Как сильмариллы все изменили

— Нимродель! Она меня не узнала, но сейчас это было не так уж важно. Я быстро расстелила на ровной земле плащ, и Килиан аккуратно положил на него эльфийку. Оставив их, я пошла искать хоть какие-нибудь полезные корешки, но в феврале даже земля южного Гондора не была на них богата. Наконец я нашла засохший отросток и с силой кольца превратила его в зеленую веточку. Килиан тем временем нагрел в походной фляжке воду, в которую мы добавили перетертое растение и дали Нимродель. Я чувствовала, что не только ее тело, но и дух находятся в опасности. Мой опыт целительства был не очень велик, но на ум неожиданно пришли слова неоднозначного учителя Аванота, который любил упомянуть Песни Силы. Сейчас ей нужно было что-то, что вернет покой. Я покопалась в памяти и начала негромко петь одну из песенок Кано, которые тот сочинил еще в благословенные дни, когда основной его заботой было утихомирить не желавших спать близнецов. У меня было ощущение, что успокоилась не только Нимродель, но и все вокруг. Ветер стих, и река медленнее несла свои волны. Килиан больше не дразнился. Солнце склонялось к горизонту, больше медлить было нельзя. Мы превратили меня в Элатара, посадили спящую эльфийку передо мной, а ее лошадь покорно следовала за нами. В условленном месте Эарнура и его дружины не было, поэтому мы направились к городу, надеясь догнать их на обратном пути. Так и случилось. Эарнур сначала хотел нам выговорить за опоздание, но, увидев болтающуюся передо мной женщину, притих. Притихли и его воины, с удивлением разглядывая нашу находку. Серебряные распущенные волосы и одежда явно выдавали ее происхождение, поэтому насчет этого мы решили не врать. Эарнуру, впрочем, было все равно, какой расы попавшая в такое положение девушка, и, по приезде обратно в город, он распорядился, чтобы мы доставили ее к дворцовому лекарю. Я шепнула принцу, что для нее лучше всех лекарей сейчас будет покой и эльфийская соседка. Эарнур мало разбирался в тонкостях женского, особенно эльфийского, здоровья, поэтому решил не спорить. Мы с Килианом выбирали самые безлюдные улицы, но подняться до пятого яруса и не встретить любопытных людей, конечно, было невозможно. Да и стража у ворот пропускала нас не очень охотно. Мы решили, что Эарнуру с безвольно болтающейся на коне девушкой лучше особенно не светиться, хотя в этом случае нас бы не допрашивали на каждом посту. Больше удивились только Малкир, Ингвар и Элли, когда мы вломились в дом с такой ношей. — Кена, то есть Элатар, к тебе и так много вопросов. Нас уже о тебе спрашивают. Думаешь, это хорошая идея, оставлять ее тут? — нервно спросил Малкир. Мы жили вчетвером в небольшом здании, стоящем позади нескольких богатых домов вельмож так, что, не зная дорогу, его было сложно найти. Даран дал нам этот дом в подтверждение поддержки короной молодых талантов, которые не могут самостоятельно обеспечить себе доступ в Академию и проживание на пятом ярусе. Малкир раньше жил в доме своего дяди, который, хотя тот и был больше и светлее этого, был рад быстро покинуть, так как чувствовал себя чужим и обязанным. Так как Даран был нашим «попечителем», только он имел право приказать осмотреть весь дом, чтобы узнать, как мы обращаемся с казенным имуществом. Поскольку он этого не стал бы делать, мы вполне могли спрятать Нимродель у нас. Другое дело, что особых оснований скрываться у нас не было. Но мы привыкли к своеобразному гонению эльфийской расы в стенах Академии. Килиан и Элли этого понять не могли, поэтому удивлялись нашим переживаниям. Ингвар же при любом удобном случае показывал Элли, что он держит ее сторону, поэтому расхрабрился и сказал, что даже если рука Аванота и достанет досюда, никакого права нас в чем бы то ни было обвинять он не имеет. Несколько дней Нимродель лежала без сознания, лишь изредка ненадолго возвращаясь в действительность. Поскольку у нас в Академии начались проверки, учрежденные Аванотом, а Келантар, не жалея, нагружал меня лишней работой, чтобы оправдать мои пропуски, у меня было не очень много времени, чтобы ухаживать за эльфийкой. К счастью, Килиан и Элли делили между собой эти обязанности. К несчастью, спустя три дня после того, как мы нашли Нимродель, через шестой ярус к Эарнуру во дворец проезжали несколько его товарищей. На дороге, ведущей прямо на седьмой ярус, сейчас укладывали новые плиты, поэтому все проезжали у самых дверей Академии. И, конечно, именно в тот момент, когда мы с Гулэрионом, его компанией и еще несколькими учениками с разных курсов выходили из здания, товарищи Эарнура меня заметили. Пошутив пару раз про «ярус задохликов» и посоветовав мне лучше почаще тренироваться с ними, они не преминули спросить: «А как там эльфийка, которую вы спасли за городом? Мы во дворце спрашивали, но там о такой слыхом не слыхивали. Признавайся, себе оставил?». Я побледнела от напряжения и страха, но стражники подумали, что так меня смутили. Довольно гогоча, они поехали дальше. Наступило молчание. Теперь пришло мое время выдерживать взгляд Гулэриона. — Ну что, мы идем в библиотеку? Или сначала все же поедим? — он потянулся, разминая затекшую от долгого сидения спину, и первым пошел вперед. Следуя его примеру, ученики продолжили прерванное обсуждение практической работы с порошком кремния у Келантара. В Библиотеке Гулэрион, выбрав время, когда рядом никого не было, поинтересовался, неужели это уже подстрелили ту эльфийку, которая в тот же день уезжала из города. — А как она выглядела? — С длинными рыжими волосами, довольно высокая, стройная, ну как все эльфийки! — Можно подумать, ты их много видел! — Тебя вообще не зовут туда, где их можно встретить! — ответил мне в