Мнения

Неджи был спокойным, непоколебимым человеком, работающим словно на автомате: каждое его движение было предельно точно, а слово — остро. Он вообще не говорил по пустякам, зачастую прикрывая глаза и всем своим видом демонстрируя непричастность к этому убогому миру; что здесь он лишь выполняет предначертанную ему миссию, а на всякие там блага ему плевать. Но вот отчего-то с ней подобный манёвр не проходил. С ней? Занудно пытающейся натянуть на его лицо хоть каплю улыбки Такахаши, которая явно не была настроена менять планы. Ей вообще хотелось изменить жизнь к лучшему — собственно, поэтому она и стала работать в полиции; Тен-Тен мечтала о том, что когда-нибудь всё это прекратиться и в мире наступит счастливая идиллия, никем не прерываемая. Но реальность была далека от светлых мечтаний девушки. Зато с Хьюго она сразу нашла общий язык, как решила считать. Он не то, чтобы был хорошим таким собеседником или кем-то в таком духе, просто было рядом с ним у Такахаши ощущение какого-то нерушимого спокойствия. Мол, и ей бояться не следует, главное упорно работать, и, глядишь, скоро всё образуется. Ну, как образуется? Не будет больше у них дел с кровавыми подробностями убийств и всяческих психов, размахивающих ножом направо и налево, норовя зарезать. Но время упорно шло, а хорошего так и не прибавлялось: сегодня они, например, поймали обезумевшую блондинку, убившую в подворотне мужчину, решившего с ней перепихнуться. И тогда Тен-Тен спрашивала у себя, отчего ей это решение незнакомки казалось таким правильным и справедливым; почему напарник отмалчивался который день, не желая обсуждать это дело. У них вообще было много общего, если кто-то хотел это разглядеть. Хотя, им было гораздо более выгоднее держать прямо спины и вести себя как обычно: она улыбалась ему и их коллегами, тепло так и мило до крайности, а он размеренными шагами миновал коридоры. И в то время в них что-то закипало; жгучее такое, норовящее свести с остатков ума и окунуть в пучину безвозвратного безумия. Такахаши помнила каждое их движение: как она лукаво улыбнулась, потянув парня за галстук к себе, и зарылась в его длинные волосы, которые он ни за что не желал отстригать, чем злил свою уважаемую семью не меньше вступления в правоохранительные органы… Ещё она помнила его тяжёлое дыхание на своей шее, его сильные руки, ложащиеся на её талию, и то, как они, будто дети малые, встали в шкаф одного из кабинетов. Встали и тут же пожалели, услышав хлопок двери об косяк дважды и подряд. Им было чуть неудобно: Тен-Тен сдерживала каждый свой вздох, вплотную прижимаясь к Хьюго, который ни в коем разе не решился бы выпустить из рук её — в данный момент жутко испуганную, что удачливо скрывалось за маской её смущения. Такахаши видела, кто вошёл в кабинет. Ей было тогда несказанно плевать на одного из коллег, которому она распылялась о всяких этих светлых чувствах, но вот на блондинку — экстравагантную и такую всю из себя как бы негативную — нет. Не потому, что она не любила подобных девушек, а потому, что именно с её преступлением была согласна на все сто. С этим дурацким отрубленным пальцем и окровавленным ножом; с этим ужасным трупом и её — незнакомки — холодной как сталь улыбкой. Неджи чувствовал, как колотилось у девушки сердце; как дрожала она в его крепких объятьях. И он тихо так, чтобы они не шумели шибко — шептал ей в волосы слова должного утешения, заставляя Тен-Тен отрывать взгляд от незнакомки, так спокойно рассказывающей Нара об убийстве. Но это не спасало их от плавной речи, коя лилась за дверьми дурацкого шкафа. Все эти слова Яманако — этой преступницы по их жёсткому закону — и жгучие её прикосновения с Шикамару — вроде как находящимся в трезвом состоянии человеком. И это даже не столько смущало, сколько заставляло их прижиматься друг к другу всё крепче. Их — полицейских, в неурочный час забежавших не в тот кабинет. Блондинка где-то за дверцами говорила с их напарником на равных, будто и не было в этой жизни мало-мальских барьеров. У Такахаши в груди что-то сжималась от голоса этой незнакомки — были в нём не по делу страстные интонации. И страшно ей тогда становилось до ужаса — будто она себя сейчас через щель меж досками видела; будто сама преданно прижималась к Хьюго и выдыхала ему в лицо табачный дым вперемешку с примесью лимонада. Тогда она зажмурилась и впилась своими губами в сухие до ужаса губы