Как сильмариллы все изменили

В голове была пустота. Килиан нещадно пилил меня осанвэ, а я могла думать только о том, зачем я его этому научила. — Кена! Эй, Кена, слышишь меня? — донесся до меня голос Кохиры. Я с сожалением вернулась в реальность и посмотрела на майа: конечно, она вновь придумала для меня занятие. — Сходи поищи воду, мы скоро въезжаем в пустыню. — Разве не ты здесь специалист по воде? — Верно, но, — Кохира хищно улыбнулась, — мне интересно, как быстро ты сможешь справиться с задачей. Всю жизнь я подчинялась только тем, кого уважала. Кто был достоин того, чтобы я признавала его власть над собой. Несмотря на все споры с отцом, он был достоин, как и дедушка-король, как и мама, и дедушка-кузнец, и Валар. Мне приходилось быть гибкой со вспыльчивым нравом отца, но меня не подавляли. Льяц ставил на мне опыты и не позволял перегибать палку в оскорблении его, но никогда не пытался играть в моего «хозяина». Никто никогда не стремился меня подчинить. Не стремился до момента, пока я ни встретила Кохиру. Моринготто разве, но он, по крайней мере в Амане, не опускался до поведения этой майа. Она оказалась настолько дальновидной, что поняла, что шантаж кольцом рано или поздно перестанет действовать, поэтому сразу потащила с нами Гурей. И когда я упрямилась, не желая быть ее игрушкой и выполнять дурацкие требования, она щелкала пальцами, и ее «воины» наставляли мечи на мою воспитанницу. Я успокаивала себя тем, что обдумывала все возможные варианты побега и расправы с Кохирой, но на самом деле просто пыталась отвлечь себя от мысли, что если я проживу так еще немного, то больше не смогу смотреть ни отцу, ни Финдо, ни братьям, ни вообще ни одному свободному существу в глаза. Когда страдает гордость, где болит? Хорошо еще, я не такой добрый и совестливый эльф как… Эру, да почти все мои родичи! Поэтому слова Кохиры о моем долге перед ней за спасенные жизни меня не особенно волновали. Впрочем, Финдарато, совестливый и добрый, нашел бы на нее управу, так что дело было вряд ли в отсутствии у меня этих достоинств. Гурей попросилась сходить со мной, мотивируя это тем, что она умеет слышать пустыню. Кохире, должно быть, стало интересно, поэтому она лишь махнула нам рукой и повернулась к своим воинам. Я опять погрузилась в мрачные раздумья, что уже почти стало моим естественным состоянием, Гурей осторожно взяла меня за локоть. — Кенамиэн. — Я вздрогнула от полного имени, которое называла людям все реже. — Ты не должна сдаваться. «А я и не сдаюсь, — осанвэ огрызнулась я, — надо пока продержаться, дождаться момента…» — Не бойся за меня, я… ничего не боюсь. — Я с удивлением посмотрела на девушку. — Все происходит не просто так, значит, так должно было случиться. У меня нет будущего, я не буду давать новую жизнь, а теперь Гюнеш наконец сможет зажить своей жизнью, без бремени… — Что за чушь? — еще злее прошипела я, — ты хоть думаешь, каково сейчас Гюнешу или твоим родителям? Это не снимает с них бремени, а лишь накладывает. И, поверь мне, чувство вины — это не то, что нужно оставлять близким. И я не собираюсь рисковать твоей жизнью из-за того, что не хочу идти искать воду или рассказывать дурацкие истории! — А я не хочу, чтобы из-за меня ты чувствовала себя беспомощной. Надо объединить наши силы, а то только Кохира извлекает пользу из того, что мы вместе. Гурей была права. В конце концов от пустой злобы и обиды ничего не изменится. Да, мы оказались заложниками ситуации, но разве я до этого не общалась со сложными майа, эльфами, людьми, гномами, в конце концов? Воины разбили лагерь и легли спать. Часовой стоял спиной к костру и бесстрашно вглядывался в темную бесконечность. Я села рядом с Кохирой. Она была на редкость задумчива, и я посчитала, что сейчас самый момент поговорить. — Я все удивляюсь, как ты выбрала себе такую веселую компанию, — я кивнула в сторону воинов. — Они мне не для веселья. Хотя порой их молчаливость раздражает. «Но они беспрекословно тебе подчиняются, а тебе это нравится», — подумала я. — Но для поболтать я взяла вас, — Кохира ухмыльнулась, — правда, вы этому не слишком рады. Но ты так забавно брыкаешься, пока еще я думаю, что не зря спасла тебя. Я представила ледяное замерзшее спокойствие земель Лоссот и не поддалась на провокацию. — Сколько лет ты уже развлекаешься тем, что бороздишь Восток? Не надоело? — Интересные люди, в отличии от эльфов, рождаются гораздо быстрее и чаще. Здесь они предоставлены самим себе, и за этим любопытно наблюдать, — Кохира, должно быть, представила что-то мерзкое, лицо ее вновь расплылось в хищной ухмылке. — Ну да, что еще остается майа, предавшему своего Валу. Только бороздить Восток, смотреть на чужую жизнь, прятаться то от эльфов и западных людей, то от соглядатаев темных сил. Мне тебя даже жаль. Кохира уставилась на меня, но не предпринимала никаких действий. У меня появилось недоброе предчувствие, но я решила сегодня вывести ее из обычного состояния, поэтому все равно продолжила. — Как… страшно, — я попыталась усмехнуться, — создаешь иллюзию собственной силы и власти, окружила себя рабами, потому что больше ничему не можешь противостоять. Постоянно рассчитываешь на страх и грубую силу, не можешь ничего создать, а агрессии в тебе как в недолюбленном подростке, а не в мудром майа! Тебя ведь всерьез никто не воспринима… Кохира взяла меня за грудки и приблизила свое лицо почти вплотную. От ее голоса у меня побежали мурашки: — Милая девочка, ты, кажется, забыла, в каком ты положении. Сейчас ты вежливо и искренне попросишь меня простить твою невоспитанность, или я позову своих людей, мы снимем с тебя твою ненаглядную рубашку и кинем в этот костер. Мда, почему провокация в этом мире работает только на мужчинах, зато все женщины пытаются уничтожить мамину рубашку? Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы дозорный резко ни дернулся и ни попросил Кохиру подойти, указывая рукой в западном направлении. Кохира нехотя встала, проследила за взглядом воина, поморщилась и сказала, что сходит проверить. Воин собрался с ней, но она ледяным взглядом приковала беднягу к месту. Я встала, чтобы идти спать и во сне забыть об унижении и раздражении. В спину мне прилетело: — И, если подумать, у нас с тобой гораздо больше общего, чем ты думаешь. Почему мы шли в пустыню? Потому что кольцо оказалось для сил, собирающихся в Мордоре, интереснее, чем я ожидала. По свежему следу (и убийству майа) быстро прибыли другие группы. Я не знала этого наверняка, но этого следовало ожидать, да и поведение Кохиры не оставляло надежд на обратное. Кохира говорила, что ей все равно делать нечего, поэтому можем поиграть в прятки. Мне казалось, еще она умалчивала о том, что с несколькими группами посланцев из Мордора она сталкиваться не хочет, боится, наверное, что и на нее ориентировку дадут. Как бы то ни было, на севере Кханда лежала обширная пустыня, пересекать которую решались немногие, и это было довольно надежное укрытие. Кохира отпустила своих воинов, сказав, что с нами справится и сама, а они ее будут только задерживать. Я настояла на том, чтобы мы на несколько дней задержались, и отпустила Гурей. Она не плакала при расставании, не плакала и я. Я множество раз ей повторяла ценить свою жизнь и любить людей вокруг, но, видимо, искренности в моих словах было немного, потому что мы обе стояли разбитые и отрешенные. Я советовала ей вернуться в деревню или пойти в другое поселение, встретиться с Гюнешем, но она все для себя решила и, хотя и не хотела расстраивать меня, сказала, что ее путь не там, откуда мы ушли. Мне в пустыню не хотелось. Виновата ли в этом богатая природа Амана, мое второе рождение на самом севере Средиземья или связь с кольцом Земли, но пустыня казалась мне бесконечной давящей пустотой, неживой и не предназначенной для живых. Выживать мы там первое время еще сможем на эльфийском здоровье и силе духа, но потом, когда жизнерадостность меня покинет (через пару дней), останется только медленно умирать. Надевать в таком месте кольцо Земли мне казалось кощунством, и равнялось дополнительной пытке. Мне не нравилось долго и не всегда успешно искать воду, целый день смотреть на одно и то же, умирать днем от жары, а ночью — от холода. Все это героически выслушивал Килиан. Ему в пустыню идти тоже не хотелось, но, посмотрев на мое нытье, он решил, что до такого поведения точно опускаться не будет. Пустыня меня обожгла. Казалось, жар исходит не только от солнца, но от земли, воздух — марево. От жара никуда не деться. Когда солнце вставало, все на миг превращалось в безжизненную серую рассветную пустошь. Это вам не рассветы у Элронда, когда солнце играет с уступами скал и водопадом. День наступал внезапно и тянулся бесконечно. От него тоже было никуда не деться, и я вспомнила вечную ночь Амана после смерти Древ. Ни человек, ни эльф не должны жить в мире постоянства. Но солнце все же клонилось к горизонту, я заранее