том же духе Гулэрион. — Тем не менее, я видел ту, что ты не встречал. У этой волосы белые. К тому же у той, о которой говоришь ты, наверное, должна быть охрана. Вечером Нимродель пришла в себя, Килиан передал мне, что она звала того, кто пел ей песню. Я, не снимая парика и мужского платья прошла в ее комнату и с удовлетворением заметила, что лекарственные отвары, которыми мы понемногу ее поили, оказывают заметное действие. — Кто ты? — Мы виделись два мясца назад, не помнишь? — Кто ты на самом деле? — То, что ты пела, — заговорила она снова, помолчав, — не из этого мира. Нельзя создать такое спокойствие на этой больной и жестокой земле. — Эта песня была придумана в Валиноре. — Ты одна из тех, кто пришли с Запада. Я это вижу, твой свет ярче и мощнее, чем у здешних эльфов. Но с большей силой он несет больше опасности. — Ты можешь сказать мне спасибо и отдохнуть, — отшутилась я, но благодарности так и не получила. Килиан в тот же вечер сказал мне, что ему приятно было ради разнообразия пообщаться с нежной и вежливой девушкой. Я для разнообразия, решила ему не отвечать и пойти лучше почитать «увлекательные» сочинения людей. Свое истинное лицо я решила Нимродель не раскрывать. Дело было даже не в том, что с моей «скрытностью» меня знала уже половина Эндорэ, но Нимродель осуждала почти все, что не входило в ее повседневную жизнь, и моих родственников, если она что-то о них знала, наверняка не любила. Кроме того, если я не говорила об этом даже Малкиру, чего ради я буду рассказывать ей! Вопросам Гулэриона я не очень удивилась. Не должна была и удивляться тому, что на следующий день эльфийку и Элатара обсуждала половина Академии. В коридоре ко мне подошел второкурсник и начал меня задирать. Сзади подошел его друг и толкнул меня в плечо. Ингвар только опасливо озирался, но я недобро посмотрела на них и сказала, что, если им нужна драка, они ее получат, мне-то что, я же не просто так в отряде принца Эарнура. — Вот и вали на второй ярус, нечего таким как ты занимать чье-то место на курсах! — сквозь зубы произнес второкурсник и ушел. Келантар, за закрытыми дверями кабинета с серьезным видом спросил, что за слухи ему принесла на хвосте сорока. Я рассказала ему, как было дело и с вызовом спросила, стоило ли мне бросить Нимродель умирать в лесу. — Нет, это было бы низко, — вздохнул учитель. — Другое дело, что без такого широкого обсуждения могло бы обойтись, но теперь это уже не свести к шутке. — Ну в любом случае, они не смеют прийти ко мне домой и выгнать ее. — Дело даже не в том, что она у действительно у тебя в доме, это даже не нужно никому проверять. Причины их интересуют тоже мало. Элатар, разве ты не знаешь, что такое молва? Каждый говорит, что ему взбредет в голову и все этому тут же верят. Твоя репутация, если можно так выразиться, запятнана. Вызывающее поведение не поможет тебе завоевать расположение учителей и товарищей. — Зачем мне завоевывать их расположение? — Ты совсем не думаешь о своем будущем? Пытаешься убедить других учеников в своей правоте и неправоте Аванота. Кто будет тебя слушать, если ты подтверждаешь все, что о тебе говорят, не стремишься к дружеским отношениям. — Ты так говоришь, учитель, потому что знаешь, что для меня это важно и что я могу тебя послушать. — Что ж, это так. Я, не буду лгать, больше заинтересован не твоим нынешним проектом, а твоим будущем. Сейчас тебе еще могут это простить как горячему молодому уму, но, если ты планируешь заниматься наукой и работать в Академии, тебе нужны союзники, иначе ты туда не пробьешься. — Это все такая глупость! — не удержалась я. — Глупость — это лишать себя любых перспектив из-за юношеских идей. Не все ученики понимают разницу между помощью существу в беде и «братанием» с целым народом, — продолжил Келантар мягче, — я не думаю, что сам учитель Аванот осуждает твой поступок, но защищать тебя он тоже не намерен. — Никакое будущее, будь я в нем заинтересован, не стоит того, чтобы отказываться от борьбы против идеи, которая лет через пять приведет к существенному осложнению отношений с эльфами. А через сорок, когда ваши «умные» ученики будут чувствовать себя вершителями истории людской расы, воспитает еще несколько поколений бездумных эльфоненавистников. Без альянса мы слабее для Врага, эльфы плюнут на все и уйдут, а люди будут праздновать закат своей цивилизации. — За тобой не пойдут, дорогой Элатар, если ты будешь делать пробоины в собственном корабле. Подумай об этом. — Да как он смеет мне такое говорить! Сам нагружает меня работой с утра до ночи, видит, как я каждый раз сталкиваюсь с Аванотом, а мне говорит, что я не произвожу впечатление серьезно настроенного человека! — бушевала я. — Вот я же ему как Кена завещала беречь Академию, что он, сам ничего не может и другим не даёт? — Кена, завали! — дверь в комнату Нимродель открылась, и показался усталый Килиан. — И ты туда же! Нимродель становилась крепче, но все еще оставалась отрешенной и закрытой. Из всех нас она больше доверяла Килиану. Я заметила, что и Килиан проникся к ней если не нежностью — это слишком сильное слово для нашего бравого вояки, то вниманием и участием к ее судьбе. Поначалу она вообще не хотела говорить с моими соседями людьми, но потом привыкла и на Малкира, Ингвара и Элли не смотрела косо. Но Нимродель, безусловно, нас не понимала и понимать не желала. Я же была слишком занята, чтобы разбираться с ее представлениями о мире, к тому же мне было кого переубеждать. Февраль заканчивался, в начале марта, когда в теплом Гондоре путешествовать было уже совсем удобно, караван торговцев должен был отправляться в Хартум. Элли несколько раз мне осторожно напоминала, что скоро придется делать