Как сильмариллы все изменили

Дорогие читатели, прошу любить и жаловать новую часть. Как всегда, буду благодарна отзывам) Трудно описать все то, что творилось в городе после выступления Феанаро. К своему несчастью, отец произнес свою грозную речь, сопровождаемую угрозой оружием, прямо на глазах у половины города, ибо все, кто был в зале и на главной площади слышали каждое его слово. По крайней мере многие, а остальные слышали половину или меньше, но это ничуть не мешало им со всей убедительностью пересказывать новости другим, а тем — третьим. И так по цепочкам весть о происшествии во дворце дошла до самых окраин города, а затем и до Валмара. Пока после злополучного происшествия в Доме Финвэ я пробиралась домой в компании братьев (отец стремительно умчался куда-то), на улицах гуляли такие массы эльфов, что даже рослым сыновьям Феанаро приходилось пробивать себе путь в толпе. Меня бы, наверное, и вовсе задавили, если бы Майтимо, шедший впереди, не взял меня за руку и буквально не потащил за собой. Повсюду слышались громкие обсуждения и выступления. Кто-то во всеуслышание осуждал Феанаро за его гордыню и безрассудство, тут же находились защитники, яро отстаивающие честь Пламенного Духа. К спорам примешивались выкрики в адрес тиранов-Валар, разглагольствование о «придущих после» и призывы вырваться на свободу. Этот хаос настолько отличался от привычной картины мирного города, что я не узнавала ни дорогу к дому, ни голоса, ни лица встречных тирионцев, да и все происходящие не укладывалось у меня в голове и казалось каким-то запутанным кошмарным сном. Добравшись наконец до дома, мы не встретили ни мать, ни отца. От помощников мы узнали, что Феанаро недавно вернулся, и они с Нерданель сейчас что-то громко обсуждают в мастерской. Мы в каком-то угрюмом молчании собрались в столовой. Это было первое место, куда понесло некоторых братьев, но никто не притронулся к оставленной заботливой матерью еде: кусок в горло не лез. — Мы так и будем молчать? Тогда это можно сделать и поодиночке в своих комнатах, чтобы не буравить друг друга этими тяжелыми взглядами, — я первой нарушила затянувшуюся паузу. И стоило мне упомянуть про тяжелые взгляды, как несколько пар глаз незамедлительно одарили меня ими. — Как, по-твоему, мы должны это обсуждать? — мрачно откликнулся Тьелькормо, как и все, сидящий за большим столом, где мы с мамой в последнее время часто обедали в компании только друг друга, и барабанящий пальцами по столешнице. — Что ж, полагаю, можно начать с небольшого вступления, повествующего о правдивых событиях предыдущей недели и сегодняшнего дня, — огрызнулась я. — Хм, — притворно задумался Турко, — да… Пожалуй, это хорошая идея! — саркастическим тоном продолжил брат. — Тогда начинай! — Ах, я? — Тихо! — громогласно рявкнул Нельо, потом устало потер переносицу и уже спокойнее добавил. — Только ваших перебранок нам сейчас не хватало! По порядку проясним основные моменты и решим, что нам делать. — Что мы можем сделать? — вступил в разговор Курво. Видя, что старший уже на пределе, Макалаурэ взялся заткнуть брата самолично. Худо-бедно началось повествование о том, как отец тайно организовал кузницу, как они ковали там мечи и доспехи целыми днями, как отец говорил им, и не только им, о свободе и о том, что они услышали, последовав за отцом на главную площадь. В принципе, эти сведения не были такой уж неожиданностью для меня, но менее неприятными они, увы, от этого не становились. В свою очередь я призналась им в сегодняшней слежке за ними и рассказала, как я попала на заседание Совета, и что произошло в тронном зале. К моему удивлению братья не осудили пыл отца, когда я пересказала им речь дяди Нолофинвэ. Было похоже, что Курво и Турко еще больше убедились в правоте отцовских слов после услышанной полной версии событий, хотя сам грубый выпад Пламенного Духа с оружием не был полностью оправдан. Остальные же либо молча думали, либо