— С тех пор, — продолжал грустно Болванщик, — Время для меня палец о палец не ударит! И на часах все шесть… Тут Алису осенило. — Поэтому здесь и накрыто к чаю? — спросила она. — Да, — отвечал Болванщик со вздохом. — Здесь всегда пора пить чай. Мы не успеваем даже посуду вымыть! Льюис Кэрролл, Алиса в Стране Чудес
***
— Вот как! — растерянно проговорила Агата. — Совсем нет? — Нет, госпожа, — повторил лавочник и развёл руками, — на этой неделе быстро разобрали все остатки. Сами понимаете, перед праздником хозяйкам хочется приготовить что-то особенное… Ближе к Рождеству привезут весовой шоколад. Сейчас остался только какао-порошок — хороший, премиум качество! — Спасибо, какао у меня есть. Агата купила несколько стручков ванили и вышла из кондитерской лавки, задумчиво хмурясь. Магазинчики уже закрывались. Агата подняла взгляд на башенные часы и сокрушённо вздохнула. Она никогда не была в ладах со временем и вот снова припозднилась. О шоколаде для торта нужно было подумать сильно заранее, но всё казалось, что такое плёвое дело можно успеть когда-угодно. Эта кондитерская была последней надеждой. Теперь шоколада не добыть. В любом другом случае Агата просто изменила бы рецепт, и не стала бы огорчаться из-за такой ерунды, но не теперь. Её взяла досада. Народ, собираясь кучками и парочками, стекался на соседнюю торговую улицу, где только-только разворачивалось праздничное веселье и откуда доносились ароматы еды и музыка. Часы на башне пробили пять.***
Люцерна вышла из дверей башни и спустилась вниз по нескольким каменным ступеням сильно стуча каблуками. Внутри неё кипела злость, но одновременно и кипели мысли в голове, будто суп в котле. Позади раздался высокий визг. Мия Янис — молодая вдова пекаря, известная и своей печальной судьбой, и завидной привлекательностью, — вылетела из башни, красная, как ранетки. — Да что вы себе такое позволяете, господин смотритель! — Голос у неё звенел от возмущения и уже пропускал плаксивые нотки. — Вы думаете, я это буду вечно терпеть?! Я сейчас городового позову! Мия и вправду начала крутить головой влево-вправо, да так, что её чуть взлохмаченные светлые локоны запрыгали по обе стороны лица. Но все городовые следили за порядком на ярмарке. С лестницы донёсся издевательский смех. Смотритель часовой башни, человек столь же уродливый, сколько грубый, прислонился к дверному косяку, провожая женщин взглядом. — Да неужели! — проговорил он спокойно. — И что ты скажешь? Будешь говорить гадости о почтенном уважаемом человеке? Подумай лучше вот о чём: раз у тебя не хватает монет, так я готов взять плату за вход твоими мягкими булками. И он снова расхохотался, очень довольный собой. — Хам! — выпалила Мия, развернулась и побежала вслед за Люцерной, подобрав свои пышные юбки. — Злобный уродец, чтоб тебе сковырнуться с этой треклятой верхотуры, — прошипела Люцерна, когда они пресекли площадь и встали у тумбы с объявлениями. Мия конечно же нацелилась реветь и искала в сумочке платок. Люцерна, размышляя, постукивала носком туфли о брусчатку и сверлила взглядом здание напротив, что стало камнем преткновения. Две башни — часовая, высокая и стройная, и квадратная, более приземистая, что выходила фасадом на соседнюю улицу и носила название «башни волшебника», — обливались уже по-вечернему тёплым светом. Никто достоверно не знал, что находится внутри. Вход на верхний ярус-плафон второй четырёхэтажной башни был один — через часовую, а внутрь часовой башни злой горбун никого не пускал. У Иоганна были на это полномочия, в конце концов, город доверил ему следить за достопримечательностью, и, благодаря его мастерству, ни эти, ни другие часы на башнях Геленбурга никогда не отставали ни на полминуты и всегда звонили дружным хором. Злонравный смотритель знал не только секреты механизмов. Он знал и ту ценную информацию, что была известна Люцерне. Однако требовать денег за вход — это уже через чур. Стёкла «башни волшебника» отражали оранжевые и малиновые блики, будто там внутри горел таинственный огонь. Часы пробили пять. — Единственный день, Мия, — сказала Люцерна. — Единственный день, когда можно попасть на вершину башни — тридцать первое октября. Этот день подходит к концу. У нас осталось всего семь часов. — Но ведь можно попробовать на будущий год? — робко промямлила Мия с заложенным носом. — Год? — переспросила Люцерна, резко повернув голову. — Год — это много, а жизнь коротка. Ты готова потерять ещё год своей молодости, Мия? Я так не думаю! О, Боги! — Люцерна доверчиво подняла лицо к редким золотым облачкам. — Пошлите мне теперь удачи! Пусть бедной ведьме горсть монет свалится на голову! Мия испуганно поморщилась и прижала надушенный платок к носу, будто ей стало дурно. Тут глаза Люцерны нехорошо загорелись. Она прищурилась и даже чуть приподняла плечи, как кошка, что вот-вот прыгнет на голубя. Она увидела Агату. — Бергманн… — проговорила Люцерна. Она порывисто схватила спутницу за запястье, заставила взять себя под руку и пошла через площадь прогулочным шагом, как ни в чём не бывало. — Благодари небеса, вдовушка. У Агаты Бергманн денег, как у дурака фантиков, а характер авантюрный, как у королевы пиратов. Думаю, она ссудит