Заметки о Мире.

      Она прижимается к холодной обшарпанной стене грязно-белого цвета и судорожно вздыхает. Внутри всё горит и сжимается от всепоглащающей боли. Саша съезжает по стене вниз, усаживаясь на холодный кафель, сжимаясь и опуская голову на свои колени. Глаза неприятно щиплет от стоящей пелены слёз, которые не находят своего выхода. Девушка не может позволить себе расплакаться: не здесь и не сейчас. Она должна быть сильной, несмотря на ту боль, что готова разорвать её изнутри на мелкие кусочки. Македонская вздрагивает от прикосновения к её плечу и поднимает глаза, слегка щурясь от холодного света лампы, светящей ей прямо в них. Девушка видит перед собой Николая Степановича, который по-отцовски заботливо сжимает её плечо и сочувственно смотрит на неё. Саша отводит взгляд в сторону, сбрасывая руку учёного с плеча и поднимаясь с пола. — Александра Михай… — начинает он, но девушка качает головой, перебивая его: — Вы говорили мне, что он в безопасности. — сквозь зубы цедит она, сжимая руки в кулаки. — Вы все меня уверяли, что Миру ничего не грозит. Вы, мой отец, служба безопасности. Вы все клялись мне в этом. — Александра Михайловна, послушайте… — тихо молвит Николай Степанович в попытках хотя бы что-то ей сказать, но девушка не желает его слушать. Она слишком зла на него и отца, но в особенности на саму себя за то, что её не было с ним рядом, когда он так отчаянно в ней нуждался. Саша чувствует как боль растёт с геометрической прогрессией и ещё минута и она взорвётся от переполняющих чувств. Македонская отводит взгляд в сторону, судорожно выдыхая и часто моргая. Не сейчас. Не при них. — Я Вам всем доверилась, а теперь понимаю, что зря. — эти слова она буквально выплёвывает в лицо учёному, поворачиваясь к нему спиной. Саша понимает, что Николай Степанович всего лишь учёный, а не начальник службы безопасности и что все свои недовольства ей стоило бы высказать отцу, который обещал присмотреть за Миром. Но Жилин был слишком занят своей предвыборной кампанией и ему некогда было заниматься «ручным» супергероем дочери. Она закусывает губу, делая глубокий вдох и такой же глубокий выдох. Стоит извиниться перед мужчиной, ведь он, в отличие от папы, нашёл время, чтобы приехать сюда, да и Мир ему тоже был очень дорог. — Николай Степанович, я… — начинает Македонская, но её прерывает звук шаркающих шагов и громкий басс лечащего врача: — Александра Михайловна, Николай Степанович, Ваш друг в тяжёлом состоянии и находится без сознания. Не могу давать никаких прогнозов, но надеюсь, что он выкарабкается. — Я могу зайти к нему? — робко спрашивает она и мужчина ей коротко кивает, позволяя войти.       Македонская осторожно опускается на стул рядом с его койкой и осматривает лежащего мужчину. Множество ссадин и кровоподтёков, синяки — говорят о довольно тяжёлой схватке с Фаэтоном, который не успокоится пока не уничтожит врага. Саша кусает губы до крови, стараясь сдержать слёзы, потому что прекрасно понимает, что от этого толку будет мало. Но какой смысл держать это всё внутри себя, когда эта боль становится невыносимой? Девушка осторожно берёт руку Мира в свою и слабо сжимает её, позволяя выйти слезам наружу. Македонская тихо всхлипывает, рефлекторно вытирая рукой стекающие по щекам слёзы. Кто бы мог подумать, что ещё пару месяцев назад она называла его бумером, раздражалась каждому его вопросу о новом и незнакомом мире, объясняла нюансы XXI века, помогала разобраться с гаджетами и надеялась, что он сможет добавить рейтинга отцу на выборах, а сейчас Саша сидит возле его больничной койки, заливаясь слезами и мучаясь от душевной боли. Мир стал неотъемлемой и слишком дорогой частью её жизни, которую она не хочет терять. Она без него как машина без двигателя. Он тот, кто заставлял её чувствовать себя живой и действительно нужной, а без него она станет никем. — Мир, если ты меня слышишь, — прерывисто молвит Саша, чуть сильнее сжимая его руку, — умоляю тебя, борись. Не бросай мир, не бросай людей, которые ждут и верят в тебя. — она всхлипывает и сразу же вытирает мокрые дорожки с щёк. — Прошу тебя, не оставляй меня одну.