***
— Поттер?! Я вздрагиваю, оглядываясь. Я давно уже не слышал его фамилию. Он исчез, истаял и утек сквозь пальцы вместе с тем рождественским снегом, который замел его следы. Уже двенадцать лет я был свободен. От обязательств, от навязанного долга, от необходимости следить за каждым своим шагом. Двенадцать лет с куском льда вместо сердца. Я был виноват — я вспылил и наговорил Мерлин знает что. А он, как обычно, выслушал мои оскорбления молча, склонив голову к плечу, как птичка, потом хмыкнул собственным мыслям, сдёрнул старую куртку с вешалки и ушел. Совсем. Первые пару дней меня это даже не беспокоило: не в первый раз он уходил от ссор. Но на «День подарков» ко мне нагрянули Грейнджер с Уизли, и тогда мы поняли, что Гарри пропал. Кингсли поставил на уши аврорат и полицию, но Поттер как в воду канул. Все попытки поиска оборвались на ступенях Гринготтса: зеленошкурые наглецы сообщили, что тайны клиентов разглашать не могут и в дела волшебников не вмешиваются. Единственный рождественский подарок от Поттера получил его маленький крестник Тедди Люпин. — Да! Представляете, после стольких лет… А какой красавчик! — две толстухи у ателье мадам Малкин обсуждают последние сплетни. Вернулся, значит, красавчик. И никому не сообщил.***
Следующий раз его фамилию я слышу в Большом зале. — Поттер, Арктурус! К табуретке с Распределяющей шляпой идёт зеленоглазый черноволосый ребенок. Я жадно рассматриваю его: волосы собраны в хвост, опрятная, хорошего качества, одежда, мальчик держится с достоинством. Шепотки вокруг почти как в далёком прошлом: — Поттер? Поттер?! Она сказала — Поттер?! — Слизерин! — верещит Шляпа. Я прикрываю глаза: вот уж счастье привалило. Директор Макгонагалл задумчиво смотрит на мальчика: — Северус, ты знал, что у Гарри есть сын? — Понятия не имел, — цежу я. — Я очень прошу тебя, постарайся не переносить свое отношение к его родственникам на мальчика. — Он в моем Доме, Минерва. После пира к юному Поттеру подходит второкурсник Люпин, они обнимаются по-родственному и успевают о чем-то договориться. Я уже предвкушаю головную боль от их тандема. Но, несмотря на мою настороженность, Поттер и Люпин правила не нарушают и по ночам по замку не шляются. А старательность Арктуруса в учебе приятно удивляет: мальчик начитан, легко вникает в новый материал и прекрасно разбирается в зельях. — Кто занимался с вами зельями, мистер Поттер? Ваша мать? — У меня нет мамы, сэр. Меня учил папа. Мальчик наклоняет голову, пряча глаза за выбившейся прядью волос. Усилием удерживаю руку, чтобы не заправить прядку ему за ухо. — Надо же, а в школе он их знать не хотел. — Да, он рассказывал. — А что ещё он рассказывал? Мне действительно интересно. Мальчик слишком не похож на Поттеров своим прилежанием: дед и отец на месте усидеть не могли, а этот способен замереть на одном месте с книгой на несколько часов. А когда задумывается, даже моргать перестает. Почему-то в голову приходит сравнение со змеёй. — Все. Я знаю все про его приключения. Папа никогда не врёт. — И что же он говорил про меня? — провокационно улыбаюсь я. — Что вы самый храбрый человек, которого он знал. Черт, Гарри, это было больно! — Ступайте, мистер Поттер. Ваши друзья наверняка ждут вас. — У меня нет друзей, сэр. Только Тэдди. Мальчик уходит, я пытаюсь набрать полные лёгкие воздуха, но в горле кислый ком, мешает дышать.***
Перед первым выходом в Хогсмит ко мне подходит Макгонагалл и просит взять Поттера с собой — в деревне его будет ждать отец. Мне хочется увидеть Гарри, но я всё-таки говорю: — Это против правил, Минерва. — Гарри подал официальное прошение в Попечительский совет. Ему разрешили видеться с мальчиком каждые выходные. Так ты присмотришь за ним или мне попросить Синистру? — Я провожу. Арктурус подходит к нам, он готов идти. По дороге мы молчим, хотя я очень хочу съязвить по поводу поблажек для героев. Но молчу, уговаривая себя, что все это я могу сказать его отцу. И ещё много чего. Если бы он только согласился меня выслушать… Гарри ждёт нас сразу за воротами Хогвартса. Он изменился, стал выше и шире в плечах. Избавился от очков и гнезда на голове — у него тоже длинные волосы, как и у сына собраны в низкий хвост. По-прежнему предпочитает джинсы и свитера, только теперь они не висят мешком, а совершенно неприлично обтягивают… О, Мерлин, за что мне это все?! Он весело сверкает глазами, обнимает сына за плечи, целуя его в макушку, и протягивает мне руку: — Привет, Северус! Как поживаешь, как Хог? Твою мать Лили!***
