Я остаюсь

Где Фантом? — Я тебя люблю

      Странная картина: в проходе медпункта замер господин Гриммджоу. Может, я задремала на посту? Или все Уэко-Мундо мне в принципе снится?       Я как-то тупо рассматривала господина, хотя рассматривать было нечего — кровь на крови. Очень яркая на белой одежде Эспады…       С места я не согласилась бы сдвинуться и под дулом пистолета. Почему? Потому что такой арранкар, как господин Гриммджоу, не может прийти в своей крови. Только в чужой. Я хотела отогнать ещё одну мысль — я не хочу его лечить. Совсем. Мое мнение не учитывается, это понятно. И вообще, разве не хуже, если бы захотела? Мысли проносились быстро, а взгляд господина обещал мне что-то похуже пули, если я не подойду.       Словно ждал приглашения.       То есть ночью, пока я дежурю, он смог себе позволить прийти, а вот переступить порог…       Он тяжело прислонился к косяку, поморщился и выдохнул сквозь сжатые зубы. Мне стало не до иронии и не до своих желаний-нежеланий.        — Резче, целительница херова! — кое-как различила я, когда наконец подошла. Почему вид крови так взбудоражил меня? Не в первой ведь. Или это кровь господина? Возникает новый вопрос, который обдумывать не хочется.       — Обопритесь на меня. Сможете?       — Да.       Стоило ли спрашивать, если вблизи я увидела, что рана идёт от груди до бедра? Надеюсь, органы не задело. Но какие органы у арранкаров? Они питаются душами, я видела…       Наверное, обо мне можно подумать, что я набралась высокомерия, овладев ле́карством, тем более, таким сильным. Тем более, я видела превосходящих арранкаров в затруднительном положении изо дня в день. Нет. Права на высокомерие никто не имеет, как я думаю. Всегда будет кто-то успешнее тебя.       Когда места в голове становилось совсем мало из-за таких мыслей, я предпочитала уходить в учебу. Они были чересчур однообразны, хоть и создавали видимость трезвости ума. Работа тоже помогала, вот я и ушла в нее.       Я помогла ему дойти и сесть на кушетку. Блеск разума в потемневших голубых глаза чуть успокоил.       Теперь помощь потребовалась с раздеванием. Я, предвидев шуточки, пробурчала.       — Я уже лечила прежде, не думайте, что сможете смутить.       Последнего, кого я ожидала увидеть в пункте помощи, так это господина Гриммджоу. После того случая я не видела его, хм… дайте подумать… С неделю. Но одного взгляда было достаточно, чтобы я поняла: лучше бы и дальше не встречалась. Мне и без вида холодных голубых глаз неплохо. И небольшой зрачок пугает — гости матери так выглядели после принятия морфия. Или господин заядлый курильщик? Арранкары умеют чувствовать удовольствие? Умеют чувствовать вообще?       Аккуратно сняли рубаху, ослабили пояс. На этом господин Гриммджоу дёрнул плечом и отодвинул мои руки. Много лишних движений для того, чья одежда покрыта кровью не как вторым слоем, но…изрядно.       — И не хотел. К таким как ты, невинным овечкам, лезть — себя не любить, — вдруг сказал он, восстановив диалог. А голос был ещё более хриплым, чем обычно.       Впрочем, какое-такое «обычно»? Вижу господина в третий раз… Я так задумалась об этом, что не сразу поняла смысл слов. А как смогла, так дернула щекой будто после пощечины. Смолчала. Наверное, это такой комплимент. Слабая, безвольная овца. Заслужила одним нахождением здесь.       Ещё одно его лишнее движение — на этот раз языком, в общем. Зачем говорит, так ведь больнее! И как он вообще может в такой момент говорить? Или считает себя неуязвимым? Это глупо не только потому, что сам видит рану, но и потому, что чувствовалось колебание реяцу из стороны в сторону. И все же я невольно восхитилась степенью самодовольства.       И поморщилась.       Но когда одежда была снята, я забыла обо всех моих претензиях. Дыхание перехватило. Никого восхищения перед торсом я не смогла бы испытать, напомню.       