пытались доказать Атаринкэ и Тьелькормо, что у них слишком предвзятое суждение. Конечно, с первого раза все сопоставить и проанализировать мы не смогли, но когда после пятого пересказа во всех подробностях Турко упрямо выдал то же заключение, что и до обсуждения, я не выдержала. — О Эру! Турко, неужели тебе сложно услышать другой вариант произошедших событий? Что ты как баран уперся лбом и больше не видишь ничего, кроме узкого пространства перед собой! — По крайней мере я говорю, как есть, и не строю себе каких-то иллюзий, а не шпионю и не доказываю всем свою придуманную в голове картину, где все такие хорошие и замечательные! — тут же вспылил Быстрый Гнев. — Я пытаюсь разобраться в ситуации, а ты со своим однобоким мнением мешаешь нам оценить обстановку! — я перешла почти на крик. Брат не на шутку меня разозлил, и после такого насыщенного неприятностями дня его упертость казалась мне просто верхом дурости. — Эй, ребята, тише! — попытался успокоить нас Певец. — Это я мешаю? — не обращая внимания на попытки брата остановить разборки, Турко треснул кулаком об стол так, что там образовалась вмятина. — Разве я защищаю чужих, вместо того чтобы поддержать семью? — Они тоже наша семья! — на мои глаза начали наворачиваться слезы гнева и обиды, но я изо всех сил старалась, чтобы никто не заметил их. — Ты ведешь себя как идиот! — Может, это я все время лезу не в свое дело? — продолжал разгоряченный брат. — Строю из себя умника и создаю всем проблемы? Турко замолчал, переводя дыхание. Наверняка в нем сейчас кипело столько же чувств, сколько во мне, но разве это оправдание его речи? О правильности своих слов я подумаю как-нибудь потом. Во всяком случае, это он перешел черту. — Спасибо, хорошо поговорили, — процедила я сквозь зубы, боясь, что не справлюсь с подступающими слезами. Я развернулась, выскочила из столовой, взлетела по лестнице и ворвалась в свою комнату. Плюхнувшись на кровать лицом вниз, я сначала сжала лежащую на постели подушку, но тут же отбросила ее в другой конец комнаты, свернулась калачиком и собралась погрузиться в ужасную тоску, но не успела: от громадного потрясения у меня больше не оставалось сил, и я уснула. Утро было непривычно хмурым. Лежа на кровати, я следила за плывущими по небу облаками, застилавшими небо ниже кроны Лаурелина. Я проснулась поздно, но даже когда полностью очнулась ото сна, не хотела вставать. Наверняка, все уже закончили завтракать, если и завтракали вообще. Хорошо, что ко мне никто не заходит, но, с другой стороны, странно. Я лежала долго, по крайней мере мне так показалось, я уже думала провести весь день в кровати, когда вдруг в дверь постучали. Я не ответила, не хотелось, сейчас ни с кем говорить. Хотя вчерашняя обида поутихла, тяжесть с сердца не ушла. Видимо, кому-то надоело ждать ответа, поэтому этот кто-то просто распахнул дверь и вошел в комнату. Моим посетителем оказалась мама. У меня промелькнула идея притвориться спящей, но Нерданель бы раскусила меня в два счета. — Алассэ? — мать прошла и села на кровать. — Долго ты собираешься лежать? — снова спросила Нерданель, не получив ответа. Я повернула голову и выразительно посмотрела на нее, взглядом показывая, что вылезать из постели я не собираюсь. — Все уже поели, — мама протянула руку и погладила меня по голове. Я хмыкнула: все-таки завтрак был! — Ты чего? — удивилась Нерданель. — Ничего, — пробубнила ответ я. — Ох, у тебя аж голос охрип. Так накричались вчера? — А вы? — слова вырвались у меня прежде, чем я осознала возможные последствия. Мамина рука застыла, лицо побледнело, однако она недолго пребывала в этом шоковом состоянии. — Мы с твоим отцом вчера немного повздорили… Впрочем, это не так важно. Твои братья мне рассказали, что у вас с Турко тоже произошла небольшая размолвка. — Мам, извини, я не хотела тебя огорчать, — я схватила мамину руку и виновато улыбнулась. — Тьелькормо вчера разбушевался, совсем