Не сберёг самое ценное (доверенное)

      Тёплый летний ветер легко сопровождает двух мужчин, неспешно идущих по щербатой дорожке. Вэй Ин весь сияет и вибрирует от предстоящей встречи, Цзян Чэн рядом с ним даже и не думает его одёргивать и напоминать о правилах, сам пребывая в предвкушающей неге.       Из Пристани Лотоса они не уезжали сегодня утром, они возвращались к месту, где их ждали возлюбленные. — Эй, Чэн-Чэн! — заговорщическим шёпотом окликает младшего Вэй Ин. — М-м? — Цзян Чэн лениво поворачивает голову к нему. Лунный свет тут же красиво очерчивает его линию скул, серебрит волосы, делая грозного Саньду-Шэншоу похожим на Небожителя.       Атмосфера и хорошее настроение явно странно влияют на них. — Я прихватил того вина, что мы пили на днях, — Вэй Ин прикусывает губу, глаза буквально искрятся шалостью. Он встряхивает мешочек цянькунь, из которого слышится звон ударившихся друг об друга кувшинов. — Может… Порадуем наших благоверных сегодня?       Цзян Чэн хмурится, пока Усянь продолжает канючить и висеть на его плече, подговаривая. Ну могут же они окончательно раззадориться, раз уж и прилетели без ведома Нефритов под предлогом сюрприза. Благо, у них ещё со дня свадьбы вместе с белыми лентами появились и нефритовые жетоны. — Ладно. Надеюсь, нам не придётся ловить их по всему Гусу, — брякает Ваньинь, лишь бы тот отстал, а Усянь аж подпрыгивает от радости и с силой хлопает его по спине, вышибая дух и убегая. Цзян Чэн рычит ему вслед проклятия.       Из ближайшего гостевого домика, вдоль которого они тайными тропками пробирались к цзинши, приятно пахнет благовониями. Цзян Чэн заинтересованно поворачивает голову в сторону запаха да так и замирает, широко открыв глаза.       Что? — Цзян Чэн, ты чего там застыл?       Вэй Ин, который успел пройти уже на добрый десяток шагов вперёд, возвращается, взволнованный побелевшим лицом шиди. — Да что ты там…       Он не договаривает. Видит. Ваньинь больше чувствует его реакцию, привыкший считывать брата за столько лет работы в паре, чем слышит доносящиеся слова. Значит он не спятил, значит не спутал и то, что он видит — реально.       О нет.       Его прекрасный Лань Хуань, первый из молодых господ их поколения. Прямая спина с тугими перекатами мышц, с поблескивающей от пота идеальной кожей, виднеющейся сквозь пряди волос, сейчас ритмично двигается, пока Сичень чувственно протаскивает по кровати Ванцзи.       Вэй Ин смотрит на непривычно эмоциональное лицо мужа, на его стройные, сильные ноги, обхватывающие Лань Сиченя, но не может даже ничего сказать из-за вставшего поперёк горла кома. Второй Нефрит прикрывает глаза трепещущими длинными ресницами, стонет неслышно, но Усянь знает, что он стонет, цепляется за плечи старшего и тянется к нему приоткрытым ртом, чтобы встретить улыбку на губах брата поцелуем.       Цзян Чэн успевает подхватить Вэй Ина под руку, так как тот начинает оседать на дрожащих ногах, и они оба цепляются друг за друга, словно утопающий за соломинку. Стоят и смотрят, пока в груди что-то противно и с хрустом рвётся.       Это не может быть специально. Их явно тут не ждали. Явно напоследок наслаждались этим временем, потому что официально Цзян Чэн и Вэй Ин должны были прибыть завтра к обеду. Даже домик стоит на окраине Облачных Глубин.       Вот вам и сюрприз.       Ваньиню кажется это смешным. Он почему-то считал, что столь глупая ситуация случается только с деревенскими, где незадачливую невестушку с любовником обязательно застукивает жених, который устраивает бойню или скандал, а затем спотыкается о корягу и умирает в ближайшем лесу, становясь посмертно злым духом. Устраивать скандалы или бои Цзян Чэну не хотелось. Стать злым духом? Возможно. Хотелось пойти и плеснуть в полыхающее лицо холодной воды. А лучше напиться вина и забыть этот момент.       