Я повидала ран — Куросаки чего стоил. Однако из раза в раз поражаюсь — эти сражения зачастую оставляют покалеченными обоих.       Одна сторона нападает, другая защищается, это понятно. Но рассуждать, пока рядом сильные друзья, это запросто. А кто есть у подобных господину Гриммджоу арранкаров? Я знаю, что фрассионов он потерял. Новых тоже. Да и есть ли у него время на рассуждения, если чей-то клинок рассек от груди до бедра? Наверное, делить на чёрное и белое в такие моменты полезно.       Одежда синигами и Эспады даже намекает как-то…       — Кто вас так? — ошарашенно спросила я. Зачем мне конкретное имя? Наверное, я хочу узнать хоть что-нибудь о друзьях. Или это кто-то из Эспады? Скорее всего. Я молодец, забыла, что они скреплены лишь стремлением к силе и ненавистью.       Это сильная связь, но даже с виду похожие полу сумасшедшие господин Ннойтра и господин Гриммджоу часто сходятся в сражении. Так рассказывала Лоли.       — Угадай, — фыркнул он, неприязненно морщась.       — Я тут что, ради твоих расспросов сижу? Лечи давай! — взорвался господин Гриммджоу скорее, чем я бы мысленно посчитала до трёх. Стало страшно — голубые глаза засверкали огнями.       Сглотнув, я опустила взгляд и развернула купол. Услышала краем уха прерывистый вдох. Удивительно все же, что господин Гриммджоу пришел сюда. Регенерация не справится? Спустя секунду я поняла, что да, не справится.       Энергия Куросаки… Это он так…       Я сжалась. И мысли пошли по второму кругу. Видимо, атмосфера Уэко-Мундо располагает.       Зачем воевать? Зачем делить мир на чёрное и белое? Кому от этого лучше? Я знала, знала доподлинно, что если спрошу вслух, меня сочтут глупой. Но что-то не даёт мне покоя.       Мне его не даёт мысль, что вопросы скорее не глупые, а неудобные.        Мне захотелось свернуться в комок и исчезнуть. Почему я не могу занять одну из сторон? Потому что видела, что Сора, явившись Пустым, смог перебороть себя? Потому что видела, что Смерть для всех едина?       Потому что Куросаки был то своим, то чужим? Как никто я чувствовала, что иногда Куросаки становится Пустым. Ненадолго, но все же. Наверное, его грызет совесть и вопрос: почему он такой? За что?       Мы так похожи. Куросаки, знал бы ты, что я…       Через пару минут господин, заметив мою задумчивость, словно немного смягчившись, спросил.       — И долго тебе возиться, девчонка?       — Я постараюсь быстрее, — создавая видимость ускорения, я поводила руками над куполом. И только я знала, что это бесполезно.       Наконец, решившись поднять взгляд, я увидела, что господин Гриммджоу медленно прикрыл глаза. По щекам, точнее, левой щеке, не скрытой осколком, прошлась дрожь.       Он нахмурился ещё глубже и тихо выдохнул через нос. Несколько минут я как-то тупо рассматривала лицо и наконец нашла, наколько своеобразна внешность господина.       Очень тонкие, даже короткие, чуть шире к началу брови, светло-голубые прядки спускаются на высокий лоб. Морщины у переносицы из-за угрюмости. Миндалевидные глаза, правда, немного запавшие, с салатовыми стрелками. Острый, слегка крупный нос, тонкая, капризная линия губ. Правильная, однако, линия подбородка, и, наконец, осколок челюсти на правой щеке.       Прямое свидетельство, что мне нужно быть осторожнее. Пускай господин Айзен сказал, что арранкары не причинят вреда, я не должна и мысли допускать, что…       — Я больно кусаюсь.       — Простите?       — Кусаюсь больно, — он показал клык, приподняв верхнюю губу.       Оскалился.       Приоткрыл глаз.       — Хорош пялиться.       — Я-я смотрела, как вы реагируете на лечение!       — Хоть трогать не стала, и на том спасибо, — сарказма в голосе было больше, чем благодарности где-то на 100 к 0. Ну да, ну да. «Спасибо» для господина, как я думаю, равносильно моему признанию Куросаки. То есть совершенно, абсолютно нереально.       