История одних бедствий

Каждый хоть раз ловил себя на мысли: отчего безумная колесница жизни так стремглав мчится сквозь время? Казалось бы, еще недавно мама кормила меня с маленькой пластиковой ложки невкусной кашей, а сейчас я самостоятельно выбираю жизненный путь. А иногда так хочется вернуться назад в те, пропитанные теплом и летним солнцем дни, что всё тело ноет и ломится. Но, к сожалению, единственной существующей машиной времени является лишь наша память, которая имеет свои недочеты. Мы не бережем трепетных моментов, принимая их как должное, а затем забываем, выкидываем из головы, решив, что их место займёт очередная теорема или школьный стих. И тогда порталы в детство открывают старые фотографии и видео: первое появление, шаги, выступление со стишком на коленях у Санты Клауса, день рождение с изображением любимой группы на торте и выпускной в старшей школе. — Бред, — проговаривает девушка, комкая очередной лист бумаги. Седьмое начало сочинения уже летит в мусор, отчего саму писательницу берет злость. — Это ведь приветствие первокурсников, а не похорон, к чему философствовать. — Ну, это смотря с какой стороны посмотреть, — замечает соседка, что спокойно лежит на кровати, доедая яблоко. — Я вот на своем приветствии похоронила свои мечты о каком-либо романе. Почему-то в народе ходят слухи об интеллигентных красавцах университета, а на деле получаются такие как Жан. Все хорошие ожидания разбились о твёрдую скалу реальности. Шатенка привстала на колени и ударила кулаком в грудь, изображая самоубийство кинжалом. Драматично упав на мягкий матрац, что подхватил её тонкое тело, она залилась смехом. Но когда заразительность её усмешки не подействовала, и Саша не услышала голоса подруги, то пришлось поднять голову с кровати и посмотреть на девушку, которая уже впала в глубокую фрустрацию. Рэй, поджавшая к груди колени, излучала удручающую ауру, исходившую от неё липкими щупальцами. Они клеились ко всему пространству, и особенно жалко было еду, которая покоилась на тумбочке возле соседки. Браус боялась, что после вкушения пропитанных такой аурой плодов она и сама может поддаться ужасной меланхолии и самобичеванию. В голове вновь пронеслась мысль, что возникала последние два часа: «Зачем мне понадобилось приехать за неделю до начала учебы?». И словно ответ на её вопрос, раздался стук в дверь, что и вывел двух девушек из мыслей. Не дождавшись приглашения, гость открыл дверь, отчего было ясно, что стук всего лишь никого не обязующая формальность и что если кто-то не готов до появления друга, то это уже проблема самого жителя комнаты. Поначалу это изводило всех трёх владелец комнаты, но спустя семестр совместного проживания, они приноровились. Быстрый и интенсивный стук означал прибытие экспрессивного оптимиста Конни Спрингера, которому пришлось так же привыкать к девичьим правилам. «Образуйся, повзрослей и выучи простые правила этикета!», — проносился голос взбушевавшейся Микасы, которую в очередной раз достал неожиданный приход короткостриженого. У неё тогда выдался не самый удачный день, но благодаря этому, азиатка смогла выразить немую мольбу, что мучила их троицу; сама Саша не хотела задеть нового друга, которым обзавелась в первый же день учебы в университете, а Рэй представляла собой всеуниверситетское дружелюбие 3-его курса и студсовета, поэтому держалась изо всех сил, чтобы не напугать первогодку. Её беспокоили ненужные слухи о злых членах студсовета, которые могли плохо повлиять на имидж факультета, поэтому она пыталась всегда придерживаться роли «идеального студента». — Говорят, что где-то в вашем крыле взорвалась бомба класса Р. Г. О. К., будьте бдительны, сначала эвакуируем детей и беременных женщин, — шутит Конни, спустя несколько секунд нахождения в комнате. Давление и апатия, которая исходила от девушки слева ощущалась хуже любой радиации, а сияющее спасение в карих глазах подруги справа требовало незамедлительных действий с его стороны. Его сердцеобразное лицо тут уже украсила широкая улыбка гордости за шутку, которую никто, кроме самого