предчувствовала и очень ждала вечер. Вечер был тоже очень короткий, потом начиналась ночь. Ночью сначала было хорошо, а потом, ближе к рассвету, когда тело, земля и воздух окончательно забывали солнечное тепло, становилось холодно. Я не понимала, как люди могут находиться здесь хотя бы несколько дней. Килиан, к моему удивлению, все это переносил легче меня. Когда мне было совсем тяжело или когда я ныла, он тащил и мой, и свой бурдюки с водой и шел впереди, как бы закрывая от солнца. Но чтобы закрыть от солнца по-настоящему, надо было, к сожалению, лететь надо мной. Кохира дергала меня гораздо меньше. Пустыня не располагала к глупым играм. Но умные мысли мне пока в голову тоже не приходили. «Вот я все думаю, — я мешала ногами песок, — где лучше: здесь или в Арамане?» «Где?» — откликнулся спереди Килиан. «В Арамане, говорю. Тебя там хоть и не было, но географию надо же знать. Там было всегда гораздо холоднее, чем здесь ночью… Или, может быть, на болоте, когда кольцо искали? Там еще стоял постоянно этот болотный дух. Хорошую воду тоже было сложно найти. И в Арамане проблемы с водой были. Я как раз пошла ее искать, когда…» «Я слышал эту историю сто раз. Сделай милость, иди тихо». «Или хуже было в море, когда Уинен устроила нам шторм после Альквалондэ? К нам еще тогда прицепилась мерзкая водяная майа. Кажется, моя жизнь идет по кругу… Все ведь эта вода…» «Смотрю, у тебя сил много, раз так поболтать тянет. Может, тогда возьмешь свой бурдюк?» «Сил? Да что ты, это я только чтобы тебе настроение поднять!» — я закрыла разум и безрадостно уставилась на покрытую неровными камнями землю. — Сегодня дойдем до деревни и раздобудем верблюдов, — донесся до меня неприятный голос Кохиры. — Но вы и так нахлебники, я на вас раскошеливаться не собираюсь! Советую подумать заранее, госпожа Кена и ее верный мул, — Килиан по привычке потянулся к мечу, — как будете добывать животное. Когда день начал превращаться в любимый мной вечер, мы, и правда, дошли до деревушки. Она стояла рядом большим источником, уходящем тонкой лентой реки к горизонту. Деревья, кусты, птицы, большой оазис, не слишком, однако, разнообразный, потому что поселение было большое и люди брали для выживания все, что давала земля и вода. Простые строения, но не самые простые лица. Деревня была большим пунктом обмена товаров и отдыха, все, кто до нее добирались, были в долгом путешествии. Раньше мне бы показалось это интересным, но за время своей жизни по обе стороны Великого моря я поняла, что со стороны все всегда кажется интереснее. Глорфиндель поэтому говорил, что мне не понравится? В эти дни в деревне было много народа. На запад шел большой караван. Некоторые торговцы и многочисленные вооруженные сопровождающие забились в единственное заведение в городе, отдаленно напомнившее мне тут таверну в Бри, где я, не имея денег, повстречалась с Килианом. Моя жизнь точно идет по кругу. Может, и в этот раз свалить расходы на него? Я не думала об этой идее серьезно, пока не увидела, как развлекаются охранники каравана. Несмотря на то, что выпивка в этих краях была редкостью: тело ослабевало от жары, а миражи виделись наяву и без алкоголя, ребята все равно были навеселе. Несколько «силачей» боролись на руках. Рядом на ветхом столе лежали небрежно брошенные монеты. Мои глаза под маской от песка сверкнули. Я ткнула Килиана в бок. Несколько раундов мы смотрели за ходом борьбы. Пока победу одерживал крупный (что редко встречалось в этой части Средиземья) парень. От пары выигрышей он шумел и кичился победой. Я пощупала руку Килиана, прикинула и решила, что можно не ждать, пока этого кто-то завалит, и идти. Килиан закатил глаза, но других идей у него тоже не было. Он сел, не снимая насквозь пыльную маску, но даже по смотревшим через нее глазам местные поняли, что это кто-то чужой. — Эй ты, снимай маску! Кто приходит в дом с закрытым лицом? — говорящему было все равно, что на дом это заведение походило мало. — Победи меня, тогда сниму, — спокойно и с акцентом ответил Килиан. Охранник, уже проигравший монеты и, очевидно, расстроенный этим, закричал: — Э, братец, это плохая ставка! Все согласились и вынуждали Килиана поставить нож. Килиан, мой Килиан, рванувший вместе со мной в приключение с торговцами и десять лет живший в торговом городе, начал торговаться. Я подумала: если бы это увидел Элронд, он бы впечатлился или дал бы мне подзатыльник? В итоге он убедил их, что ставка слишком маленькая для ножа, тогда борцу пришлось ее поднять. Килиан закатал рукав длинной рубашки, режа всем глаза своей подозрительно светлой кожей, и нахмурился. Борец усмехнулся, поиграл для потехи мускулами, и борьба началась. Если бы я еще участвовала не только в интеллектуальном, но и в физическом развитии моего спутника, я бы сейчас могла по праву гордиться собой. Рука загорелого громилы с грохотом влетела в стол. На секунду воцарилось молчание, затем проигравший начал возмущаться, что он не был готов, и требовать второй раунд. Килиан опять начал было торговаться, но окружавшая борющихся толпа была не на его стороне, поэтому им пришлось повторить на тех же условиях. Вены на лице и руке борца вздулись, он смешно выпятил губу, силясь одолеть эльфа, но результат был тот же. Расстроенные (разгневанные) проигрышем своего охранники требовали, чтобы Килиан все равно показал лицо: надо де знать, кому проиграли. Не думаю, что бы они признали эльфа, но могли бы все равно найти тысячи причин, почему выигрыш нечестный. Хотя что они ожидали: Килиан на голову выше всех в этой деревне. Неизвестно, чем бы кончились разговоры, но вмешался торговец, тихо сидевший до этого в углу. Немолодой, худой, жилистый, с красивыми чертами лица мужчина спокойно обратился к галдящим охранникам и предложил новый спор. Он сказал, что Килиан — его друг и он отвечает за его честность, а если проигравшего смущает его вид, то он сам готов сразиться с ним. Громила быстро прекратил ворчать и вновь поставил руку. Килиан в молчаливом удивлении уступил место торговцу. Стоило раздаться слову «начали», рука охранника опять грохнулась об стол. — Ну что, может быть, ты хочешь второй раунд? — маскируя насмешку за вежливостью спросил торговец. Для такого небольшого человека у него был удивительно сильный голос. Борец, видимо, не желая продлевать позор, отказался. Торговец поблагодарил его, взял деньги и сделал Килиану знак идти за ним. Они вышли из «таверны», я шла следом. Торговец, чуть отойдя от входа, пригласил нас к себе. Отказываться причины не было, и мы пошли за ним в дом, в котором он остановился. Небольшое помещение, ничем не поражающее глаз кроме больших рогов над входом. — Я не первый год останавливаюсь у хозяина этого дома. Однажды я преподнёс ему рога убитого мной на севере оленя. Они отпугивают злые силы, — пояснил торговец, заметив мой заинтересованный взгляд. — Я не настаиваю, в этом доме вы можете находиться в масках, однако пользы в этом мало. Со своей стороны я смею вас уверить, что никто посторонний сюда не войдет, а я не склонен судить людей по внешности. Я хмыкнула: он явно пользовался тем, что остальные как раз по его внешности судили. Мы стянули пыльные маски, ни один мускул на лице торговца не дрогнул, только глаза чуть сверкнули. — Вот оно как… Мудрое решение — не показывать тем грубиянам лица. Но в таких местах кого только не встретишь. — Здесь часто проходят похожие на нас? — удивилась я. — Не часто, — торговец чуть улыбнулся. — Поэтому мне и было интересно с вами познакомиться. Надеюсь, вы простите, что я влез в ваше дело? Торговец заварил чай из гранатовых цветов и, пока я с наслаждением его пила, отдал Килиану выигранные деньги. Мы приятно общались весь вечер и хотели уже оставить торговца отдыхать, когда он сказал: — У меня есть к тебе предложение, друг мой. Поборись со мной. За время, что мы общались, и я, и Килиан поняли, что ему действительно ничего не стоило побороть того громилу. — Но у нас только деньги на верблюда, — начала я. — Если господин Кильян победит, то сможет купить двух верблюдов. Дело, конечно, ваше, но неужели не хочется проверить себя с достойным соперником. Не хочется. Хотя два верблюда, конечно, хорошо. И Килиан ворчать не будет… Так, или он собирается сам ехать, а меня пешком отправить? Килиан согласился, торговец положил на стол несколько аккуратных стопок монет, меня просили считать. Они сцепились и, хотя лица обоих были спокойны, а не как у того громилы, я понимала, что они прикладывают все силы. Я успела про себя сосчитать до семи, когда рука Килиана ударилась о стол. Я замерла, обдумывая, какие у меня шансы против торговца, но пришла к неутешительным прогнозам. — Мне кажется, это хороший повод сказать Кохире, что дальше мы не идем, — нервно пошутила я. — Друзья, зачем отчаиваться? — мягко произнес торговец. — Есть испытания гораздо более интересные и серьезные, чем борьба мышц. Сегодня вам не повезло, но приходите завтра сыграть