, из рубеллита. В самом низу этого панно значились как подпись три металлические цифры — 666. Грегор размышлял не слишком долго, боль, полубредовое состояние и припекающее тут, у стены, солнце, заставляли действовать на автомате. Он почти сразу начал щупать поверхность магического креста и неосознанно посылать ладонью энергии именно тех элементов, каким соответствовали четыре области. Дверь щёлкнула и приоткрылась.***
Петли скрипнули, из двери повеяло приятной прохладой. Грегор, наклонившись, прошёл в низкий проём. Там его встретили ароматы земли, мха и грибной сырости. Корни и низкие ветви деревьев образовывали короткий прозрачно-зелёный коридор, в конце которого блистал солнечный свет, отражающийся от чего-то белого. Как и предполагал, чародей оказался в потайном саду. Выйдя из зарослей, он выпрямился во весь рост и встал, обуреваемый сладкой ностальгической тоской. Болезненное томление переполнило его душу с такой силой и интенсивностью, что захотелось прилечь прямо на эту мягкую низенькую траву, перемежаемую пятнами то белого, то розового клевера, и просто смотреть, как над цветами порхают маленькие неторопливые голубянки. Сад был очень похож на сад его мастера. Однако, в отличие от сада учителя, здесь преобладала не солнечная энергия, а нежная, прохладная лунная, текущая из земли через разгорячённое тело чародея, как молоко. Грегор заметил это ещё проходя по тенистому коридору — под деревьями во мхе пестрели грибы: как сапрофиты — последние в этом году сморчки, нежно-лиловые шампиньоны и удивительно красивые семейки мохнатых чернильных грибов, так и симбионаты — разнообразные поганки и даже, внезапно не в лесу, — царственно-пурпурные мухоморы. Растения наблюдались преимущественно «женские», а краски — белые и голубые, за исключением роз. Здесь главенствовали розы. Он прошёл под невысокой чугунной перголой. С чёрного кружева свешивались ослепительно-рубиновые гроздья роз в соцветиях. Грегор тихо называл их имена: «Амадеус» с бархатно-красными лепестками; «Фламентанц», похожие на пожар, такие же кровавые, как проклятые цветы в его груди. Он различал сорта со всех концов земли: галльские — самые старые из роз, густомахровые дамасские, из которых с незапамятных времён изготовляют благовонное масло; ослепительные Альба, белее, чем снег; миниатюрные китайские и потрясающе ароматные чайные всевозможных жёлтых, кремовых и золотых оттенков. Из-за бури зелени и цветов показался небольшой бело-голубой домик, облицованный деревянными панелями, в котором сочеталось всё, что возникает в уме от слов «викторианская неоготика» — он был словно прямиком из сказки: с круглой башенкой, эркерами, высоким мансардным окном, рядами изящных балясинок на перилах веранды и каминной трубой, украшенной поверху лёгким кованым орнаментом из пик. Дом окружали огромные яблони и вишни, отчего он утопал в цветах, как в пене. Со стороны веранды его увивали снова плетистые розы — великолепные «Ютерсен Клостеррозе» — бесконечное количество крупных шарообразных цветов, нежно-розовых с золотистыми тычинками и сумасшедшим сладким фруктовым ароматом. Всё было белым-бело, как после внезапного мартовского тёплого снегопада. Под одной из старых вишен, под медленным снегом лепестков на замшелой скамье сидела девочка и читала непомерно большую книгу. Девочке было лет двенадцать на вид, но, приблизившись к ней, Грегор потерял контакт с собственными ногами и медленно осел в траву, преклоняя колена. Он не мог не ощутить, что перед ним не человек, а существо с чудовищной магической потенцией. Это было божество во плоти, не меньше. Она выглядела как ребёнок, но Грегор понял, что это самая настоящая фея. Как многие учёные, он всегда очень сердился из-за путаницы в терминологии, когда, например, кипреем называли кипрей узколистный или рогоз обзывали камышом, но особенно он бесился, когда феей величали любую сиду, даже самую бестолковую в магии. Грегор был уверен, что феей, как почётным титулом, может зваться только волшебница, древняя и сильная, вроде Розабельверде из гофмановского «Крошки Цахеса», или действительно существовавшей легендарной королевы Маб, которая хоть и сида, но ещё и великая колдунья. Девочка подняла на Грегора невозможно синие глаза, отложила свой тяжёлый том и с состраданием и укором проговорила: — Наконец-то!.. Она соскочила со скамьи, подошла и погладила Грегора маленькой ладонью по голове, поправляя растрепавшиеся пряди. Шифон её длинного дымчато-серого платья скользил по газону, из-под вышитого цветами и травами подола показывались босые ноги. Волосы у девочки были необычайно длинными серебристо-белыми, как гривы самых белых лошадей, и после середины длины мягко завивались в локоны. — Грегор-Грегор… — вздохнула она, — ну что ты с собой сделал! Да ещё умудрился подцепить эту повилику. Где ты только её отыскал? Она взяла его лицо в ладони и посмотрела в глаза: — Ну, ничего, не