парня, не понял. — Чего? — переспрашивает Рэй, поворачиваясь на крутящемся стуле уже к Конни, который довольно закинул чипсу в рот, словно похвалил себя за столь остроумную шутку. Прожевывая чипсу, которую Саша провела со скорбным взглядом в последний путь, он указывает на сидящую перед ним девушку. — Ну, типа, бомба - это ты. Не то чтобы ты бомбическая… То есть, ты да… Но не убийственная… А-а-а-, жесть… — Спрингер быстро жестикулирует руками, пытаясь оправдаться и наконец-то выразить свою мысль, отчего на лице О’Коннор проскальзывает тень улыбки. Её забавляла милость Конни, который всеми силами пытался выкрутиться из неловкой ситуации, при этом еще глубже закапывал себя. Возможно, для тех, кто мало знал этого парня, он мог показаться глуповатым и резким, но для друзей, коими они уже стали, Конни всегда был безобидным кроликом, чьи шутки не носили ранящего характера. Хотя его безобидность была палкой двух концов: он никогда не намеривался обидеть и задеть кого-то специально, но всегда превращался в настоящего агрессора, когда дело доходило до его близких друзей и сохранения их чести. — Хэй, успокойся, а то ты сейчас взорвешься, — проговаривает девушка, кидая ему в рот очередную сырную чипсу, словно антидот. — Эвакуируй кого положено, пока хуже не стало. Рэй опять поворачивается назад к столу, беря новый лист бумаги для написания приветствия первокурсникам, а Конни встречается с гневной стрелой взгляда Саши, что проноситься сквозь него и врезается в пачку чипсов, которую он уже по-собственнически держал в левой руке. Браус не была жадной, но не сильно жаловала, когда кто-то без спросу брал её еду. Жизнь с дефицитом пищи в родном городке породила не слишком здоровую любовь к еде и вечный страх нехватки продовольства, отчего теперь страдали знакомые девушки. Микаса, которой досталась роль самой педантичной и чистоплотной хозяйки комнаты, часто жаловалась на кучу открытых упаковок и крошек, что незаконно прописались в их комнате. Темноволосая также не хотела и лишних проблем с управляющими из-за разного рода живности, что могла завестись по вине подруги. Хоть у самой Аккерман жучки и мыши страха не вызывали, но иметь дело с каждым жильцом кампуса не хотелось. — Так в чём проблема? Возьми прошлое приветствие, его всё равно никто не слушает, — вырвалось с тонких солёных губ Конни. Эти слова сразу же поглотила ужасная тишина, которая заглушила звук чваканья и хруста чипсов. Осознавая свою ошибку, Спрингер схватил Сашу под руку и поклонившись в извинении, быстро ретировался. Любая тема, что хоть как-то соприкасалась с темой студсовета резко пресекалась девушкой. Будучи одной из управляющих шестеренок большого организма, Рэй подходила к выполнению обязанностей очень придирчиво и ответственно. Возможно не всегда с большим энтузиазмом и желанием, но вся работа выполнялась в четкие сроки и с высшим качеством, отчего её так ценили. Поэтому главным заданием О’Коннор на предстоящем посвящении было составить вступительное слово студсовета о том, как всем первогодкам повезло присоединиться к их дружной и большой семье и что их ждет незабываемые четыре года обучения в одном из лучших университетов, с ноткой оригинальности и креатива. Человек, который всегда занимался чем-то подобным, окончил заведение два года назад и, поскольку никто не хотел этим заниматься, то все обязанности спихнули на несмышлёную первокурсницу, что пыталась показать себя с лучшей стороны. Хотела — показывай. — Рэй сегодня как всегда? — встречает на улице двоих друзей Эрен, когда замечает их опять дерущимися из-за пустяка. Небольшая компания уже ожидала на последних студентов, которые съезжались к началу нового семестра, возле женского общежития. Жан, как всегда, пытался охмурить младшекурсниц, но пока получалось только запугать, Армин смотрел в телефон, освещая своё лицо ярким дисплеем, а Микаса пряталась в шарф от назойливого летне-осеннего ветерка. На удивление почти все смогли собраться вместе, хотя из-за конца каникул они редко видятся, ведь каждый вязнет в своей личной рутине. Второкурсники