Неджи, чтобы сдержать какой-то странный крик, готовый вырваться из горла; будто предвещающий что-то важное. Всё это было настолько неожиданно, что парень еле спохватился, чтобы не упасть: не то, чтобы он не был готов к этому, просто ситуация была не из лучших, а его моральные устои рушились на глазах. Дверь хлопнула об косяк третий раз, и четверо, находящиеся кто в комнате, а кто и в пыльном шкафу, где должны были покоится папки с подшитыми делами, резко замерли. Тишина была недолгой — кто-то там, вне зоны виденья заключённых в гардеробе, яростно кричал, после чего послышался звон стекла и глухой удар тела о пол. И тогда брюнет понял: «Всё, это конец». Девушка, пришедшая в кабинет, не на шутку была зла. Её короткие волосы, порой мелькавшие в щели между дверцами, были какие-то странные, что не могло не въесться в память двоим. Слышался шум, прерываемый возгласами вошедшей. Блондинка — та самая Яманако, всего пару мгновений назад страстно перешёптывающаяся с парнем — сейчас тяжело дышала и, когда раздался вскрик, стало ясно, что к чему. * * * Сакура понуро сидела в зале суда, сверля взглядом столешницу. Перед глазами то и дело мелькали моменты её пребывания в детдоме — эти их объятья с как бы матерью и этой недо_сестрой, обещания всегда быть вместе и тёплые их юношески-взрослые улыбки, которые так и не привели ни одну из них к хоть чему-то хорошему. Судья что-то тщательно выговаривал, сурово восседая выше всех и каждого в этом зале; давая всем прочим понять, что здесь важнее он. И было от этого на душе у Харуно настолько паршиво, что почти неощутимая дрожь ненависти к этому человеку то и дело пробегалась по ней, заставляя тихо шипеть в его сторону проклятья. Все сидели с самыми разными взглядами: кто-то был опустошён известием о смерти, некто в заднем ряду сверлил её — Сакуру — каким-то обеспокоенно-любопытствующим взглядом… А ещё там сидела она — эта женщина, принёсшая в её жизнь одно лишь разочарование, кое было распознано девушкой лишь сейчас. И все были поражены до глубины души, слыша, как расплатилась с двумя предающимся сладострастным утехам противниками закона; поражены тем, как резко опустила Сакура на голову обескураженного в тот момент Шикамару тяжёлую хрустальную вазу, расколовшуюся на куски как и её чёрное сердце сразу же. А ещё им было просто до ужаса страшно узнать, как быстро лишилась жизни эта почти сестра обладательницы розовой шевелюры; как точно ударилась об угол стола виском, отброшенная Харуно в сторону. Это для них — чёртовых моралофагов и верующий во всевозможные неправдоподобия — было чем-то немыслимым. Сироту вели из зала под мерный гул голосов и пару участливых взглядов, даримых ей стоящими бок о бок длинноволосым брюнетом и прижимающейся к нему шатенки, связав по рукам. Сакура до некоторого не понимала этих серых и карих омутов, обращённых в её сторону столько же, сколько и мысленно положенной её на плечо руки уже не матери. На Харуно жутко давила эта отвратная атмосфера псевдо сочувствия, сопровождаемая злыми шепотками сидящих в зале полицейских. Никто не пришёл сюда кроме этой женщины, разрушившей их реальность, дабы узнать о самочувствии Яманако; ныне заключённая весело так усмехнулась, осознавая правоту своего решения — и не нужна была эта дура никому. А после бросила ещё так взгляд в тех двоих — поняла, видно, кто был на стороне закадычных сестричек, оказавшейся одна хуже другой. И от этого Сакуре стало так весело, что она сжала в кармане джинсов что-то маленькое, но очень хрупкое; что надо было крайне бережно хранить, не допуская промашек; жизненно для неё важное. В тот день она была благодарна этой их матери в последний раз. Не за то, что та была к ним сразу неожиданно добра и читала девчонкам на ночь сказки, обнимая их перед сном. О, нет, Харуно была счастлива, высыпая в рот себе полный яда порошок, и думая о том, что наверняка поквитается с блондинкой уже там, в самом пекле Сатаны. Думая и не зная, что где-то здесь — на грешной земле — их будут вымаливать они, эти двое идиотов, в неурочный час забредшие не туда. И, конечно, даже не подозревая о том, что там же — в грёбанном аду — встретит и Нара тоже, упиваясь собственной ненавистью до скончания срока пребывания в пекле; до реинкорнации, которая каким-либо боком повторит судьбу этой её как бы жизни. Где-то в дали кричали птицы, предвещая им новый мир, который строили из осколков избранные.