***
Ты просто не знаешь. Ты не знаешь. Не-зна-ешь. Да, не знает. Хёнджин с Феликсом даже толком не знаком, чёрт бы всё побрал! Просто представлен, как партнёр по съёмкам. Поставлен перед фактом, так сказать. От которого он, когда узнал, чуть ли не визжал как девчонка. Загвоздка в том, что за весь день съёмок они не говорят друг другу ни слова. Феликс, конечно, тот ещё молчун, если можно отделаться кивком головы, то этим и пользуется. Но Хёнджин же может разговорить любого, он же, вроде, душа компании, куда и с кем бы ни пошёл. Он же, вроде… Переоценил он себя, короче! А ещё чувствует себя каждый раз реально малолеткой рядом с этим вот ледяным божеством, которое смотрит нечитаемо своими тёмными глазищами, мажет мимо взглядом и отворачивается, демонстрируя прекрасно-опасный профиль. У Хёнджина за всё это время горло пересыхает и болит от постоянного сглатывания слюны, что наполняет рот, – страсть, как хочется целовать, прикусить и облизать. Серьёзно, настолько упасть в кого-то такого, как Феликс – молчаливого, недоступного, - у него впервые. И они всё ещё толком незнакомы, да. - У меня что-то на лице? Хёнджин улавливает глубокий и басовый голос, но затуманенным мозгом не совсем соображает, потому что пялится исключительно на Феликса. Который тут один, а значит… - П-прости? – Хёнджин, наверное, себя таким дураком никогда в жизни не чувствовал. Даже когда в школе в тесте по алгебре все правильные ответы сместил на один вниз, из-за чего завалил контрольную, и его оставили на летние допы вместо каникул. - У меня что-то на лице? Ты весь день смотришь. Всё-таки Хёнджину кажется, что он о-ту-пел, потому что видит, как двигаются эти сочные намазанные бальзамом губы, и слышит голос, похожий на утробное урчание – низкий, звучный. Сексуальный. Кажется, он умер. Или всё-таки нет? Соберись, тряпка! - Твой голос, он… - ему хочется отвесить себе пощёчину за то, что блеет как нерешительный сопляк. - Не вяжется с внешностью, знаю, - усмехается Феликс. – Ты не первый, кто мне это говорит. - Да нет! – Хёнджин, наконец, отмирает и чувствует злость на тех, кто слишком-много-думает о том, о чём не следует. – Тебе идёт. У тебя классный голос, Феликс! Конечно, божеству божественный голос! Тёмные непроницаемые, как гладь космоса, глаза распахиваются в удивлении. - Эм… Ну… Спасибо, - Феликс смущается и трёт кончик носа, а Хёнджин – вот дурак – безбожно залипает. До тех пор, пока Феликса не зовут. - Кажется, через пару дней мы снова будем работать вместе, - на прощание говорит он. – До встречи, Хёнджин.***
До встречи, Хёнджин. До встречи. Хёнджин. Съёмки для знаменитого бренда проходят практически так же, только говорят они побольше. Ему даже удаётся получить лёгкую улыбку Феликса, как вознаграждение. Настоящую улыбку, а не кривое подобие, которым он «ласкает» своих фанаточек в универе. Они отрабатывают идеально. Настолько, что после выложенного в интернете превью фанаты прозвали их принцем и принцессой. К неудовольствию самого Хёнджина, ибо принцессой оказался он. Потому что, видите ли, «он красивый, конечно, но уж больно смазливый. Ещё и волосы отрастил. И вообще, слишком сладенький для парня». Ну, простите! Хотя Феликс, да, - образец великолепия и какой-то аристократической строгой красоты. Соцсети рвёт от фанатских и хейтерских стычек, универ гудит, и прохода Хёнджину девушки не дают. А Феликс… Феликс всё так же пребывает в своём энергетическом барьере, ловит его измученный взгляд и чуть усмехается. Издевается, что ли? Или чувствует превосходство? Или… То, что Феликс отрывает себя от стены возле аудитории и идёт в их сторону, кажется чем-то нереальным. Иллюзией. Ошибкой системы. - Хёнджин, - произносит он, тут же образуя пузырь