за языком не следит. Старший называется! — Один ли он виноват? Ты же знаешь, что сама довольно быстро перестаешь себя контролировать… — Ничего я не перестаю! — тут же вспыхнула я. А как же, задета гордость. — Хорошо, может быть, вчера ты и держала себя под контролем, но мне сказали другое… — Ах, они еще и наябедничали! — Никто не ябедничал, меня просто ввели в курс дела, когда я поинтересовалась, почему ты не спустилась к завтраку. — Интересно, и что же тебе сказали? — Это не так важно. Важнее то, что ты можешь извиниться, подав хороший пример брату… — Я должна извиняться? — перебила я. — И подавать ему пример? Он не несмышленый ребенок, а делать поблажку из-за его крутого нрава я не собираюсь. Ни одного слова примирения он от меня не услышит, пока не извинится. Нормально не извинится! — Кена, — мама вздохнула. — У Тьелькормо, действительно, не самый простой характер. Но ты можешь поступить умнее, в конце концов, он же все говорил под действием эмоций, на самом деле он так не считает. — Я не собираюсь извиняться перед тем, кто вчера меня совершенно незаслуженно облил грязью! — по слогам процедила я. — Он сказал, что я вечно создаю всем неприятности? Что ж, не буду его разочаровывать! — Кена, твой брат любит тебя и беспокоится, но он не умеет выражать свои чувства прямо, как они есть, он всегда был и будет такой, и это уже не исправишь, но можно привыкнуть к этому и не затевать с ним потасовки из-за каждого его слова. — Любит и беспокоится, Турко? Я тебя умоляю, мама, — я закатила глаза. — Ему просто нравится орать на всех. — Это не так. Вот вспомни хотя бы, как он с тобой в детстве таскался… — Не помню, — отрезала я, даже не стараясь вызвать воспоминания. — Странно, ведь пока ты маленькая была он и Карнистир целыми днями с тобой играли. Конечно, старшие тоже, но ни Майтимо, ни Макалаурэ не возились столько с тобой. — Я как раз помню только, как Нельо с нами нянчился. — Это потом, после рождения Атаринкэ, а еще до… — В любом случае, чтобы он ни делал раньше, это никак не смягчает его вину. — Ох, ну ты и упертая! Ладно, помиритесь с ним потом. Сейчас вставай, собирайся. Поедешь с папой в Валмар. — Зачем? — После вчерашнего Валар собирают собрание в Кругу Судеб. Феанаро будут судить за его поступок, — мама судорожно вздохнула, встала с кровати и быстро вышла из комнаты. Я даже не успела ее спросить, зачем понадобилась на суде я. Однако, если отец берет меня с собой на суд, наверняка это что-то очень важное, поэтому я вскочила с кровати, быстро натянула платье, потом так же быстро его скинула, натянула новое, более подходящее для выезда в столицу, наспех заплела волосы и, перепрыгивая через ступеньки, слетела по лестнице. Схватив протянутое мамой яблоко, я понеслась к выходу в дверях, и, не успев затормозить, налетела на кого-то. — Ау! Аккуратнее! — послышался раздраженный голос. Я подняла глаза. Ну конечно, Турко. — После тебя! — я сделала приглашающий жест. — Нет уж, после тебя! — отвечал брат в той же манере. — Довольно кривляться! — послышался могучий голос отца, и Куруфинвэ-старший показался из-за спины Тьелькормо. — Кена, ты готова? Поехали! — Больше никто не едет? — удивленно спросила я отца, когда мы садились на коней. — Кто-то еще из моих детей присутствовал во дворце на Совете? — вопросом на вопрос ответил Феанаро. Несмотря на резкие слова и хмурый вид, я не почувствовала в его тоне злобы. По крайней мере она не была обращена именно ко мне, поэтому я не стала принимать это близко с сердцу. Итак, нам с папой предстояла долгая прогулка до Валмара. Ехать с отцом наедине было непривычно: всегда вокруг много народу, то помощники, то братья, поэтому никогда не приходилось искать хоть какую-то тему для беседы, чтобы прервать неловкое молчание. Этим-то я и занималась, направляя лошадь быстрой рысью за конем Феанаро. Отец ехал молча, очевидно, погруженный в раздумья. Начинать разговор о чем-то, не касающемся