Конни и Саша лишь вкушают прелести учебы в университете, постоянно отрываясь и внося хоть какое-то веселье в жизнь без пяти минут выпускников, что не отставали от удрученности Рэй О`Коннор. Армин Арлерт так же часто пропадал в тихих местах, чтобы отвлечься от гула университета и побыть наедине, любимым местом была библиотека, что потеряла былую популярность, хоть и продолжает быть одной из достопримечательностей учебного заведения. Широкие огромные книжные полки, подпирающее высокие потолки с реконструированными рисунками эпохи Ренессанса и винтажными люстрами, которые уже несколько десятилетий зажигались не свечами, а электрическими лампочками, были под завяз заставлены различного рода литературой. Книжки в несколько экземпляров разных изданий и стадиями сотворения, оригиналы и копии, покоились на массивном дубе, что уже несколько веков прятал тайны не самых скромных студентов, библиотекарей и преподавателей. Армин особенно любил читательский зал, ведь он находился на втором этаже, своеобразной башни корпуса. Огромные панорамные окна, что выходили на личный сад университета и лабиринт кустов привлекали не многих. Читательский зал был заброшен из-за ненадобности в использовании, большинство книг можно было прочитать в электронном варианте, войдя через особенный аккаунт студента, а историческая тематика интерьера всем знатно приелась и потеряла свою популярность после выхода всех частей Гарри Поттера. Еще кое-как первокурсники могли зайти в читательский зал ради приличия, но надолго никто не оставался, поэтому и персонал немного халтурил с уборкой: большинство полок не вытирались как следует, окна мылись изредка и уже не открывали взор на парк. Но Армин был отчаянно влюблен и прикован к этому месту, что-то манило его, вызывало дрожь и тянуло невидимыми нитями. Именно здесь его посещали самые странные мысли и воспоминания, появившееся из другой реальности, и потому, он часто выплескивал все в виде сочинений. Проза не была типична для умного и смышленого Арлерта, который всё же отдавался больше техническим наукам, но помогала справиться с проблемами и периодической грустью. Противоположностью Армину был его близкий друг Эрен Йегер, который никогда не скрывал чувств. Он был резок и импульсивен, что часто воспринималось как агрессия и грубость, хотя сам он таковым не являлся. В больших зеленых глазах горела страсть, а сам Эрен разрывался от приятных излучаемых эмоций. Скорее всего поэтому он выбрал факультет журналистики, ведь коммуникабельностью он отличался от Армина и Микасы, что с детства окружали его. Он легко мог начать с кем-то разговор и поэтому подружился с Рэй быстрее, чем это сделала Микаса, соседка. Они впервые встретились на посвящении, на которое темноволосая опоздала. Рэй никогда не отличалась пунктуальностью, только если дело не касалось домашних заданий и письменных работ, иначе девушка оказывалась во временной петле. Все первокурсники разных факультетов собрались воедино в концерном зале А, где проходили мероприятия университетского масштаба. Ходят слухи, что как только начинается такая деятельность, то конец зала расширяется словно черная дыра, вмещая всё больше и больше прибывших студентов, хотя никто никогда эксперименты с этим не проводил. На приветствии ректора Киса Шадиса, что отличался своей особой любовью к грубым высказываниям и шуткам, двери недалеко от Эрена скрипнули, заставляя отвлечься от речи головы университета. Под взором Йегера оказалась согнутая девушка, которая пригибаясь, чтобы никому не помешать, искала глазами место. Неловко поморщившись от неожиданной встречи взглядами, Рэй отвлеклась на грубоватый голос. — Юная леди, садитесь, пожалуйста, здесь, — заметил парень со старшего курса, который был приставлен как куратор, в случае если кто-то потеряется. Рэй мельком поблагодарила плечистого блондина, обтянутого костюмом с эмблемой университета и именем «Райнер Браун», которые в согнутом положении девушки были чуть выше её глаз. Неловко присев рядом с Эреном, темноволосая заёрзала. — Эрен Йегер, факультет