нам на благое дело, если мы сумеем подсесть ей на уши!.. — Госпожа Бергман! — воскликнула Люцерна своим самым сладким голосом и сразу продолжила, когда Агата обернулась. — Вы меня не знаете… Простите за нахальство — может показаться странным, что я так запросто обращаюсь с таким вопросом, но скажите: вы, случайно, не редкие ингредиенты ищете с таким озадаченным видом? Агата удивлённо подняла брови, однако, окинув Люцерну взглядом, мгновенно поняла, что перед ней ведьма, и спокойно улыбнулась. — Какое совпадение! Я действительно кое-что ищу. А вы?.. — Люцерна Наэ. Вас я неоднократно видела на городских собраниях и балах, но представлены друг другу мы так и не были. Что ж, иногда можно и поступиться этикетом! С госпожой Янис вы, должно быть, знакомы? — О да, — Агата задумчиво приложила палец в замшевой перчатке к подбородку, — припоминаю… мы беседовали на рождественском приёме у Морица в позапрошлом году. Я слышала о вашем несчастье, Мия… Ужасно жаль Генри. Такое горе и так внезапно!.. — Благодарю вас. — Мия скуксилась, но сквозь слёзы проступила бледная улыбка. — Ах, хорошо, что ты не сама месишь тесто в пекарне, госпожа Янис, иначе хлеб был бы слишком солёным, — проговорила Люцерна и тут же перевела решительный взгляд на Агату. — Агата… могу я вас так называть? Вы знаете, что там, на вершине вон той башни? — «Башни волшебника»? Нет, не знаю. Говорят, там жил какой-то чародей, но он давно оставил город. — Это не так, — серьёзно проговорила ведьма. — Чародей всё ещё появляется в городе, но только раз в году. Там, на четвёртом этаже, только в канун Дня Всех Святых открывается волшебная лавка, где можно найти самые ценные редкости со всех концов земли! Этой тайной со мной поделилась моя наставница… Вам двоим, не вхожим в круг, я рассказываю столь конфиденциальную информацию по большому секрету. Пожалуйста, дамы, имейте это ввиду! — Должно быть, вы делитель не просто так. — Агата с усмешкой скрестила руки на груди. — Сколько стоит эта тайна? — В этом случае всё упирается в самые приземлённые материи — в золотые монетки. Не тайна, проход в башню стоит денег! Её охраняет этот злобный горбун! — Люцерна пнула маленький камешек. — Он не первый год следит за часами, и мы не первые, кто захотел пройти. Сперва я смогла с ним договориться, но злодей поднял цену в последний момент. Теперь нам не хватает. Мия передёрнула плечами, чем привлекла внимание. — Могла бы и дать ему, чего он требует, — сказала ей Люцерна. — Ведь если ты сдашься его ухаживаниям, он пустит нас бесплатно. — Ты в своём уме?! — обиженно пропищала Мия. — Даже если бы я не была в трауре по Генри, я скорее умру, чем позволю к себе прикоснуться этому уроду! — Да брось, Мия, — Люцерна страдающе свела брови. — Чего ломаться? Ведь он же не всерьёз… Едва ли бедолага с такой-то внешностью хоть раз бывал с женщиной. Он и что делать с тобой понятия не имеет — потискает, растеряется, да отпустит… Мия внезапно побледнела и проговорила очень резко, злым и циничным тоном, какого от женщины, такой милой, почти девичьей внешности, никак не ожидаешь: — Дура! Все мужики знают, что надо делать с женщиной! Думаешь, это шутки, что смотритель, будь он неладен, преследует меня и пускает на меня слюни?! Этому похотливому животному я, приличная горожанка, не дамся. Если для тебя такое нормально — сама и предложи ему. Люцерна скорчила растерянную гримасу и подбоченилась, выражая тупик мысли. Но тут её взгляд пал Мие на декольте. — Если не хочешь, чтобы мужики пускали на тебя слюни, вдовушка, — пробормотала она, — сделай так, чтобы твоё сдобное тесто не вываливалось из кадушки. И, кстати, о содержимом корсажей, — продолжила она быстро, — много ли у тебя там отложено на покупки? Не пора ли нам рассмотреть вариант отщипнуть от неприкосновенного запаса? Если не сможем попасть в башню, то и деньги потратить не сможем. — Сколько не хватает, чтобы пройти? — спросила Агата. — Сплошной грабёж — смотритель требует десять марок, хотя раньше просил шесть! Это было очень дорого, но томительное любопытство уже разгорелось в сердце Агаты. — Я добавлю, — сказала она.***
— Господин Штельмахер, — проговорила Агата самым непринуждённым и самым доброжелательным тоном, — очень интересно было бы осмотреть башню. Я слышала, вы так любезны, что проводите экскурсии для самых любознательных. Иоганн усмехнулся её сладким речам, но, сразу видно, польстился, что знатная горожанка столь почтительно к нему обращается. — А вы интересуетесь старинными часами, госпожа? — спросил он в ответ и с деловым видом облокотился о косяк. — О нет! — Агата засмеялась. — Я не в ладах с часами! Умею их только ломать. Верите или нет, но все мои часы рано или поздно останавливаются. — Говорят, это признак долгой жизни… — Или скорой смерти! Как бы то ни было, нас с подругами интересует соседняя башня — «башня волшебника». Агата посмотрела на горбуна через ресницы и протянула горсть золотых монет. Иоганн посмотрел в ответ и чуть склонил голову набок. Глаза у него были чёрные, хитро сверкавшие из-за чёрных же неряшливых волос, а сам он был очень высокий для человека, которого жестокая природа свернула в крючок да так и оставила. Агата стояла прямо перед