со мной в игру, которая требует напряжения ума. Мне давно не попадались хорошие соперники. Честно сказать, в руках Килиана и примитивной борьбе я была более уверена, чем в затупленном путем по пустыне интеллектом. Но Килиан уже согласился на риск, так что отступать было поздно. На следующий день мы пришли в другой дом, принадлежавший главе деревни. Он был сложнее по архитектуре, в нем было несколько комнат, образующих небольшой двор. Над двором были протянуты веревки, по которым вился виноград. Во дворе было темно и даже прохладно. Из-за довольно большого для пустыни источника, воду использовали не только для питья, но и для охлаждения других напитков. Мы видели, как почтенного вида старцы, в перерывах между партиями, просили мальчика налить им холодный чай. Поскольку наш торговец вчера наблюдал за нами, сегодня он предложил нам сначала посмотреть, как играют другие. Играли один на один черными и белыми плоскими камешками на расчерченной на квадраты доске. Я быстро догадалась, что смысл игры в том, чтобы захватить большую территорию, ставя камешки на пересечения линий. Это показалось мне не очень сложным в теории, но без практики играть на все деньги и нож было рискованно. Мы подождали, пока хозяин дома доиграет, чтобы нас с ним познакомили. — Пришли с Кохирой? — с небольшой насмешкой в голосе спросил хозяин. Мне не очень нравилось положение, когда у меня ничего не было, и на еду, и на воду, и на животных надо было все время добывать деньги. Но еще больше мне не нравилось, что все относились к нам с пренебрежением именно потому, что у нас не было нескольких монет. Но не ходить же мне и не кричать, что я принцесса Первого Дома нолдор. Тем более, им это все равно ни о чем не скажет. Люди Запада знали эльфов, и в большинстве случаев это уже вызывало более почтительное отношение. Здесь мы были разве что диковинкой, каждый одобрительный взгляд надо было завоевывать. Хозяин и наш торговец сыграли четыре партии, каждый выиграл по две, но у меня было ощущение, что наш торговец в последней игре поддался, чтобы не расстраивать пожилого хозяина. Потом с торговцем сел Килиан. Разведчики — это не грубые мужланы, способные только действовать по приказу и идти на врага прямыми атаками. И Элронд дал мне Килиана не просто так: хотя он и казался мне туговатым на ум, многие вещи он знал гораздо лучше меня. К сожалению, это ему не помогло, и после нескольких партий у нас осталась только половина вчерашнего выигрыша. Хуже всего было то, что стиль игры торговца было сложно определить, а Килиан не выиграл ни разу, что подрывало его веру в себя. Я разозлилась: все это было затеяно не ради денег, а для потехи торговца. Остальные умники, просиживающие во дворе целые дни, уже начали посмеиваться над Килианом. Торговец молча улыбался. После очередной партии я бросила Килиану осанвэ, что пора попробовать что-то новое и сыграть мне. Мы попрепирались, но я настояла и села напротив торговца. Первую партию я ожидаемо проиграла, но заметила, что с Килианом торговец играл не как с хозяином, а со мной — не так, как с Килианом. Вторую партию я слила с еще более позорным результатом, делано удивляясь, как была так невнимательна. Торговец совсем расслабился, слушая шутки наблюдающих за игрой, а я решила, что это мой шанс. Восточные люди не любили ставить все, они считали это показухой или глупостью. Рот торговца дернулся, когда я поставила все наши оставшиеся деньги. Для него это была не очень большая сумма, но партия обещала быть последней. Я отказалась играть черными и ходить первой (как играл Килиан) и анализировала каждый ход торговца. Мне было вдвойне сложно, потому что надо было не раскрывать, что я понимаю игру лучше, чем показываю, приходилось делать глупые ходы. Сзади шипел Килиан, досадуя на то, что пустил меня разбазаривать добро. Но во второй половине игры притворяться было невозможно, торговец не мог не заметить намеченную мной линию соединения камешков. Последние несколько ходов мы сражались открыто, полностью погрузившись в игру, так, что, когда я выиграла, поставив последний камень, и на плечо мне легла чья-то рука, я в испуге дернулась. Мое движение разрядило, оказывается, напряженную атмосферу и все засмеялись. — Кажется, ты меня подловила, госпожа, — торговец с улыбкой покачал головой. — Теперь сбросим маски и сразимся серьезно? Я хмыкнула: и я, и Килиан были в масках, все опять посмеялись. Мы вновь перешли на небольшие ставки, потому что я помнила, чему меня учил Турко: если поймал неожиданно крупную добычу, не гонись тут же, сломя голову, за второй. Удача редко приходит два раза подряд, а тот, кто слишком уверен в собственных силах, рискует получить от оленьих рогов или волчьих зубов. Было сложно, я настолько напряглась, что, когда, завершив последнюю партию, встала, чуть не упала, потому что задеревенело тело. Я каким-то чудом и собственной логикой отыграла назад наши деньги и один раз, почувствовав приближающуюся удачу, подняла ставку, увеличив наш выигрыш почти вдвое. Теперь, если не есть, не пить и не закупиться ничем, можно было взять верблюдов. Хозяин в хорошем расположении духа пригласил нас пообедать у него, что было весьма кстати. Но, переступая порог его дома, я вдруг поняла, что есть и пить в маске невозможно, а подвергать кого-то опасности и наводить врагов на мой след я не могла. Растерявшись, я замерла в проходе. — В чем дело, дорогая победительница? Хочешь привести себя в порядок перед трапезой? Очень легко, я сейчас позову дочь, и она тебе все покажет. Он кликнул, пришла красивая девушка, улыбнулась мне и отвела на женскую половину дома. Я попросила ее принести мне горячую и холодную воду, а также спросила, как бы мне выровнять тон лица: небольшой кусочек, выглядывающий из-под маски, был гораздо более загорелый. Это была почти правда, но настоящая правда была в том, что я была не готова показывать слишком белое лицо, которое бы многим запомнилось. Я не ожидала чуда, но девушка улыбнулась, повторила слова отца — «это очень легко» — принесла мне порошок хны. Вместе с ним принесла и другой порошок, более редкий в этих землях. Похвасталась, что выпросила у отца купить его у проезжающих через деревню торговцев, он делал волосы совсем черными. Порошком она предложила покрасить мне выгоревшие на солнце брови. Она накрасила их на восточный манер, а потом оставила меня, объяснив, как развести и нанести хну, чтобы окрасить кожу. Когда я вышла к хозяину и хозяйке дома, то поняла, что нужный эффект достигнут по огромным глазам Килиана. На голову я надела платок, какой обычно носила в пустыне, скрыв волосы. А кисти рук у меня и так сильно загорели, так что подвох никто не должен быть заподозрить. Кохира, когда узнала, как мы добыли деньги, очень смеялась, а потом окинула меня задумчивым взглядом и пошутила, что она, может, тоже меня недооценивает. Торговец выполнил свое обещание и подарил нам припасов в дорогу, а лично мне — новую маску от песка (и не только) и набор для игры. Я сначала отнекивалась, что не могу его принять, но потом взяла, решив, что делать будет все равно нечего. — Надеюсь, когда-нибудь наши пути вновь пересекутся, и мы сыграем еще раз, — улыбнулся торговец. — Это вряд ли, к сожалению. Спасибо, но тебе лучше забыть наши лица и нашу встречу. Торговец если и удивился, то виду не подал. Высота верблюдов с непривычки напрягала, зато теперь, покачиваясь в такт шагу, можно было больше разговаривать. Я опять ныла, что мне не нравится пустыня и что лучше бы мы остались подольше в деревне. Кохира решила разбавить мою версию будущего своей. — Хоть ты и покрасила лицо и брови, ты все равно отличаешься от здешних людей. Да и маскарад был напрасен, ведь с тобой и, вон, Килиан, и я. Если в деревне, откуда я тебя забрала, кто-то уцелел от гнева крупной рыбы, — Кохира, хоть и шаталась по пустыне, постоянно использовала в речи слова своей стихии, — то он, конечно, расскажет и как мы выглядели тоже. Просто прими, что куда бы ты ни пришла, не составит никакого труда тебя найти. — Я все не могу нарадоваться, что ты так беспокоишься обо мне. Не думай, что они идут только за мной. Наверняка ты их тоже заинтересуешь. — Ну надо мной вряд ли кто-то будет ставить опыты, — Кохира пожала плечами. — Меня по крайней мере сразу не прикончат. — Да заткнитесь вы! — взревел Килиан, мы от неожиданности притихли. — Надо было что ли тебя там оставить? Боролись бы в грязном трактире на руках до скончания дней. А что, ты бессмертен, будешь с годами оттачивать технику, — вновь начала издеваться Кохира. — А ты с годами оттачивала остроумие? Плохой пример, тогда Килиан в тысячу лет ни партии не выиграет. — Я сказал тихо! — рявкнул Килиан. «Я, между прочим, тебя защищаю. И вообще не забывай кто своим гениальным умом добыл нам верблюдов!» «Дурочка, он тебе в последнем раунде поддался». Оставив меня переваривать сказанное и спускаться с небес на землю, Килиан, покачиваясь, уехал