Капитан и Кот. Сборник Сказок и Чудес

Как изменчиво время… Под мерное тиканье немолодых кухонных часов, под стремительный бег секунд, сменяющих одна другую, оно неуловимо, но так жестоко меняет мир. И хочется бежать за ним вслед, хватать за призрачные ладони и молить, просить, чтобы на миг остановился неумолимый и смертоносный метроном. Наверное, каждому знакомо ощущение, когда смотришь в спину тому, кто еще рядом, но так или иначе, уйдет? Время догнать невозможно… Я осторожно потянула на себя плотный шнурок высокого военного ботинка Кота, распутывая сложный узел, и поудобнее умостила широкую подошву на батарее в ванной комнате. Торопыга-Денис скинул их, кажется, не расшнуровывая и, едва ли не вприпрыжку, унесся в кухню, поднимая за собой тучи брызг. За ним, вопросительно повякивая, туда же утопотал встревоженный Андрик. Второй узел, натянув шнурок, как струну, медленно подался под озябшими пальцами. По каким лужам скакал этот ненормальный, раз так намочил обувь? Хотя, вопрос малость неуместный, конечно. Этот чудик найдет где угодно и что угодно, главное, ему не мешать. Я глянула в зеркало. Волосы, невзирая на зонт, намокли и потемнели, облепив лицо, словно водоросли. На бежевой ткани куртки пятна, щека вымазана грязью, а из капюшона кокетливо выглядывает желтоватый бок сигаретного окурка. Зрелище великолепное, одним словом. То-то Котофей, всю дорогу очищавший меня от налипшего мусора, то и дело покусывал губу, гася искорки веселья в глазах. Паразит же! Я прыснула и, быстро стянув куртку, включила воду. Когда я, чистая, свежая и переодетая, вышла на кухню, там уже вовсю свистел на плите чайник, Андрик, гордо плюхнувшийся на попу в центре комнаты, с удовольствием что-то грыз, а Кот, то и дело нетерпеливо заправляя за ухо выпадающие пряди, ковырялся каким-то маленьким инструментом в моем разобранном плеере. При виде меня оба подняли глаза, один — довольные черные, другой — ироничные зеленые. Друг улыбнулся: — Долго ты, русалочка, плаваешь. Я почти закончил уже, — он небрежно подтолкнул плеер мизинцем и, ногой выдвинув из-под стола табурет, поманил меня свободной рукой, — Айда сюда? В общем, жить твоя машинка будет точно, ее слегка водой залило, но, говоря понятным языком, жизненно важные органы не задеты. Вскрытие показало, что пациента надо просушить, потом еще раз залезть к нему в нутро, кое-что поправить. И все будет гуд! Я покорно присела рядом с другом, заглядывая ему через плечо. Не удержалась от улыбки, когда тот, не прерывая рассказ, в очередной раз раздраженно отмахнулся от сползшей на лоб челки. А потом, бережно собрав густые пепельные пряди руками, закрепила их металлическим пружинным ободком, своевременно оказавшемся на кухонном подоконнике. Кот вскинул на меня удивленные глаза, замер на миг и вдруг, совсем по-кошачьи, ткнулся лбом в мою ладонь: — Спасибо, мой капитан. Погоди, не убирай руку, приятно! — Окей, — я еще раз пропустила сквозь пальцы шелковистые, отливающие серебром пряди, — А чего ты не подстрижешься? Неудобно же… Хотя цвет волос у тебя, признаюсь, волшебный. Ни одна краска такого не даст! Денис, слегка зажмурив глаза, откинул голову назад, позволяя серебряному водопаду рассыпаться по плечам, и вздохнул: — Не знаю, Рэй, — он пожал плечами и, не опуская головы, весело покосился на меня, — Привык к ним уже. Да и мама любила, помнится. Пусть живут? — Пусть, — я в последний раз провела ладонью по серебристому великолепию и отстранилась. Парень кивнул и выпрямился. Протянул руку за мою спину, выключая плиту. Я задумчиво проследила за его движением, и поднялась достать кружки из шкафа: — Представляешь, я в детстве парикмахеров боялась дико. Мама вообще не могла уговорить подстричься, чтобы волосы не секлись, — я рассмеялась воспоминанию, и медленно выдохнула, пропуская из легких наружу болезненный спазм, — В итоге стригла сама, дома, пока я сплю. Неровно выходило, жуть! Кот понимающе кивнул: — Странные детские страхи — наше все, ага! Мне рассказывали, что в глубоком детстве я боялся земляных червей. А став постарше, нашел страх еще оригинальнее этого — стал бояться девушек… — Парень насмешливо фыркнул и, ловко развернувшись на стуле, принял из моих рук посуду. Я поперхнулась, во все глаза уставившись на парня: — Де... Девушек? Ты? Коть, ну шутишь же, да? — Представь себе, нет, — мальчишка хитро улыбнулся, осторожно отцепляя от штанины коготки Андрика, решившего попросить добавки, — Это же целый цикл жизни, Рэй. Сперва ты боишься всех девушек, затем одну конкретную, а потом начинаешь бояться уже за нее. Как-то так. Андрик, обиженный отказом, жалобно распищался, подкатившись к моим ногам. Я подхватила возмущенного енота на руки, и задумчиво подняла на парня глаза: — Философ ты, Котофей… Но в целом, мысль поняла. Это ты так любовь описал интересно? — Верно. Любить человека и бояться за него — взаимосвязанные понятия. Стрелки часов, завершившие круг, с глухим щелчком пробудили спящий внутри древней машинки