The Smiths — Asleep
— У тебя есть все шансы стать красавицей, Орихиме, — мать отражалась в зеркале до губ. Красная помада, красный халат. Улыбка. — Тогда мы будем жить в другом месте? — я посмотрела на журавля на кимоно — вышит золотой нитью, на фоне облака и жёлтое солнце. Не хочу смотреть в зеркало, потому что уже напоминаю мать — пока без красных ногтей и вселенской усталости. Пока слишком маленькая, десять лет. Я совсем ее не люблю. Как и она меня. Мать засмеялась с хрипотцой. — Все может быть. Я неловко потопталась на месте. Арранкар что-то быстро говорил мне, жестикулируя, а я тупо кивала. Соглашаться быть лекарем здесь не стоило, ох как не стоило. Но я буду в курсе последних событий и, может быть…смогу убить кого-нибудь из Эспады? Какая же я глупая. О таком можно лишь мечтать. Наконец мне настолько надоел вид пола, что я подняла взгляд на столпотворение Эспады. Я недолго отвлекалась, потому что разбрелились по местам. Я выхватила взглядом одного из них — высокого, широкоплечего, с злобной угрюмостью на лице. Кучики говорила, кто это. Гриммджоу Джаггерджак. Я видела его во второй или в третий раз в жизни, но уже запомнила. Так то это было несложно — светло-голубые волосы в небрежной причёске, осколок на правой щеке, салатовые стрелки. Оскал. И расстегнута куртка лишь для того, чтобы показать отличный торс, ведь Пустые не боятся жары. Часто ли я так задумывалась, смотря в одну точку? Бывало. Наверняка поэтому меня считают странноватой и недалёкой. Даже спорить не хочется — мало есть достижений, которыми я могу гордиться. Прилично учусь? Так это лишь потому, что иначе мне не будут оплачивать жилье. Успехи в каратэ? Тацуки много времени посвятила мне. Умею лечить? Так это внутреннее, я многого не сделала, чтобы развить… Не завистливая? О, насколько окружающие ошибаются… — Никто не посмеет тронуть тебя, Иноуэ Орихиме, — какой бы омерзительной мне не показалась рука господина Айзена на плече, я изобразила милую улыбку. — Конечно, я же под вашей защитой. Взгляд мне не понравился ещё больше, чем прикосновение — карие глаза блеснули маслянистостью, которую я не раз замечала у мужчин, стоило им опустить взгляд ниже моего лица. Приятного мало, но взгляд я выдержала. Не хватало ещё и покраснеть от стыда. — Верно…***
Поначалу было несложно. Лекари, не особо мне доверяя, поручали только повязки менять или лечить ссадины. Да и посещали медпункт неохотно. Может, меня боялись? Или все были такими же самодовольными, как Эспада? У меня даже находилось время, чтобы подслушать разговор или посидеть у окна. В случае первого занятия было непросто, однако интересно — лекари общались стуками. Часто по каким-то костяным частям на своих телах, а иногда стуком по стене. Длинные, короткие, тихие, громкие — своя система точно существовала. Правда, вникнула я не сильно. Поэтому лишь предполагала, что короткие звуки — это обозначения маленьких вещей. Когда я попробовала исполнить, скорее, повторить за весёлым лекарем, который стучал оживлённо и время от времени смеялся, на меня взглянули как на идиотку. Пришлось переключиться на вид из окна. Ветер ласково ерошил волосы и щекотал щеки. Впрочем, это единственный приятный аспект — белая пустыня под желтым холодным солнцем меня не привлекала вообще. Пару раз я видела тренирующихся арранкаров. Что, не хотят далеко до башни медпункта ходить? Разумно. А я могу похвастаться тем, что как-то видела госпожу Халлибел. Постепенно я завоевала доверие и мне дали вылечить руку уже фрассиона, подчинённого Эспады. Я хорошо запомнила местную иерархию не только потому, что она была проста донельзя и напоминала готейскую, но ещё и потому, что слушала внимательно. Кажется, так шпионы и работают. Зачем я пыталась найти оправдание своему побегу? Видимо, это свойство человеческой психики — нет, виноват не я, а обстоятельства. Кто угодно, а не я. Друзья вынудили меня своим отношением, вынудили тем, что стали моими друзьями… Я гнала такие мысли, ведь только вера в крепкую дружбу позволяла мне держаться от слез. Атмосфера Уэко Мундо заключила в железные тиски мою душу. Я единственная живая в целом мире. С этой мыслью я просыпалась по ночам, хваталась за середину груди, уверенная, что нащупаю цепь судьбы. Не найдя, ещё долго не могла уснуть. Поначалу было так просто, что сразу стало ясно, как