дверью на тесной площадке, и её близость его не смущала, как не смущал и мягкий напор в речах Агаты. Произошла секундная борьба: злонравие и упрямство боролись со статусом и умиротворённостью… И смотритель принял монеты. — Взять в компанию вас — было верным ходом со стороны этих малахольных дам, — проговорил Иоганн. — Идёмте. Первый этаж был жилым, на второй вела лестница с угловыми пролётами. В пыльных стрельчатых окнах виднелась то улица, то крыши. На третьем этаже было очень душно. Единственное окно, забранное цветными стеклами, не пропускало света, об него бились неизвестно как проникшие сюда мелкие мотыльки. Некоторые безвольно болтались в паутине. Металлическая крутая лесенка уходила в люк на потолке — на этаж с часовым механизмом. В галерею между башнями вела низкая тяжёлая дверца.***
Сам смотритель не бывал в «башне волшебника». Что-то не вполне ясное не давало ему войти в галерею до того, как он узнал секрет. После того, как тайна стала ему известна, ему не приходилось никого водить наверх, просто потому что знающие люди сами прекрасно находили дорогу. Откровенно говоря, приходящие даже не удосуживались спросить разрешения у смотрителя! С другой стороны, он едва ли отважился бы преступать им дорогу. За три года, что прошли с его назначения, таинственный волшебный магазин посещали трое покупателей: ведьма, со столь зловещей аурой, что больше походила на бестелесный дух, чем на живую женщину, Хайденберг — главный звездочёт Геленбурга, и ещё один господин — по всему видать — тоже волшебник. Все трое прошли мимо, не обратив на смотрителя башни ни малейшего внимания… А вот Люцерна Наэ с этой красоткой-вдовушкой — они птицы помельче, и свой шанс стрясти с них монеты упускать было никак нельзя. Тут ещё нарисовалась эта Бергманн. Бергманн была дама солидная. В Иоганне шевельнулась совесть. Те две наверняка рассказали Агате о его наглости и сребролюбии, а она и намёком не показала презрения. Всё-таки воспитание есть воспитание. Агата Бергманн оказалась единственной женщиной за много-много лет, что так спокойно стояла рядом с угрожающего вида горбуном, не морщилась от отвращения и не бледнела от страха, и даже помнила его фамилию. Может, и у него есть шанс завести семью и порадовать старушку-маму внуками? В конце концов, пусть он и горбат, зато профессия уважаемая… По правде говоря, если Иоганн в жизни чего и боялся, так это умереть в одиночестве, и только из упрямства и от отчаяния отталкивал от себя приличных женщин совершенно непристойным поведением. О своей репутации Иоганн не пёкся, но хоть изредка же нужно показать, что его вырастили не троглодиты, а вполне приличные мама с папой. Он открыл дверь, но не пустил женщин вперёд, а вошёл в тёмный коридор сначала сам. Это спасло бы платья от паутины, а Иоганна оградило даже от возможности щипнуть вдову Янис за бедро.***
Дверь захлопнулась. Кругом встала сплошная темнота, хоть глаз коли. Пространство по ощущениям и по эху от шагов совсем не походило на узкий коридор. Скорее это был просторный зал. Тишина подтвердила догадку. Смотритель оказался в этом неясном пространстве совсем один, иначе дамочки подняли бы писк и визг в такой-то кромешной тьме. Иоганн попробовал нащупать дверцу, но к ужасу своему не обнаружил позади ничего, ни двери, ни стены. Он встал в нерешительности. Казалось, что со всех сторон подстерегает обрыв в пропасть. Тут впереди забрезжил бледный свет. Смотритель сделал несколько шагов, никуда не рухнул, и это подбодрило его. Он двинулся навстречу призрачному мерцанию. Чем ближе он подходил, тем сильнее бухало сердце в груди — он начал различать очертания исполинской худощавой фигуры на высоком тёмном троне. Вот что смотритель башни увидел в полумраке: на троне сидел человек трёхметрового роста, весь укутанный в чёрный саван. Его мертвенное одеревеневшее лицо было бледно, один глаз скрывала повязка, другой был покуда закрыт. Спутанная борода спускалась ниже колен. У ног великана лежало двое псов, а на спинке трона со странным скрипом копошились вороны. К подлокотнику прислонялась коса на длинном искривлённом древке. Едва Иоганн рассмотрел эту ужасную картину, колени у него задрожали, ноги отказались куда-либо идти, но отступать было уже поздно. Псы заворчали, подняли головы, и великан проснулся. — А! Кто это пожаловал в коридор между башен? — пророкотал низкий скрипучий голос. — Три хорошеньких девицы и гнусный горбун! Ты привёл этих милых курочек в столь мистическое место, движимый похотью и жадностью!.. — Великан с ужасным скрежетом поднялся с трона, в два шага оказался подле Иоганна и склонил над ним своё изрытое трещинами мёртвое лицо с единственным горящим глазом. — Но знаешь ли ты, какова цена за вход?! Он расхохотался, обдав оцепеневшего смотрителя ледяным дыханием, при чём лицо великана жутким образом покосилось, как съехавшая в сторону маска. Он поправил лицо и перешёл на зловещий шёпот. — Плата за вход в «башню волшебника» велика! Маги знают её и платят своим волшебством, а для простого смертного ценой будет… ЖИЗНЬ! Псы гулко и несколько механически залаяли, вороны забили крыльями, подвешенными на едва поблескивающие лески. Иоганн задрожал, как осиновый