***
Когда беседа утихла и прощания были произнесены, чародей вклинился, наконец, между этими двумя и, путаясь в бардаке, что царил в его визитнице, начал вручать Лаириэль визитные карточки: от госпожи Бергманн, от Александры Биркс, изготовленную вручную, на которой аккуратно выведенные буквы смазались, потому что кто-то не дождался пока высохнут чернила и попытался стереть карандашные наметки ластиком, и ещё одну, очень дерзко, от Алексея Биркс. Лаириэль, насколько могла в своём состоянии, сердечно поблагодарила чародея и за визитки, и за оказанную помощь, простилась, пожав руку, и медленно побрела в сторону дома с Зефиром на поводке, как в воду опущенная. — Без году неделя вампир, а уже превращаешься в летучую мышь? — спросил Грегор, усмехнувшись. Степан посмотрел на него непонимающе и сконфужено. — Обычно должно пройти немало лет, прежде чем неофит сможет выделывать такие трюки, — объяснил некромант. — Ну, с другой стороны, это можно объяснить влиянием твоего мезозойского хозяина… — Охота — пуще неволи, господин чародей, — Степан пожал плечами. — Уж очень мне неспокойно было на душе, за кражу… Мелочная пакость, а такая злая. Стыдно было. — Полегчало теперь? — спросил Грегор, сунул руки в карманы и, перешагивая через тыквы, направился в сторону города. — Полегчало. — Как ты в целом? — Хорошо. — Степан сказал это и улыбнулся, глядя вдаль, простоватой и честной улыбкой. «А ведь не врёт», — подумал Грегор. — Я понимаю, почему вы рассердились на меня тогда, — сказал Степан, шагая рядом. — Вам, наверное, тяжело видеть, как люди… умирают. Вы хороший человек — принимаете всё близко к сердцу. Хозяин говорил, что такие как вы — некроманты — воюют со смертью, потому что в душе слишком добры и мягкосердечны, чтобы просто смириться с судьбой. Вы готовы пойти на что угодно, лишь бы человек не покинул мир скоропостижно, пусть даже так… Вы боретесь за справедливость. Благородное дело. — Твой хозяин так говорит? — удивился Грегор. — Угу. Ему слова Степана показались болезненными, как любая неприятная правда. Парень говорил простодушно и легко, не желая задеть, но Грегор чувствовал, будто молодой вампир по живому заглядывает ему в душу, как Гедз совсем недавно. Степан тихо рассмеялся своим мыслям. — Он тоже пытается показаться суровым, но внутри большой добряк. О вас говорит только хорошо. Хозяин из тех, кто не хочет показывать своё мягкое сердце, чтобы никто не подумал, будто он слаб. Сейчас он довольно-таки растерян, да к тому же одинок. Представьте — все, кого он знал, давным-давно умерли, мир переменился. Его, конечно, приняли хорошо, — добавил Степан, как бы вспомнив. — Оказалось, что ночное сообщество — все очень приветливые, но даже им хозяину открыться непросто. Его считают чудаком. Эх, кажется мне, что без меня он совсем пропадёт… — Значит, тебя тоже приняли? — Да! Вы знаете, — сказал Степан, снова улыбаясь искренней, хотя, благодаря клыкам, жутковатой улыбкой, — они все — такие приятные люди! Грегор промолчал о том, что ночное сообщество оттого и выглядит таким приличным и приятным, что в него вступают приличные вампиры, и они же вынуждены уничтожать оголтелых несговорчивых одиночек, чтобы сохранить свою репутацию. О мрачной стороне жизни в ночи Степан в своё время узнает сам. Сейчас же совсем не хотелось портить ему впечатление о новой семье. Ведь парень в самом деле в кои-то веки обрёл настоящую семью, где аспекты происхождения и сословия несколько смазаны общим знаменателем — в сообществе все мертвы одинаково. Ему — бедолаге с непростой судьбой уважительное отношение к себе в новинку. Если подумать, то даже судьба немёртвого представляется более радужной перспективой, чем прежнее положение Степана. Свиновод