тишины вокруг. Девицы, готовые ещё каких-то пять секунд назад разорвать Хёнджина на лоскуточки, замирают с открытыми ртами, глупо смотря на Феликса. А тот не отрывает глаз от него самого и ухмыляется, чуть обнажая белые зубы. Господи, дай ему сил выдержать это! Его собственное имя, произнесённое этими губами и этим голосом, - новый фетиш, на который он дрочит каждый вечер в душе. Нет, ему не стыдно. - Не знаю, в курсе ты или нет, - продолжает измываться этот бог, - но наша совместная работа продолжается. Нам нужно отработать хореографию. Прошу прощения, дамы, но у меня свободны только эти три часа, так что вашего принца я забираю. - Спасибо, - говорит Хёнджин, запирая дверь выделенного для них танцевального зала. - За что? - Что спас. - Я не спасал. У меня правда сегодня есть только три часа свободных, а съёмки уже через неделю. Если честно, понятия не имею, что можно сделать за это время. Я никогда парную хорягу не ставил и не танцевал. Тем более с тем, кого практически не знаю. Феликс проводит ладонью по волосам, зачёсывая их назад. Кажется, он выглядит растерянным. - Ну, не попробуем, не узнаем, верно? – улыбается Хёнджин. – Давай сегодня хотя бы просто посмотрим друг на друга. Мы в одной лодке, так что… Три часа пролетают незаметно, о чём Хёнджин просто смертельно жалеет. Потому что за это время падает в бездну фанатизма по Ли Феликсу ещё глубже. И обзаводится ещё одним фетишем. Феликс пластичен, гибок и грациозен, отлично чувствует музыку и своё тело. И, ох, тело! Хёнджин тяжело дышит и облизывает губы, вспоминая полоску кожи на животе, обнажившуюся, когда Феликс вытирал пот с лица футболкой. - Ты чего тут? – внезапно из мыслей его выдирает голос Ли Минхо – друга на курс выше. - Я не выдержу, - стонет он, пряча пылающее лицо в коленях. – Это какое-то ебаное издевательство! Хёнджин рассказывает, как может и что может, но, кажется, Минхо понимает. - Ты втрескался в Феликса, - констатирует тот. – Не, это, в принципе, неудивительно. Он милаха. - Милаха? Подожди! Ты тоже его знаешь? Откуда?! Старший только пожимает плечами и ссылается на Чана. - Но я с Чаном тоже общаюсь! И ни разу – ни разу! – Феликса не видел! - Общаешься не в то время, может? - ухмыляется Минхо. – Я не знаю, почему вы ни разу не пересеклись, Хёнджин. Феликс довольно часто тусит с нами. Со всей компанией, я имею в виду. Сынмин и Чонин тоже с ним знакомы. Ты как-то один выбиваешься. - Я лох. - Да нет, ты просто занят. Так у вас совместная хоряга? – перескакивает на другую тему старший. – Зачем журналу это? - Будет выпущен промо-ролик, приуроченный к фотосессии. Он так двигается, - снова стонет Хёнджин. – Ты бы видел. - Ну… Я видел. Он приходит сюда танцевать в свободное время, - примирительно поднимает руки Минхо, глядя на вскинувшегося друга. – Я думаю, вы сработаетесь. Со мной же сработался. - Дай посмотреть! Надо ли говорить, что засыпает он только ближе к утру, раз за разом пересматривая видео. Феликс - чёртов идеал с ног до головы! Весь следующий день он обдумывает всё, что видел, но собрать куски пазла – совместную хореографию - воедино не может. Но одна идея у него всё же возникает, её же озвучивает и сам Феликс в университете. - Ничего я не придумал, - говорит он, когда вдвоём они снова закрываются в зале от посторонних глаз. – Но могу предложить один вариант – выбрать общую музыку, а танец каждый поставит сам. Потом прогоним вместе в последний день и перед съёмками. Что думаешь? - Думаю, что ты читаешь мои мысли. Я хотел предложить то же самое. - Тогда остаётся самое сложное. - Музыка, - кивает Хёнджин.***