лист. — Четверо вошли, но только трое выйдут! — продолжал великан. — Что скажешь, охальник? Ты привёл сюда беззащитных женщин, и тебе выбирать, кому умереть! Смотритель понял, что по своему безумству оказался пред лицом самого Рока. Теперь никак нельзя было показать слабость, не даром же он всю жизнь прожил нахальным и самодовольным, да таким, что сам губернатор Мориц упрашивал его взять надзор за башенными часами. — Вот и настал мой час, — с трудом проговорил Иоганн севшим голосом. Он заставил себя откашляться и поднял взгляд. — Господин Смерть… я, конечно же узнал вас по столь внушительному габитусу и по вашему сопровождению. Что сказать? Красотки хоть и не юные девицы, но им ещё жить бы и жить. Видать, придётся мне покидать юдоль земную. Смерть помолчала и заговорила после молчания: — Слова настоящего мужчины. Твоя самоотверженность достойна уважения. Дам тебе шанс увернуться от моей карающей длани. Сколько ты там стряс с бедолаг за вход? — Десять геленских марок, господин Смерть, ваша милость!.. — Жадный проходимец! А ну давай их сюда! Иоганн вывернул карманы, и великан тут же заграбастал все золотые монетки. В темноте распахнулась дверь, из которой струился свет дивного октябрьского солнца, пропущенного сквозь цветное стекло. — Теперь проваливай! — гаркнул великан. Иоганн не нуждался в понуканиях и тут же опрометью бросился на выход. — И чтоб я больше твою рожу здесь не видел! — раздался вслед окрик и такой толчок в спину, что смотритель вылетел из дверного проёма, как пуля.***
Мия ахнула, когда увидела, где оказалась. Она глубоко вдохнула, оцепенела, и крик так и остался в горле. Перед ней сидел Дьявол. Это был именно Дьявол, а не какой-нибудь мелкий бес, каких рисуют на газетных карикатурах или изображают в камне на фронтонах храмов, Мия была в этом абсолютно уверена. Огромная голова козла с чёрной блестящей шерстью, с рогами, закрученными в штопоры, пылала странным розовым огнём, оранжевые глаза смотрели доброжелательно, и сначала бедная вдова рассмотрела только это, но секундой позднее Дьявол приветственно поднял руку, и Мия увидела, как по мощным обнажённым плечам, ключицам и округлым мускулам предплечья проходит мерцающий свет. По какой-то причине грудь у Дьявола была женская, хотя красивый плоский живот так же мягко бугрился мышцами, а над бёдрами, покрытыми великолепным чёрным мехом, возвышалась такая башня, каких вдова пекаря не видала даже в самых беспокойных снах. Мия прижала руки к лицу, продолжая таращиться на Дьявола широко распахнутыми глазами. — Расскажи, — проговорил Дьявол сильным, но в то же время чрезвычайно звучным и приятным голосом, — что привело тебя в «башню волшебника», милое дитя? Мия попыталась ответить, но получались у неё только частые судорожные вдохи. — Ох, ох!.. Не стоит так бояться! Вот, выпей это, тебе полегчает. Дьявол протянул Мие кружку. В кружке плескалось что-то чёрное. В нос ударил сильнейший запах виски. Однако, не в силах перечить, испуганная Мия пригубила … и выплюнула всё обратно. — Какая мерзость, — прохрипела она, — что это?! — НЕ СПРАШИВАЙ! — прогрохотал Дьявол. — ПЕЙ! От его голоса затрясся пол. Мия вздрогнула, чуть не выронила кружку, и с перепугу в два глотка осушила содержимое. Что-то стукнуло, зафырчало, свет из розоватого стал пунцовым, и откуда-то из темноты справа пополз густой туман, довольно быстро почти полностью скрывший величественную рогатую фигуру. — Умничка. А теперь расскажи старине-дьяволу в поисках чего ты блуждаешь в этом опасном месте? Мия пыталась отдышаться, но это плохо получалось, стеснение в груди увеличивалось, будто корсаж затянули слишком сильно. — Я и сама не знаю, — заговорила она, хватая воздух, и ладонью рассеяно отгоняя от себя туман. — Может быть, хотела, наконец, что-то изменить. Люцерна, хоть и ведьма, помочь мне не смогла… и теперь просто воспользовалась мной, чтобы просочиться сюда и добыть какие-то там свои колдовские ингредиенты. Зачем я пришла? Разве на самом деле на свете существует такое лекарство или трава, чтобы вылечить моё горе?! Мия заплакала. Слёзы не щипали нос и не душили её, напротив — сдавленность вдруг исчезла, а влага скапливалась на глазах огромными каплями, размером с голубиное яйцо каждая, и падала в пустую кружку. — Даже не знаю, любила ли я Генри как мужчину? Мне было всего восемнадцать, когда я вышла замуж за такого ещё молодого, но уже солидного горожанина. Я же была совсем ребёнок, домашняя девочка… Он стал для меня самым лучшим другом, окном в мир, он мне заменил и отца, и мать!.. А теперь мне двадцать шесть лет, и я не знаю, что мне делать дальше! Я ещё не растеряла красоту, но с каждым годом не становлюсь моложе! Мне приходится общаться с людьми, но так страшно, что меня обманут и воспользуются мной… Я.