журналистики, — протянул зеленоглазый парень, уделяя девушке больший интерес нежели ректору Шадису, что в очередной раз пустил шуточку о ненадобности других университетов в стране. Парень рассматривал озадаченный и смущенный профиль соседки по ряду. — Рэйна Грейс О’Коннор, — нагибаясь к уху, тихо прошептала девушка, словно боялась, что их могут отругать за разговоры. От Эрена пахло лесом и мятой, что казалось даже отдавала холодом от его горячего тела. Рэй не смогла не заметить обаятельность парня. Отросшие каштановые волосы, что за три года превращаются в небольшой пучок внизу головы, широкие густые брови, что оттеняли яркие зеленые глаза и чарующая улыбка. Одет он был скорее как официант, нежели студент: завязанная черная бабочка намекала на принадлежность к сфере обслуживания, отчего девушке захотелось ударить себя. Нельзя сразу же думать о людях настолько стереотипно. — Факультет психологии. — Вот черт, — ругнулся про себя парень. Он не возлагал великих надежд на учебу вместе, ведь в университете было множество факультетов и вероятность, что сидящая рядом Рэйна окажется однокурсницей, была ничтожно мала, но всё же не равна нулю. Почему-то именно в тот момент, когда она произнесла «факультет психологии», в нем проснулось желание познакомиться с ней лучше, стать друзьями. — Слушай, не хочешь присоединиться к нам с друзьями на посвящении от студсовета? Его предложение звучало совершенно безобидно, отчего Рэйна сразу же согласилась, начав корить себя позже. Кто же соглашается идти выпивать в компании друзей первого встречного, но мысль, что на большом посвящении будет много людей, немного облегчила её. С правой стороны Эрена послышалось недовольное укоризненное шипение, отчего тот сразу же замолчал. Рэйна тоже нагнула голову, словно провинившийся щенок перед хозяином. Она не хотела доставлять проблем Эрену и себе в первый же день знакомства, поэтому разговор они продолжили лишь выйдя из кампуса. Таким способом жизнь познакомила её с будущей соседкой Микасой Аккерман, что внимательно вникала и впитывала каждое слово ректора и лучших студентов университета, доносящиеся со сцены. А сейчас она сидела за столом и пыталась придумать такую же впечатляющую речь, чтобы не впасть лицом в грязь на предстоящей церемонии. Слова совершенно не лезли в голову, а былое умение писать сочинения Рэй потеряла после уроков литературы в старшей школе. После удачной сдачи экзаменов судьба больше не подносила сюрпризов в виде сочинений. Будущие психологи не баловались прозой и эссе, что не могло не радовать. Решив, что сидя над белым листом бумаги ей ничего не явится, девушка взглянула на часы. 22:57. О’Коннор еще раз рассмотрела вариант присоединиться к друзьям, но в 23:15, окончательно отбросила подобную идею, решив, что сейчас она будет лишь обузой. Поэтому разблокировав ноутбук, что успел отключиться за это время, она открыла семь новых вкладок, вмещающих семь разных приветствий различных университетов мира. Рэй быстро пробежалась глазами по буквам, что почти плыли на мониторе, наконец-то поняла, что вдохновение сегодня её не посетит и с полной тревогой отправилась в душ. Похоронив свою репутацию раньше времени под струей горячей воды вперемешку с гелем для душа, девушка вернулась в кровать. *** — Чёрт возьми, какие еще шарики? — кричала Рэй в трубку телефона, затыкая левое ухо пальцем свободной руки. Злость закипала в жилах быстрее утреннего чайника, отзываясь розовым оттенком щек на лице. Вокруг всего университета уже ходили первогодки, осматривающие кампусы, сад, кофейню и памятники. Стоящий вокруг шум то ли от восторга, то ли от дискуссий студентов перекрывал голос Конни, отчего девушка могла расслышать лишь отрывки фраз. Короткостриженый оправдывался и многочисленно извинялся, но вывод был один: ей нужно было принести еще несколько десятков шариков из кабинета в центральный зал А. Вздохнув и сверив часы, Рэй направилась в сторону кабинета студсовета. Церемония начиналась через час, а значит у неё еще было время доделать пару украшений. Чертыхаясь и проклиная