Майер когда-то проявил немалое благородство: женился на аристократке, взяв её с неизвестным ребёнком под сердцем. Был он, должно быть, безмерно горд своим поступком, да вот только признать мальчика своим ему благородства не хватило, и из-за его трусости создалась ситуация, удивительная по печали и безвыходности: брат и сестра росли-росли бок о бок, как барская дочка и кухаркин сынок, да и влюбились друг в друга. Теперь, когда правда вскрылась хотя бы для одного из них, разлука, пожалуй, станет наилучшим вариантом, по крайней мере парню больше не придётся быть приживалой на не вполне ясных правах. Конечно и в новой его семье иерархия имеет немаловажное значение, и, каким бы чудаком его ни считали, Гедз, нагрянув внезапно, потеснил самые её верха. Но для Степана не положение в сообществе было главным. Парень нашёл своё место и своего наставника. Место, где он нужен и важен. И наставника, который в жизни любого молодого человека — как спасительная лодка в океане бурь. — У всех жизнь потихоньку налаживается, — тихо проговорил чародей и придержал свою новую ковбойскую шляпу, которую осенний ветерок вдруг попытался сорвать с головы. И добавил мысленно: «У всех, кроме меня».***
Как-то вечерком Грегор вышел прогуляться до газетного киоска и пока бродил, мысли его всё соскальзывали в размышления о треклятой ковбойской шляпе. Не сказать, что у него больше не было о чём поразмыслить, взять хоть авантюру с работой, но шляпа не покидала его головы и фигурально, и буквально. Он продолжал упрямо носить её и не понимал почему. Шляпа казалась важной. Она как-то на него воздействовала, и внутри всё так и чесалось от желания понять в чём подвох. Грегор отпер калитку в сад. Вокруг веранды царила идиллическая атмосфера: вечер был свежий, но ещё не холодный, над лиловыми петуниями в подвесных кашпо трудились пчёлы; кто-то поставил на широкий деревянный парапет рядом с цветочными горшками и перемытыми бутылками из под молока большую прямоугольную клетку, в которой белело несколько голубей. Но, вопреки прелести тихого вечера, внутри веранды было шумно и потихоньку закипали страсти. Демьян сидел в садовом кресле и играл ноту за нотой, сопровождая их неторопливым боем. Александра, хмурая и вся раскрасневшаяся, пела. Уже на «фа» она выдала нечто невразумительное, отчего Демьян поморщился как от боли. — Прекрати корчить такие страдальческие рожи! — взвизгнула девчонка, топнув каблуком. — Ты слишком самодовольный для того, кто даже нотной грамоты не знает! В ответ он невозмутимо спел гамму, к зависти Александры, чисто беря все ноты. — Выше, пожалуйста, мне неудобно! Он сыграл гамму снова и спел на этот раз на несколько октав выше. — Чёрт бы тебя побрал, — буркнула Александра, — давай ещё разочек!.. Тут она заметила на садовой дорожке сумрачного Грегора и испуганно зажала рот руками. Он хоть и был в доску своим, но при нём, как при старшем, дети старались грубо не выражаться. Грегор, впрочем, не заметил, как она ругнулась. Он поднялся на веранду, сел за стол и положил в его центр поверх тетрадей шляпу. Вид эксцентричный, чего и говорить, — классический стетсон с вогнутой кожаной тульей и вверх задранными фетровыми полями. В Геленбурге таких фасонов приличные люди не носят. Шляпа волшебника? Да скорее уж шляпа злодея! — Грегор, чего с тобой такое? — спросила озадаченная Александра. — Пытаюсь понять, что не так со шляпой. — Может быть то, что на тебе она, как на корове седло? — Александра хихикнула и сострадательно свела брови. — Прости пожалуйста, но в ней ты похож на человека, который кого-то ограбил! — Она заколдована, — пробормотал Грегор, задумчиво прижимая кулак к губам. — Если верить тому, что я слышал, раньше она