Он в какой-то отчаянной надежде смотрит на Вэй Ина, надеясь буквально краешком сознания, что это всего лишь его дурная шутка, а люди — там, на кровати — иллюзия талисмана.       Но Усянь не смеётся, не бьёт его по плечу, крича, что брат опять попался на его уловку, не улыбается. Он будто потухший фонарик или подлетевший к огню светлячок, у которого все крылья в мгновение обгорели.       Цзян Чэну вдруг больно в двойном размере. Их с братом обманули. Обоих. Два безупречных Нефрита изменяют им друг с другом. Как давно это у них? Они же клялись перед небом и землёй, они преклоняли колени в алых одеждах в храме предков, они признавались им в любви. Цзян Чэну так мерзко и больно, он чувствует удушение от всех этих эмоций, ему хочется кричать и выть, хочется ворваться туда и разбить что-нибудь об эти лица.       А может они… Ну… Решили попробовать? Ну всякое же бывает, верно? Ха-ха, точно, ведь Цзян Чэн по молодости и Вэй Ина из интереса целовал. У них же тоже это впервые? — Не впервые, — бескровными губами хрипит Усянь, будто читая его мысли.       Ваньинь и сам видит, что слишком счастливы эти двое сейчас, слишком уверенно доставляют удовольствие, зная тело под руками. Все образы Сиченя, когда он также склонялся над Цзян Чэном и шептал слова любви, становятся тусклыми бумажками со вкусом угля. — А-Сянь, — тихо шепчет он, повернув голову. — Пойдём.       Это явно не то, что они оба хотят. Но сейчас так пусто внутри, моральных сил не хватает даже на окрик.       Вэй Ин продолжает смотреть на Лань Чжаня, впитывать, пока его шиди достаёт меч из ножен, наплевав на правила, кидает его плашмя на воздух и встаёт сверху.       Когда всплеск от неконтролируемой сейчас ци Цзян Чэна достигает Нефритов, те замирают. Сичень шепчет имя мужа, а Ванцзи успевает повернуть голову к окну и увидеть последний взгляд Вэй Ина, прежде чем брат втаскивает его на меч за талию, поднимая их в небо.       Голова тяжёлая, веки — ещё тяжелее. Вэй Ин рядом с ним плачет бесшумно, пока сам Цзян Чэн часом ранее разгромил всю комнату, не замечая бегущих по лицу слёз. Силы быстро покинули его, ведь он за каких-то два часа преодолел путь от Гусу до Юньмэна на мече с братом на руках. В другой раз он бы возгордился своими умениями, но не сейчас. В груди зияет пустота.       Усянь лежит головой на его коленях, рыдает и стискивает зубы на ткани рукава, чтобы ни единый звук не вырвался из горла. Привычка ещё с времён бродяжничества. Никто, ни единая душа не должна узнать о том, как ему больно и обидно. Ведь никто не любит плачущих детей, взрослым нужно у-лы-бать-ся, чтобы получить их расположение и корку хлеба. Цзян Чэн так не умел, но всегда пускал своего шисюна к себе в постель, когда ему нужно было спрятаться и вот так вот бесшумно поплакать. Чтобы потом вновь улыбаться.       Цзян Чэн рассеянно гладит задыхающегося по голове, распускает его волосы и массирует макушку. Яньли всегда так их успокаивала, даже взрослых, пока не уехала в Ланьлин Цзинь. — А-Сянь… Давай ты попьёшь воды.       У Ваньиня сел голос от криков, Вэй Ин не сразу его слышит, но кивает и приподнимается, дрожащими руками принимая стакан. Цзян Чэн поджимает губы, помогая брату сделать несколько глотков. Усянь давится, кашляет. Цзян Чэн терпеливо ждёт, пока тот приведёт дыхание в порядок и вновь подносит посудину ко рту, неаккуратно вытирая рукавом его щёки и даже нос.       