всё на чем держится гнусный мир, О’Коннор завернула за угол, где уже видела двери кабинета. Сейчас комната выглядела намного уютнее, нежели в первые дни. — Прискорбно сообщать это, мисс О’Коннор, но из-за усовершенствования нашей преподавательской системы для иностранцев, мы были вынуждены выделить хотя бы 5 различных кабинетов для новых кафедр и под ударом оказалась аудитория студсовета, — проговаривал светловолосый мужчина, провожая временную голову студсовета к будущей личной комнате. Эрвин Смит, не смотря на свой молодой возраст, был высокоуважаемым профессором истории и одним из основных столпов университета по связям со студентами, которые имели влияние. Одной из них, конечно, была и Рэйна Грейс О’Коннор, что успела прославиться трудолюбием и неисчерпаемым источником знаний со времен первого курса. Посему профессору Смиту было поручено простую задачу: сообщить о переезде и, непосредственно, показать место жительства. Подойдя к небольшой двери, что скрылась прямо за углом, они остановились. Конечно, расстояние между её основными аудиториями, где проводятся занятия, и кабинетом студсовета было внушающим, но это не сильно пугало юную энтузиастку, что с нетерпением уже ждала открытия «тайной комнаты». Дверь легко поддалась под рукой профессора Смита, открывая взор скорее на склад нежели на нормальную функционирующую комнату. Всё небольшое пространство было битком забито какими-то коробками и ненужными тетрадями, где-то лежали сценические костюмы драмкружка, а в дальнем углу виднелась старая паутина. «Даже пауки сбежали с этой свалки», — подумала про себя Рэй, протягивая ладонь навстречу к Эрвину, чтобы забрать ключ. — Добро пожаловать, мисс О’Коннор. С любым вопросом можете обратиться ко мне, — профессор быстро вложил маленький ключ в открытую ладонь девушки, еще раз окидывая взглядом помещение. На самом деле он не хотел говорить эту фразу, поскольку понимал, что взвалил на хрупкие плечи второкурсницы почти что непосильную ношу в виде реорганизации целой комнаты. Конечно ничем больше чем поддержкой и каким-то простым советом он вряд ли мог помочь, но каким было удивление, когда за две недели студентка ни разу не зашла в его личный кабинет с вопросом, который бы затрагивал студсовет. Профессор Смит уже было начал подозревать, что его неаккуратно брошенные слова могли ранить девушку, что возлагала большие надежды, но спустя еще две недели Рэй торжественно заявилась в кабинета Эрвина, уведомляя, что кабинет студсовета уже функционирует как следует и все члены очень рады приветствовать кого-либо внутри. Теперь это была не обычная коморка с кучей ненужных вещей и мусора, которые копились на протяжение нескольких лет, а самая настоящая обитель уюта: небольшой диван с двумя удобными полукреслами-полустуьями стояли в центре комнате, окружая кофейный столик с каким-то неизвестным растением в горшке похожим на фикус. Справа было ещё одно рабочее место, над которым висел разноцветный список всевозможных праздников и предшествующих мероприятий. Стол был немного побитым временем, но никто и не собирался расточительно тратить деньги студсовета на покупку новой фешенебельной мебели, поэтому вся фурнитура была взята из ненужных и списанных вещей. На маленьких полочках, что со времен создания университета никто не решался снять покоились суккуленты и различного рода использованные бумаги. Слева стояли книжные стеллажи, что нерационально занимали место, ведь на них лежали лишь какие-то справочники, экскурсионные визитки и папки с протоколами и отчетами студсовета, но из-за перестановки мебели и очищения тусклой комнаты складывалось приятное впечатление. Конечно, кабинет не мог соревноваться в красоте, но зато теперь все имели место, где они могли бы отдохнуть и обсудить все интересующие вопросы. Сегодня же кабинет с почетной надписью «Студенческий совет» снова выглядел как помойка: повсюду на столах стояли различные коробки с мишурой, заказанной специально к первому дню, где-то клубились остатки цветной бумаги, из которой всем дружным коллективом вырезался год