принадлежала волшебнику. — В самом деле? — как Александра ни хотела исправить «неудовлетворительно» по сольфеджио, загадка мгновенно увлекла её. Она без спросу схватила шляпу, повертела в руках и заглянула внутрь. — «Волховский», — проговорила она и улыбнулась, — Грегор, серьёзно? Ты её уже и подписать успел? Грегор весь напрягся. — Там ничего не было! Я первым делом проверил, не надписана ли она!.. Чего ты там нашла? — Да погляди сам, — Александра показала ему, вскочившему с кресла, отогнутую ленту изнутри шляпы. — Вот здесь, на обратной стороне налобника… Написано же. Чародей посмотрел, открыл рот, но ничего не сказал. Он сел обратно в кресло, снова положил шляпу на стол и подпёр щёку кулаком, вперив пустой взгляд куда-то вдаль. — Знаете, ребята, — проговорил Грегор немного севшим голосом, — я хочу открыть вам один секрет. Волховский — это не настоящая моя фамилия. Это фамилия моего мастера, Велеслава из Кургана. Когда-то я взял её в качестве псевдонима, думал, что фамилия известного волшебника принесёт мне популярность… Мастер всегда нравился людям! Я надеялся, что смогу получить хоть часть его обаяния! — Так что же это выходит? Шляпа принадлежала твоему учителю? — Выходит, что так… Странное совпадение. Грегор вновь решительно поднялся с кресла. — От мастера можно ожидать чего угодно, — проговорил он, щурясь. — Ради чего же и как он её заколдовал? — Грегор перевернул шляпу и поднял над ней развёрнутую ладонь. — Ах! — воскликнула Александра, вытаращив свои и без того большие глазищи. — Достань оттуда кролика! Грегор замер и посмотрел на неё довольно бессмысленно. Его ступор развеяло появление Агаты, которая внесла на веранду тарелку с горячими слойками. — Решили устроить перерыв? — спросила она. — О, господин волшебник, что это вы делаете? — Грегор хочет достать кролика из шляпы. — Вовсе нет, — возразил Грегор, подумал с секунду и засунул в шляпу руку. Она вошла туда по локоть, как на представлении фокусников. Он чуть не потерял равновесие и схватился за стол. Похоже, произошедшее шокировало его самого. Присутствующие замерли, ожидая. Грегор распрямился, держа в руке небольшой предмет. — Что это? — спросила Агата. — Не знаю… — Грегор озадаченно вертел незнакомую ему штуковину. Это была тонкая, плоская как портсигар коробка размером меньше ладони, выполненная на первый взгляд целиком из целлулоида, хотя в центре имелось окошечко из не совсем ясного материала. Он был прозрачный как стекло, но не гладкий; его поверхность покрывалась мелкими царапинами, от чего помутнела. В корпус коробки встраивались две катушки с тёмно-коричневой глянцевой лентой, которая пропускалась по одному из торцов, где была хорошо видна через прямоугольные отверстия; в одном месте ленту придерживала небольшая металлическая пружина с крошечным кусочком войлока. Кроме всего, на прозрачной части значились какие-то надписи и букво-численные маркировки. Вид ленты на бобинах вызвал ассоциацию со светочувствительной кинематографической плёнкой, но конструкция коробочки не подразумевала использование в проекторе. — Что здесь написано? — спросил Демьян, заглянув Грегору через плечо. — «Нормальное положение, тип один», — прочитал Грегор, — «точный кассетный механизм». Демьян взял загадочную находку, довольно долго на неё смотрел, потом приложил к лицу, будто пытаясь посмотреть через эти два отверстия в корпусе. Александра и Агата с видом заинтересованных кошек следили за его действиями. — Здесь записана музыка, — наконец-то проговорил Демьян тихо, но уверенно, и отдал штуку обратно. — С чего ты взял? — Хоть я не чародей, — ответил парень несколько неохотно, — но, сам знаешь, кое-что могу… Я её слышу. Это похоже на оперу — такой плотный