Я знал, что это будет больно, но не представлял, что настолько. Круциатус от Лорда был лёгкой щекоткой по сравнению с тем, что я чувствовал сейчас. Боль в моей груди пульсировала и грозила пробить ребра. Я так любил его, а он стоял и улыбался. — Здравствуй, Гарри, давно не виделись. Хог стоит, как видишь. — Вижу. — Он улыбается легко, как будто не было ничего в прошлом, не было ничего между нами, не было… — Выпьешь с нами чаю? У нас сегодня чудесные пирожные от Фортескью и пирог с почками от Молли. — Я не могу оставить учеников. — О, я помню. У нас домик в Хогсмите. Сядем в саду, оттуда видно почти всю центральную улицу Мы идём к их домику. Это двухэтажный коттедж с небольшим магазинчиком на первом этаже. «Звёздные искры». Я припоминаю, что студенты говорили о новом магазине… — Артефакты, Поттер? — Ничего особенного. Здесь только разрешенные игрушки и защитные артефакты. Все серьезное — на Диагон-аллее и под заказ. — Ты стал артефактором? Похвально. Теперь понятно откуда его ребенок знает зелья и имеет терпение. — О, я дожил до того дня, когда услышал от Северуса Снейпа слова одобрения. — Гарри шутливо кланяется: — Теперь могу умирать счастливым! — Не паясничай. Не смешно. — Не буду, — легко соглашается Гарри. Он показывает мне магазин: много симпатичных вещичек для детей — ночники, игрушки, обереги для всех возрастов — от младенцев до подростков. Большая витрина с парными зеркалами. Изделия для влюбленных, много украшений для девушек, для женщин и мужчин. На дальней витрине какие-то чары: изделия в ней не видно. Гарри протягивает мне очки. Оу! Неожиданно: товары «для взрослых». Поттер проказливо ухмыляется. Осмотрев все, мы выходим через боковую дверь в маленький садик. Гарри щелкает пальцами: — Трикси, накрой на стол! Мы садимся вокруг небольшого столика. Домовушка в чистом передничке расставляет тарелочки с угощениями. Чай он заваривает сам, нежно пахнет апельсинами. После еды и чая Арктурус просит разрешения подняться наверх, и мы остаёмся вдвоем. — Спрашивай, — улыбается Гарри. Он все время улыбается. — И ты расскажешь, где ты был все эти годы? — А почему нет? Я путешествовал, учился, как видишь, получил Мастера артефакторики в Италии. — А Арктурус? Он сказал, что у него нет мамы. Кем она была? — Никем. У него нет мамы. И не было. Я выносил его сам. — Гарри продолжает улыбаться, как ни в чем не бывало. — Я не пил зелья, если тебе это интересно. Мне хватило желания и личной магии. Понимание обрушивается на меня. Я буквально раздавлен им. Уничтожен. — Почему? — еле сиплю я. — Почему — что, Северус? Почему сбежал? Или почему не сообщил раньше? Мне кажется, что эта его улыбка — маска Арлекина, глаза у него ледяные, холодные. Но если он — Арлекино, то кто в этой комедии я? Все эти вопросы сами себе ответы. — Если бы не письмо из Хогвартса, мы бы не вернулись. Но Арктурус захотел учиться здесь — я просто не мог отказать. Не думал, что ты до сих пор преподаешь. — Я вернулся в Хогвартс в двухтысячном, Минерва попросила. А жить одному… — горло опять перехватывает спазмом. Я не могу рассказать ему, как плохо мне было без него. Как понял, что вместе с ним ушел свет из моей жизни: все счастье и всю любовь он унес с собой, оставив мне только холод в сердце и непрекращающуюся боль. — Жить одному оказалось скучно. Я слишком привык к школе. — Надо же, я думал, ты откроешь аптеку или уйдешь к Невыразимцам. — Не приглашали. Хотя зелья на заказ варю. Как странно. Мне казалось, что когда я его увижу снова, то смогу сказать что-то важное, выстраданное, а выходит, что разговаривать нам не о чем. — Расскажи мне про сына. Пожалуйста. — Что ты хочешь узнать, кроме того, что уже сам знаешь? Он тихий, спокойный ребенок. Умеет говорить со змеями — это, оказывается, наш родовой дар от Певереллов, а не бонус от крестража. Понимает зелья, думаю, это от тебя. Любит рисовать и море, не любит красный цвет и боится бабочек. — Бабочек? — Да, когда он был маленький, его напугал бражник. — Ты расскажешь ему про меня? — А он знает, — отмахивается Гарри. — Он знает, что я — его второй отец? — Да, это никогда не было секретом, что я выносил его сам. Только имя я ему сказал перед отъездом в Хог, когда узнал, что ты опять декан Слизерина. — И ты сказал, почему мы не вместе? — А почему мы не вместе, Снейп? — Гарри перестает улыбаться. Как будто задул огонек свечи. Потому что я идиот… Потому что я все разрушаю… Потому что не мог удержать своего любимого человека… Потому что гадости вылетают у меня изо рта раньше, чем я понимаю насколько они оскорбительны. Что ты хочешь услышать? Что я могу тебе сказать? Я все