вступления, на диване были разбросаны разного рода остатки резины, что ею баловались друзья, бездумно лопая шарики и вдыхая гелий, а возле стеллажей стоял и сам радостно купленный на вырученные деньги баллон с газом. Оставалась всего малость, найти целые шарики и наполнить их, при этом не переусердствовать. Найдя нетронутую упаковку вмещающую 50 штук где-то на дне одной из коробок, Рэй выдохнула с облегчением и приступила к следующему 15-минутному этапу. И вновь, проклиная неумех, что взялись украшать зал О’Коннор была прервана звонком. На дисплее высветилась забавная фотография русого парня, который оттягивал свои волосы, создавая «ушки на голове» и весело улыбаясь. — Твою мать, Жан, что-то ещё? — произнесла слишком высоким голосом темноволосая. Она не любила быть оторванной от важного дела, особенно к которому она только-только приноровилась: качественно, а главное быстро завязывать шарики. Парень на другом конце немного замешкался, понимая, что позвонил не вовремя, но сердитую Микасу, что стояла всего в трех метрах от него он страшился чуточку больше нежели Рэй, поэтому наконец-то выдал: — Тебя просят поторопиться, так как первокурсники уже собираются возле зала, а половина арки еще не укра… Он выпалил всё на одном дыхании, но был прерван рассоединённым гудком. Девушке хватило трёх первых слов, чтобы прийти в бешенство и начать в открытую покрывать весь человеческий род нецензурной бранью. С самого утра день не задался и уже попал в номинацию как «самый ужасный день за новый семестр». А ведь среди студентов ходит поверье: «Как первый семестр встретишь, так его и проведешь». И хоть О’Коннор не верила в косвенные суеверия, но опозориться в последний год учебы не хотела. Поэтому кое-как закончив с остальными шариками, стремглав бросилась в бег на короткую дистанцию с финишем у зала А. Как оказалось с преградами. Разноцветные шарики, которые она держала по обе стороны от себя, закрывали фигуру приближающегося первокурсника, отчего темноволосая всё же задела его. — Изви… — Если не умеешь останавливаться, нечего бегать, — оборвал её резкий ответ, пропитанный холодом и отвращением. По хребту прошлось стадо мурашек от неуважительного отношения первогодки. — Первокурсникам нечего делать на втором этаже, пройдите, пожалуйста, в главный зал А, процессия скоро начнется, — невозмутимо заметила Рэй, всматриваясь в коричневые лакированные туфли собеседника. Она всеми силами пыталась сохранить спокойствие и быть дружелюбной, но обычно высокий голос был до непривычки грубым. Повернув голову на высокого парня, который был в полразвороте чтобы уйти, О’Коннор одарила его снисходительной улыбкой и отправилась дальше. Времени оставалось всё меньше, но, к счастью, встретивший её Жан помог с установкой шариков. — Нужно будет проверить верхние этажи, — заявила Рэйна, подавая руку Кирштейну, вежливо пожавшему руку помощи даме. — По пути сюда я встретила одного первокурсника. Неотёсанный грубиян. — Рэй-Рэй, в следующий раз зови меня, я разберусь, — уверил её друг, провожая до первых рядов, где уже сидели их друзья. Деликатно проигнорировав слова Жана, как и его любимое обращение «Рэй-Рэй», девушка стала дожидаться торжественного приглашения на сцену и окончания всей церемонии. В этом году ректор Кис Шадис был немногословен, казалось, что его этот день так же не радовал, потому он и не одарил всех своими огрубелыми шутками, а прямиком закончив свою речь передал микрофон Армину Арлерту и Рэйне O'Коннор, что также исполнили свой студенческий долг. — После твоих слов я и сам поверил, что мне нравиться здесь учиться, — заметил Жан, широко улыбаясь. Он не относился к числу тех, кому действительно нравилась учеба, скорее природные задатки работали за него. Имея хорошую память, парень почти не готовился к занятиям, и рассказывал то, что услышал раньше или же то, что Рэй нашептывала ему сквозь несколько рядов. Но это было мало заметно сквозь толщь его шарма. Пока одна часть девушек группы была зациклена на молодом профессоре истории Эрвине Смите, вторая засыхала без внимания