мужской голос поёт, но языка не разобрать. — Он негромко напел отрывок мелодии и добавил: — Буквально накануне слышал подобное. Хозяин… граф Рэнделл показывал коллекцию граммофонных пластинок и рассказывал, как они делаются… — Демьян испуганно нахмурился, будто вспомнил нечто тревожное. — Вы знали, что смолу для грампластинок делают насекомые? Миллионы и миллионы, блин, насекомых! Я не знал. — Ну да, лаковые червецы. Лак на твоей гитаре тоже они сделали… — сказал Грегор и добавил с непонятно откуда взявшимся ехидством: — А твой «хозяин», как я погляжу, в восторге от насекомых, да? — Ну так оно и не удивительно! — ответил Демьян скандальным тоном. — Да перестаньте вы ругаться! — удивлённо воскликнула Александра, маша руками и указывая на шляпу волшебника. — Грегор, попробуй ещё что-нибудь оттуда достать! Агата выразительно кивнула. Она уже даже забыла, что хотела накрывать стол к чаю. Грегор упёр руки в боки и с сомнением уставился на шляпу. — Велеслав всегда был очень хорош в создании пространственных карманов, но хранил там всякий хлам! — проговорил он с досадой. — Вдруг он использовал этот карман как кладовку и забыл там свои припасы триста лет назад? Не хочу наткнуться на что-то пропавшее… Парень, у тебя в последнее время поприбавилось магических сил. Попробуй лучше ты. Демьян безразлично пожал плечами и сунул руку в шляпу. — Что там? — спросила Александра напряжённым шёпотом. — Что ты чувствуешь? Демьян с сосредоточением на лице засунул руку глубже, почти по плечо. Александра сделала несколько движений глазами вниз и в сторону, секунду пыталась сдержаться, но не выдержала и заглянула под стол. Агате, судя по выражению лица, очень хотелось сделать то же самое, но степенность была сильнее любопытства. — Что-то твёрдое, — проговорил Демьян. — Доска?.. А нет, это полка. Я нащупываю книжные корешки. Грегор в полнейшем возбуждении хлопнул обеими ладонями по столу. — Что?! А ну, быстро хватай и тащи что-нибудь! Демьян улыбнулся: — Тебе какую книжку, господин чародей? Потолще и побольше? В ответ Грегор только свирепо засверкал глазами и выхватил книгу у Демьяна из рук, как только тот вынул её. Это была небольшая тонкая книжка в твёрдом чёрном переплёте. Грегор быстро пролистал её, пролистал ещё раз, заглянул в карман на форзаце и разочарованно бросил на столешницу. — Всего лишь тексты песен и табулатура! — Я оставлю себе? — спросил Демьян. — Забирай! Тут Грегор заметил, что Агата всё это время медленно и со сверкающими глазами тянулась к шляпе и, наконец, опустила в неё кисть. Агата удивлённо ахнула и также медленно достала из шляпы, держа за плодоножки, две ягоды черешни, глянцевые и чёрные. — Что бы это значило, господин волшебник? — выдохнула она с изумлённым видом. — Н-не знаю, — вынужден был ответить Грегор второй раз к ряду. Александра издала что-то среднее между страдальческим мычанием и писком досады и тоже сунула руку в шляпу. Кончики её пальцев ткнулись в мягкую поверхность замши изнутри тульи. — Да что же такое?! — воскликнула она. — За что ни возьмусь — ничего не получается! Агате стало неловко, что она, сама того не желая, обошла свою воспитанницу в такой мелочи. Она положила черешню, которую так и держала за хвостики, на край тарелки со слойками. — Что ж… Не поможешь мне принести чашки? Всё это, конечно, любопытно, но давно уже пора пить чай.***