… я запуталась. Я смогу полюбить ещё кого-то также, как моего дорогого Генри? Найдётся ли порядочный человек, что захочет связать свою жизнь с далеко не юной уже вдовой? Кто теперь обо мне позаботится, если я одна-одинёшенька на всём белом свете?! Мне так страшно… боже мой, кто бы знал! Она больше не могла говорить, только лить слёзы. Какой-то пароксизм накрыл её. Сильнейшая душевная боль будто раскрывала сердце, и от этого становилось легче и светлее на душе. Мия слышала на фоне рыданий странные звуки: короткое шипение и «чпок!», с каким открываются запечатанные стеклянные бутылки. Что-то наливалось. — Хватит, пожалуй… — произнёс Дьявол. — Дай-ка это мне. Мия с удивлением обнаружила, что кружка, которую она держала на коленях, полна до краёв. Дьявол взял у неё кружку. — Ты выплакала все свои слёзы по мужу, — сказал он. — Так значит, зелья, чтобы забыть горе, и правда не существует? — спросила Мия грустно, не поняв смысла его слов. — Так и знала, что Люцерна надурила меня… — Ну почему же? — ответил Дьявол и усмехнулся. — Оно существует. Женщинам я бы, конечно, не рекомендовал его, но раз уже угостил разок, так выпей ещё немножко. И он протянул ей другую стеклянную кружку. Если предыдущая объемом чуть превосходила большую чайную чашку, то эта уже была пивная. Мия не без трепета поднесла к губам чёрный-пречёрный напиток с лёгкой кремовой пенкой по краю. От него разило виски так, что защипало в глазах. — Боже мой, что за дрянь?! — не выдержав, выдохнула Мия, когда глотнула, — это же то же самое, что и раньше!.. — НЕ ОТВЕРГАЙ ДАРЫ ДЬЯВОЛА, ЖЕНЩИНА! Мия вздрогнула, суетливо выдохнула и выпила всё залпом. По телу пошло приятное тепло. Она поставила тару на пол, и ей самой захотелось сесть поудобнее, а может даже вздремнуть. Бедная вдова до сих пор не пивала ничего крепче сидра. — Что ж, пора прощаться, — сказал Дьявол, заметив, что её разморило. Ему пришлось слезть со своего возвышения, и придержать Мию под руки — кое-как поднявшись, она взяла сильный крен. — Кстати, милое дитя, — заговорил Дьявол вновь, на подходе к двери, — что насчёт платы за моё замечательное зелье из ценных ингредиентов? — Ах да! — спохватилась Мия, — как я могла забыть! Она достала из лифа мешочек с монетами, отдала его, и они с Дьяволом расстались, очень довольные друг другом.***
Люцерна вошла, придерживая дверь и с любопытством осмотрелась. Лавка оказалась именно такой, как представлялось: между окнами стояли высокие полки, забитые книгами, таинственного вида деревянными ларцами, чучелами животных, какими-то склянками… Длинный заваленный свитками и альбомами стол вроде прилавка тянулся поперёк помещения. Слева от входа высилось целое нагромождение шкафов. Из-за них и появилась неопрятного вида старуха в шерстяном платье, похожем на вытянутый мужской свитер. — А где волшебник? — спросила Люцерна. Пропажа спутников не смутила её, а вот отсутствие какого-то чародея, какого она ожидала увидеть, заставило заволноваться. — Думаешь, он будет тебе здесь круглые сутки дежурить? — отозвалась старуха, но не сварливо, а скорее насмешливо. — Чего ищешь? Она прошла за прилавок и с кряхтением и жутким скрипом суставов села в вычурное готическое кресло. Кресло богатой резьбой и высокой спинкой напоминало трон. На столе кроме бумаг и безделушек с наклеенными ценниками, стояла в лужице мокрая чашка, полная до краёв, несколько пивных бокалов из которых пили, чёрные с золотом бутылки из-под «Гиннеса» и початая бутылка скотча. Люцерна поморщилась, но была достаточно сообразительна, чтобы догадаться, что волшебник-таки где-то поблизости. — Тебе ведь не совет нужен, а что-то редкое? — заговорила старуха. — Какая приправа требуется для твоего котла? Люцерна вздохнула, решительно села напротив на подвернувшуюся пыльную табуретку, сцепила руки, положила их на стол и посмотрела старухе в глаза. Хозяйка лавки выглядела в этом огромном чёрном кресле, за этим широким прилавком удивительно неуместно. Но не это развязало Люцерне язык, а глаза старухи. Проницательные, ясные, очень синие и абсолютно беспристрастные, они были как от другого живого существа. Люцерна не смогла понять это достаточно ясно, но ведьмовское чутьё подсказывало, что она сможет найти в лице старухи помощь. — Я совершила оплошность. — Так начала она. — Сейчас мне тридцать, я вхожу в самую цветущую пору для колдовского мастерства, однако пора моей молодости проходит. Я взвесила составляющие жизни на весах, и решила, что семья для меня важнее, чем волшебное дело. — Решила уйти из большой магии? — усмехнулась старуха. — Нашла себе кого-то привлекательного? Хочешь выскочить замуж? Люцерна криво улыбнулась и опустила глаза. — Может быть… — уклончиво проговорила она. — Дело не в этом. У нас, ведьм, личная жизнь редко складывается гладко, сами понимаете: Силы, которым мы служим, бывают ревнивы… Однако Люцерна Наэ сама испортила себе всё, что только можно испортить! Несколько лет назад в город пришёл один молодой чернокнижник, и у меня с ним началась бурная любовь… — Ты полюбила некроманта? — проговорила старуха то ли сочувственно, то ли обвиняюще. — Ох! — Люцерна нахмурилась. — Я не любила его. Я занималась с ним любовью! Сама колдую и на болоте, и на могильной земле — чего мне бояться? Думала, что за парочку-то месяцев ничего мне не сделается. Оставила я его сама, надеясь на понимание, и уж не знаю, проклял ли он меня в отместку или чего, но… После того, как я впустила смерть в свой котёл, жизни он сварить не может. — Дай-ка руку, — велела старуха. Люцерна протянула ладонь. — По Луне у тебя всё замечательно, да и по Венере, вижу, было