выбор, но до последней недели я об этом не думала. Гулэрион как-то обмолвился, что его отец считает грядущий поход первых торговцев на восток большим дипломатическим достижением. Это услышал и Аванот и не преминул сказать, что Гондор, как высокоразвитое государство, вполне может обойтись без этих сомнительных контактов. На мой вопрос, как же он собирается развивать экономику Гондора без внешней торговли, Аванот со странной усмешкой ответил, что нужно сделать так, что более слабые народы сами обеспечивали наше государство товарами, а мудрые Гондора, дождавшись, пока вырастет поколение, не помнящее свободной жизни, ввели бы там свои порядки. Увидев мое лицо, Аванот рассмеялся и пошел дальше по своим делам. — Это была такая шутка, — не очень уверенно сказал Гулэрион. Я добилась слишком мало за то время, что провела в Академии, но не понимала, как еще я могу повлиять на что-то. Меня радовали подвижки в сознании, как мне казалось, некоторых моих знакомых, но в одиночку сделать больше было очень трудно. Малкир был наиболее деятельным из моих единомышленников, но этого тоже было мало. Я бы хотела, чтобы учитель Келантар своим изобретательным умом придумал стратегию изгнания злобных идей Аванота, но он не принимал открыто мою сторону, что меня расстраивало еще больше. Малкир, однако считал, что надо остаться и продолжить бороться. Но правды в обидевших меня словах Келантара было слишком много. Нужно было положить всю человеческую жизнь на борьбу с Аванотом, нужно было действительно серьезно в это втянуться, притворяться старше, жить как человеческий мужчина, показывать силу или прогибаться, находить и создавать сторонников. Все это меня пугало и степенью ответственности, и легкостью провала, да и, зная, что с моего прибытия в Эндорэ настроение у меня меняется так же часто, как у людей, я не была уверена, что стоит серьезно браться за этот вариант. Однако, я посчитала вербовку сторонников наиболее важным пунктом, попытаться выполнить который я могу и без постоянной лжи. Я планировала вернуться в город после нашего похода с новыми знаниями, которых еще ни у кого нет, и поднять авторитет межкультурному взаимодействию. Демар и остальные косо смотрели на товар — небольшой запас трав, к тому же не совсем законно полученных, который я собралась продавать. Они не особенно верили в то, что у меня есть способности к чему бы то ни было. Впрочем, для меня это было не ново, и перед отъездом я вновь была полна надежд. Келантар после занятия попросил Малкира задержаться. Тот хотел было сделать вид, что не услышал, но под строгим прямым взглядом учителя не посмел. Не посмел и соврать, когда Келантар открыл ему, что тайна перевоплощений больше не тайна, и потребовал ответов. Кто такая? Зачем это все? Понимает ли Малкир, что все это грозит ему вылетом из Академии? Малкир, начав, отвечал твердо про самые лучшие намерения и полное согласие с действиями эльфийки, звать которую так-то и пришла она действительно из Ривенделла. Так это все миссия, возложенная на нее владыкой эльфов? Ответа «личная инициатива» Келантару, конечно, было мало. Имея пытливый ум, Келантар с детства привык доискиваться до правды, разбирать на детали, чтобы понять общую картину, в конце концов это даже стало его профессиональным занятием. Сейчас тех деталей, что у него были, для полной картины было явно мало. Келантар уважал Аванота как ученого, оратора, больше по долгу службы, как руководителя, но никогда не перенимал чьи бы то ни было взгляды и идеи только из одних уважения или симпатии. Пытался ли этот мальчик, вернее, эта женщина, повлиять на него? Как и Аванот, Келантар видел в посетившей Академию родственнице Элронда скорее беззаботную, далекую от настоящего мира, а особенно от мира людей сейчас, эльфийку. С другой стороны, его симпатии были на стороне упрямого своенравного ученика. Сердце Келантару, никогда не бывшему чересчур чувствительным, неприятно кольнуло ощущение того, что он не только обманут, но и предан. Перед глазами снова встала их последняя встреча. Надо же было ему, увидев, как Малкир провожает Ингвара, пойти за ними! Что его туда влекло?.. Этот растерянный, виноватый и добрый, как у нашкодившего щенка взгляд, усмешка, как вера в то, что он, Келантар, все обязательно поймет и ее труды не пропадут даром, веселый голос и уверенная осанка при разговоре со спутниками — нетерпеливое ожидание новых приключений. Было и это для нее только веселое приключение? Надоело — и уехала? Келантар не мог не злиться. Хотя из-за чего он злится, понимал не вполне. За недостающими деталями он поехал ко второй эльфийке, спасенной первой. Малкира не было дома, но Нимродель не думала, что сюда зайдет посторонний, потому очень испугалась, увидев в прихожей незнакомца. Келантар тоже заметил ее и быстро окликнул, прося не уходить и обещая, что он друг и пришел с благими намерениями. — У всех людей благие намерения — разнюхивать чужие тайны, вламываясь в чужие дома? — после получасовых уговоров Келантара Нимродель осмелела и даже села с ним за один стол. Келантар не очень знал, как обращаться с эльфийскими девами, и понимал это еще меньше, видя такой контраст между той, у которой он хотел получить ответ, и той, «тайны которой пришел разнюхивать». — Я вижу, ты не злой человек, — наконец произнесла Нимродель, внимательно смотря ему в глаза. — Если не принимать в расчет мелочность и корыстность людей в целом. Но неужели ты здесь без корыстных целей? — Твоя спасительница, госпожа, притворялась моим учеником. Думаю, я все же имею право что-то узнать, — осторожно сказал Келантар. — Право! Все вы думаете о том, что имеете право, а кто вам его дал? Кто сказал, что прав у вас