Гонка со временем – вот как можно назвать то, чем они занимаются на протяжении недели. И, кажется, они таки её выигрывают – хореография выходит на удивление гармоничной, благо, что в самый последний момент успевают в неё впихнуть совместные элементы. Ролик и фото получают такой дикий отклик, что журналы и бренды заваливают их агентства предложениями на парные съёмки. Хорошо. Отлично. Замечательно. Прекрасно. Великолепно. Хёнджин счастлив до безобразия, хоть работы и прибавляется. Но также появляется больше взаимодействия. Феликс потихоньку открывается ему, даёт узнать что-то новое, позволяет себе улыбаться шире, чем обычно. У него красивая улыбка, но Хёнджину кажется, что она может быть ещё красивее, если тот отпустит себя. То, что он держит прописанный образ снежного принца, становится понятно практически сразу, как только они начинают общаться ближе. Вот она – тайна и странность. Зуд в ладонях. Дрожь нетерпения. Хёнджин очень хочет узнать, какой же на самом деле настоящий Ли Феликс. Шанс представляется на Рождество - Чан приглашает отметить всей компанией. И кто Хёнджин такой, чтобы отказать? Тем более, что он свободен до конца года. Тем более, что на домашней вечеринке австралийца должен появиться Феликс, если Минхо не врёт. За то, что Хёнджин не позорится пусканием слюней на Феликса, благодарность выражается всё тому же Минхо, который весь вечер сидит рядом, втягивает в разговоры, отвлекает и подливает, чтобы развязать язык. А ещё понимает, да, но он привыкший, а вот друг – нет, ибо Феликс – совершенство, созданное Вселенной. Тот приходит с небольшим опозданием, за что не перестаёт извиняться перед встречающим его Чаном. - Вызвали в последний момент, что-то с предыдущими фото. Пришлось переснимать, - басит он из прихожей. Хёнджину даже стыдно за свой вид гопника-оборванца, как его любит называть Джисон. Всё же любимые и удобные футболка с толстовкой и джинсы не ровня скрупулёзно подобранному стилистами наряду. Феликс выглядит потрясающе, но насладиться видом не даёт. - Я сейчас переоденусь, ладно? – и скрывается в ванной под удивлённый взгляд всё того же Хёнджина. Зачем? Зачем и во что? Зачем и зачем? Джисон смотрит на него, ухмыляется и поигрывает бровями. - И что это должно значить? - Кто знает, Джинни, кто знает. Может быть, начало чего-то нового, - закидывая руку ему на плечо, театрально прикрывает глаза парень. – Или вообще ничего не значит, просто милашкин хочет переодеться. Не ищи скрытый смысл во всём. - Да почему милашкин?! - Да потому что, Джинни, сейчас увидишь. Ты у нас вечно занятой, вечно оторванный от компании беспризорник. Расслабляйся, наслаждайся, просвещайся, - и всовывает ему в руку бокал с пивом. Феликс выползает из ванной спустя минут пятнадцать, и Хёнджин чуть ли не захлёбывается. Без макияжа, без укладки, с влажными волосами после душа, без своих пафосных тёмных шмоток, в мягком вязаном белом свитере и светлых джинсах тот выглядит ангелом. Феликс как-то дезориентировано проходит в гостиную, потирая глаза, и обнимает Сынмина со спины, укладывая голову ему на плечо. - Устал? – тот треплет светлые волосы и чуть сдвигается, чтобы другу было удобнее. Феликс тихо мычит и растягивает свои фантастично эротичные губы в широкой-широкой улыбке. Если бы у людей в базовую комплектацию при рождении был встроен кошачий мурчальник, то Хёнджин уверен на все двести процентов, что парень замурчал бы от удовольствия. Серьёзно? Джисон одними губами красноречиво произносит «милашкин», и Хёнджин всё-таки давится пивом. Пасть смертью дураков ему не даёт проходящий мимо Чанбин, от всей души шарахнувший по спине. - О, Хёнджин. Привет, - Феликс приоткрывает сонные глаза и улыбается ему. – Чанни говорил, что сегодня вся компашка наконец-то соберётся вместе. Значит, это ты? Хорошо, я рад. Рад. Он рад и улыбается