Разлей меня, как вино по бокалам

            Он сидел на большом прочном подоконнике, как и обычно, держа между пальцами правой руки простой до примитивности карандаш: без всякой гравировки, уточняющей компанию, производившей эту канцелярию, или мягкости грифеля. Самый простой из всех возможных. Но даже таким предметом он умудрялся выводить особые миниатюры, которые вызывали восхищение и удивление. Только благодаря своим способностям, пареньку удалось поступить в весьма престижный универ архитектуры; можно даже сказать, что его главная мечта сбылась.       С самого начала брюнет понимал, что именно в стенах этого учреждения обретёт то, неосязаемое счастье и спокойствие. Из чего оно возникало толком сказать нельзя было: он абсолютно не понимал свои ощущения. Но с тех самых пор, как увидел заведение своими глазами, действительно мог точно сказать, что здесь его место, тут чувствует себя настоящим.       Это был тот самый день, когда у каждого студента была возможность выбрать тот путь, по которому он пойдёт самостоятельно, протаптывая тропу судьбы своими ногами.       Мечтая вырваться поскорее на волю, юноша уже всё взвесил и окончательно остановился на трёх вариантах мест, где будет получать дальнейшее образование. Но, только зайдя через ворота во двор университета, сразу осознал, что он обретёт себя, как личность со своей собственной эстетикой, неважно с кем и как будет учиться. Просто это знал.       Было, на удивление, чересчур пусто, даже учитывая, что и в будние деньки здесь мало кто проходил или, вообще, шатался. Пожалуй, именно поэтому этот коридор стал любим им: никто не мог нарушить его безмятежного спокойствия; спугнуть те минуты, когда приходило вдохновение или просто нарушить его личное одиночество, которое в большей степени придавало парню умиротворение, чем погружало в уныние. Так было всегда. До поры, до времени. — Поттер, я смотрю, ты всё никак не можешь купить нормальные принадлежности. Так и будешь позориться на всю школу? — брюнет в ответ лишь закатил глаза. — Малфой, будь добр, отвали, а? — безразлично отвёл взгляд в окно, в котором были видны распустившиеся цветы яблони, росшей в здешнем саду. Они купались в лучах весеннего солнца, переливаясь розоватым и белым цветами. Хотелось распахнуть раму и вдохнуть этот свежий и чистый запах последних апрельских деньков. — Как ты, вообще, так делаешь? Рисуя такими отвратительным вещами, твои изображения получаются весьма приятными на вид, — Малфой бы никогда не признался, что они не только «приятных на вид», но и не раз становились предметом его вдохновения. Как минимум двумя картинами он точно был обязан. — И почему тебе так охота до меня докапываться? — Поттер действительно не понимал столь странного поведения сокурсника, ведь тот имел совершенно другие интересы и взгляды, которые ему были безынтересны. Да и в целом Гарри, как человек, был не особо-то и нужен Драко. — Просто хочу. А что, — он резко облокотился на подоконник и взглянул прямо в лицо брюнету, и тот увидел искрящийся блеск в глубине зрачков, — Это тебя напрягает? — приподнял бровь. — Да нет, — сколько бы подобные выходки не конфузили его, Поттер редко показывал свои эмоции, у него даже выработался своеобразный иммунитет к таким ситуациям. Поэтому в этот раз он безучастно посмотрел на него. — Просто мешаешь. А ещё это странно и непонятно. — Даже так, — Драко облокотился подбородок на руку. — Ну, я только рад вводить тебя в такое состояние. Хотя бы потому, что реагируешь весьма забавно, но подобное случается редко. Но стоит признать: это того стоит, — он с наслаждением зажмурился и чуть отступил назад. — Что ж, так и быть. Пойду, займусь более важными делами, чем тут прохлаждаться с тобой, — парень вальяжно развернулся и зашагал прочь от укромного места брюнета, на что тот только невесело усмехнулся.       Спрашивается, зачем, вообще, подходил? Бесит, до дрожи в плечах. С самого начала учёбы этот заносчивый придурок не давал ему спокойствия. В первый же день он всячески старался задеть или вывести из себя. Гарри даже не понимал, что успел тогда сделать не так, если смог вызвать такую бешеную реакцию. Он медленно вздохнул и прижал колени руками. На душе было как-то по-особенному паршиво и тоскливо. Но Поттер слишком быстро привык к этим чувствам, хотя легче от этого не становилось ни на секунду. Честно говоря, причин такому настроению не было, во всяком случае, видимых. А вот если подумать о тех, что спрятаны в потаённых краях души, то тут уже в голову приходили весьма неоднозначные мысли, о которых юноша старался не зацикливаться.