Усянь тяжело сглатывает и падает обратно на плечо шиди, отставляющего стакан. Почему-то именно в этот момент его тепло кажется самым родным. Они переплетают пальцы и сидят в тишине. Наверное, сейчас считать себя брошенными всем миром нормально. Да Вэй Ину и плевать, если честно.       Он достаёт из мешочка то самое припрятанное вино и быстро запивает им горечь на языке. Рядом появляется подрагивающая рука, и Вэй Ин без вопросов отдаёт кувшин, чувствуя макушкой, которой упёрся в чужое горло, как перекатывается кадык Цзян Чэна. Усянь поднимает голову и наблюдает за каплей алого, что просочилась сквозь губы и теперь стекает к нижней челюсти. Тело двигается само, жмётся ближе, а горячий язык широко слизывает беглянку с загорелой кожи. Они успели загореть в Юньмэне, пока Нефриты в своём Гусу оставались бледными. Вспыхнувшая картина соития этих двух вновь больно режет всё внутри.       Вэй Ин закрывает глаза, хмурится и жмётся лбом к щеке Цзян Чэна. Тот и не против, приобнимает одной рукой. Внутри него сейчас всё равно нет места смущению, сплошная ярость и обида. Детская обида. Он даже ещё не до конца осознаёт, что случилось с тем влюблённым юношей внутри, который пробирался к Лань Сиченю по ночам, принося ему полевые цветы, которые рвал по дороге, или дорогие сердцу лотосы с озёр Юньмэна. Наверное, тот мальчик сейчас бьётся в истерике, плачет, а может и вовсе умирает. И Ваньинь не имеет понятия, возможно ли его вылечить или воскресить. Да и… Зачем? Лань Хуань с такой страстью обнимал своего брата, так впивался в него взглядом, так… любил. — Не плачь, — Вэй Ин стирает с его щеки кончиком носа слезу. Шепчет и делит его боль пополам. Наверное, делил бы даже, если бы изменили ему одному, как и Цзян Чэн. Эгоистично же он начал думать.       Ваньинь опускает голову и встречает губы шисюна на полпути. Они мокро целуются, привыкая к чужим губам. — А ты, оказывается, вкусный, — смеётся, наконец-то, смеётся Усянь и лезет за новым поцелуем.       Цзян Чэн сам тянет его выше, ведёт рукой по бедру, подхватывает ногу под коленом и перебрасывает её через себя. Вэй Ин садится на него верхом и ему так больно-сладко от этого ощущения. Нравится обнимать красивое лицо брата, нравится сжимать его коленями и не думать о Лань Чжане. Может поэтому Ванцзи лёг в объятия Первого Нефрита? Старший всегда понимал его лучше кого бы то ни было. Может не все проделки Вэй Ина на самом деле возможно было стерпеть? Может и не был он хорошим мужем? Мало уделял ему времени? А брат вот он, рядом, всегда поймёт и подскажет, никогда не откажет и никогда не сделает больно. Да, — думает Усянь. — Брат никогда по-настоящему не сделает больно.       Как и Цзян Чэн, который пусть и отговаривал, повторял в тысячный раз, что это нарушает правила, всё равно шёл следом и контролировал, чтобы Вэй Ин не свернул себе шею. Всегда рядом, всегда заботится.       Цзян Чэн чувствует хныканья шисюна, тоже осознавая эту потребность друг в друге. Он крепче сжимает его твёрдый и напряжённый торс, откидываясь на кровать спиной. Деревянный пол под ними твёрдый и холодный, но им жарко, тела горят, а внутри всё медленно покрывается коркой льда. — Давно хотел это сделать вновь, — улыбаясь, щебечет Усянь, стягивая с пучка Цзян Чэна ленту, распутывая строгую причёску. Он не позволял себе такие вольности, как только у брата завёлся возлюбленный.       