непросто будет дальше. Так и произошло, писаные истины не обмануть. Случилось что-то страшное. Хоть лекари больше не стеснялись и говорили на японском, но таком архаичном, что я понимала лишь часть слов. Поэтому пришлось подружиться с молодым арранкаром-девушкой, Лоли. Кажется, она прислуживала господину Айзену и была приставлена следить за мной. Так я и узнала о восстании в Лесу Меносов. Когда я поймала слово «синигами» то встрепенулась, но виду не подала. Меня охватил почти блаженный трепет и тем ужаснее было разобрать, что это какие-то местные синигами. Чтобы не показать разочарования, я дежурно понадеялась вслух, что обе стороны решат все мирным путём. Лоли взглянула на меня как на полоумную. Что же, я привыкла. Но никогда не понимала, почему на меня так смотрят, просто принимала как должное. Рыжие волосы виной? Вереница раненых, иногда сложенная по двое в одну койку, заставила задуматься о рассудке. Я лечила на грани сил. Мне кажется, некоторые лекари даже злорадствовали, ну хоть вслух не говорили. Я лечила. Насмотрелась. Наконец выкинула из головы мечту детства — стать врачом… Я не хочу лечить людей, чья регенерация куда слабее. Я не вынесу, если кто-то умрет по моей вине. Я и представлять не захотела, что буду ощущать в тот момент.***
Дни шли, а ситуация не менялась. Если бы не доброта нескольких лекарей, я могла попробовать попросить господина Айзена дать мне отдых. Но я послушалась совета господина Гина, хотя его хитрый прищур мне доверия не внушил. — Держись, Иноуэ Орихиме. Сколько сможешь. Соске нравится твоя внутренняя сила, а как ты могла понять, от его симпатий зависит немало. Что же, я держалась. Хотя тычок от господина Гриммджоу снесла еле-еле. Я столкнулась с ним в коридоре. Он выходил из медпункта, а я шла туда. Само его реяцу, ярость и тоска, заставило меня отшатнуться. Сцены прямиком из романтический историй, когда девушка врезается в парня со всей дури, не будет, ха-ха. Я держусь, правда, хоть и шутки у меня дурацкие. — Не успел привыкнуть к новым фрассионам, так и они подохли, — пробормотал он. Честно сказать, я бы и умирать не хотела, будь я под его начальством. Из-под земли достанет ведь. И ещё раз убьет. Он рявкнул. — Что встала? Уйди с дороги! — Д-да, конечно, — держаться, когда весь твой вид, голос и повадки создают образ серой мышки, просто. И безопасно. Господин Гриммджоу сделал несколько шагов, но вдруг бросил. — Иди и полюбуйся, что сделали твои красавцы синигами. Я быстро отвернулась, чтобы не встретиться с почти неоновыми голубыми глазами. Я слишком четко помню пробитый насквозь живот Рукии, ее кровь на моих руках, испуганные большие глаза Куросаки, чёрное бездумие в голове… Я вошла в медпункт как сомнамбула. Аура господина Гриммджоу словно схватила за шкирку и бросила в те ночи, когда я внезапно просыпалась. Жуткое одиночество, страшный сон наяву. Поэтому, заметив пепел на постели, я спросила тупо, механически. — Что это? — Арранкар. — Разве? — Вернее, то, что от него осталось. Я отшатнулась, осознав. Закрыла руками рот. В некотором смысле смерть Пустого проще человеческой — нет трупа, соответствующего запаха и прочего. Лишь серый пепел, который так просто развеять по ветру. Чтобы говорить было проще, я убрала руки от лица, но голос почему-то стал придушенным, словно я до сих пор руки держала. — И…и что вы с ним сделаете? — Ясное дело, уберем. — Как? Куда? — Как-как, развеем. Нет, для смерти все равны. Только тут пепел, а людей — в черный мешок. Я вспомнила что-то далёкое, старательно спрятанное подсознанием. Но почему-то оно решило показать мне эту картинку именно сейчас, словно насмехаясь — вот, гляди, любуйся. Тело Соры в черном пакете. Для смерти все равны. Пепел развеят, тело положат в гроб, на манер европейцев. Опустят в яму, сверху поставят небольшой памятник. Протянется ряд мертвецов, которых кто-то любил и ненавидел, которые сами кого-то любили и ненавидели. Со стороны так просто. Пока не осознаешь, что и сам замешан и твои родные тоже. Рассудку трудно принять эту мысль также, как и мысль о том, что Вселенная бесконечна. Поэтому детям долго не рассказывают о смерти, чаще полагаясь на случай. Ребенок сам увидит, сам поймет, ведь это несложно. А иначе как? Я не знаю. Не знаю и то, почему не дам спасительным слезам размыть взгляд. Держусь. Только ради кого?