***

      Спасение. Неважно какое. Главное, чтобы оно было и не важно даже когда наступит. Просто чтобы хотя бы была надежда на спасение.       Вот о чём, всё своё детство помышлял Гарри, потому что жить в тех условиях, которых существовал он — просто невозможно. Это было равносильно тому, что заставить время идти вспять.       Не то, чтобы его избивали до потери пульса или проводили опыты, но абсолютно точно не ощущал заботы или нежности от тети и дяди, что уж говорить о кузене. Каждый день он внутри сжимался под их уничижительными взглядами, выражавшие ненависть и презрение. Но Поттер продолжал верить в спасение и верил, что сможет выбраться из того дерьма, в котором по итогу просуществовал восемнадцать лет. А потом он взмахнул крыльями и улетел, как можно дальше из дома, если тебя комнаты модно назвать таковым словом, где оставил самые поганые воспоминания своей жизни.       Он сам добился поступления в архитектурный, без всяких подачек тех же учителей, сочувствовавших ему. — Гарри, ты бы поспал. На тебя страшно смотреть, — часто говорила его подруга — Гермиона Грейнджер. Она в отличии от него училась на юридическом, но после некоторых совместных пар, они поняли, что вполне неплохо ладят и начали больше проводить время вместе. Некоторые даже сочли подобное за отношения, поэтому, прохаживаясь по учреждению, где-нибудь за углом шептались группа девчонок об «идеальных отношениях».       Но Гарри не воспринимал девушку, как партнёра. Честно говоря, он, вообще, девушек не воспринимал, как потенциальных половинок. Брюнет ещё в лет пятнадцатый понял, что привлекают его исключительно юноши с платиновыми волосами. И то, что Малфой — единственный с их потока, кто имел натуральные светлые волосы, ощутимо его напрягало, но он старался игнорировать этот факт как мог.       Но секрет оставался секретом, а школа ещё больше тонула в слухах о лжеотношениях. Но жизнь имеет свойство продолжаться, не смотря на важность и значимость обстоятельств, поэтому эта парочка старалась максимально заниматься более важными делами, чем слушать других людей и их бредни. — Нет, Герм, не хочу. Я вполне чувствую себя выспавшимся, — он закрыл глаза и повертел головой. — Тогда почему такой понурый? — девушка непонимающе приподняла бровь. — Наверное, устал просто. Не знаю, честно, — он тяжело выдохнул. Если бы он и сам мог объяснить, что чувствует, всё было бы гораздо проще.       Говорят, что к миру, людям и прочим вещами стоит относиться с простотой, но что-то в психологии Гарри, видимо, пошло не по плану, и придерживаться этого совета было также сложно, как и выучить все особенности архитектуры Европы 19 века. — Может, устроим себе в субботу праздник. Сходим куда-нибудь? — подруга заметно взбудоражилась. — Нет, извини, давай на следующих. Мне надо закончить портрет, сроки поджимают, — он запустил руку в свои вихры и сильнее растрепал «воронье гнездо». — Если бы ты не тянул всё до последнего, сейчас бы так не напрягался, — Грейнджер с укором взглянула на него. — Вечно ты так делаешь, — в ответ парень лишь грустно усмехнулся. Привычка делать в последний момент важные дела — весьма экстремальная штука. В такие минуты открывается второе дыхание, и неважно насколько ты устал: сейчас ты работаешь в тройном размере, выполняя нужную работу.       Были даже парочка случаев, когда Поттер падал в обморок после такого трудолюбия. Сколько он тогда наслушался поучений и возражений на счёт его здоровья, но так ничего и не отметил для себя. Да, учится на своих ошибках порой совсем не про него, хотя в других случаях он вполне мог адекватно проанализировать случившееся и вынести для себя главное.       Видимо, заботится о себе — было не просто непонятное чувство, но и странное, какое-то до боли неправильное.

***

— Сосредоточьтесь! Сейчас ваша задача сконцентрироваться на модели. Каждая черта, складочка — важна, так как от неё будет зависеть вся ваша работа. Мистер, Финниган, если вы думаете, что вы — сделаете всё за час, то спешу сказать вам: отнюдь. Ваши работы годятся только для изображения атомных взрыв, — класс тихонько загоготал, когда и так возмущённая профессор Маккгонагал обратила свою тираду на Симуса. — Мистер Поттер, а чего вы, собственно, смеётесь, вам плакать надо, — она с укором взглянула на только что улыбавшегося Гарри. — До сих пор даже очертания лица не сделали, а у нас два последних урока, потом сдача, — брюнет резко нахмурился и задал переносицу рукой, в которой между пальцев лежал простой карандаш.       Он прекрасно понимал, что и так рискует многим. При исключении ему некуда будет податься, даже тут всё понимавшая декан не сможет помочь.       Но, черт возьми, почему именно Малфоя выбрали для позирования. Если это из-за лица, то у того же Симуса оно вполне красивое. Конечно, у него нет этих острых скул, белоснежной кожи без единого изъяна, прямого носа и таких серых отравляющих, словно ртуть, глаз, но ведь не это в работе главное. О, Гарри ни разу пытался начать очерчивать контур лица, и всё же находилось масса вещей, которые имели большую значимость перед ним.       Ну, или он просто пытался избежать этого всеми своими силами. Поттер более чем хорошо понимал тот факт, что если он сдаст работу, то профессор выставить её напоказ всему классу. Но его пугала ни столько демонстрация, сколько то, что изображение будет чересчур чувствительным. Многие, скорей всего догадаются, что чувствует сам зеленоглазый по отношению к Малфою. Но и не это его пугало. Драко Малфой — человек, который обладает великолепнейшим складом ума. Сколько бы ни отрицал, но юноша в глубине души осознавал этот факт. Блондин запросто мог разгадать нарисованный образ на бумаге, придя к выводу, что к нему неровно дышат. А дальше началось бы самое интересное — усмешки, всеобщее унижение и презрение. Это и был его главный страх.