вчерашнего происшествия казалось неуместно. Я вздохнула и решилась. — Папа, можно тебя спросить насчет твоей… э-э, вчерашней ссоры с дядей Нолофинвэ? Ответа не последовало, однако Феанаро не оборвал меня, поэтому я продолжила. — Вероятно, на суде от меня потребуются некоторые разъяснения. Я, конечно, буду на твоей стороне, но мне хотелось бы поговорить с тобой до того, как все решится. Феанаро снова промолчал. Я кинула взгляд в его сторону: могучий Феанаро гордо восседал на своем могучем гнедой масти жеребце, смотря куда-то вдаль. Я даже не была уверена, слушает ли он вообще меня, пока он вдруг ни повернул голову и ни обратился ко мне со странным вопросом. — Что ты думаешь о Валар? Я на мгновение растерялась, не зная, что ответить, потом осторожно начала: — Валар сделали мир таким прекрасным, они защитили и нас и научили многому, я их уважаю. — А Мелькор? Разве он не из Валар? Сколько мир от него страдал! — Мелькор тоже из айнур, но разве он Вала? Может, он и брат Манвэ, но не думаю, что он заслужил право ровнять себя с Валар. Отец усмехнулся. Я не понимала, к чему он ведет. — Слушая Валар, мы пришли в Аман, мы построили свои города здесь и жили рядом с ними, но разве это дает им право управлять нами? Разве мы не свободные квенди? И по какому праву они судят меня и решают мою судьбу? — последнюю фразу Пламенный Дух произнес с особенным негодованием. — Конечно, мы свободны, никто нами не управляет, кроме наших королей. Но Валар чувствуют ответственность за нас, они пытаются помочь нам сохранить мир… — Помочь! — перебил меня Феанаро. — Нужна ли нам их помощь? Разве мы не в состоянии решить собственные разногласия без их помощи? — Видимо, они считают, что это зашло слишком далеко и поэтому вмешиваются. — Ха, тогда почему они судят только меня? Они не видят или не желают видеть бесчинства братца Нолофинвэ! Почему они наказывают только одного, а второму ничего не делают? Разве это честно? Разве «мудрые Валар» поступают справедливо? — А ты поступаешь справедливо? — гнев, о котором я не подозревала, но который уже долго тайно накапливался внутри, наконец выплеснулся наружу. Теперь была моя очередь нападать. Отец, видимо, не ожидал такого всплеска эмоций и в удивлении уставился на меня. — По-твоему, то, что ты делаешь, честно? Говоришь, Валар разделяют: одному — все, другому — ничего? А ты, ты, отец? Разве не ты посвятил моих братьев в детали затеянного тобой плана, о котором мне словом не обмолвился? Разве не ты призывал сыновей, рабочих кузницы, каких-то чужих эльфов восстать против рабства, вырваться на свободу, при этом не упоминая ни о чем при мне или маме? Скажи, неужели я настолько глупее братьев, или, может быть, мне нельзя доверять? Может, все происходящее меня никак не касается, поэтому я не имею права хотя бы знать, что творится? Я закончила свою тираду, понимая, что сейчас на меня обрушится, если не такая же гневная речь, то по крайней мере поток бесконечных упреков и нравоучений. Но мне не было страшно. Я должна была выговориться, ведь неизвестно, что с отцом будет после суда. Вдруг следующий наш разговор состоится очень и очень нескоро? Пусть уж лучше знает. Однако Феанаро молчал. Я осторожно подняла взгляд, не снимая с лица гневное выражение, чтобы, если встречу яростный взгляд, ответить тем же. Но никакой взгляд не был обращен ко мне: папа ехал, смотря куда-то перед собой, нахмурив брови, и явно что-то обдумывая. Не знаю точно, о чем он думал, но наверняка в его голове была мысль: «Если бы она родилась мальчишкой, я бы выбил из нее всю эту дурь розгами». — Тьелькормо сказал, — наконец задумчиво произнес отец, — что ты вчера хотела защитить своего дядю от несправедливых упреков. Тон Феанаро казался спокойным, но меня это настораживало еще больше. — Он мой дядя. Я не хотела обвинять его, не видя для этого явных причин. — Зачем ты тогда сказала, что на суде будешь на моей стороне? — так же спокойно