неплохо, но сейчас ты находишься под сильным влиянием Владыки Сатурна. А это очень суровая планета… Ведьма вздохнула. — Некромант этот проклятый — скорпион по гороскопу, родился под Сатурном. Да даже мои сегодняшние спутники, — вы бы только глянули на них! — горбатый часовщик и вдова в трауре. Более сатурнианских бедолаг во всём Геленбурге не сыщешь. Одна только Бергманн счастливица… — Агата Бергманн тоже не уйдёт от его справедливой длани, если и дальше будет оскорблять время. Если бы ты только знала, как высоки её шансы повторить твою судьбу, — покачала головой старуха и погладила ладонь Люцерны скрюченными жесткими пальцами. Руки у неё были в тёмных пятнах и таких жутких венах, что казалось, что голубоватые черви ползают у неё под кожей. — Ты переживаешь за деторождение в свои-то года, а бездетная Бергман тебя значительно старше. Для женщины не познать материнства — большое горе… Я вот родила шестерых детей! Правда, они высосали из меня столько молока, что мои кости истончились и стали хрупче фарфора, да, к тому же, посмотри: уже к шестидесяти годам не осталось ни одного зуба. — Старуха улыбнулась голыми дёснами. — Зато теперь у меня внуков больше, чем было зубов! — К шестидесяти годам?! — потрясённо вскрикнула Люцерна и отдернула руку. — Бррр… Буду есть творог на завтрак, обед и ужин… Старуха ехидно рассмеялась. — Страшно? Вынашивание детей делает ужасные вещи с телом женщины… — Это мне известно! — сказала Люцерна. — Некоторые события не стоит торопить, дорогая моя, — проговорила старуха уже без злорадства в голосе. — Зачем тебе сейчас думать о материнстве, если у тебя ещё даже мужа нет? — Поздно будет… — хотела было возразить ведьма, но старуха её перебила: — Такими словами ты не улучшишь влияние Сатурна! Всему своё время. Сейчас все оракулы говорят, что твоё тело осквернено, но, поверь старой бабке, вполне может быть, что чернокнижник тот не имеет причастности к твоему бесплодию. Страх — главный признак, что ты ещё не готова. Но, — добавила она, — если уж хочешь подстраховаться, в лавке волшебника есть средство для таких случаев! Люцерна подняла глаза. Старуха порылась в одном из сундуков и вытащила на свет тёмную скляночку с притёртой пробкой. В склянке на дне виднелся крупный светлый порошок. — Это яичная скорлупа мифической птицы. Феникс, что вечно возрождается в огне, — слыхала про такого? Если добавить порошок к полыни, тысячелистнику и страстоцвету, за несколько лун можно вернуть женское здоровье. — Сколько стоит это удовольствие? — проговорила Люцерна отрешённо. Её взгляд бесцельно блуждал по пыльным стеллажам. — Сорок пять. Люцерна вздрогнула. — Сколько?!.. — воскликнула было она, но тут её глаза вернулись к предмету на полке, что секунду назад привлёк её внимание. По телу прошёлся ток, когда ведьма рассмотрела его как следует. — А что это у вас там такое? Вон там за этими красивыми оленьими рогами… — А, это? Вот эта палка? — Да-да!.. — Люцерна встала и так подалась вперёд, что почти перегнулась через стол. Старуха сняла с полки длинную, метра полтора длинной, чуть изогнутую и довольно крепкую палку. Её отполированная поверхность в вечернем свете казалась мерцающе-золотистой. — Ты знаешь, что это такое, так ведь? Глаза Люцерны лихорадочно засверкали. Она яростно кивнула. — Сколько хотите за палку?! — она сунула руку в карман и стукнула о стол кошельком. — Здесь тридцать золотых геленских марок — все мои сбережения! Больше, кроме медной мелочи, у меня ничего нет. Старуха поглядела на ведьму очень серьёзно и положила на стол развёрнутую ладонь. — Это ветвь дуба из священной рощи, в который ударила молния в день солнцестояния в наилучший период соединения планет. Думаешь, я отдам столь ценный артефакт за бесценок? Если так сильно хочешь оседлать эту палку, выворачивай карманы, Люцерна. Люцерна нетерпеливо вздохнула и выложила на стол заначку. Так заветная палка оказалась в её руках. Ведьма закружилась по лавке, хохоча, как девчонка. — К чёрту! — закричала она, подбегая к окну и распахивая его настежь. — Я ещё слишком молода для этого всего! Молода и свободна! С этими словами Люцерна вскочила на подоконник, легкая, как пёрышко, а потом и на поток ветра, что нёс оранжевые листья. Земля больше не держала её. Она села на свою палку боком, как в дамское седло, и взмыла над крышами. Стёкла башни сверкнули бликом. Краем глаза ведьма уловила, что у подоконника стоит высокий мужчина в вязаном свитере и насмешливо улыбается, но волшебник больше не волновал Люцерну.***
Когда Агата вошла в лавку, к ней порывисто обернулся некий человек. Агата удивлённо склонила голову набок. Человек держал у лица красивую сувенирную маску, разделённую вертикально пополам: одна половина изображала бледное лицо с прикрытым глазом, другая представляла собой голый жёлтый череп. Незнакомец помолчал и вдруг театрально взмахнул рукой и продекламировал:— Наполовину человек, наполовину я мертвец, Таким останусь я навек, я будто волк среди овец! Полна страданий жизнь моя, но выбор, сделанный судьбой, Нет, изменить не в силах я! Война с самим собой!*