больше, чем у дерева, чем у птицы на ветке? Если ты пришел сюда потому, что считаешь себя в праве требовать моих ответов, то ты зря старался. — Я только пытаюсь понять, — устало вздохнул Келантар, уже не обращая внимания на странность сравнений. — Человек, который мог бы стать мне другом, которого я хотел бы видеть другом, оказался не тем, за кого себя выдавал. — Так ты пришел из-за дружеских симпатий? Но к кому? Твоего человеческого ученика никогда не существовало, а она уже уехала и вряд ли придет к тебе снова. Во всей Арде, наверное, было очень немного существ, которые походили бы на друг на друга меньше, чем Келантар и Нимродель. Но в одном они были схожи: ослиное упрямство делало честь и ученому, и лесной эльфийке. Но у Нимродели стаж отказов мужчине намного превосходил стаж Келантара в получении ответов от учеников. В этот вечер он ушел ни с чем и снова подумал: чего ради он разбирается с обманувшей его девчонкой, с которой он, действительно, может никогда и не встретится? Но в памяти снова всплывали уверенные слова и горячий взгляд его ученика, всплывал далекий и почему-то печальный взгляд девушки, с которой он распрощался у ворот дворца, и ее «общий дом» людей и эльфов. Он приходил через день и еще несколько раз, но Нимродель не желала проникаться к нему сочувствием и только говорила, что либо он должен верить во все хорошее, что в Кене и Элатаре увидел, во все правильное, что она делала, либо забыть ее образ и все, что она говорила, и жить как раньше. Келантар, разумеется, будучи ученым, просто так принимать на веру не мог. Об этом и сказал Нимродель разозленный Малкир, когда та ему поведала о допросах человека из Академии. — Тебя что, совсем не волнует, что дружеские отношения между людьми и эльфами в опасности? — Каждый из Детей Эру идет своей судьбой, — упрямо отвечала эльфийка, — бессмысленно пытаться сделать вид, что мы все нуждаемся в одном и к одному стремимся. Малкир сделал усилие, чтобы не схватиться руками за голову. — Ладно, тебе плевать на людей, тебя приютивших, на эльфов, твоих родичей, на то, что все, кто жил в этом доме и был тебе другом стремились к этому, но хотя бы в благодарность, в память о том, что она спасла тебе жизнь, не рушь все, что Кена всю зиму строила! Малкир почти ни на что не надеялся, когда делал Нимродель выговор, но, к всеобщему удивлению, его слова оказали воздействие. И следующим утром эльфийка, не выходившая до этого из дома, незаметно следуя за Малкиром, пришла в Академию по разрешению, которое Кена отдала Элли. С независимым видом она вошла в храм науки и у первого, кто к ней подошел, звонким голосом спросила, где Келантар. Студенты и некоторые учителя останавливались и смотрели с открытыми ртами вслед небывалому видению. Когда учитель Аванот узнал от одного из своих «помощников», что к Келантару пришла какая-то новая эльфийка, Аванот отпустил своих студентов раньше и, желая видеть картину своими глазами, направился к Келантару. Аванот не собирался любезничать, будь дева даже самой леди Галадриэль, но, залетев в кабинет и наткнувшись на спокойный взгляд серых глаз эльфийки, на мгновение растерялся. Первая смотрела не так, но в этих глазах, вместо беспечной радости жизни и живого интереса, светились непоколебимое спокойствие и уверенность в себе. — Госпожа Нимродель предложила нам неоценимую помощь в разработке лекарственных рецептов, — так же спокойно и уверенно ответил Келантар на немой вопрос Аванота. — Кто тебе дал власть принимать в Академию новых сотрудников, любезный учитель Келантар? — Я видела, как люди бегут от гор и банд разбойников, когда сама… бежала. Мне помог ваш ученик… — Да, но кто разрешил, — начал было Аванот, но Нимродель продолжала. — …теперь я хочу помочь тем людям, которые пострадали, когда было разбужено лихо. Келантар спрятал улыбку, увидев реакцию уважаемого главы Академии на полное пренебрежение правилами и формальностями со стороны эльфийки. Аванот сначала хотел отказать сразу, но потом решил, что так он не потеряет из вида эту подозрительную эльфийку, к тому же куда-то пропал защищаемый Келантаром Элатар и его товарищ Ингвар. Надо было разузнать об их связи с эльфийкой и планах как можно больше, и проще это сделать в стенах Академии. Келантар не очень поверил в резкое изменения настроения эльфийской девы, но против ее желания помочь как-то своей спасительнице, он ничего не имел. В конце концов, какой бы странной Кенамиэн ни была, он помнил о своей симпатии к убежденному ученику. Торговцы в караване были все знакомы между собой. Первыми отправиться в неизведанный край желающих было много, и кого попало брать не хотели. Меня бы никто и слушать не стал, но я напомнила моей компании, что это благодаря мне мы прошли Кхазад-Дум, я нашла им на неприветливых равнинах северного Гондора еду и ночлег и в конце концов я, имея связи напрямую во дворце, могу создать им больше проблем, если они не возьмут меня в путешествие, чем принесу в дороге. Я сходила с Элли на одно из собраний, поулыбалась, вежливо ответила на приветствие Алеха и тоже теперь знала большую часть присутствующих. Наше путешествие, несмотря на однообразие режима и пейзажа, было неспокойным. Сиркон опять предпринимал попытки расспросить меня, чем я была занята всю зиму, Демар навострил уши и, как-то раз прижав и напугав Ингвара, узнал, что я ходила в Академию в мужском платье. Посчитав, что это его козырь, он решил посмеяться, мол, если бы он знал, какой дурью я маюсь, ни за что бы не взял меня с собой. Меня это очень разозлило, руки чесались дать ему уже за все по р… лицу, но я удержалась и холодно ответила, что если он хочет получить немного внимания и восхищения, то пускай идет к