спросил папа. — Как ты сказал, судят тебя одного, и, чтобы избежать возможного строгого наказания, нужно сказать больше доводов в твою защиту, а не обвинять дядю Нолофинвэ. Это разные вещи. — Хм, — Куруфинвэ снова задумался. — Что ж, в этом есть смысл… Хорошо, — он повернул голову ко мне. — Если ты хочешь быть на равных со своими братьями в этих делах, я не имею ничего против, — я недоверчиво покосилась в его сторону, — это все-таки не по женской части, но, видно, с тобой ничего не поделать. Только тогда я ожидаю от тебя трезвого мышления, послушания и прекращение истерик. Я была готова… проснуться. Сейчас этот далекий от реальности сон закончится. Не мог мой папа такое сказать! Это было абсолютно против его природы: так спокойно и здраво отвечать после моей пламенной речи. Однако я не просыпалась, сколько ни щипала себя за руку, сколько ни жмурилась, ничего не менялось. Наконец до меня более-менее дошел смысл его слов. От идеала далеко, хотя извинений я от Пламенного Духа и не ждала, но уже неплохо, что меня признали «равноправной» с братьями. Далее наш странный разговор как-то плавно перетек в обсуждение доводов невиновности Феанаро, которые мы готовились представить на суде. Я уже давно не видела отца таким, как в эту поездку. Словно нет и не было никаких сильмариллов, никакого свободно разгуливающего Мелькора, никаких мечей и никакого суда… В столице эльфов собралось не меньше, чем в день освобождения Темного. На улицах золотого Валмара стоял такой же гвалт, как вчера вечером в Тирионе. Благо, в этот раз нас не заставили спешиться и идти пешком. Уверена, что Феанаро воспринял бы это как новое унижение, и, похоже, не одна я до этого додумалась. Странно, но, когда мы только выезжали из дома, я думала, что дорога покажется мне очень долгой, однако вот мы уже в Валмаре, и суд совсем скоро. Ох, хоть бы отец молча стерпел приговор, а то его и ужесточить могут… — Феанаро! — запыхавшись, к нам подбежал темноволосый майа в длинном фартуке, раскрасневшийся, словно только что из кузницы, — помощник валы Ауле. — Постой же. Отец остановил коня и довольно дружелюбно поздоровался. Пламенный Дух казался на удивление спокойным и приветливым. Прибывший майа бросил удивленный взгляд в мою сторону, но тут же повернулся обратно к отцу. Дочь кузнеца, если она сама не занимается этим же ремеслом, внимания, очевидно, не стоит. Завязался разговор между Феанаро и Эльсэ (как поняла я его имя из беседы). Кузнецы, что квенди, что майа, — народ простой, поэтому, не теряя времени на дежурные фразы и вежливые обращения, Эльсэ сразу начал говорить о выходке отца. Я ожидала услышать что-то вроде «ты обратил во зло то, чему научил тебя мастер Махтан и Вала Ауле» или «как же так: поднял оружие против своего брата» и тому подобное, но… — Слышал, ты не только меч, но и доспехи себе выковал? — Выковал, — кивнул Феанаро. — Ха, из чего же такого сверкающего можно было прочные доспехи сделать? Уж не сильмарилловым ли напылением покрыл сверху? — усмехнулся майа. — Нет, — слегка улыбнулся отец, — кое-что поновее. — Что же? — спросил кузнец, буквально распираемый желанием узнать секрет. — Посмотрим, что мне в Кругу Судеб скажут, потом, может быть, и поведаю. — Ну, мастер, ты хитер. Ладно, попробую замолвить за тебя словечко перед Валой Ауле… Да и не я один, наверняка! — Как? — невольно вырвалось у меня. Майа-кузнец засмеялся, увидев мой удивленный вид. — Да за твоего отца половина Тириона встанет! Да еще и кузнецы все наши! На губах отца появилась довольная (или самодовольная) усмешка. А Эльсэ, позабавившись моим потрясением и пожелав удачи на суде, исчез в толпе идущих к Кругу Судеб. — Что, не ожидала? — спросил Феанаро, когда мы снова тронулись в путь. — Я думала, что все майар поголовно на стороне своего Валы. — Ты погоди, еще не известно, на чьей стороне будет Вала Ауле! Да и в ребятах моих сомневаться не приходится! — вскинув голову и