вперед. Кохире сначала не была интересна игра, но я нашла нужную ставку, и тогда отказаться она уже не могла. Мы играли на вопрос, выигравший у проигравшего мог спросить про все что угодно, и предполагалось, что он получит честный ответ. Сначала выигрывала только я, и это дало мне простор к действиям. — Почему из всех мест ты ходишь по самым пустынным землям? — Когда живешь вечность, хочется разнообразия. Я решила сразу не давить на нее, поэтому подождала до следующей партии. — Почему ты ушла от Ульмо? Кохира дернулась от имени Валы и ощетинилась. — В то время многие переосмыслили свое положение и потянулись к новому. — Как долго ты бороздишь Восток? — Долго. — Это не ответ. — Знаешь, игра оказалась гораздо более скучной, чем я думала. — Так ты выиграй у меня хоть раз. — Я лучше сыграю с Килианом. И Килиан, непонятно зачем, согласился. Кохира быстро обыграла его. — Ну что, Килиан, расскажи мне, что вы скрываете. — Это неправильный вопрос. — Хорошо, тогда так, являетесь ли вы теми, за кого себя выдаете? Мы с Килианом переглянулись. — Нет. — Что? И кто же вы тогда? — Это уже второй вопрос. Кохира скрипнула зубами и потребовала еще партию. Килиан усмехнулся: он сыграл с Кохирой ту же игру, что и я с торговцем. Теперь он перестал притворяться и играл в полную силу, из-за чего Кохире было не видать победы. Однако она перестала жаловаться, что игра скучная. Килиан подмигнул мне и кинул осанвэ, что теперь он нашел нам обеим занятие. Играть, конечно, хотелось не всегда. Днем мозг плавился от жары, а вечером и ночью хотелось просто остудить голову, а не напрягаться. Если бы не любопытство, толкающее меня и Кохиру, я думаю, мы бы совсем отупели и одичали. Днем даже в тени выточенных ветром странных скал сидеть было очень тяжело. Но иногда выходить из тени и двигаться по солнцу было еще тяжелее. Как-то в особенно жаркий (то есть убийственно жаркий) день, мы сидели под одним из валунов. Ветер сточил его основание, и в плывущем воздухе мне все чудилось, что он наклонился и вот-вот упадет. Чтобы отвлечься от неприятного предчувствия скорой смерти, я предложила Кохире сыграть. Если она победит, то я ей нормально расскажу свою историю, если проиграет — вернет мне кольцо. Мы поторговались и сошлись, что вернет только до вечера. Мне повезло, Кохиру жара также выбила из колеи, и я получила кольцо. Проведя пальцем по ободку, я почувствовала, что оно откликнулось живым теплом, своим, а не солнечным. — Пойду пройдусь, не могу больше сидеть под этим камнем. — Далеко не уходи. Если грохнешься от солнечного удара, имей в виду, что заберу тебя только вечером, — Килиан сонно зевнул и перевернулся на другой бок. — Свистни, если найдешь что-то интересное, — Кохира тоже зевнула. — Хотя я до заката все равно никуда не пойду… — Вот именно, — я хмыкнула и поспешила отойти от камня. Пройдя шагов пятьсот в неизвестном мне направлении, я увидела, что невдалеке что-то зеленеет. Среди растрескавшейся серой почвы и серо оранжевых камней действительно виднелся небольшой ровный лужок с травой. Я подошла поближе и надела кольцо. Провела рукой над травой. Кольцу все это явно не очень нравилось, я почувствовала холод. Холод! Идти в огонь, желая согреться, было такой же гениальной идеей, как дразнить кольцо. Я приложила похолодевшую руку к голове и с наслаждением вздохнула. Трава не спешила расти, поэтому я подвинулась ближе и… провалилась ногами и лицом упала в хлипкую корочку зыбучих песков. Я стояла на четвереньках, отирая руками в грязи лицо, и думала, что кольцо мне достойно отплатило. Выпутавшись, наконец, из западни, я устало легла рядом на твердую почву. Пришла в себя я от громкого хохота нашедшей меня Кохиры. Мое недовольное лицо рассмешило ее еще больше, и она чуть ни падала, держась за бока. — Ну ты… даешь… Знала бы, что будет так весело, отдала бы тебе кольцо намного раньше… Ой, не могу! — В твоих же интересах своим чутьем найти воду, иначе я кольцо с руки уже никогда не сниму. Лицо больно стягивало засохшей песчаной маской. Должно быть, именно моя мимика окончательно добила Кохиру, после чего она все-таки упала и досмеивалась лежа. Ближе к вечеру она смилостивилась надо мной, и я с наслаждением мыла лицо, руки и ноги в мутной стоячей воде. Когда мы вернулись, Килиан все еще спал. Окинув нас удивленным взглядом, когда мы его разбудили, он спросил, неужели мы подружились. Я только закатила глаза, пока Кохира ему рассказывала про мои приключения. Ночью мы, наконец, ушли из-под опасного камня, найдя более приличное укрытие, развели костер. Килиан пошел искать выползшую после дневной жары дичь. Я почувствовала, что кольцо успокоилось. К тому же здесь местность была менее пустынной, виднелись саксауловые заросли, которые флегматично щипали верблюды. — Какое сейчас время года? — вдруг спросила я. — Я даже не знаю. Не чувствую… Ненавижу пустыню. Кохира ухмыльнулась. — К пустыне надо приспособиться, понять ее, принять, привыкнуть, в конце концов. Ты не задумывалась над тем, что своим мы считаем просто то, к чему привыкли? Ты можешь ненавидеть жару и сухость, но пройдет время и ты, оказавшись на ледяных просторах или в зеленых лесах, затоскуешь по ней, потому что то, к чему мы привыкаем, становится частью нас. Таким как мы, кому отведена вечность, сложно принимать перемены. Поэтому немногие рискуют менять привязанности. И поэтому все эльфы так склонны лелеять воспоминания и не любят действовать. — Ну не все, — я слегка улыбнулась. — Я согласна с тобой, но, может, оно и к лучшему. Я тихо удивлялась речи Кохиры. На ее лице больше не было даже усмешки, даже взгляд стал другим. — Возможно, — после паузы негромко произнесла Кохира. — Когда те, кому предназначено постоянство, хотят что-то изменить, то идут против своей природы. Отказываясь от старых привязанностей, мы раздробляем себя на кусочки, как будто теряем силы. Кто знает, может, эта слабость — цена за знание? — Я не могу представить, каково сидеть все эти тысячи лет в Амане! — горячо возразила я, ловя где-то в подсознании слабое желание вернуть Кохире обычную дерзкую уверенность. — Там… довольно неплохо. Многие бы отдали все блага Средиземья за спокойное существование на блаженном острове. — Да там же жизнь мимо проходит! Зная, что здесь столько всего происходит, что есть, где себя применить, что здесь постоянно нужна помощь, как можно отсиживаться там? — Привычка. Чем дольше сидишь на одном месте, тем страшнее с него сойти. К тому же не у всех так обострен страх того, что жизнь пройдет мимо, — Кохира посмотрела на меня и привычно усмехнулась. — Когда я выиграю и ты будешь рассказывать мне правду, учти, я жду интересную историю, а то кольца тебе больше не видать. — Здесь оно все равно бесполезно. Это не место для жизни. Кохира опять впала в задумчивость и встала, смотря на горизонт. — От того, что ты полна предрассудками и старыми привязанностями, легче не станет. Можно бесконечно копить вещи, каждый день тянуть их за собой в вечность. Только в вечности оно надо? Майа ушла от костра и, ничего не сообщая о своих планах, потерялась в темноте. Я думала над словами Кохиры, но они оказывали на меня действие, сравнимое с речами Льяца. И логика, и правда в них чувствовались, но на веру их принимать было страшно. А, может, дело было в недоверии к говорящему. — Я тебя сделала! — завопила Кохира, я поморщилась. Должно быть, мне в голову через уши надуло песок и пыль, раз я не заметила несколько опасных ходов, а потом уже было поздно. Кохира со своим хищным оскалом выглядела по-настоящему радостной. — Ну рассказывай. — Задавай конкретный вопрос. Один. — Кем ты была? — Была? — До того, как вошла в пустыню, — как само собой разумеющееся ответила Кохира. — Я же говорила. Дальней родственницей Элронда, путешественником и торговцем, владельцем кольца Земли… — Ты должна сообщать новые сведения, — майа шире растянула улыбку. — Мои ответы так же обходят подробности, как и твои. Все честно. — Ладно, зануда! Начнем с малого: какой поступок ты скрываешь? — Поступок? — В уши песок набился? — угадала мою же мысль Кохира, раздраженная моей непонятливостью. — Если ты что-то недоговариваешь, несмотря на мои угрозы твоим любимым вещам, значит, есть причина. Страх, стыд, вина. Не волнуйся, я не собираюсь тебя ругать и призывать к искуплению. Хотя, может, соберусь… — Не знаю, что ты там себе надумала, но я не чувствую себя виноватой и не боюсь своих поступков. — Врешь! — неожиданно жестко сказала майа. — В любом случае, я не пытаюсь постоянно скрыть что-то, что я сделала, — я старалась казаться невозмутимой, чем только больше злила Кохиру. Больше мы об этом не говорили и несколько дней не играли, но скука или уже привычка снова толкнули меня к партии. Не знаю, дело в покинувшей меня удаче или в том, что от жары больше не работала голова, но я вновь проиграла. — Что с тобой случилось, что ты перестала дорожить жизнью? — Почему ты так решила? — я