Морисе. Я сказала так в порыве чувств, Мориса мне на самом деле ничего не сделала, чтобы я так говорила, но, на беду, торговцам было не чем заняться в пути и какой-то умник, подслушав наш разговор, донес ей. Ночью я проснулась оттого, что Мориса залезла к нам в палатку и, видимо, забыв про чуткий эльфийский сон, собиралась приставить мне нож к горлу. Впрочем, ситуация все равно была мало приятной, потому что она одним прыжком преодолела расстояние, а я еще не успела подняться. Мы разбудили Элли и полную торговку Маон, они полезли нас разнимать. — Я тебе отплачу! — прошипела вслед женщина с разбитым сердцем и оцарапанной (нечего лезть!) щекой. — Да найдите себе каждая на Востоке красавца-жениха и живите спокойно! — ворчала Маон. От этой встречи остался неприятный осадок, но я скоро отвлеклась, недооценив слова оскорбленной женщины. Меня не могло не волновать приближение к великому Морю Рун, остаткам моря Хэлкар, уничтоженного во время Войны Гнева. Я хотела верить, что оно до сих пор является вместилищем для тех вод, что первые встретили эльфов в Арде. Я даже с меньшим интересом, чем остальные торговцы, наблюдала сближение Ингвара и Элли. После того, что я сказала про Морису, Демар ко мне не подходил, Килиан дулся из-за того, что мы все-таки поехали в этот дурацкий поход, так что я в основном болтала с Сирконом. Для разнообразия было очень приятно поговорить с человеком, основной чертой которого была доброта. Кроме того, у Сиркона был неисчерпаемый запас сказок и историй, поэтому долгими переездами он развлекал меня. Поскольку мы и так выступили позже, чем планировали, торговцы не желали тратить лишнее время на дорогу, и первоначальный маршрут — обойти Эмин Муил с запада — был переработан, и мы направились «тропой войны» по старому тракту через многострадальный Северный Итилиэн. Несмотря на то, что последнее сражение здесь было пятьдесят лет назад, местность все еще казалась мрачной, словно весна, уже начавшаяся в столице, не хотела до сюда доходить. По правую руку от нас виднелись темно-серая гряда Эфель Дуат, в самом начале пути мы видели белую башню Минас Итиля. — Там, пожалуй, сидеть еще хуже, чем в Изенгарде, — поделился своими соображениями Ингвар. — Да, здесь, наверное, всегда ощущается беспокойство. Судя по тому, что враги поднимают голову, Гондору и особенно крепостям Солнца и Луны стоит быть вдвойне бдительными, — мы всего немного отошли от столицы, но нехорошее предчувствие не покидало меня. — Зачем строить главную крепость в таком опасном месте? Я бы построила ее как можно дальше от вражеской территории, — сказала Элли. — Это был вызов Врагу, люди должны были показать, что всегда готовы бороться за свою землю. Кроме того, укрепление играло важную оборонительную роль, — объяснял Сиркон, но Элли лишь пожала плечами. — Все равно не понимаю того, кто так решил. — Милая Элли, если бы такие девушки как ты понимали мотивы короля Исильдура, это бы значило, что крепости Гондора не выполняют свою главную функцию, — громко произнес едущий поодаль Демар, и большая часть каравана засмеялась. Но Элли даже бровью не повела. Когда мы шли между Черными Вратами и Мертвыми топями, даже Демар притих и чем ближе мы подъезжали к равнине Дагорлад, тем мрачнее он становился. Люди неприятно ежились и с опаской оглядывались кругом, особенно взволнованные взгляды кидали в сторону болот. Восточные торговцы во главе с Алехом чувствовали себя более спокойно, но и им не удалось пройти эту часть пути без волнений. Как бы ни хотелось всем поскорее миновать негостеприимные земли, мы вынуждены были дать отдых нагруженным коням. Решено, однако, было остановиться только на пару часов и до рассвета возобновить путешествие. Все старались держаться поближе к огню и остальным, поэтому у костров было довольно тесно. Один из знакомцев Буколя, уважаемый торговец и серьезный на вид мужчина Беретор, сплюнул на землю и вполголоса, но так, что все его соседи услышали, сказал: — В этом проклятом месте пал наш король. Многие славные мужи Гондора сгнили в болотах, но их души восстанут из могил и прогневаются на тех, кто заключил союз с Людьми Повозок. Два товарища Алеха хотели было вскочить с места, но тот удержал их движением руки, пристально посмотрел Беретору в глаза, но ничего не сказал. Как потом стало известно, нанятая караваном охрана для храбрости пригубила хорошую порцию эля и несколько торговцев, в их числе Беретор, последовали их примеру, поэтому разум не подсказал им, что злить Алеха и его спутников не стоит. Беретор заговорил громче, так, что и у соседних костров его услышали, язык его стал острее. Буколь лисой прошмыгнул через людей к Беретору и мягко, но убедительно, попросил его замолчать. Беретор крикнул, что его отец и дед не для того положили здесь свои головы, чтобы по этим землям ступала нога и тут он совсем не вежливо назвал народ Востока, после чего вскочил с места уже и Алех. Беретор, несмотря на угрозу и со стороны Алеха, и со стороны Буколя, вещал, что это они придут на восточные земли и там всем покажут. Кто-то из торговцев поддакнул Беретору, казалось, драки не избежать. С удивительной быстротой спутники Алеха выхватили из ножен тонкие изогнутые сабли. Но прежде, чем они успели приблизиться к Беретору, на их пути из ниоткуда возник Демар, металлической флягой остановив один из клинков. Еще через мгновение, Беретор упал, из его шеи торчала игла. Внезапно гомон уступил место молчанию, нарушаемому лишь вином, с характерным звуком вытекавшем из пробитой фляги на землю. — Друзья, Беретор выпил лишнего, как и многие здесь, и лишнего взболтнул. Мы все, — толпа поежилась под убийственным взглядом Буколя, — приложили немало