Агата не нашлась, что ответить, только моргнула несколько раз. — Сладость или гадость! — воскликнул человек после паузы. — Вообще-то, — заговорила Агата, улыбнувшись, — это я хотела раздобыть у вас кое-какое угощение. Говорят, в лавке волшебника можно найти шоколад высокого качества, даже если в других лавках не осталось ни крошки. Волшебник отнял маску от лица. Он оказался господином средних лет, слегка небритым, с очень синими глазами, что Агата смогла рассмотреть даже с расстояния в десяток шагов. На волшебнике был коричневый вязаный свитер с высоким воротником, и, что невозможно не заметить, фермерские брюки из линялого генуэзского денима насыщенного тёмно-синего цвета, прошитые почему-то рыжей строчкой. — Это правда, — сказал волшебник, — у меня можно найти всё, что только пожелает душа! Какой именно шоколад вам нужен, уважаемая? — Горький весовой шоколад. Для приготовления торта. Волшебник посмотрел на Агату очень внимательно, по его лицу прошли тени мимолётных эмоций: он слегка озабоченно нахмурился, но почти сразу легко улыбнулся. — Торт для кого-то особенного, — уточнил он. — Для дорогого человека. — Агата была как всегда доброжелательна и терпелива. Она не показывала чувств, но волшебник увидел, какой тёплый свет загорелся за ресницами в её глазах. — Ах, торт! Женщина всегда готовит что-то сладкое для мужчины, которого любит! Агата промолчала. Он вздохнул отчего-то очень горестно и сказал, подвигая стул: — Подождите здесь. Я скоро. Волшебник скрылся за шкафами. Агата не села на предложенный стул, а из любопытства начала бродить по магазинчику. Впервые услышав о «волшебной лавке», она нарисовала в воображении множество занимательных и зловещих предметов, что, наверняка, наполняют стеллажи и витрины подобного места. На деле большинство полок и полочек хранило батареи непрозрачных банок и склянок, книги с нечитаемыми названиями, да деревянные шкатулки. По-настоящему цепляющих взгляд вещей было не так уж много, разве только коллекция магических жезлов с разноцветными кристаллами, да разные черепа, от выточенных из камня, до настоящих костяных. Ещё из любопытного нашлись белые витые образования, на которых значилась этикетка «рог единорога, панацея от ядов». Потом Агата набрела на витрину с человеческими частями, аккуратно убранными в застеклённые футляры. Она с удивлением прочла на этикетках несколько известных фамилий и отвернулась от этого собрания отрезанных языков, рук, сердец и других ценных органов. Сразу позади уставленного бутылками стола большой книжный шкаф был в беспорядке. Книги лежали шаткими пирамидами, а не стояли как положено, и между ними теснились на удивление уродливые и очень реалистично вырезанные деревянные маски старухи и одноглазого старика с длинной бородой. С ними соседствовала красивая чёрная голова Бафомета и два механических ворона с крыльями на шарнирах. Агате стало скучно. Из распахнутого окна летели звуки ярмарки: смех, гомон. Кто-то играл на скрипке под аккомпанемент гитары. Там весело, и было бы неплохо пройтись по улице, встретить знакомых… Но нужно ещё добраться до дома, испечь бисквиты, взбить сливки … Внезапно Агата уловила прохладное дуновение по ногам и очень отчётливый звук, как кто-то что-то прихлёбывает. Она подкралась к шкафу, за которым исчез волшебник, но, не обнаружила там лестницы ведущей вниз. Там стоял ещё один почти такой же массивный платяной шкаф. Из-за его приоткрытой дверцы падал холодный свет, совсем не такой, как за окном, и… летели снежинки? Агата потянула дверцу и заглянула. Задней стенки не было, она, как дверной проём, выходила прямо наружу. Волшебник стоял в тамбуре, что образовывало внутреннее пространство шкафа, и задумчиво смотрел на вечернюю, празднично украшенную улицу. Вторжению Агаты волшебник не удивился, и, поскольку он молчал и не выражал протеста, Агата шагнула к нему в «тамбур». Вид открывался на фасад нарядного кирпичного здания, с гирляндой из золотистых огоньков на вывеске кофейни в первом этаже. Одинокие прохожие и шумные компании подростков то и дело сновали мимо, но кроме смеха и их реплик на незнакомом языке, Агата слышала непрерывный слитный гул, какого никогда не слышала раньше: что-то схожее с шумом прибоя и гулом потревоженного пчелиного улья. Тут пахло осенью, как и в Геленбурге, только осенью поздней, листвой не сухой, а прелой, хрустящей обёрточной бумагой, марципаном и кофе. С мороза запахи всегда острее. С тёмно-синего неба летели хлопья снега. — Извините мою нерасторопность, — проговорил волшебник. — Мне нужна была пара минут, чтобы поразмыслить. Хороший вечер, не правда ли? — Да. Первый снег. — Здесь климат несколько суровее, чем в ваших краях. — Волшебник потянулся. — Ох… Я веду приём в башне только раз в году, но всё равно устаю от посетителей. Эх, люди приходят ко мне и думают, что я могу дать им новые мозги, или налить немного отваги из бутылки, словом, щелчком пальцев разрешить все проблемы. А в действительности, продать им их же собственные кошмары — вот единственное, что я могу. Напугать, встряхнуть как следует, взять что-то материальное, и избавить от больших страданий. В конце концов, все получают только то, что заслужили — не больше, не меньше, и по-настоящему влиять на судьбы я не могу… Скажите, вам и правда нужно