потерял. Я потерял тебя. И почти потерял вас. Мальчик даже не намекнул, что знает. Я просто не могу ничего сказать. И мы молчим. — Па-ап, нам с профессором Снейпом пора возвращаться! — Арктурус выглядывает из окна второго этажа. Щека вымазана в краске. — Умойся, переоденься и спускайся. Мы тебя ждём. — Гарри опять улыбается: — Приходите на следующей неделе, я буду ждать вас. Перед уходом он целует сына, и велит слушаться «профессора Снейпа». Это царапает. Я хочу быть отцом этого мальчика. Быть с Гарри. Семьей. Но озвучить это желание мне что-то мешает. Что? Домовушка даёт Арктурусу кулёк с домашним печеньем, и мы с ним уходим, Гарри стоит у калитки и смотрит нам вслед, долго — от их дома действительно видно всю улицу. Вечером я в одиночку надираюсь до синих пикси.***
На следующей неделе погода портится, дежурить в Хогсмите не моя очередь, поэтому мы с Гарри сидим в его гостиной, пока Арктурус возится в своей комнате с большим черным низзлом. Котяре я не очень понравился, но спасибо, что не подрал в лоскуты. Разговор опять не клеится, Поттер предлагает книги — там есть редкие экземпляры. Я чувствую себя то ли преступником, которого тянет на место преступления, то ли мазохистом, потому что при виде Гарри меня всего скручивает в узел от невозможности обладать им. Я совершенно бесстыдно хочу его. Хочу целовать его пухлые губы, обнимать широкие плечи, мять эту восхитительную круглую задницу. Хочу почувствовать тяжесть его члена на языке, его притягательно-терпкий вкус. Мерлин, благослови того, кто придумал мантии и тяжёлые фолианты! Гарри косится на меня, но ничего не говорит, даже не улыбается, продолжая что-то черкать на пергаменте. Мы уходим после ужина.***
Так проходит время до Хэллоуина: учебная неделя, суббота в Хогсмите у Поттера, воскресное похмелье. Мокрые сны с его участием. Сны сводят меня с ума больше, чем невозможность прикоснуться к нему, больше чем «профессор Снейп, сэр» от Арктуруса. Я хотел Гарри. И хотел стать хотя бы отцом для этого чудесного ребенка: ласковое «папа» — это для Гарри, я даже не претендую. Но мы все продолжали держать негласную дистанцию. На Хэллоуин мы отправились в Годрикову впадину, на кладбище. Погода была на диво омерзительной, мелкая снежно-водяная взвесь оседала ледяной коркой на одежду. Как Гарри умудрился простудиться, никто из нас так и не понял. Но факт — среди ночи я получил от него Патронус с просьбой прислать Бодроперцового зелья. То ли огневиски во мне тянуло на подвиги, то ли желание увидеть его смело остатки здравомыслия, то ли давняя привычка бежать на помощь сыграла роль, но я понес ему зелье лично. Гарри открыл дверь, закутанный по самые уши в одеяло, трясясь от озноба. Я споил ему зелье и хотел было уйти, но он попросил остаться: на него обычное Бодроперцовое действует с большим опозданием, а он боялся, что станет хуже. И я остался. До утра мы сидели с ним на диване перед камином, и я наконец-то нашел в себе решимость рассказать ему, как мне было плохо без него. Как раскаивался, как тосковал, как понял, что он не хотел, чтобы его нашли, как ждал… Любил. Люблю. Хочу! В ответ он признался как плохо ему было без меня, как сбежал сгоряча, как испугался, когда понял, что со здоровьем что-то не так, как обрадовался и опять испугался беременности, как уставал с маленьким Арктурусом, как путешествовали и учились, как хотел вернуться. Вернулся, потому что любил, любит… Хорошо, что Гарри всё-таки был больше гриффиндорцем: сначала сделал, потом подумал. Когда он дёрнул меня с собой в душ, я даже не смог сопротивляться его напору. А когда он встал передо мной на колени и, лукаво сверкая своими яркими глазищами, сообщил, что знает верное средство от ангины, и взял мой член в свой потрясающий рот до самого основания, у меня вовсе отключился мозг: думать я мог только о том, что больше никогда его не отпущу. На следующее утро, вернее уже днём, после утреннего неспешного секса, я решил, что цели надо ставить конкретные, и четко озвучил, что это не разовая акция, а намерение на долгосрочные отношения. И что хочу, чтобы мы стали семьёй. Чтобы Арктурус называл меня отцом, а Гарри — мужем. И извинился, что был таким невообразимым болваном, который профукал тринадцать лет счастья. Гарри на эту тираду только насмешливо прищуривается: — Это предложение? — Да! Ты станешь моим мужем? — Думаю, да. Давно этого хотел. — Ты маленький негодяй, ты знаешь? — Конечно, — говорит он и медленно, очень медленно облизывает губы. В Хогвартс я попал только следующим утром.***
На Рождество Арктурус назвал меня отцом.