Пока они обе неспешно курсировали между верандой и кухней, позванивая фарфором и приборами, Грегор отошёл в угол и закурил. Его глодало разочарование. Отчего-то он был уверен, что внезапная находка даст ему хоть какую-то зацепку о том, как связаться с мастером, или подскажет, где тот сейчас обретается, но всё это вылилось в какой-то фарс. Грегор осторожно водил пальцами по внутренней части шляпы и знал почти наверняка, что в кармане нет ничего полезного: книги, скорее всего, окажутся не книгами заклинаний, а прошлогодними ежедневниками, путеводителями и подшивками старых журналов. И среди всей этой макулатуры нет ни единого письма, ни единой строчки, адресованной ему. Даже не находясь поблизости Велеслав умудрялся водить ученика за нос… Да мало того, он ещё и разбрасывает свои вещи так беспечно! Что с мастером всё в порядке Грегор не сомневался, шляпу тот, скорее всего, просто потерял или где-нибудь забыл. Грегор отвернул край ленты вдоль внутренней стороны тульи и снова вгляделся в буквы, написанные такой знакомой рукой мастера. Вдруг, отогнув ленту чуть дальше, он увидел ещё одну строчку. «Не теряй головы». Грегор задумался и вдруг всё понял. — Она заколдована, чтобы держать холодным сердце, — проговорил он тихо. — Всякий раз, когда я ходил в этой дурацкой шляпе, я напрочь забывал об Агате и пускался в дикую авантюру!.. Мастер Велеслав — закоренелый холостяк. Если ему и случалось увлечься женщиной, он никогда не позволял чувствам встать на пути его магической практики и для того он зачаровывал многие свои вещи на остуду. — Грегор подошёл к Демьяну и протянул шляпу ему. — Возьми, дарю. Она тебе нужнее. Демьян поглядел на Грегора без улыбки, но принял и примерил подарок. — Батюшки! — воскликнула Александра, войдя с большим заварочным чайником, и состроила недовольную мину. — Какой же ты, всё-таки, красивый, Демьян! Девушки твоего возраста наверняка по тебе сохнут! — В самом деле, — сказала Агата, улыбнулась и добавила: — Грегору эта ковбойская шляпа тоже очень идёт… Но, когда кто-то в чёрном с ног до головы, это выглядит, ей-богу, странно. А на тебе она как была! Агата была права. Чёрная кожа и фетр контрастировали с яркими каштановыми волосами Демьяна, да и весь романтический стиль этого неместного стетсона очень шёл к его образу. Демьян благодарственно приподнял шляпу и отложил её в сторону. Он был достаточно воспитан, чтобы не находиться за столом в головном уборе, да и статус его в доме Агаты несколько изменился за последние дни. Сегодня пили чай вчетвером — старушка-кухарка нашла, что на улице слишком прохладно, младший брат Александры ещё не вернулся из гимназии, а старший бродил неизвестно где. Демьян был приглашён к хозяйскому столу не как раньше — из жалости, а как такой же почётный жилец, как господин чародей. Садовником он больше не работал, и Агате каким-то образом раньше всех стало известно, что он водит дела не с кем-нибудь, а с самим сенатором Рэнделлом, и что мальчишка «поднялся». Хоть Грегор и чувствовал в такой перемене отношения нечто досадное, но ничего не мог с этим поделать. И он сам, и Агата, и все кругом были с самого рождения встроены в общество, в котором статус, имя и связи — это и есть жизнь. Если раньше Грегор был всегда в центре внимания, теперь вечерние разговоры неизменно крутились вокруг Демьяна, а точнее вокруг «господина сенатора». Агате сложно было скрыть свой интерес. Не так давно её воспитанница Александра познакомилась и подружилась с девицей Майер, что было началом налаживания очень хороших связей, но Лаириэль Майер — дочь купца, а Рэнделл всё-таки целый граф, и возможность близко сдружится с кем-то из аристократического круга никак нельзя было упускать. Грегор не мог её осуждать. Как-никак, а Александра для Агаты всё равно что дочь, а дочь нужно, как известно, удачно выдать замуж. — Значит, тебя приняли на службу? — подытожила Агата, продолжая начатый разговор. — Как славно!.. Но без тебя, право, в доме будет не так весело вот такими осенними вечерами. Придётся мне одной музицировать. — Да, — доброжелательно