ему. Господь, ты видишь это?! Кажется, от радости у Хёнджина сейчас пиво из носа польётся. Он что-то говорит в ответ и надеется, что это что-то нормальное и адекватное, иначе можно спокойно выходить в окно – в глаза Феликсу после он смотреть не сможет. Но, видимо, Боженька его милует в Рождество, потому что Феликс всё также улыбается, даже смеётся, и отцепляется от Сынмина, подползая ближе. Стараниям Минхо в подливании, конечно, спасибо, но алкоголь не сильно его берёт. Хёнджин приятно пьян для того, чтобы травить шутки, ржать над теми же от других, делиться новостями, жаловаться на работу и болтать-болтать-болтать с Феликсом, которого развозит с двух неполных бокалов шампанского. Благодаря чему маска модели-профессионала трескается и осыпается ледяными осколками. Феликс – чудо и солнышко, его улыбка такая яркая и заразительная, что не улыбаться в ответ просто невозможно. Его тембр и высота голоса меняется в зависимости о того, что и как он рассказывает и какие эмоции испытывает. Его глаза вовсе не тёмные, а лучистые и похожи на шоколад. Он весь такой мягкий, воздушный, неземной и… Хёнджин - влюблённый идиот, и этим всё сказано! Он не настолько пьян, чтобы не понять этого. Вот чего он понять точно не может, так это когда и как голова Феликса оказывается на его коленях. Тот пьяненько хихикает и что-то говорит, хватает его за руку – он вообще очень тактильным оказался, всех заобнимал, затрогал и затискал, и не по одному разу, - сводит их ладони вместе и сокрушается над тем, что его ладошка такая маленькая, мило дуя губы. А Хёнджин снова залипает, да только спасителя Минхо уже нет рядом – четыре утра, все расползлись по койкам, они единственные всё никак не угомонятся. Хёнджин, глядя на красивое раскрасневшееся личико, готов пищать от восторга. Или наклониться и расцеловать. Или заорать о том, что любит. Или… У Феликса на лице веснушки. Вес-нуш-ки. Солнечные точечки на лице солнечного мальчика – на щеках, на курносом милом носике, даже на веках. И, Боже, ему нужны силы, чтобы не сорваться. - У меня что-то на лице? – спрашивает Феликс, легонько щипая его за пальцы. – Ты так смотришь. Постоянно. - Красота, - выдыхает Хёнджин. Он, оказывается, даже дыхание задерживает, разглядывая это великолепие. - Что? – улыбается парень, а в глазах горит непонимание. - Ты такой красивый. Зачем тебе их замазывают? - Хёнджин сглатывает и касается кончиком пальца гладкой мягкой кожи щеки, заворожено чертя линии между пятнышками. – Ты просто невероятно красивый! Я люблю тебя. - Что? - Что? – он, кажется, выходит из своего транса, когда пальцы Феликса перехватывают его и чуть сжимают. – О, прости, это было грубо! Извини, я… - Ты серьёзно? - Что? - Ты сказал, что любишь меня. Правда? Правда, любишь меня? – Феликс даже кое-как садится, покачиваясь, но смотрит в глаза прямо, испытующе и… с надеждой? Хёнджин чувствует, как горит его лицо, наверное, оно сейчас очень красное. Это же надо так откровенно облажаться! Но Феликс ждёт, даже губы свои необыкновенные приоткрывает, в глазах его отражаются вопрос и включённая гирлянда, переливающаяся разноцветными огоньками. И, чёрт, это так красиво – как целая вселенная. Хёнджин выдыхает, отпуская себя и всё, что жрало его с того самого – первого – зацепившего разворота с холодным и далёким снежным принцем. - Правда. Влюбился, понимаешь, как школьник. Вот совсем! Между ними повисает тишина – Хёнджин не знает, что сказать ещё, слова будто вылетают из головы, а Феликс слишком растерян. Всё порывается ответить, даже рот несколько раз открывает, но, кажется, не может собраться с мыслями, как и он сам. - Извини, - наконец, подаёт голос Хёнджин, потирая затылок. – Это слишком неожиданно, я