механизм, и по кухне раскатился звонкий переливчатый колокольный звон. Мы синхронно вздрогнули и, переглянувшись, рассмеялись. — А как ты понимаешь, что начал бояться не человека, а за него? Что вообще понимаешь под словом «любовь»? Ну, или «ненависть» там, «предательство», «верность»? — Осторожно придерживая пальцем крышечку, я разлила по кружкам чай, терпко пахнущий бергамотом и корицей, и присела рядом. Кот вскинул на меня глаза: — Это же просто, мой капитан! Любовь — это любовь, ненависть — это ненависть. Добуквенно, дословно. Зачем придумывать объяснения терминам, которые сами за себя все уже сказали? — Прагматик ты, однако. Никакой романтики! — Я ссадила енота на колени другу и, удобно устроив подбородок на скрещенные пальцы, продолжила, — То есть, смотришь ты на человека и думаешь: «Все, это точно любовь». А объяснить себе, за что ты человека любишь? Парень недоуменно вскинул брови: — За что? А зачем решать, за что любишь, если уже любишь? Мы же не решаем про себя, почему хотим купить понравившуюся вещь, или почему любим солнце, дождь или ветер? Просто хотим и просто любим. По-моему, это так работает… — Хорошо-хорошо, — я примирительно подняла руки, — Ну тогда просто расскажи, какой тип людей может стать тебе интересным. Вот, к примеру, смотришь ты на человека. Что в нем должно быть, чтобы привлечь твое внимание? Кот с подозрением покосился на меня: — Меня пугают такие вопросы, Рэй, — озорно сощурился он, но все же ответил, — Сперва на внешность реагирую, наверное… — В смысле, если у человека синие рога и розовые копыта, он, априори, войдет в сферу твоих интересов? — Расхохоталась я. — Утрируешь, — парень, однако, тоже рассмеялся, — Хотя да, если я подобное увижу, вряд ли сумею забыть! А вот если серьезно — ты, например, заинтересовала глазами. У тебя они очень говорящие, искренние. И лицо живое, и не подогнанное под стереотипы. Такие лица запоминаются крайне хорошо. Ничего, что тебя в пример привожу? Я качнула головой, наблюдая, как довольный енот старательно слизывает с ладони друга каплю сгущенного молока: — Ничего, Коть. Ты в самую точку попал, девушкам проще воспринимать информацию на личном примере. А вот… — Погоди, мой капитан, нечестно! Моя очередь! — Парень поймал мой взгляд, — Не знаю, насколько актуально такое спрашивать, но… Чем тебе дорог этот девайс? Едва не плакала ведь, когда поняла, что сломался. Свет бра на стене на миг стал нестерпимо ярким, и почти сразу потускнел, расплываясь мутными, белесыми пятнами. Мир подернулся дымкой, заставляя до боли, до судорог сжать под столом руки, и мучительно долго заставлять себя сделать вдох. Еще один. Еще. Для слез нет причины. Это не больно. Это просто вопрос. — Этот плеер подарил мне брат. Еще очень давно, в детстве, — голос звучит спокойно и размеренно. Нет дрожи. Нет срывов. Четко и ровно, как и всегда, — Поспорили с ним, что я не смогу залезть на пожарную вышку ночью. Да, на ту самую. Он не верил, смеялся. — А ты? — Лицо Кота перед глазами расплывалось, словно я хорошенько выпила. — А я залезла. И принесла оттуда семена ясеня. Они только там лежали, на лестнице их не было. Он удивился очень, назвал меня сумасшедшей. А утром я нашла на тумбочке коробку с плеером. И диск с песнями группы «Металлика» Его любимый диск. На кухне стало тихо. Едва слышно причмокивая, доедал с Котофеевской ладони сгущенку Андрик, и за окном, частой дробью, выстукивал свои, малопонятные ритмы, августовский дождь. Я прикрыла глаза, слушая удары сердца. Все хорошо. Все хорошо. Все хоро… — Иди сюда, — теплая ладонь, мягко коснувшись плеча, бережно потянула меня вперед. Слегка влажный ворот толстовки. Дождь. Мята. Табак. Мысли, словно опоенные снотворным, вяло роились в голове, сталкиваясь боками, и на мгновение мне показалось, что я сплю. Только во сне память не причиняет боли. — Брата я видела живым последний раз в позапрошлом году в августе, он приезжал в отпуск. Или как это у военных называется. Заглядывал в гости. Штаны вон, как раз, забыл, которые я тебе дала. Спустя полгода его супруге пришла «похоронка». Игоря убили во время выполнения боевой задачи. У него остался сын, Степашка. Его жена не дает мне с ним видеться почему-то. Причин не объясняет. Так что, у меня есть только плеер… Чуть шершавые, горячие пальцы осторожно прошлись по щеке, собирая неожиданную и нежеланную влагу. Я не должна плакать. Не сейчас. Не здесь. Не с ним, черт возьми! — Сейчас, здесь и со мной, — Кот говорил тихо, почти шепотом, едва заметно укачивая меня в руках, как ребенка, — Не нужно переламывать себя во имя какого-то там мифического мужества. Я итак знаю, что ты сильная. Но сила не в этом заключается. Поэтому, сейчас, здесь и со мной. Я зарылась лбом в мягкую ткань толстовки. Не знаю, зачем ему это. Не понимаю, зачем это мне. Просто время сделало еще один шаг навстречу, больно ударило по щеке прохладной своей ладонью и, жалея, тут же ласково зализало рану. Никогда не думала, что время умеет жалеть.