весело оглядев разномастный народ вокруг себя, Пламенный Дух смело направил коня прямо к вратам заветного Круга. Мне оставалось только поспевать за ним, стараясь не очень теснить идущих пешком. Значит, отец не одинок. Значит, его поддерживают, не осуждают, проносились в моей голове мысли, когда я смотрела на гордо сидящего в седле Феанаро, едущего впереди. Может, все обойдется? Может, его простят? Круг Судеб остался точно таким же, как в день освобождения Мелькора: та же каменная площадка, выделенная золотым кольцом надписей, те же четырнадцать тронов для владык-судей, та же мощная аура, те же майар, те же квенди. Только теперь в центре, у всех на виду, стоял не Тёмный айну, не принесший ничего, кроме разрушений и боли Арде, а великий Мастер, создавший множество удивительных, прекрасных вещей. Кто-то думал так же, а для кого-то и Мелькор, и Пламенный Дух были на одно лицо: преступники. Наконец появились сами Валар. Как всегда могучие и прекрасные, они прошествовали к своим тронам, сели, окинув светящимся взором сначала собравшихся, а затем обратив его на подсудимого. В очередной раз я подивилась выдержке и стойкости отца: мало кто мог бы так же уверенно и смело смотреть на владык Арды — своих судей. Манвэ, появившийся в новом облике высокого телери в длинном темном, как ночное небо, плаще, словно в знак скорби над делами ему порученного мира, сказал несколько вступительных слов, кратко изложив цель собрания. Когда он умолк, встал истинный судья — Намо. Беспристрастный и неумолимый. Перед тем, как начать разбирать дело, он с высоты своего роста и величия взглянул на Феанаро. Под этим взглядом пронзительных серебряно-голубых, как звезды Варды, глаз любой бы почувствовал себя по крайней мере неуютно, особенно подсудимый. Отец с тем же бесстрашием и даже небольшой насмешкой смотрел на Валу, потом, встряхнув головой, отвел взгляд. Тогда только владыка царства мёртвых заговорил. Я следила за процессом во все глаза, переводя взгляд с того, от кого будет зависеть окончательное решение, — Манвэ, на судью — Намо, потом на виновного — отца, и затем на всех Валар по очереди. Вот Валиэ Ниэнна, как всегда, оплакивает раздоры; а Вала Тулкас наоборот готов сейчас «прибить» и подсудимого, и пострадавшего, лишь бы закончить занудное заседание; Вала Ауле смотрит на Феанаро с жалостью и гораздо менее строго, чем, например, сидящий рядом с ним Вала Ирмо; Вала Оромэ сидит с непроницаемым лицом, только изредка сверкающие глаза выдают его тревогу, но, наверняка, гораздо менее сильную, чем ту, что непрерывно излучаю я… Вынос приговора почему-то затягивался. Дело, кажется, было несложным, и я сама, будь я беспристрастным судьей, легко определила бы тяжесть проступка подсудимого, но у Феанаро нашлось много защитников. И только выступят двое, всячески сглаживая его вину, ссылаясь на его вспыльчивость и непростую обстановку в городе, как тут же после них третий говорит, что оправданию такому деянию нет. Однако постепенно разговор затрагивает творящиеся в городе беспорядки, и, очевидно, путем сложных умозаключений, Вала Мандос приходит к выводу, что во всем виноват Мелькор. Остальные Валар с ним соглашаются. Тулкас не упустил случая напомнить, что он сразу подозревал его во всем, и тут же покидает заседание, чтобы найти и наказать Мелькора. Но, несмотря на заключение самого Намо, многие собравшиеся отказываются поверить и признать вину Темного. «Как же так?.. Он же после заключения на светлую сторону встал… Быть такого не может… Да на что это ему?..» — слышится со всех сторон. Не могу сказать, что меня сильно удивила эта новость: никогда мне этот Мелькор особенно не нравился; меня больше поразило то, что Валар признали это открыто и буквально за какие-то несколько мгновений (лишь та же Валиэ Ниэнна попыталась выгородить Темного). Почему «великие мудрые Валар» так просто признают своего брата, искусно скрывавшего свои замыслы годы, виновным, но