Конечно, они не перестали любить своих мужей, чьи ленты до сих пор окутывают запястья. Это невозможно выбросить из головы за одну ночь, невозможно забыть все те года, что они провели вместе. Им непривычно, они никогда не смели касаться друг друга так, как смели Лани. — Знаешь… Он никогда не был со мной нежен. Врывался и даже рвал меня, — делится тёмным откровением Вэй Ин, пока Цзян Чэн растягивает его скользкими пальцами, так нежно и терпеливо. — А мне нравилось. — Ты как всегда принимал это, как должное, не зная, что может быть по-другому, — кивает Ваньинь, расшифровывая до конца фразу. Он целует подбородок, маячивший прямо перед губами. — А ещё ты мазохист отчасти.       Вэй Ин кивает и зарывается руками в волосы на затылке, спуская его голову ниже. Прикусив губу, безмолвно молит сделать ещё приятнее. Цзян Чэн высовывает язык и гладит им ключицы, грудь, обхватывает припухшими губами сосок, а Вэй Ин вдруг громко стонет от количества ощущений, не скрываясь. — Лань Хуань почти никогда не стонет.       Они рассказывают, чего им не хватало от супругов и что увидели как дарят другому, стремятся заполнить эти провалы. Цзян Чэн безостановочно ласкает брата, а Вэй Ин говорит-говорит-говорит.       Ваньинь глухо смеётся, когда слышит суету за окнами, Усянь вторит ему и цепляет мочку уха губами. Конечно, они прилетели за ними. Куда же им, благовоспитанным, не явиться сразу для выяснения отношений? Но ни Вэй Ина, ни Цзян Чэна нет в их покоях. Они сбежали в маленькую комнату, из которой их переселили, стоило им перестать быть детьми. Здесь всегда можно было спрятаться от тренировок Мадам Юй, от наказаний, от страхов, от боли.       Усянь красиво выгибается, медленно приподнимаясь и опускаясь на твёрдом достоинстве брата, тоже слушая и слыша взволнованный говор Лань Чжаня, его приближающиеся шаги. Цзян Чэн гладит его по бокам, целует шею и не останавливается, когда взмыленный и совсем несовершенный Ханьгуан-Цзунь распахивает дверь в покои. Он замирает (как знакомо) и неверяще смотрит в глаза Цзян Ваньиня. Их окутывает золотое сияние, потому что шисюн заботится о своём истощённом брате и передаёт ему энергию прямо в процессе. От этого вокруг начинают искрить сиреневые всплохи. Как же ужасно и красиво. Вид на Вэй Ина Ванцзи открывается самый что ни на есть развратный. С его точки обзора отлично видно, как член входит в Вэй Ина, растягивая нежную кожу, как сам Усянь цепляется за мужчину и трепещет в его руках.       Хорошо. Так этот проклятый Нефрит не увидит опухших от слёз глаз А-Сяня. Больше ему не позволено это видеть. — Я доверил тебе самое дорогое, — одними губами шепчет Цзян Чэн. — Ты это не сберёг.       Шепчет и не знает, что Вэй Ин сейчас взглядом об этом же сообщает Лань Хуаню, который видит их через распахнутое окно с улицы. Усянь ухмыляется ему, смотрит исподлобья и обнимает Цзян Чэна крепче. Больше не отдам.       Они распахнули окно, как только зашли сюда, дверь и не думали запирать. Они знали, что эти двое явятся. Мстить, оказывается, может быть так приятно.       Лань Ванцзи и Лань Сичень осознают свою ошибку, знают, что сами виноваты, но не могут ничего поделать с этой порочной связью. Кажется, Цзян Чэн и Вэй Ин теперь их даже понимают.       Как только тело Вэй Ина начинает дрожать в руках сильнее, Ваньинь отвлекается от Второго Нефрита, обхватывая член меж их телами и погружая брата в собственнический поцелуй. Чтобы ни у одного из них не сорвалось с губ имени. Назвать сейчас правильное не выйдет, какое ни выбери.       Лань Ванцзи прикрывает дверь под чужое сорванное дыхание и выходит на причал, опираясь руками на перила. Они трещат под его пальцами.       Лань Хуань поднимает взгляд на небо, где гаснут звёзды, тяжело сглатывая. По идеальной щеке катится слеза.       Лотосы мерно покачиваются на волнах.