Он взглянул на рану так пофигистично, словно та была не его.       — И чем ты полезней лекарей-арранкаров? — тяжёлый взгляд, которым он одарил, не придал мне уверенности. Хотя в нем читался некоторый интерес. А возмутилась я скорее для проформы, честно сказать.       — Они лечат, а я откатываю, словно этого и не было.       — Бля, просто назвала другими словами, вот так новость, — видимо, интерес мне привидился, раз он зевнул, не прикрыв ладонью рот. Но что меня поразило (ведь с первой встречи с господином было ясно, что с манерами у него беда), так это то, что осколок раздвигается, стоит достаточно открыть рот.        Впрочем, я должна была обратить внимание, что выругался господин при мне всего единожды, несмотря на пугающую рану. Распекал своих фрассионов он куда хлеще! Я вдруг приподняла уголки губ и тут же прикрыла запястьем. Вроде почти привыкла не демонстрировать эмоций, да вот, срываюсь иногда.       Господин Гриммджоу строгий до озлобленности. Честно, я ему и отвечать не хотела, да с языка слетело.       — Я бы не стала вам врать.       — Почему? — в его глазах вспыхнул интерес. Кажется, настоящий.       — М-мне думается, это…небезопасно.       Уголок его губ дернулся. Он прищурился.       Наверное, я польстила его самолюбию. Оно преобладало над всеми остальными качествами, насколько я могла судить. И дар, и проклятье.       — Наконец-то хоть кто-то понял. Всё, — он повел плечами, а я, испугавшись, свернула купол.       — Вы куда?!       — Отдыхай, — он осклабился, потянулся за курткой, но тут же махнул рукой, поднялся во весь свой немалый рост.       — Одеваться будете? — я на всякий отвела взгляд.       — Ну типа. Есть возражения? — в голосе прочлась усмешка. Проверять я не стала.       — Я так и подумал, — усмешка стала яснее, но будто изменился оттенок. Чуть дружелюбнее.        Я, поражённая, подняла взор. Увидела, что господин уже затянул пояс. Стоило сказать, что и тот в крови, но я стушевалась. Он уже заметил, как я рассматривала… И поиздеваться успел!       — Скажешь кому-то из своих, чтобы в стирку отправили, — не спросил, а приказал он.       — Постойте, ведь останется шрам! — эти мужчины хуже детей! Это что, из их игр, которые девушкам не ясны?       Теперь и я поднялась, правда, едва достала до плеча.       Может, поэтому его взгляд был такими уничижительным?       — Оставлю в напоминание. Успокоилась? — и вновь прищурился, но теперь слегка зло. Допустим, не слегка.       Господин был на грани, и это колебание испугало меня больше, чем чистая злость. Или я себе придумываю? И он совсем не такой странный и страшный?       — Да, — я неожиданно ответила ему в тон, щурясь. Довел, что ли. Каждый день лечу арранкаров то от простуды, то от сражений друг с другом! Надоели! Никто и спасибо не скажет, а те, кто из Эспады, ещё и высокомерно посмотрят!       И я не заметила, что на свой мысленный вопрос ответила вслух.       Знак?       — Хорош дуться, это Айзен тебя сюда отправил, а не я, — почти миролюбиво произнес господин и вдруг улыбнулся только глазами. Я замерла — такими они показались мне красивыми, эти глаза. Нет, выражение сделало их такими.       Словно небо прояснилось после грозы, ясные, чистые глаза. Смотрел ли господин ещё на кого-то так же?       Не знаю. Не хочу знать. А если и смотрел, то какое мне дело? Мне кажется, господин Гриммджоу совсем не такой человек. Ой, Пустой.       Слишком много мыслей! Я, шокированная, следующие слова расслышала как сквозь воду.       — Я дал на себя полураздетого, почти спящего и раненого посмотреть. Хватит с тебя, — теперь он посмотрел слегка озорно, весело.       Я моргнула, а господина в комнате уже не было.       Я знала, что это сонидо, техника очень быстрого перемещения. Но из раза в раз удивляюсь как в первый! Дура!       Сердце забилось словно в горле.