ответил Демьян с немного скучающим видом. — Но вы, Агата, мою комнату пока не отдавайте никому. Меня взяли-то на должность «принеси-подай», потому что в поместье вечно что-нибудь кончается, послать некого, а путь неблизкий. Думаю, в городе придётся бывать часто… Вот в этот раз велели купить голубей. — На кой ему нужны голуби? — спросил Грегор, покосившись на клетку. — Вот уж не знаю… Подозреваю, что для еды. — Вот встретишь красивую горничную — приличную девушку из хорошей семьи… — проговорила Агата, мечтательно подперев щёку ладонью. Её мысли всё витали вокруг матримониальной темы. Демьян в ответ на это искренне расхохотался. Агата, не посчитав его поведение невежливым, но совсем не поняв его веселья, рассмеялась тоже. Демьян, который за время чая даже не посмотрел на слойки, едва притронулся к чашке и всё листал новообретённый песенник, вдруг решительно схватился за гитару и, глядя в тетрадку, запел нежным фальцетом:— Душа моя тоски полна, Ах, сжалься, незнакомец милый, Я здесь одна, совсем одна, Прошу, спаси меня, помилуй! Когда б меня ты развязал, Тебя б всем сердцем полюбила. Неужто каменный подвал Навечно будет мне могилой?
И продолжил обычным своим голосом и обычным циничным тоном:— От женщин кругом голова, Влюбись — хлопот не оберёшься! А что любовь? Одни слова. И толку вряд ли с них добьёшься! Как говорил папаша мой: «Последним делом бабу слушать!». Пойду-ка лучше я домой — Желудок стонет, просит кушать.*
Александра закатила глаза и воскликнула: — Ах, да-да! Посмотрите на мой «от природы идеальный слух», на мой широкий диапазон! Такой же широкий, как твоё самомнение! — Не всем же рождаться талантливыми, — философски заметил Демьян. — Замолчи! И почему только некоторым все так легко даётся? — Не расстраивайся, дорогая! — утешительно проговорила Агата. — «Неуд» по сольфеджио — это не повод ни для зависти, ни для отчаяния. Упражнениями можно подтянуть и слух, и вокал. — Ты слишком напряжена. Звук должен быть свободным, недаром же существует выражение «легко, как песня». И не задирай так плечи. От этих снисходительных советов девочка только схватилась за голову. Для Грегора было удивительным, почему все трое чад талантливой и исключительно музыкальной Марины оказались настолько безголосыми, и почему их творческие дисциплины оказались настолько запущенными. Очевидно, что ей было не до музыкального образования детей, если вообще было до них дело. Всё-таки, подумал Грегор, покачав головой, нельзя, чтобы дети росли сами по себе, как трава. Зная положительный пример семьи — пример своих собственных родителей, он презрительно относился к недобросовестным отцам, разбрасывающим отпрысков по свету и даже не знающих о их существовании. Именно из-за полного понимания груза ответственности у него самого кровь стыла в жилах, стоило только представить, что он вдруг обзаведётся ребёнком. К счастью для него — бродячего волшебника без семьи, без роду и племени — он мог с полной уверенностью заявить, что единственное, чего он не успел наплодить за свою долгую жизнь, так это детишек. Если не брать в расчёт общую безалаберность и неоседлый образ жизни, на то были две причины: он имел близкие сердечные отношения с мужчинами равно часто, как с женщинами, что отметало половину возможностей размножиться, к тому же, учитывая не совсем нормальную физиологию, он совсем не был уверен, что женщина вообще способна зачать от него дитя. Ну, лучше уж вообще не быть папашей, чем папашей безответственным! У каждого ребёнка должен быть отец, а у мальчишки — тем более. Остатки чая остыли на дне чашки. Александра собрала свои тетради и ушла, недовольно ворча. Хозяйка тоже скрылась в доме. Грегор, растроганный и обеспокоенный