усилий, чтобы этот поход состоялся. Давайте не будем все рушить в самом начале. Все заметили, как блеснул пустой пузырёк, который Буколь спокойно убирал в складки своей просторной одежды. — Мы привыкли требовать ответа у тех, кто посмел оскорбить наш народ, — с вызовом сказал более молодой торговец из компании Алеха. — Безусловно, господин Беретор по трезвом размышлении раскается в своих словах и принесет вам извинения, — слова Буколя звучали как угроза, даже мне стало не по себе. Алех, помедлив, кивнул. Конфликт был на время исчерпан, но тут выступила Мориса с первой частью своей мести. — Прежде всего мы здесь для укрепления союза между людьми Гондора и людьми Рун и всеми дружественными людьми Востока, — сладким голосом сказала она, — не стоит забывать, что многие замечательные воины, предки наших спутников, также полегли в Мёртвых топях. Нам же выпала возможность, объединив интересы наших государств, сплотить наши народы и создать прочные отношения между людьми Средиземья. То, к чему бы нам стоило стремиться уже очень давно. Не эльфы придут нам на помощь, а мы сами. Эльфы всегда преследовали свои цели и с пренебрежением относились к нам и нашим новым союзникам, настраивая и нас против них. Кто знает, кто именно подговаривал вождей обоих наших народов к войне… Раз уж и сейчас за нами следят эльфийские глаза, давайте покажем, что подобные трюки больше не сработают! Поскольку при последних словах Мориса нечитаемый взгляд обратила ко мне, все повернулись в мою сторону. — Как это понимать? Отвечай! — нарушил вновь наступившее молчание очень худой и сутулый торговец, друг Беретора, только что ему поддакивающий. Я почувствовала, что у меня за спиной Килиан напрягся, будто готовился защищаться или крепился, чтобы не ответить лишнее Морисе. — На глупые речи не ждите умного ответа. Мне нечего вам сказать, — я очень устала от необоснованно враждебного отношения к эльфам, но вспомнила стойкость Элии, которую она недавно проявила в ответ на насмешки Демара, и решила тоже держаться. В конце концов, я понимала, что слова Морисы вызваны ее враждой со мной. — Вы скрыли, что девчонка эльф! — завопил потерявший страх худой друг Беретора в сторону, где стояли Семан, Элли и Сиркон. — Довольно! — повелительно сказал Демар. — Любой, кто считает, что этот поход недостаточно хорош для него, может возвращаться обратно! В его голосе, как и в голосе Буколя, чувствовалась угроза, но угроза Буколя была похожа на внезапный выпад змеи, Демар же смотрел волком. — Тем не менее, мы договаривались не так, — сдержанно и спокойно сказала Маон, выражая мнение наиболее разумной части каравана. — Условия изменились. Если бы не госпожа Кена, поход бы не состоялся. У кого есть обоснованные возражения? — что ж, настал тот момент, когда Буколь вынужден меня защитить. — Мы не возражаем против участия госпожи Кены, — ответил Алех, и после никто уже не решился противиться. Пока мы проходили Дагорлад, Мориса пыталась наладить общение с Демаром, но он, видимо, был не в настроении с кем-то общаться. Это я поняла, когда он сказал мне, в ответ на мою просьбу немного поделиться элем, что все его запасы были в пробитой фляжке, но, если я хочу, он, конечно, может вернуться в Минас Анор и взять еще. — Знаешь, господин Демар, если тебе так тяжело дается эта часть пути, отвлеки себя чем-нибудь, выучи с Алехом один из восточных языков, это принесет тебе больше пользы, чем пустое излияние желчи. — Так Алех и расстанется с одним из своих главных козырей! — невесело усмехнулся торговец. — Можешь начать создавать сборник страшных историй о путешествии в далёкие земли, вернёшься в столицу — озолотишься. Ну или просто обсуди с кем-нибудь то, что тебя гложет, и тебе станет спокойнее, и нам уже. Демар молчал, рядом никого не было, и я решила продолжить. — У тебя здесь кто-то умер? Отец? Демар судорожно вздохнул, встал и несколько раз прошелся. — Вы были близки? — Нет. — Как это связано с эльфами? — Демар удивленно обернулся, — Мориса же с расчетом на тебя говорила этот бред. — Мой отец был Минохтар, командующий северного крыла армии Гондора в этой проклятой битве. — Это же… племянник короля Ондогера? — поразилась я. — Ты удивлена, госпожа? Пожалуй, выживи он, и я бы сейчас был в другом месте. Но он не щадил себя и свое войско, чтобы удержать вражеские силы и спасти Гондор. Может, благодаря ему мы сейчас вообще можем думать о том, чтобы налаживать связь с потомками Людей Повозок. Есть версия, что успей Гондор послать гонца в Лотлориэн или Лихолесье, таких потерь можно было бы избежать. Мой отец горячо поддерживал эту идею, но были и те, кто был слишком горд, чтобы просить помощи у квенди, думая, что они все равно не придут… Впрочем, это сейчас уже все не важно. — Твой отец был смелым человеком, Демар, — я осторожно положила ему руку на плечо. — Он бы гордился твоим стремлением, вопреки всему, налаживать связь с теми, с кем он воевал. В конце концов, мир — лучшая цель, к которой могут стремиться те, кто участвовал в войне. — Последний Союз, сражавшийся здесь же, не разделил бы твое мнение, — усмехнулся Демар. — Тут другое! — досадливо ответила я. — Я понял, что ты хочешь сказать. Все время забываю об эльфийской чуткости! — Кстати о чуткости. Может, поговоришь с Морисой. Знаете же, что она к тебе чувствует. — Вот ты вроде эльф, госпожа Кена, а как ребенок, не понимаешь многого! На этой ноте Демар ушел, оставив меня с не очень чистой совестью радоваться, что королем Гондора должен стать Эарнур, а не он. Вторая часть плана мести Морисы, очевидно, заключалась в том, чтобы осложнить мои отношения с Элли. Через три недели нашего похода я заметила, что Ингвар ведет себя странно (еще