бойся, детка, я тебя вылечу. — Что ты… такое? — проговорил Грегор, уже ничего не соображая. Она не была идеально красивой — ресницы прозрачные, нос вздёрнут, да и уши заметно оттопырены, так что кончики виднеются из-за распущенных волос. Но её глаза были как ночное небо. Как море. Он понимал, что это не взрослая волшебница, с помощью магии выглядящая сильно моложе, а в самом деле ребёнок. Но вот только сущность в этом детском теле даже не подчиняется такому понятию, как время. — «Что такое»?! Как невежливо! — девочка скорчила досадливую гримасу. — Моё имя — Селена Чайлд, если тебе так угодно… Мы ещё успеем поболтать, Грегор! Теперь давай, пойдём! — она потянула его, пытаясь заставить встать на ноги. — Надо скорее полечить тебя от этой гадости. Он потащился вслед за ней, как уставшая собака за хозяином. Селена привела его внутрь дома в прохладную пристройку кухни с низким закопчённым потолком. Скоро из сада появилась женщина средних лет в чёрном монашеском платье. Из-под простой косынки у неё выбивались золотые волосы, а обнажённые закатанными рукавами предплечья и кисти были уже загорелые от работы с землёй. Из кухни вышла маленькая сухая старушка, с виду совсем труха — слегка потряхивалась, и была вся сморщенная, с глазками, похожими на две чёрные изюмины под лохматыми волчьими бровями. Несмотря на внешнюю немощность, старуха, по-доброму причитая над бедой Грегора, начала ловко растапливать печь под большой кастрюлей с водой. Селена усадила волшебника и велела раздеваться. — Что, совсем раздеваться? — хрипло спросил Грегор и неуверенно покосился на Селену. Она ткнула его пальцем в спину: — Я хочу убрать свинец. Если оставить внутри тебя дробинки, то не скоро, но через несколько лет ты обязательно получишь отравление. — Боги, и правда! — воскликнул Грегор, трогая лопатку, — с этой болезнью, я забыл про них! — Ого, чего это, по вам из ружья стреляли?.. Ну, раз так, заодно и дробь уберём, — сказала монахиня-блондинка простодушно. — Я сестра Алкиона, а это, — она кивнула на старушку, — сестра Майя. Вы не волнуйтесь, господин чародей, вы своим обнажённым видом никого не оскорбите. Тут ханжей нет, мы своей природы не стесняемся. — Что мы, мужчин не видали? Тело и тело, — прибавила сестра Майя, монотонно рассуждая, не отрываясь от дела, — и ничего особенного, нечего стыдиться, нечем гордиться. Всё едино — прах, он и есть прах. Вам ли, батюшка, не знать? Такое философское отношение к человеческому телу вызвало в Грегоре уважение к старой монахине. Он значительно покивал, молча соглашаясь, и начал выпрастываться из рукавов верхней одежды. Впрочем, исподнее ему разрешили оставить. Алкиона освободила торс Грегора от тугого бинта. — Чего это вы грудь перетянули, рёбра сломаны? — Я так сильно кашлял, что сломал ребро, — объяснил Грегор. — Ничего… Не в первый раз, поди? Срастётся!.. — Алкиона вынула из футляра стеклянный шприц с инъекционной иглой и флакон с биркой. — Это морфин? — спросил Грегор, волнуясь. Селена уже начала трогать его спину прохладными ладонями, и по всему телу забегали мурашки. — Раствор кокаина, — ответила сестра Алкиона. — При методах работы Селены, вам понадобится серьёзная анестезия. — Чего ты его пугаешь раньше времени, — весело отозвалась Селена из-за плеча мужчины, — пока что это совсем не больно! — И он почувствовал, как её пальцы вошли под кожу и задвигались прямо в мышце спины. Грегор вскрикнул и зашипел. Селена врала, это было больно, как если бы она в него гвоздь воткнула. Она радостно подалась вперёд, повисая на Грегоре, и показала на развёрнутой ладони окровавленный кусочек свинца. — Вытащила, гляди! Волшебник опешил. — Боги мои, как ты это делаешь? — Руками! — засмеялась Селена и вдруг серьёзно нахмурилась, — ладно – дробь, но, когда я буду тащить из тебя повилику, станет больнее. Давайте, сестра, впрыскивайте. Грегор покорно подставил предплечье под иглу и позволил ввести раствор. Селена ощупала плечо, выдрала ещё одну дробину, и принялась за трицепс правой руки. Чародей смог извернуться, чтобы видеть, что она делает. К его удивлению, она действительно погружала пальцы в его тело прямо сквозь кожу. Он знал принцип управления материей, при желании и подготовке любой чародей мог, скажем, пройти сквозь твёрдый предмет, спрятать что-то или создать «карман», каким был сад Селены. Но чтобы проделывать такое с живым организмом нужно было иметь запредельную силу и концентрацию. Она вынула дробь из руки, из бедра, и с глухим звоном бросила её на медный поднос. — Теперь ляг на спину, — сказала Селена, подвязала волосы в хвост и надела фартук, — надеюсь, ты сможешь лежать спокойно, держать тебя не придётся? — Я постараюсь… — ответил Грегор, ложась на широкую деревянную лавку. К его ужасу Селена перекинула ногу через него и села сверху. Она подняла руки, ставшие полупрозрачными, как чистый лёд, и они засветились мягким голубым светом.