собственными размышлениями, поглядел на Демьяна, который упаковывал гитару в жёлтый парусиновый чехол. Раньше он бы прохлаждался на веранде до самой темноты, распевая одну трогательную балладу за другой, но теперь собирался лечь спать пораньше. Вид у него был уставший. — Значит, завтра с утра вдвоём двинемся на место работы? — спросил Грегор. — Ага. — Слушай, — спросил чародей, — а всё-таки, тебе не страшно находиться там? Иногда в полумраке или боковым зрением я могу рассмотреть другой его облик, и от этого даже у меня мурашки по спине. Демьян задумчиво прикрыл глаза и некоторое время молчал. — Ты думаешь, я дурак? — проговорил он наконец. — Думаешь, не понимаю, насколько он опасен? Вот смотри, Григорий Яковлевич, ты ведь пьёшь пиво, правильно? — Что за вопрос? — Когда ты пьёшь, ты ведь делаешь это добровольно? Ты знаешь, что от спирта у тебя в голове злые духи будут гудеть, как призраки в каменном склепе в непогожую ночь, а если перепьешь, то будешь помирать назавтра с похмелья. Так? Но это тебя никогда не останавливает, чтобы пропустить кружку-другую. И тебя никто не заставляет пить насильно. — От спирта люди получают немного счастья, — проговорил Грегор, растеряно пожимая плечами. — Не бесплатно, конечно, но… — Да, так и есть. Я просто хочу получить немного счастья. — Демьян встал, надел шляпу, и сказал, проходя мимо Грегора и улыбаясь, хотя глаза его оставались безразлично-далёкими: — Спасибо за подарочек и хорошего вечера, господин чародей. Грегор, сам внезапно почуявший гнетущую усталость, тяжко вздохнул. Он запрокинул голову, облокотясь о парапет веранды, и закрыл глаза. На кухне лилась вода и тихо звенела посуда, шелестели яблони и сильно пахло розами. Всё в точности, как в доме учителя когда-то. Если забыть, что это совсем другой дом, другая веранда и другое время… Под лёгкими шагами Агаты скрипучие доски крыльца только еле-еле вздохнули. Она уже успела прибраться, но ещё не сняла своего оборчатого фартука молочного цвета. — Хандришь? — спросила Агата, на что Грегор сделал трагические брови. — Я собираюсь пройтись вдоль клумб. Если хочешь, можешь составить мне компанию. — Хочу. — Грегор отделился от перил, зацепив на рукава со слегка сыпучей поверхности несколько хлопьев белой краски. — Говорят, стоит поглядеть на цветы, и вся негативная энергия тотчас улетучится из мыслей. — Кто же так говорит? — Разные… — Грегор снова вздохнул. — Разные волшебники. Агата достала из кармана фартука ножницы и теперь осторожно трогала огромные цветочные сферы георгин, чтобы составить букет. Грегор смотрел на её музыкальные руки, украшенные только чуть отпущенными отполированными ногтями, и в сочетании с геометрией безукоризненно правильного порядка лепестков они казались ему особенно красивыми. Георгины ничем не пахли, но их роскошь содержалась в другом… В гармонии. — Рядом с тобой мне так спокойно, — проговорил Грегор ни с того ни с сего. — Всегда так было. Даже когда мы только познакомились. Ты не представляешь, что со мной творилось в те годы. Наверное, когда только влился в клуб «Вечерней Звезды», я казался таким загадочным и важным «молодым специалистом»… Но на самом деле… Моя неразговорчивость просто-напросто скрывала полное смятение. Я потерял учителя и тыкался по углам, как щенок, которого разлучили с мамкой, искал его даже в спиритических салонах. Ужас мой был беспределен, но… Среди любителей спиритизма тогда была ты, и ужас слегка поутих. Агата отстригнула непомерно большой кремовый цветок с чуть розоватой сердцевиной и поднесла его к лицу. Над перьями лепестков виднелись только её спокойные карие глаза. — Ты искал его уже тогда? — спросила Агата. — С тех пор десять лет прошло. Кем же этот человек