была ошарашена подобной оценкой. Кохира неопределенно махнула рукой. — Я живу довольно долго, чтобы это видеть. Да и любое здравомыслящее существо догадалось бы, что тот, кому дорога жизнь, не станет вызывать на поединок майа и препираться с тем, от кого зависит. Только не ври мне в этот раз, — глаза Кохиры угрожающе блеснули. — А что ты сделаешь? — устало спросила я. — Напомню тебе, что игра была твоей идей и правила ты придумала сама. Кохира была права. Нас учили отвечать за свои слова, потому что от нас зависели другие эльфы. И несмотря на всю брехню, что я насочиняла в Средиземье, оправдывая опасностью или непониманием окружающих, я, действительно, сама поставила себя в такую ситуацию и должна была отвечать. — Я не ценила то, что у меня было, — я уставилась на огонь, вспоминая все свои выкрутасы только после Альквалондэ. Да и до этого их разве было мало? — По глупости и случайности я лишилась всего: любимых, тех, кто от меня зависел, своего места в жизни. Хотя, может, это была судьба. — Килиан, малыш, иди погуляй, — крикнула Кохира. Килиан ощетинился, но, посмотрев на меня, вздохнул и ушел. — Я не смирилась, но решила жить дальше. Потому что они бы так хотели, потому что все, кто мне когда-либо помогал, заслуживают того, чтобы их старания не пропали зря, потому что хотела стать умнее и сильнее, этого, кстати, не происходит. Наконец, потому что мне самой хотелось. И чем больше я вижу, тем больше хочу увидеть и узнать, и мне интересно, у меня даже есть друзья, цели, планы, но… Я заметила, что плачу, и начала вытирать слезы. — Балрогова эльфийская память, — засмеялась я, — она ничего не дает забыть! Те, кто помнят, как были любимы и нужны, не могут просто жить по-другому. А я еще вместо того, чтобы остаться с теми, кто пытался обо мне заботиться, убежала к людям, которые мрут как… Короче говоря, как тут особенно дорожить жизнью, если все равно обречен на какое-никакое вечное существование. — Да, мы такие, — Кохира усмехнулась. — Даже если тащим каждый день огромный груз страданий, все равно не желаем расстаться ни с ним, ни с возможностью встретить новый день. Знаешь, зачем нужна пустыня? Она, как вода, принимает тебя и очищает. Зайдя в воду, нельзя выйти сухим. Так и зайдя в пустыню, нельзя вернуться прежним. Те, кто этому сопротивляются либо глупцы, либо самоубийцы. — К тому же, — вновь заговорила она после долгого молчания, — если есть те, кто любит тебя, и те, кого любишь ты, значит, не все потеряно. Иногда кажется, что, утратив все, легче перестроиться. Нужно начинать с нового листа, а это и веселее, и легче. Это, конечно, не совсем правда. — Извини, но ты не производишь впечатление майа, который живет за счет любви к ближним. — Конечно, нет! — Кохира хрипло рассмеялась. — Удивительно. Хотя что удивляться после слов о том, что пустыня как вода! Ну только ты можешь такое сказать! — я повеселела. — Хотя если бы ты встретила меня лет тридцать назад, тоже бы подумала, что я очень странная. — Я и сейчас так думаю, — с честными глазами ответила Кохира. — И раз уж я такая добрая сегодня, дам тебе еще один совет: прошлое само себя не отпустит. Можешь пытаться его забыть, но это убьет тебя, ведь мы, к счастью, в пустыне. Тот, кто забывает, кто он и зачем идет, здесь ложится и умирает. — Как в море, — серьезно кивнула я, Кохира скривилась. — Ладно, ладно, мне очень интересно, я слушаю. — У тебя есть возможность проработать свои проблемы, понять, зачем ты делаешь каждый следующий шаг. Я знала, что Кохира — кладезь жизненного опыта и мудрости, но не понимала, как это уживается в ней с ее любовью к пакостям и самодурством. На следующий же день после нашего разговора она играла с Килианом и спрашивала его о его сердечных делах и о том, был ли он вообще когда-нибудь с женщиной. Килиан, красный то ли от смущения, то ли от злости, отказался отвечать на вопрос и вообще играть с Кохирой. Зачем? Потому что я не хочу умереть здесь, в этой жаре и пустоте. Разве этого мало? Я на себе почувствовала, насколько же обидно выражение «споткнуться на ровном месте». Я залезала на почти отвесные скалы, спускалась с них, прыгала по льду и камням, лазала по мачтам и канатам. Так как я умудрилась растянуть связки, просто запнувшись о свою же ногу, только спустившись с верблюда? Голеностоп быстро опухал, я выла, потому что мне казалось, что ногу режут, боль не проходила. Надо было бы приложить что-то холодное, чтобы снять отек, но мы были в пустыне, до ближайшего оазиса одни Эру и Кохира знают, сколько идти, а солнце пока еще даже не думало клониться к горизонту. В чем смысл моей ловкости, если я падаю на ровном месте? В чем смысл моих знаний врачевания и запасов трав, если мне просто нужен холод в жару? В чем смысл аманского здоровья, если я как-то выживаю несколько тысяч лет подо льдом, переживаю серьезные раны темным клинком, но заболеваю от переживаний или растягиваю связки? В общем, еще никогда жизнь не казалась мне настолько абсурдной и несправедливой. Я проклинала всех: пустыню, Кохиру, которая затащила нас в пустыню, Ариэн, что светит здесь так жарко, Ауле, Йаванну и Ульмо, что вообще допустили существование такого места, верблюда, из-за которого ноги немели, ноги, которые плохо меня слушались, Килиана, который меня не слушался совсем. Нужно было снять с меня обувь, чтобы осмотреть и замотать ногу, которая стремительно опухала, но, когда Килиан только прикасался к ноге, я орала от боли. Он, должно быть, растерялся, не понимая, почему я так спокойно перенесла ранение, но мне так невыносима боль от простого растяжения, и не знал, что ему делать. Кохира с интересом наблюдала за нами, но в конце концов мои крики ей надоели, она приказала Килиану закинуть меня на верблюда и продолжить путь. Поскольку ногу надо было держать так, чтобы в нее не уходила вся кровь, я в раскорячку сидела на верблюде, закинув на передний горб перевязанную ногу, рискуя свалиться и повредить себе еще что-нибудь. Ко всему прочему, мы находились в особенно пустой, прости меня отец, радевший за чистоту и правильность языка, части пустыни. Тяжело приходилось не только нам, но и нашим животным. Стоящие ровно при покупке горбы у оголодавшего верблюда стали сваливаться в сторону, из-за чего сидеть в моем положении стало совсем неудобно. К ночи, когда земля остыла, мы попробовали приложить к ноге холодный ровный камень, но толку уже было мало. Тот скудный запас воды, что у нас еще оставался, мне сначала не хотелось тратить на заварку горького настоя, уменьшающего боль, но я быстро сдалась, понадеявшись на то, что у Кохиры снова поменяется настроение, она смилостивится и отыщет еще воды. Но то ли у хороших поступков Кохиры был предел, то ли воды поблизости и правда не было, засыпала я с послевкусием горечи, боли и ненависти к пустыне. Я хочу домой. Я проснулась с этой фразой в голове перед рассветом. Мне снились смутные очертания Тириона и родные лица. Смутные, должно быть, от боли и перегрева, ведь я сама жаловалась Кохире на безупречную эльфийскую память. Я поняла, что все это время двигаюсь прямо в противоположном направлении от места, куда хочу попасть. Кохира тоже решила вздремнуть, но я разбудила ее и тихо, чтобы не тревожить уставшего Килиана (осанвэ с ней я решила не использовать) спросила, откуда еще можно попасть в Аман. И услышала только ожидаемый ответ: «Попадешь прямиком к Мандосу, если еще раз решишь меня разбудить». Я вспоминала все свои недостойные поступки, силясь угадать, за какой именно Эру послал мне мучения ближайших трех дней. Я уже не могла выкинуть из головы образ журчащего ручья в гондорском лесу, горной речки, бросающей свои воды со скалы у Дома Элронда. Холодная вода, лед Лоссот. Совсем отчаяться мне не давала только моя верблюдица, бездумно, но героически шедшая вперед без еды и воды вот уже который день. Был бы здесь Хуан, он бы вмиг домчал меня до оазиса. Турко бы нашел воду даже здесь… Горяченный воздух с каждым вдохом передавал мне часть пустыни. В тяжелую голову уже приходили мысли попробовать не дышать. Конечно, ничего не вышло, да я еще и чуть не упала с верблюда, что отозвалось ноющей болью в ноге. — Вода! — крик Килиана вернул меня в реальность. — Там оазис, мы уже близко! Я проследила взглядом за его рукой, которая, казалось, двигалась очень медленно, и… увидела. Но что-то в этом видении меня смущало. Раскаленный воздух поднимался от раскаленной земли, дрожал, извивался, как змея. Серая потрескавшаяся земля простиралась во все стороны до горизонта. Только слева вдалеке было возвышение вроде длинного плато. Оно одно помогало нам сохранить ощущение направления и движения. Килиан умчался вперед, но я видела, что к спасительному месту он совсем не приближался. Оно оставалось на недосягаемом горизонте. Осанвэ я просила его вернуться, но он не слушал меня. «Останови его. Нужно идти к настоящему оазису!» — я плюнула (если бы у еще была слюна) на свое правило не