не могут определиться с проступком Куруфинвэ? — А что скажешь ты, Кенамиэн, дочь Куруфинвэ, и ты, Нэрвен, дочь Арафинвэ? Вы обе были в зале, хоть вас туда и не приглашали, и видели все, — обратился Намо ко мне и непонятно откуда взявшейся Артанис. Очевидно, он не считал нужным менять свой повелительный и грозный тон после общения с подсудимым, желая произвести какое-то дополнительное внушение. Я и Нэрвен вышли вперед с разных сторон круга. Мы успели только переглянуться, как Мандос продолжил: — Послушаем, отличаются ли версии у вас. «Когда вы заинтересованы в разных исходах», — договорил бы он, но и без этого было понятно, что он считает, что мы теперь по разные стороны крепостной стены. Ха!.. А может?.. Я попыталась связаться осанвэ с сестрой, но выжидающий всепроникающий сверлящий взгляд Владыки судеб помешал нам. Наверное, он понял, что мы попытаемся договориться, или прочел наши мысли… Нет, глупости, даже Валар не могут проникать в наше сознание против нашей воли, хотя сейчас я начала сомневаться в этом. Я хотела помочь отцу, очень хотела, поэтому заставила себя собраться и четко, как мы проговаривали с папой в дороге, поведала судье произошедшее, каким оно виделось мне, ну или чуть с более нейтральной версией Феанаро. Внимательно выслушав мой рассказ, он повернулся к Артанис. На секунду, всего на секунду, я испугалась, что мы действительно в разных лагерях, но сестра, с самых ранних моих лет идущая со мной рядом по жизни, не предала меня, мою семью и даже Феанаро, которого не очень-то жаловала. Мандос задумчиво нахмурился, затем кивнул, показывая, что мы можем идти. Артанис мысленно передала: «Иди к нам», — и я снова очутилась вне Круга, только теперь вокруг меня были не малознакомые или чужие квенди и майар, а мои родственники, пока все еще остающиеся моей семьей: и дедушка Финвэ, приехавший раньше нас, чтобы похлопотать за старшего сына, и «пострадавший» дядя Нолофинвэ, и дядя Арафинвэ. Я решила не притворяться, что мне стыдно за отца, не прятать глаза, не вести себя наиграно пугливо: дядей этим навряд ли проведешь, а лишний раз унижаться незачем. — А ты, Нолофинвэ, что ты скажешь? Теперь дядя вышел вперед. Отец слышал сегодня много нелестных слов и про себя, и про свой нрав, и про свои речи, и про план исхода и бегства от рабства, я не была уверена, хватит ли ему терпения не испортить все уже в самом конце. Сейчас, когда рядом стоящая Нэрвен сжимала мою руку, за спиной стоял ее отец, а около него — мой дед, я чувствовала себя намного спокойней. Я даже не удивлюсь, когда Нолофинвэ великодушно простил своего брата. Я была уже на пороге ликования: потерпевший публично простил обидчика и не имеет к нему больше никаких претензий. Что еще надо? Но Намо Мандосу еще многого не доставало. Вот вроде бы все разрешилось, все хорошо, но не могло все так чудесно и остаться! Еще раз задумчиво нахмурившись, Намо вынес свой приговор: в Амане и во всей Арде действие Феанаро беззаконно, поэтому он должен покинуть Тирион, и, если его простят, он сможет вернуться через… — Двенадцать лет, — слова судьи громом прозвучали над Кругом Судеб. Конечно, дядя еще раз повторил, что он простит своего брата, но Манвэ согласился, что это заслуженное наказание, и приговор утвердили. Не сказав ни слова, не выдав ничем своих чувств, Пламенный Дух покинул Круг, как только ему разрешили. Зная отца, я представляла, какая буря сейчас бушует у него внутри: такой позор — быть изгнанным из родного города, правителем которого он должен однажды стать. Следом за Куруфинвэ последовал дедушка, за ним поспешила и я, а Нэрвен… Нэрвен закрыло от моих глаз хлынувшим к выходу потоком. Но с сестрой я успею наговориться и позже, сейчас главное — отец. И я, больше не оборачиваясь, не откликаясь, идя прямо за высоким дедом, без труда прокладывающим себе путь в толпе, думала только о страшном приговоре и скорой, не менее страшной реакции Феанаро.