был для тебя, раз ты так упорен в его поисках? — Мой учитель был для меня Богом. — Вот как! — Ах, Агата… — Грегор печально потупил взгляд. — То, как крепки узы между чародеем-мастером и его учеником, нельзя передать словами. А для меня он был ещё большим. Он спас меня от участи, что намного, намного более худшая, нежели смерть. Он стал мне первым другом, он был тем, кто вернул мне веру в человеческие отношения. Он наставил меня на путь познания, дал мне веру, что мои природные таланты — это дар, а не проклятье. Он был для меня всем — отцом, матерью, братом, наставником… примером для подражания. Он был всем. Потому, когда мастер бросил моё обучение, я будто умер в тот момент. Со стороны я могу показаться всеведущим, но… — Грегор печально усмехнулся, — тебе, пожалуй, могу признаться, что до сих пор не понимаю глубины его замысла. Может быть и нет её, этой глубины? Может он устал от меня, потому что я безнадёжный? Для чародея десять лет — не срок, но за это время я успел передумать всё. И проклясть его и разочароваться в нём я тоже успел. Но отступиться от поисков не могу, ведь в этом и был его план… наверное. Чародей снова экспрессивно пожал плечами. Внезапно ему стало стыдно, что он так вот расчувствовался перед Агатой. Она, конечно, друг, но не слишком ли жалко он выглядит в её глазах, показывая такое явное отчаяние? Грегор с деловитым видом шагнул ближе и придержал для неё тяжёлый поникший цветок. — Разве могут быть сомнения? — тихо сказала Агата. — Если то, что ты сказал, правда, то он просто не мог не оставить тебя. Ведь это невозможно тяжело — осознавать, что кто-то любит так сильно, что жить без тебя не может. Нельзя верить в человека, как в Бога, пусть даже этот человек — величайший волшебник. Только представь какая это непосильная ноша — оправдывать настолько высокие ожидания. Может быть, твой мастер просто хотел, чтобы ты стал самостоятельным? Чтобы ты нашёл для себя что-то другое, чтобы верить и черпать силы. — Агата подняла взгляд, откинула с лица упавшую прядь и внимательно поглядела чародею в глаза. — Представь, как ему тяжело было оставлять тебя так вот, в неведении, без объяснений. Ведь он тоже любил тебя! Поэтому, пожалуйста, не сдавайся! Когда кто-то берёт ученика, он берёт за него ответственность. Это большая жертва — принимать учеников. — Ты права, — проговорил Грегор несколько сдавленно и отвернулся. — Боги мои, как же ты права, Агата!.. Чёрт побери, я так мало изменился с тех пор, как мастер Велеслав вытащил меня из дерьма! В первые годы без его опеки эгоизм меня просто заживо сжирал, агония обиды была такой нестерпимой, что я клялся когда-нибудь превзойти его, найти и убить. И до сих пор ведь обидно! Я всего лишь большой злобный ребёнок! Агата рассмеялась. — А мне это нравится! — Что? Что именно? — снова страшно смутившись пробормотал Грегор. — Твоё ребячество. Порой ты так серьёзен, и в твоей благонадёжности я ни на секунду усомниться не могу, но есть в тебе и абсолютно чистая наивность. Нет, не называй себя злобным! — Только твоё общество придаёт моей природе положительные черты, — угрюмо проговорил волшебник. — С кем поведёшься от того и наберёшься, а ты — самый хороший человек, кого я знаю. — Вот уж кто-кто — а я, — Агата подняла перед собой помпон белой георгины, — самый пустой человек на свете. Приятный фасад, а внутри — ничего кроме тумана. Просто большое белое облако. Агата приставила георгину к букету и замерла спиной к волшебнику возле следующего куста. Через сад промчался лёгкий прохладный ветерок, прозвенев палыми листьями, а солнце, тем временем, уже потонуло в вишнях у западной стены. Грегор снял пальто и накинул его на плечи Агаты. — Я люблю облака, — сказал он.