Жана, словно цветок без воды в жаркую пору. Жан Кирштейн не относился к группе «на любителя» и он это прекрасно понимал. И хоть в коллективе друзей часто проскакивали шутки о его «лошадином» лице, парень легко парировал тем, что все девушки просто хотят на нём прокатиться. Студент был высок и хорошо сложен: мускулистое тело подчеркивало статную фактуру. Лицо выглядело так, словно было очерчено карандашом умелого художника: невысокий ровный лоб, на который нередко спадали волосы, вздёрнутый нос, что вызывал зависть у большинства девушек, цепкие с жестким прищуром светло-карие глаза оттенялись темными бровями, что парень часто сводил к переносице, указывая на своё недовольство. Нередко на покрытом легкой щетиной лице можно было увидеть широкую улыбку от которой сложно отвести взгляд, ведь Жан обладал необыкновенной пленительностью и смехом, разливающимся теплом по телу. А остроумие и загадочность Кирштейна наносило последний удар на хрупкие женские сердца. — Наконец-то можно напиться, — торжественно заявила Рэй, поднимая руки вверх, как только группа вышла за пределы кампуса. Слова были адресованы скорее самой себе, обозначая награду за тяжкие труды на протяжении этой недели. — Слышала, что в центре открылся новый клуб, — проговаривает Саша, закидывая лимонный леденец за щеку. Сегодня девушка распустила обычно собранные в конский хвост волосы, слегка завив на концах, кто-то даже обронил шутку, что она цепляет младшекурсников. После одной из вечеринок, где изрядно подвыпившая Браус призналась, что ей по вкусу парни помладше, ярлык «госпожи» и «мамочки детсада» закрепилось за ней подобно жвачке в волосах. Конечно шутка, которая повторилась дважды, перестает быть смешной, но едкие усмешки сексуального характера всегда витали где-то неподалёку, выжидая подходящего момента. — «Paradiz» кажется. — Как насчет наведаться туда в пятницу? — предложила Микаса, деликатно намекая, что у большинства с завтрашнего дня начинается учеба. Йегер попытался возразить Аккерман, за что был одарен лишь строгим взглядом, от которого прошелся легкий мороз. Вообще с азиаткой редко спорили, но Эрен просто не воспринимал её «сестринской» заботы, которая иногда переходила грань гиперопеки, доводя парня до вспыльчивых выражений. Возможно, он хотел показать свою независимость на фоне студенческой жизни, но все прекрасно понимали, что зеленоглазый вряд ли бы выжил без простых советов и подсказок Микасы, что словно тень всегда была недалеко. Компания сошлась на бутылочке пива, что распила в университетском парке, и разошлись по кампусам с сумерками. Ночной студгородок выглядел воистину неповторимо: аккуратные фонари сверкали в темноте, словно маленькие светлячки и проводили путников в различные стороны. По одной из таких дорожек шел насупленный мужчина в черном деловом костюме. Его тонкие брови были сведены к переносице, а тень, отбрасываемая освещением подчеркивала выделяющееся на светлой коже морщины. Ему было легко за 30, но при хорошем свете мало кто мог догадаться, что Леви Аккерман уже давно не первокурсник. Его выдавал беспристрастный, пропитанный холодом взгляд серых глаз, что прятались в уникальном разрезе прищуренных глаз. Частая бессонница подрисовывала на бархатном холсте лица синие мешки и впалые скулы. Мужчина шел почти бесшумно, даже не пытаясь скрыть своё присутствие. Где-то позади слышались отголоски громкой музыки, а в темных углах парка, через который он проходил, можно было заметить блюющих и предающихся страсти студентов. Отвратительно. Сев в машину, что даже спустя несколько лет покупки пахла кожей и его одеколоном, он наконец-то выдохнул. Тяжелый день в роли профессора еще не начался, но уже ощущалось, что семестр будет нелегким. Привыкшему выражать своё недовольство Леви Аккерману было очень сложно сдерживаться и не посылать всё окружение. Счастливые дети, что шныряли вокруг университета и внутри, то и дело ударяясь или задевая мужчину, вызывали негодование. «Всего один год, — настоятельно напоминал себе брюнет, заводя двигатель автомобиля. — Всего лишь год.»