показывать Кохире, что владею осанвэ. — Веди, — со смешком ответила майа. На ней трудности последних дней никак не сказались. «Ты ведь знаешь, где вода!» — я злилась. — Если ты мне расскажешь, что за квадратную печатку ты таскаешь с собой. Кохира говорила про подарок Наина, который обещал, что, если я покажу эту печать любому гному из народа Дурина, могу рассчитывать на всяческую помощь. Что сделает Кохира, если узнает, что это важная вещь? Продаст? Оставит себе и потом будет помыкать беззащитными гномами? Я ничего не ответила и направила верблюда вперед. Почему наши тела, предназначенные для бессмертного духа, обречены на те же страдания, что и тела смертных? Почему никто не догадался сделать их более устойчивыми к жизни вне Амана? Только после смерти первого тела Валар дают новые тела, которые поддерживаются духовной энергией гораздо сильнее. Глорфинделю все наши злоключения были бы нипочем. Пустыня меня не любила, я не умела слушать ее песни и находить воду, у меня не было волшебного кольца, но удача решила в кои-то веки меня посетить, и скоро впереди мы увидели деревья. — Как ты узнала, что нам сюда? — удивленно спросила Кохира, все еще полная сил. «Угадала», — пробурчала я, зло зыркнув на нее исподлобья. Мы вновь вышли к поселению, но времени и желания рассматривать его у меня не было. У меня в голове умещалось две мысли: как далеко уехал Килиан и, конечно, вода. Вода, вода, вода! Когда она коснулась моих губ, я почувствовала, насколько сладостен ее вкус, но жажда не проходила. Наконец у меня отняли глиняную чашку и сказали больше пока не пить. Хотелось сразу же упасть и уснуть, все равно на чем, главное, в тени и рядом с водой. Но Килиан был там. Я посмотрела в сторону, куда пошла Кохира и поняла, что она за ним не поедет до тех пор, пока я могу сидеть хотя бы примотанная к верблюду веревкой. У меня не было денег, а вода, даже в оазисах, была ценным ресурсом. Я оставила игру, все попоны верблюда, еще довольно новые, и, взяв два бурдюка с водой, поехала обратно в ненавистные просторы. Одной было страшно, хотя нормально воспринимать происходящее я все еще не могла. Я не понимала, где именно был Килиан, а осанвэ на таком расстоянии и в таком состоянии было бесполезно. Чувствуя, что так и отчаяться недолго, я призвала на помощь память и все неприятные ситуации, в которых мне довелось побывать. Я же справилась с ними, неужели не справлюсь с этой? Это же мелочь. Мелочь ведь? Но удача не может сопутствовать вечно, ведь все умирают. Нет, конечно, не все. Есть и те, кто прошел через сотни лет и битв, но остался цел, и вернулся в Аман. Есть ведь? Зачем я делаю каждый следующий шаг? Я не могу сделать ни шагу. В голове на удивление отчетливо послышался голос тети Анайрэ: «Вы с Ириссэ и Артанис такие смелые девочки, достойные потомки храброго дедушки. Тоже будете показывать всем пример, когда вырастете». Когда кузины убежали играть в сад, а я задержалась в доме, прощаясь с еще совсем юными кузенами, тетя добавила: «ты уже сейчас для них пример, Кена». Я вздрогнула и подняла голову. Этот разговор я не вспоминала с того момента, как он произошел. Я была примером сестрам? Меня охватило новое чувство, на миг сгоняя морок, жару и усталость. Килиан! Я смогу его найти, потому что мои сестры превзошли своей смелостью и решительностью все ожидания своих родителей. Как я могу бояться и отчаиваться? Даже если все, что я могу, это ехать вперед, я найду Килиана, потому что ему больше некому помочь. К счастью, Килиан не успел уехать бесконечно далеко к оазису, который обманчиво казался близким. Несколько раз я замечала темнеющую фигуру, но это оказывались кусты или камни, которые казались подвижными в плывущем воздухе. Наконец фигурой оказался и Килиан. Он был сильно измотан, в его глазах было отчаяние, которое мне удалось не допустить по счастливой прихоти разума. Я осанвэ сообщила ему про воду, но он, казалось, не поверил мне или не понял. Не верил и не понимал, и когда я держала у его губ бурдюк и осторожно наклоняла, и когда вода, не заботясь о моем желании не потерять ни капли, весело лилась ему на подбородок и стекала по шее. Мутный взор медленно прояснялся, Килиан выпил почти все, остановился в страхе, но я показала ему второй. От его смешного лица я тоже засмеялась, по щеке скатилось две слезинки. Ну как так нерационально тратить воду! Мы поехали рядом, Килиан придерживал меня, чтобы я не свалилась с тоже уставшей от дороги и жажды верблюдицы, а я сидела опять враскорячку и ни о чем не думала. Я проснулась я от звонких голосов над самым ухом и, приоткрыв глаза, увидела двух маленьких детей, которые с интересом меня рассматривали и обсуждали. Голова была тяжелая и хотелось дальше спать, я решила припугнуть детей, чтобы оставили меня в покое. Быстро привстав, я страшно, как мне показалось, клацнула зубами. Дети завизжали и выскочили из дома, который мало отличался от тех, что мы видели в прошлый раз. Вскоре в дом зашел мужчина, который лицом и одеждой тоже очень напоминал тех, с кем мы познакомились в прошлом поселении, и спросил, болит ли моя нога. Я, к своему стыду, забыла о ноге и своих страданиях, вновь сосредоточившись на воде, но, переведя взгляд, увидела, что она перебинтована новой тканью и лежит на возвышении. Я сказала, что боли больше не чувствую. — Харашо, харашо, — заулыбался мужчина, и я увидела, что он почти без зубов, — придётся резть. Вжик! — Килиан! Я заняла своими тремя подвижными конечностями оборонительную стойку, прикидывая: если я разделаюсь с этим, как быстро к нему придет подмога? — Что ты орешь? — донесся до меня сонный голос с соседнего матраса. — Он мне хочет ногу отрезать! — Ага, — Килиан повернулся к стене, заставив меня окончательно в нем разувериться. В прошлый раз, когда я повредила ногу, обо мне так или иначе заботился целый лагерь нолдор. Если моя жизнь идет по кругу, где эта забота теперь? Должно быть, выражение моего лица тронуло мужчину, он замахал руками: — Щютка, щютка. Не вирищи, птица. — Какая я тебе птица! Мы были измотаны дорогой, и даже Кохира признала, что нам не помешает отдых. Нога моя постепенно заживала, я даже почти не беспокоилась, что она станет кривой. Люди здесь говорили на том же языке, но произношение сильно отличалось, так что, даже не показывай мы лиц, мы выделялись. Я вновь занялась тем, что стала развлекать детей, которые меня и боялись, и тянулись ко мне из любопытства. Ни бегать, ни играть в прятки я с ними не могла, поэтому принялась за истории, почти совсем как бабушка Лоссот. За детьми начали подтягиваться люди постарше, и все пришло к тому, что какое-то время я историями добывала нам лепешки, ночлег и драгоценную воду. Я старалась не рассказывать ничего, что они бы могли соотнести со мной, но дети пустыни знали только пустыню, и все остальное им было в диковинку. По неизвестным причинам Кохира не торопила нас, и мы задержались. В деревню иногда приходили кочевники, презиравшие земледелие и оседлую жизнь, продающие шерсть своих овец и сыр, и покупающих то, что они не хотели и не могли получить сами. Но у меня не было сил на мысли о побеге с ними. Если выбирать общество Кохиры или безлюдную пустыню, я скорее склонялась к первому. Но пустыня — это не то место, где будешь сыт одними историями. Да и мне совершенно не хотелось надолго становиться чье-нибудь помощницей, а то и служанкой. Нам разрешили поселиться на окраине, дали семена, советы, как и что делать. Местные были готовы нам помочь, но не заниматься хозяйством вместо нас, ведь и своих дел у них было немало. Наступила весна, и нам дали семена, или нам дали семена, и наступила весна, я не понимала. Здесь явно все жило по каким-то своим законам. В сущности, меня это беспокоило недолго: вскоре все внимание перешло на беспокойство о том, почему ничего не растет. Кохира, хохотнув, дала простой ответ: мы же в пустыне. Здесь хотя и были оазисы, но до чернозема южного Гондора было далеко. После долгих раздумий я уговорила Кохиру снова отдать мне кольцо Земли. — Бери, попробуй нас прокормить. Только когда что-то пойдет не так, разбираться ты будешь сама. — Ты знаешь, что у тебя родительские замашки? — Я действительно не собираюсь тебе спасать в этот раз. — Спасать! — я фыркнула. — Если это избавит меня не только от голодной смерти, но и от твоей «опеки», я готова рискнуть. Я была готова к тому, что кольцу не понравится, куда я его затащила. Я не понимала его до конца, насколько ему нужны ресурсы земли, насколько — моя жизненная энергия, но чего-то из двух на этот раз хватило, и из земли потянулись зеленые ростки. Все-таки, были грунтовые воды, да и глинистая почва — не худший вариант. Местные исхитрялись как могли, чтобы вырастить себе пропитание: копали траншеи и высаживали растения в них, рыли колодцы и рвы, собирая воду для посевов. Если бы в оазисе не жило так много людей, можно было бы круглый год питаться мелкой дичью и собирать дикие