страннее, чем обычно). Когда я поинтересовалась, все ли в порядке, он испуганно отшатнулся. За три дня уже все в караване заметили, что что-то не так. Элли пока вела себя сдержано, но я чувствовала, что она в сильном беспокойстве. На пятый день Элли стало нехорошо и я, не на шутку испугавшись, потребовала от нее рассказа, что случилось за эти дни. Элли как-то странно на меня посмотрела и ничего не ответила, но, когда я продолжила спрашивать, выпалила, что это из-за меня и проклятой Морисы Ингвар теперь такой. Мне это надоело, тем более что, повторюсь, в дороге торговцы развлекали себя тем, что следили за чужой драмой, чем еще усугубляли положение дел, и я пошла к Морисе. Надо сказать, я делала попытку извиниться еще когда мы только прошли Дагорлад, но как-то разговор ни к чему не привел. Зайдя в палатку к Морисе, я прямо сказала, что если ей есть что мне еще высказать, то пусть говорит. Мориса встала, неспеша прошлась к сундуку, достала из него ароматическое масло, капнула себе пару капель на запястье, растерла, спокойно убрала его обратно и только потом обернулась ко мне. — Раз с Демаром нам не по пути, я решила жить дальше. И вот заметила рядом милого хорошего мальчика. Ничего, что он немножко младше, зато я опытнее и могу ему многое рассказать и показать. Мне хотелось ей сказать, насколько она мерзкая. Но я удержалась. — То, что ты разрушишь их счастье с Элли, тебе радости не принесет. Если тебе действительно нужен Демар, иди и дай ему то, чего ему не хватает и чего ты раньше не давала. Я не про уловки и месть. И, если тебя это успокоит, я в нем абсолютно не заинтересована. — Да как ты смеешь давать мне советы! — Мориса приблизила свое лицо ко мне, и я заметила или почувствовала, что она измучена внутренней болью. — Ты ничего не сделала, чтобы он так на тебя смотрел, ты ничего о нем не знаешь! Но он тебе не нужен! Мне что же, спасибо за это сказать? И она быстро вышла из собственной палатки, не дав мне добавить и слова. До Хартума оставалось идти всего несколько дней, на ночлег мы остановились у южного берега Рун. Я едва могла усидеть в седле ровно и, не утерпев, направила коня к берегу раньше остальных. Деревья расступились, и мы вынеслись к морю. Неширокая полоска песка отделяла его от весеннего, только зеленеющего леса. Голубая вода искрилась до горизонта. Несколько уток у самого берега взлетели, напуганные нашим приближением. Мой конь сразу потянулся к воде, но, попробовав, зафыркал. — Что? Соленая? Я спрыгнула с его спины, и коснувшись холодной воды, облизала палец. — Жаль, сейчас не лето, можно было бы искупаться, как раньше в Альквалондэ, - я нахмурилась. Воспоминание о прозрачной голубой воде и белых пляжах больше не об этом городе. Но по морю я все-таки скучаю… Надо будет как-нибудь все же добраться до Кирдана. Про море Рун ходили разные слухи, к тому же, западные торговцы по мере продвижения в восточные земли чувствовали себя все менее уверенно, поэтому никто из них не осмелится вечером идти к воде. Я сняла костюм и принялась отстирывать дорожную пыль. Да, простите меня великие воды, сначала я хочу позаботиться о том, что «ближе к телу», кстати, рубашку тоже надо постирать! Я переоделась в легкие шаровары и простую рубашку, сверху накинула жилетку. Не верится, эти вещи я покупала на рынке, чтобы носить в восточных землях, и вот я уже облачилась в них! Несмотря на разные неприятные события, которыми опять была наполнена дорога, меня охватило чувство радостного предвкушения. Я развесила одежду и решила пройтись по берегу озера, от которого еще пять лет назад я надеялась получить ответы на все вопросы. Думая, как я изменилась за это время, что мне даже есть чем гордиться, я рассеянно бродила по берегу и смотрела на закат. Небольшая рябь пошла по воде и на меня нахлынуло ощущение, почти забытое за несколько лет. Духи нашли меня сразу, как только я прибыла к морю? Враг не тот, кому гнев заменил сон. Не тот, кто жалеет себя и жесток к другим. Их сердце утешь — и пройдет злость. Прости их и помоги спастись. Но бойся холодных дум и холодных глаз. Кто не знает тебя и не ценит жизнь. Прочим дари любовь, и не верь в отказ. Верь другим — к ним вера придет в тебя. Когда я вернулась к одежде, еще сырой, были уже сумерки, но даже в сумерках я увидела, что кое-что было не так. Все до вещи были на своих местах, все до единой, даже маленькая брошь, которой я закалывала плащ, но не было маминой рубашки. Сначала я решила, что ее, лёгкую, сдуло ветром, но ее не было нигде. У меня по спине прошлись мурашки. Я позвала осанвэ Килиана, спросила, не ходил ли он к воде. Он не ходил. Тогда я спросила, не видел ли он, чтобы кто-то еще отлучался из лагеря. Осмотревшись, Килиан сказал, что нет Элли и Морисы, и предложил прийти. Я попросила его остаться в лагере и сказать мне, когда они появятся. Но Мориса появилась не в лагере, а здесь, на берегу. В руке она держала мою рубашку. — Пожалуй, у меня есть, что тебе сказать. Я — опытный торговец, ты — тоже притворяешься такой, давай поторгуемся. Я тут попросила нашу милую Элли своровать то, что для тебя важнее всего. Не знаю, почему эта старая тряпка так важна, но мне нет дела, — Мориса перевела дух. Я стояла, не в силах пошевелиться. — Я отдам, так и быть, тебе твою рубашку, если ты уберешься отсюда. Сейчас же уйдешь, и твои пути не будут пересекаться с нашими. Иди, живи со своими эльфами или гномами, хоть в диком лесу, но не притворяйся человеком, не вводи никого в заблуждение! — Я сказала, мне не сдался Демар, и я не собираюсь долго с вами путешествовать. Отдай рубашку, ты ничего кроме своей страсти не видишь, но потом будешь жалеть. — Так она тебе правда нужна? А мне нужно, чтобы