это? — Конечно, — твёрдо ответила Агата с лёгким удивлением. Она помолчала и добавила: — Похоже, вы добрый волшебник, раз, совсем меня не зная, всё же печётесь обо мне… Я знаю одного чародея. Он очень похож на вас. Тоже добряк и много на себя берёт, всех пытается защитить от них же самих. — Вот как? — Он проговорил это, с тоской глядя в пространство. — Может быть, вы и правы. Ваша воля. Они вошли внутрь. Волшебник поставил перед Агатой на стол небольшие пакеты. — Здесь бельгийский кондитерский шоколад в мелких каплях, — сказал он, — полкило. А тут парочка плиток. — О, — обрадовалась Агата. — Сколько я вам должна? — Пять золотых марок. — Да это же грабёж. — Тут даже Агата, обычно невозмутимая, сказала именно то, что думала. Волшебник поджал губы и невинно развёл руками. Только теперь Агата заметила, что он держит картонный стакан с крышечкой, и именно от стакана идёт запах кофе. — Волшебникам надо на что-то жить, — протянул хозяин лавки делано-жалобным тоном. — Ох, Бог с вами, вот деньги. — Агата выложила на прилавок монеты. — Сегодня я отдала бы за шоколад и больше… Спасибо вам! Агата сердечно улыбнулась волшебнику, странным образом уловив между ним и собой некое родство, и направилась было к выходу. — Он… — вдруг произнёс волшебник ей вслед. — Этот дорогой вам человек, что заслужил такую заботу... Он и правда такой хороший? — О, — сказала Агата, счастливо улыбаясь, — он очень хороший. Он лучший! — И у него есть… друзья? Есть у него такие же хорошие друзья, как вы? — Конечно. У него много друзей. — Я рад, — сказал волшебник, помолчал секунду и подошёл к Агате, придерживая для неё дверь. — Скажу вам на прощание вот ещё что… — Вид у него был печальный и довольно серьёзный, отчего радость Агаты несколько померкла, а сердце кольнуло тревогой. — В шоколаде содержится большая сила, знаете ли! Не ешьте шоколада наедине с тем, для кого будете готовить. Он может быть опасен. — Я не маленькая девочка, господин волшебник, — проговорила Агата, усмехаясь и не без томности в глазах в упор глядя на собеседника. — Я знаю всю силу шоколада. Вы не можете оградить человека от ошибок, ведь не напрасно же говорят, что только на ошибках учатся. Я хочу наделать ошибок! Я всю жизнь была такой правильной, что теперь мне ничего не остаётся, кроме как стать дурой. — Действительно. — Волшебник вздохнул. — Кого я учу? До свидания, Агата. И… спасибо вам.***
Агата вышла из башни в одиночестве, но довольно скоро увидела и Мию, и Люцерну. Последняя поддерживала под руки первую, которую шатало, как тростинку в бурю. — Я поражаюсь, — сказала Люцерна подошедшей Агате. — Где она успела так набраться? Куда мне теперь её девать? — Я себя прекрасно чувствую, — проговорила Мия на удивление спокойным тоном и абсолютно внятно, хотя по аромату, от неё исходившему, даже не будучи профессиональным детективом можно было догадаться, что она порядочно пьяна. — Только пить очень хочется. Проходящий мимо молодой человек в форме патрульного полицейского обратил внимание на их компанию. — У вас всё в порядке? — поинтересовался он. — О, господин городовой! — воскликнула Люцерна. — Всего-то по паре глоточков ликёра сделали, а госпожу Янис вон как развезло! Чего удивляться — в таком маленьком теле как душа-то держится? Не будете ли так любезны сопроводить её до дома? Мало ли, вдруг её кто обидит. — Конечно, — отозвался городовой. Его довольно приятное лицо выражало только сострадание, что Люцерну ободрило. Она с чистой совестью скинула подругу парню на руки. — Назовите адрес, госпожа. — Каштановый бульвар, дом 16, булочная Яниса, — спокойно отчеканила Мия. — Доведите меня сперва до фонтанчика. Некоторое время Люцерна и Агата наблюдали, как Мия пьёт, жадно приникнув к ключу питьевого фонтанчика, а молодой полицейский с сочувствием смотрит на неё. — Вот так приключение, а? — раздался позади грубый голос. Женщины обернулись и увидели смотрителя башни. Он хмурился, но казался довольным. — Что, дамочки, получили, что хотели?.. О, я смотрю, даже вдовушка кое-что успела найти! — Вам-то какое дело? — сварливо отозвалась Люцерна, крепко сжав обеими руками что-то вроде древка для метлы, и тут же насмешливо изогнула бровь: — А что ж вы свою зазнобу к красавчику-городовому не ревнуете? — Нужна она мне больно, — презрительно бросил Иоганн, проходя мимо и на Люцерну даже не глядя. — Я себе и получше отыщу! Ведьма и Агата обе вопросительно наклонили головы, провожая взглядами его спину. — А почему все говорят, что он горбатый? — спросила Агата. — По-моему просто очень сутулый господин. — Клянусь Богами, ещё какой-то час назад этот тип был горбат, как ложка!.. — недоумевающе воскликнула Люцерна и осеклась. — А и чёрт с ним! Часы на башне пробили шесть. — И то верно, — сказала Агата, оживившись. — Что ж, госпожа Наэ, это и правда было занятное приключение. Теперь не будем терять время. — Не будем терять, будем тратить без мук совести, как золотые монетки! — смеясь, отозвалась ведьма. — Смотрите, сколько их кругом — целые груды! Ха-ха! Она поддела ворох жёлтых листьев и бодро зашагала прочь. Агата тоже поспешила домой. Площадь опустела, поскольку вся жизнь города сосредоточилась сейчас на торговой улице.