плоды, напоминающие пшеницу, из которых здесь готовилось все, что только можно. Но все кругом или быстро собиралась знающими места людьми, или отдавалось на корм скоту. Пришлось приспосабливаться. Хотя нас и учили, никто особенно не надеялся на результат в первый же год, но… — Как это у тебя такие колосья тяжелые? — удивленно спрашивали соседи. — Да и растет так быстро. Неужели оказался плодородный участок? Я только улыбалась и пожимала плечами, больше не прибегая к силе кольца. Кохира пару раз многозначительно смотрела, но ничего не говорила. Пока мы обходились без плодов своего огорода, я продолжала рассказывать истории, лечить (хотя все местные были на удивление здоровыми), вспомнила основы ткацкого мастерства, которым учила меня мама. Нерданель, правда, хорошей ткачихой не слыла, но во мне по крайней мере была кровь (и глаза) Мириэль, поэтому после тренировки однотонное полотно у меня получалось вполне ровным. Местные женщины посмеивались над моей медленной работой и нежной кожей на руках. Несколько раз я помогала валять из грубой шерсти подобие матрасов, на которых здесь спали, пальцы были исколоты и болели, но именно в тот момент меня признали «своей». Килиан помогал со строительством домов, а местные помогали ему со строительством нашего. Он ездил иногда к кочевникам вместе со старейшиной местных: его сила, ловкость и выносливость были высоко оценены. Кохира занималась какой-то ерундой, не обременяя себя помощью кому-либо, но тоже с интересом слушала истории и обыгрывала местных умников в нашу игру. Как-то раз Килиан уехал на несколько недель, все ждали их возвращения со дня на день, семья старейшины готовила угощения. Я с самого утра ощущала беспокойство. Полотно не выходило ровным, женщины, без труда ткавшие разноцветные узоры, смеялись и что-то говорили про тоску по жениху. Смеялись и дочки старейшины, когда я отвлекалась и прекращала мешать в котле вязкий вар, похожий по вкусу на мед. Только мать старейшины, занимавшая здесь положение, похожее на положении бабушки Лоссот (по крайней мере до моего прихода), встала рядом со мной и вгляделась в горизонт. — Мое сердце тоже неспокойно, но все, что мы можем делать, — это ждать, верить и готовить достойную встречу путникам. Когда к полудню стало темнеть, начали храпеть верблюды и нервно бить крыльями соколы, я окончательно удостоверилась, что готовится гроза. Конечно, грозы в пустыне быть не могло. В поселении начали говорить о приближении пыльной бури. На горизонте росла огромная серо-оранжевая волна. Я поняла, почему Кохира сравнивала пустыню с морем. Как вода, гонимая ветром, она становилась все выше и подходила все ближе. Люди загоняли в укрытия животных, убирали с улицы белье, накрывали тонкой тканью растения. Я вообще не думала о кукурузе, которую с трудом вырастила, и не понимала, когда соседка говорила мне закрыть окна заткнуть щели. Насколько далеко эта волна? Где она началась? Попадут ли в нее Килиан со спутниками или уже попали? Мать старейшины взяла меня за руку и отвела в дом, где уже собралась половина деревни. Внутри было темно, старуха зажгла огонь и села. Некоторое время все сидели молча, слушая еще далекое, но сильное завывание. — Это тоже песнь пустыни? — Это песнь духов, — ответила мать старейшины. Вот я опять одна, сижу с людьми в темном доме и готовлюсь слушать истории о духах, пока снаружи бушует стихия. Жизнь повторяется слишком быстро. — Злых? — мальчишки восторженно таращились на рассказчицу. — Злых к одному, благосклонных к другому. — И к кому они добрые? — с сомнением спросил внук старейшины. — Уж точно не к тому, кто перебивает рассказчика! — прикрикнула старуха. В обычной ситуации бойкий мальчуган ответил бы что-то вроде «да ладно тебе, ба», но сейчас атмосфера располагала к тишине и послушанию. Охотничий сокол несколько раз крикнул и забил крыльями. Должно быть, буря совсем близко. — Как вы знаете, — наконец начала мать старейшины, — все в этом мире имеет свое значение и свою силу. Узоры, которые мы ткем, рисунки, которыми мы украшаем свои тела, имена, которые дают нам родители, и все, все слова, которые мы говорим. Много лет назад, когда прабабка моей прабабки еще не родилась, духи учили людей находить воду, пасти скот и возделывать землю. Духи открывали человеку истинные названия вещей, и человек мог ими управлять. Духи пели песни, и росли растения, приходила вода, поднимались и обрушивались стены песка. И человеку было доступно то же самое. Там, где сейчас голые земли, цвели сады и бежали реки. Но однажды пришел раздор в мир людей и мир духов. Одни говорят, что его принесли люди и духи Запада, другие — что многие духи были обеспокоены тем, что люди быстро набирают силу, и захотели подчинить их себе. Те же духи, сердце которых было привязано к людям, встали на их защиту. Но духи, которые были злы на людей, решили хитростью обмануть собратьев. Они сказали, что передумали и тоже решили учить людей, и дали им язык. Но новый язык не знал истинных имен вещей, и люди стали слабы, реки ушли, земля опустела. Люди и духи больше не понимали друг друга, и злые духи возрадовались и ушли дальше на плодородные земли. Те же, кто раньше учил людей, остались, но от горя и запустения земли ослабли и могут говорить, только когда собираются вместе. Пыльные бури, когда меркнет свет и небо сливается с землей, несут их песню. Тот, кто ее слышит, всегда заранее узнает об опасности и убережет себя и свое богатство, те же, кто уверен только в своих силах и глухи к зову пустыни, будут застигнуты бедой врасплох. — Я слышу! — весело воскликнул внук старейшины. — И я! И я! — закричали другие дети. Взрослые улыбались, тоже прислушиваясь. Не думаю, чтобы кто-то слышал что-то, кроме неприятного завывания ветра и перекатывания песчинок, но на всех действовало очарование истории. Непосредственные дети, однако, не заботились о поддержании атмосферы. Внук старейшины брякнул: — А дедушка же уже ниче не слышит, его засыплет теперь? Его прабабушка сокрушенно покачала головой и принялась объяснять ему, что он дурак и из истории ничего не понял. Тогда он начал отмахиваться от нотаций и просить рассказать про Бога Солнца. — О, это был сильнейший и прекраснейший дух, — после ворчания снова начала старуха. — Могуществом и мудростью он превосходил всех и управлял остальными духами. По его приказу духи начали заботиться о людях. Он дал людям металл, чтобы обеспечивать выживание и бороться с врагами… — Ба, а из чего до этого было оружие? — в юном жителе пустыне вновь проявилась жажда знаний. Старуха произнесла слова, которые я раньше никогда не слышала, и я только по тону поняла, что это ругательства. Мальчика это не смутило, но увидев, что прабабушка может не продолжить рассказ, он замолчал. — Он рассказал людям об устройстве мира и повел их на войну с Западом. Но духи и люди Запада оказались сильнее и свергли его, тогда все народы Востока начали бедную, полную трудностей и невзгод жизнь. Не было больше порядка от духов, а люди порядок устанавливали силой и жестокостью. — А зачем вы его убили? — повернулся ко мне младший брат самого любопытного ребенка. Я на мгновение растерялась. — Потому что этот дух причинил много зла всем народам Средиземья, — медленно ответила я. — Он уничтожал западных людей и духов, и подчинял себе восточных. Именно он посеял семена вражды между расами и между людьми. — Так говорят западные люди, — нехотя сказал брат старейшины. — Нам достоверно известно, что Бог Солнца заботился о нас, эти знания передаются из поколения в поколение. И при нем не было междоусобной вражды, все уважали его и жили в мире. Мы воевали только с Западом, а сейчас… — он махнул рукой, расстраиваясь. — Он делал ваш народ сильнее, потому что ему нужны были сильные воины, и устраивал порядок, потому что хотел могущества. — Все, у кого есть сила, хотят могущества! — прикрикнул старик. — Разве западные люди и духи не хотели над нами власти? И они бы ее обрели, если бы наш бог не защитил нас. И он все еще с нами, там, — он указал пальцем на небо, — поэтому мы все еще свободный народ. — Вы же сами жалуетесь на междоусобицы! В темноте покрасневшие глаза старика сверкнули. Я почувствовала, что долгая и трудная жизнь уже утомила его. Возможно, мне не следовало с ним спорить. — Довольно, — твердо сказала рассказчица. — В чужой дом не приходят со своими правилами, а гостей в своем доме не ругают! Мы живем здесь сами по себе и не зависим от народов Востока и Запада уже очень долго. Мы ни с кем не враждуем. Легенды не перепишешь, и мы чтим их как память предков, и довольно об этом, я слышу верблюдов, буря закончилась. Буря, действительно, закончилась, и вскоре к дому подъехали запыленные, но вполне целые путники. Мы, закрывая нос и рот масками, вышли их встречать. Пыль висела в воздухе и все равно пробиралась под ткань и щипала нос. Был как будто вечер. В неясном свете я, однако, быстро увидела силуэт Килиана. Он