ты ушла. — Я не могу просто уйти! — Для тебе это все — просто игра, тебе ничего не стоит это сделать! Мы умрем через пятьдесят, семьдесят лет, ходи тогда, где и сколько душе угодно, но сейчас уйди! — несмотря на явную злобу, в голосе Морисы слышалась еще и как будто мольба. — Мы разойдемся, когда прибудем в Хартум! И это будет уже очень скоро. — Не понимаешь ты по-хорошему! — глаза Морисы сверкнули. — Ну запомни, это только начало. С этими словами она схватила мою рубашку, которую обвязала вокруг камня, и быстрее, чем я, пораженная ситуацией, могла дернуться, запустила сверток далеко в озеро. — Я обернула в нее камень, так что твоей рубашке вечно лежать на дне. Не обращая внимания на ее слова, я бросилась в воду. Круги предательски быстро разошлись, и море опять волновал только мягкий прибой. Куда она ее кинула? Я нырнула, пытаясь разглядеть под водой белеющую точку, но увидела только водоросли на дне. Наверное, дальше. Я иногда оглядывалась на берег, пытаясь оценить расстояние, которое мог пролететь сверток. Иногда мне казалось, что я слишком близко, иногда — что слишком далеко. Я металась вперед, назад, вбок, торопилась, потому что почти ничего не видела, а вода (была середина апреля) казалась все холоднее. Солнце зашло. Когда я ныряла, я уже не столько искала глазами рубашку, сколько удивлялась всяким странным случайностям. Например, рубашка была со мной, когда я очнулась у земель Лоссот. Она успокаивала мои огненные приступы. Считается, что она прошла огонь и воду? Рукав начал истончаться, надо будет в Хартуме поискать хорошие нитки. Я ее заляпывала кровью, но она всегда вымывалась. Чужая даже. Вот кольцо кровь не любит. А воду, интересно? Нет, слишком близко к берегу. Вдруг ее унесло подводным течением вбок? Когда мы плыли во время бури из Альквалондэ я падала в воду? Или не падала? Это вода падала на нас. Помог бы здесь Оссэ, стоило бы только попросить его найти мою потерю… О, надо попросить, наверняка в этом озере есть духи, кто-то же меня учил тут жизни! Нет, слишком ушла влево. Дорогие жители озера, помогите мне найти мамину рубашку, она мне очень нужна. Вода холодная, но я ведь эльфийка, что мне сделается. А вот на Хэлкараксэ умирали от холодной воды. Страшно. Но здесь же не так холодно. Хотя темно почти так же. Тилион не вышел сегодня догонять Ариэн. Помогите мне найти рубашку, милые чуткие и отзывчивые духи! Говорили, не злиться на тех, кому больно. Я не злюсь на нее, ее жалко, только рубашку помогите найти. Я плавала довольно долго, намокшая одежда, на земле казавшейся такой лёгкой, тянула вниз. Я уже сняла жилетку и смотрела, как она идет ко дну, надеясь, что сейчас увижу еще одну плавающую ткань. В какой-то момент я сильно устала, но потом даже усталость перестала чувствоваться. Да и вода уже не казалась холодной. Иногда мне казалось, что я здесь зачем-то другим, я погружалась куда-то глубоко в себя и в воду, потом дергалась, вспоминая о рубашке. Я очнулась оттого, что кто-то гладил меня по голове. Это был Финдекано, сердце до боли сжалось. Мне снилось это раньше слишком часто. Но в этот раз рядом с Финдо сидел Глорфиндель и что-то ему рассказывал. Чуть поодаль неуверенно жался Килиан. Мы в Амане? Непохоже. Это что, Кирдан Корабел? Это ведь он отправил меня к морю Рун, искать ответы. Я тоже что-то ищу. «Ты живи, тогда все поймешь», — голос напоминал мне уже слышанного духа. Я почувствовала, что лежу на земле. В горле поднялась вода, я резко перевернулась на бок и откашлялась. Прямо передо мной сидел Килиан, он был взволнован. На берегу было еще несколько человек с факелами. Я заметила, что сжимаю что-то мокрое, перевела взгляд — рубашка. Килиан, вопреки обыкновению, ничего не говорил, я обняла его, и мы встали. Второе лицо, что я увидела, было заплаканное(!) лицо Элли. Она, замявшись на мгновение, бросилась мне на шею и начала быстро говорить, что не хотела, чтобы так вышло, думала, что рубашка не так важна, иначе бы так не поступила, несмотря ни на что. Короче говоря, просила прощения и радовалась, что все хорошо. Это настолько было непохоже на обычную Элли, что я сначала даже не нашлась, что сказать. В итоге я кое-как убедила ее, что ни в чем ее не виню, что рубашка нашлась, меня вытащили, все живы, а значит — все хорошо. Килиан отцепил от меня Элли и сказал, что нам срочно нужно идти греться. Откуда-то сбоку Демар предложил донести меня, но Килиан сказал, что мне надо пройтись и разогреться, а если что, он сделает это сам. — Да тебе самому не помешает поддержка, господин Демар. Ножки-то заплетаются… — донесся голос Буколя. Демар и Килиан фыркнули. — Элли, остальная одежда, плащ… — начала было я, но меня перебила Маон. — Да все мы собрали, только не высохло еще, бегите к огню, а пока на-ка, — мне на плечи опустилась меховая накидка. На Килиана и Демара тоже что-то накинули, и мы гордо шествовали в лагерь. Несмотря на то, что до этого никто не проявлял к нам особого интереса и тем более заботливого внимания, сейчас не только мои «прежние» спутники и Маон, но даже Алех, крутились вокруг меня и Килиана. О Демаре, который, как я поняла, тоже полез было меня спасать, также хотели проявить заботу, но он оказался к этому еще менее привычен, чем мы, и скоро ушел в свою палатку. Алех сделал нам какой-то напиток со специями, перченый, что хотелось кашлять, а на глаза наворачивались слезы. Или они наворачивались не от напитка, а от заботы этих чужих мне людей, от их доброжелательности, ворчливости на наши приключения или смеха в ответ на мои постоянные благодарности и растерянный вид. Но нигде не было видно Морису. Хотя я и не злилась на нее, я была уверена, что она все еще копит в сердце ко мне обиду.