понимаю. Тебе, наверное, неприятно и всё… - Ты прям любишь-любишь? – внезапно вскрикивает Феликс, красный от смущения. Точно от него, а не от выпитого. – Прям всего меня? И веснушки? А ещё я смеюсь постоянно и люблю обниматься. И… тебе не противно? А голос? У меня странный голос же, многие так говорят, и… Хёнджин слушает-слушает и хочет удавить всех, кто говорил и говорит вот этому ангелочку, растерявшему весь свой пафосный образ недотроги и молчуна, что все его достоинства – это недостатки. Он это исправит! А пока делает то, что давно хотел – накрывает эти полные восхитительные губы своими и целует так исступлённо, что Феликс даже ответить толком не может, мычит и покорно позволяет делать всё, что тому хочется. Целовать, как хочется. Прикусывать губы, как хочется. Ласкать языком, как хочется. Хёнджин отрывается, когда кислород кончается, обнимает Феликса, что растекается по его груди и тяжело дышит. - Прям люблю-люблю, - целует в макушку и улыбается. – Очень люблю. Всего тебя – с головы до пяток. И голос у тебя офигенный, и веснушки нереально красивые. И вообще ты такой милаш, что я сейчас умру просто. Как тебя можно не любить?! Сердце делает сальто, когда Феликс поднимает голову, и они встречаются взглядами. В его глазах искрит столько эмоций – счастье, радость, благодарность и доверие, тепло и… любовь? Любовь же, да? Это она? Маленькая ладошка ложится на его щёку, а мягкие губы нежно касаются его, втягивая в медленный, полный чувств поцелуй. Руки Хёнджина опускаются на чужую талию и забираются под свитер, поглаживая горячую кожу. Феликс жмётся к нему, зарывается пальцами в волосы, топит в своей нежности, покрывая лёгкими поцелуями его лицо. - Феликс? - Хёнджин стирает со щёк прозрачные слёзы, но в ответ ему только качают головой. - Всё в порядке, - хрипло говорит тот. – Просто… Знаешь, сегодня Рождество, и я совсем не ожидал получить такой подарок. И… это ведь не мой пьяный бред, правда? Я плохо переношу алкоголь, так что не удивлюсь, если двух бокалов мне хватило, чтобы упиться в сопли. Хёнджин ничего не отвечает, только крепко обнимает, осторожно откидываясь на заранее расстеленный плед на полу возле ёлки и подушки, стащенные с дивана, занятого Джисоном. Феликс краснеет, когда приподнимается и сталкивается с ним глазами, на что Хёнджин улыбается и чуть кусает за острый подбородок. - Скорее это мне надо сомневаться в реальности происходящего. Но я всё же буду уповать на рождественское чудо, чтобы, когда я проснусь, оно не испарилось. Так что не проси и не умоляй, я тебя от себя не отпущу. Феликс тихо смеётся и сползает с него, укладываясь на бок и удобно устраиваясь в кольце сильных рук, пока Хёнджин накрывает их обоих вторым пледом. - Спокойной ночи, Феликс. - Подожди, - внезапно тот широко распахивает глаза. - Что? - Я забыл самое главное! - М? - Я тоже тебя люблю, - Феликс чмокает его в губы и, чуть съехав вниз, утыкается носом ему в грудь. – Сладких снов, Хёнджин. С Рождеством!***
- Мы дождались? Это свершилось? Мне не снится? Ущипните меня. Ай, не щипайся! Раздражающий шёпот Джисона – не то, от чего хотел бы проснуться Хёнджин в рождественское утро после ночной попойки. Он приоткрывает один глаз, хмуро глядя на склонившихся над ним и как-то паскудно ухмыляющихся Джисона и Чонина. Убить бы их, честное слово! - Заткнитесь! – тихо шипит Хёнджин, на что двое поднимают руки в примирительном жесте и улыбаются ещё отвратительнее. Нет, они всё же напрашиваются на смертоубийство! Но не сейчас. Потом как-нибудь. Когда его рождественское чудо, сопящее под боком и не исчезнувшее с рассветом, проснётся. Он вздыхает, носом трётся о мягкие волосы и закрывает глаза, намереваясь снова уснуть. Лучшее Рождество в его жизни!