спешился и поднял руку. — Ну встречай, хозя… — начал было Килиан, но я его перебила. — Дурак! — я уткнулась носом ему в грудь, но сразу же отстранилась, наглотавшись пыли. — Ладно тебе, все было не так страшно, — успокаивал меня Килиан. Должно быть, моя непривычная забота его напугала. — Иди, это, — я снова почувствовала родное тепло и поняла, как же важно, когда рядом есть кто-то, кто знает и понимает то же, что и ты. — Умыться? Сейчас. Я тут тебе подарок привез, — Килиан понизил голос и стал серьезен, — убери это куда-нибудь, чтобы не заметила Кохира. Он протянул мне красиво, по меркам местных, сделанный нож. Я чувствовала себя чуть ли не убийцей, когда заносила нож в дом. Чувство отвращения к самой себе родилось где-то в глубине. Я была почти уверена, что нож Кохира найдет, поэтому не стала его прятать, а сразу положила туда, где у нас лежало то, что мы называли посудой. Килиан потом ругался на меня и обещал больше никаких подарков не привозить. Из-за пыльной бури пострадали многие растения. Только у меня все продолжило расти, как росло, и дало самый быстрый и богатый урожай. Соседи спрашивали, чем я занималась до того, как пришла сюда, и быстро верили, когда я говорила, что у меня был свой сад. Я тихо удивлялась, почему все так, ведь я больше не притрагивалась к кольцу. Неужели за столько времени отвыкла и не рассчитала силу? Этот год явно был не из удачных для жителей оазиса. Вслед за пыльной бурей пришла саранча. Я спряталась в доме, как только сказали, что идет облако насекомых, уже совсем не заботясь, что там будет с моими посевами. Я не боялась самой саранчи, хотя все-таки склонялась к мысли, что при их создании без Искажения не обошлось, но меня пугало ее количество. Для себя я решила, что это тот опыт, без которого я вполне могу обойтись. Килиан тоже не выглядел любопытным, поэтому дома брезгливые эльфы отсиживались вместе. Местных, конечно, пугал не внешний вид насекомых, а последствия. Сожрано было почти все, что не спрятали в дом. Тонкую ткань саранча тоже прогрызала. Должно быть, пир в оазисе стоил долго полета через пустынные земли, поэтому они решили не скромничать. Меня мысли о грядущем голоде пока не пугали, гораздо страшнее было слышать треск лапок и крыльев и еще всего, о чем я не хотела думать. К счастью, это была небольшая стая для нашествия, да и растений в оазисе было не так уж много, поэтому они быстро улетели. Но черную тучу, темнее, хотя и гораздо меньше пыльной бури, и то, как я лежала лицом вниз, накрыв голову толстым одеялом из овечьей шерсти и заткнув уши, я запомню навсегда. Больше в память врежутся только перекошенные от горя лица людей, потерявших свое убежище в огромной пустыне. Отовсюду слышались стенания, я не знала, как утешить соседей. Зрелище голой земли, голых, плохо прилепленных к стволу ветвей, выеденной травы, стеблей кукурузы, обглоданных кустарников и мертвых тел насекомых, валяющихся на земле, заставляло сердце сжиматься. — Так часто происходит? — упавшим голосом спросила я у Кохиры. — Иногда. — Что же им теперь делать? — О, я думала, ты скажешь «нам», мы все сейчас в одной лодке. — Если бы в лодке… Мое внимание привлек крик. Одна из соседок, бойкая женщина, дававшая мне советы по выращиванию растений и вообще относительно всего, даже когда я просто с ней здоровалась, кричала и показывала пальцем в сторону моего дома. От ее выражения лица мне стало так страшно, что не хотелось оборачиваться, чтобы ни увидеть на своей крыше огромного короля саранчи или что-то в этом духе. Увидев, как я побледнела, Кохира усмехнулась и, словно прочитав мои мысли, сказала: «Они уже улетели, там кое-что поинтереснее». Я обернулась и сначала выдохнула, не увидев сильных перемен. Затем меня начало настораживать, что в деревне все изменилось, оазис превратился в пустыню с водоемом, а мой дом и участок как были, так и остались. Прибежали другие жители деревни и все начали смотреть на мои несколько стеблей кукурузы, тростник, колючий кустарник. Поеденное, но лишь немного, по сравнению со всем остальным — в идеальном состоянии. — Что ты сделала? Почему не сказала нам? Не говори, что опять просто повезло! На меня посыпались вопросы или, вернее, упреки. Я понимала, что жители оазиса в горе, что они не понимают, как такое могло произойти с моими растениями, и не могут не относиться ко мне настороженно. Но также я чувствовала, как тяжелеет сердце от обиды и несправедливости, ведь я ничего не делала, я лежала и молилась, чтобы это быстрее закончилось, мечтала оказаться как можно дальше отсюда. — Что здесь происходит? — Килиан выглянул из дома и нахмурился. — Это у вас надо спрашивать! Почему у всех огород уничтожен бурей и саранчой, а вам хоть бы хны? — Сначала нужно навести порядок, осмотреть остальные растения, пересчитать запасы продуктов и корма для животных, — мудро рассудил Килиан. Старейшина с ним согласился. Когда с уборкой и подсчетами было покончено, старейшина собрал всех жителей поселения и произнес речь. — Я знаю, что вам тяжело, но это невзгоды, с которыми наш народ сталкивался испокон веков. Мы преодолеем их, если будем работать сообща и поддерживать друг друга. — Ты говоришь, господин, — снова заголосила моя соседка, — что у нас нет времени разбираться с тем, почему одни потеряли все, а другие — ничего. Но разве это не важно? Так мы не сможем понять, что произошло. Может, духи гневаются на нас за то, что мы приютили западных людей? Тогда куда бы мы ни ушли и что бы ни сделали, беда не оставит нас, пока мы не искупим то, что натворили! — Духи посылают знаки в тяжелые времена, но законы наших предков велят нам чтить гостей и помогать путникам. Если люди в пустыне будут порознь, будут копить злобу, то ручьи оазисов быстро загрязняться кровью и слезами, а деревья будут сожжены пожаром войны. Разве вы не знаете этого? — глаза старейшины гневно сверкнули, недовольные потупили взор. Соседка прошла мимо, не повернув головы в мою сторону. Я тоже быстро ушла в дом и достала кольцо. Оно лежало на моей ладони, я видела его раньше родной, но сейчас такой далекий блеск. Если оно обрело здесь силу, может, я смогу восстановить растения, выеденные саранчой? А если смогу только часть, которой не хватит на всю деревню? Я вздрогнула: что-то было в словах соседки. Возможно, вернее даже скорее всего, мое вмешательство в обычный ход вещей или уже замечено или будет замечено. Я не верила в бесплотных одичавших майар, да это и не Аман, чтобы они встречались на каждом шагу, но… Ночь была как всегда холодная и звездная. Из-за того, что не осталось зелени, деревня ощущалась совсем пустынной. Я легла на сохранившуюся траву у моего дома и уставилась в черноту. Здесь другие звезды. Но на западе, почти над горизонтом еще был виден свет сильмарилла. Я в сотый раз спросила себя: что бы мне сказал отец? Как бы он поступил, я догадывалась, но мамина кровь и воспитание не позволили бы мне просто сделать то же. Люди здесь были добры ко мне, а сейчас они расстроены. Как здесь все-таки можно жить? — Земля холодная, нечего на ней лежать, — донесся до меня голос матери старейшины. Меня не должно было быть видно за уцелевшими высокими стеблями кукурузы, и я удивилась, что она узнала, что я здесь. Она, кряхтя, обошла растения и села рядом со мной. — Уши покажешь? — Что? — зная ее манеру общения, удивляться не следовало, но я все же удивилась. — Уши, говорю, птица. Я вздохнула и подняла пряди сейчас распущенных волос. Старуха хмыкнула, должно быть, удостоверившись в своих предположениях. — Западные люди вряд ли бы досюда дошли. А вы птицами, видно, долетели. Слушай, если вы и правда духи, помогите восстановить эту землю, а? — Я не могу обещать. Не знаю, как произошло так, что этим растениям все ни по чем… А что, ваши духи не разозлятся? А люди? — Люди сейчас готовы принять помощь от кого угодно. Мой сын направил разведчиков в четыре стороны, но места для нас всех они не найдут, нет воды и еды, а где есть — другие стоят. Мы не первый год боремся со смертью пустынной, а ты нам самой судьбой послана, не иначе. — Если об этом пойдет слух, вы все можете погибнуть. — Мы все равно обречены на гибель, а так хоть поживем еще немного, может, повезет, — махнула рукой старуха. Она ушла, а я обещала подумать. На земле, действительно, стало холодно лежать, я встала, развела огонь, нагрела воду и достала глиняный горшок с варом вроде меда, который мы готовили с семьей старейшины перед пыльной бурей. Быстро и тихо все делая в темноте, я размешала в кружке с водой мед и начала пить, согреваясь. Вдруг от резкой боли на глаза навернулись слезы, я начала кашлять, сначала тихо, чтобы не разбудить Килиана, затем — уже не заботясь о громкости, хрипела. Мед, прилипший к небу от вдоха ни в то горло, наконец отлепился, и я смогла вздохнуть. Я залезла пальцами в рот и вытащила наружу то, из-за чего чуть не задохнулась. Мне поперек горла встала тонкая белая рыбья кость.