Festis bei umo canavarum

      Фенрис ненавидит магию крови. Обращение к ней в этом всеми богами проклятом городе – удел слабых и отчаявшихся. Фенрис захлебывается своей ненавистью, в бессилии давится ею. Фенрис через силу принимает отчасти то, что Хоук с ним честен. Одно лишь знание не приносит вреда, твердит Хоук. Фенрис не верит. Фенрис прекрасно знает, какие разрушения и страдания приносит знание, употребленное во вред. Никакие принципы Хоука, даже самые правильные, не вынудят оставить этот гнев, не умалят клокочущего в груди бешенства. Фенрис не верит, но доверяет. Упрямо мирится с собственным отрицанием, слушает о кровавых заклятьях, тоже обретая знания во благо. С пониманием приходит уверенность, замещая собой первозданный страх перед неизвестным. Перед Хоуком. Фенрис запоминает теорию, жесты, слова, следит за каждым движением сплошь покрытых татуировками и мелкими застарелыми шрамами рук. Этим рукам, так легко держащим ластящийся к пальцам огонь, грязная волшба ни к чему.       Фенрис ненавидит магию крови, вырывает Андриане, ученице ненавистного Данариуса, сердце с болезненным удовлетворением. Погрязший в злобе сам, Фенрис кричит о грязи всей магии в лицо Хоуку, пристыженно замолкая под ироничным взором. Ему, то и дело украдкой льнущему к тем самым, запачканным магией, рукам, стыдно. За грубость, за то, что исчез неизвестно куда дотемна, за скомканные извинения, которые сотню раз передумал, подбирая правильные слова. За слабость к магу и нелепое возвращение на порог его дома для того, чтобы в конечном итоге трусливо удрать поутру, запомнив каждое, ничуть не грязное, прикосновение.       Фенрис ненавидит магию крови и идёт вслед за малефикаром. Закоулками и подвалами, через весь город посреди ночи - за магом, который с горящими раскалённым углём глазами выслеживает человека словно какую-то дичь. Магия крови - удел слабых и отчаявшихся. Хоук не слаб, ни духом, ни даром. Фенрису нет нужды беспокоиться за силу того, кто одним своим присутствием заставляет пылать огонь в очаге и сердцах во сто крат ярче. Ведь для воззвания к магии крови Хоуку нужно отнюдь не безысходное отчаяние. Магия крови смердит калечащей сознание и плоть болью так же сильно, как этот подвал, набитый растерзанными телами и старым хламом. Магия крови раздирает слух горестным воем, остается наспех прижжёнными красными рубцами на предплечье, алыми пятнами на белом платье. Чтобы нещадно обращать в пепел и заживо сжигать виновных в его горе, Хоуку нужно не отчаяние, Хоуку нужен гнев и невыносимое бешенство. Нужен страх и то, что он считает своим непреложным долгом. Отчаяние догонит Хоука потом, у погребального костра, когда чистое пламя уничтожит металлически-соленую, с тухлой сладостью, остаточную вонь заклинаний, иссушит опаляющим лицо жаром непрошенные слёзы. Когда забудется слепая ярость, уляжется скорбь и Фенрис придёт, чтобы ничего не сказать. Слова не нужны - всего, что Фенрис скажет, будет ничтожно мало. Ему неведома боль утраты, не ему сейчас говорить об утешении и прощении. И Фенрис не говорит, только затягивает узел на красном платке крепче, стирает гарь с семейного герба Амеллов, демонстративно прилаживая его к своему поясу, гордо, будто напоказ. Этот знак принадлежности не претит ему. Будто раб, носящий фамилию хозяина. Нет, мотает головой Фенрис, укоряя себя за подобные мысли. Не как раб. Как член семьи. Как однажды пожелавший и всегда вольный уйти, находящийся рядом не по чужому приказу, но по собственному разумению.       Фенрис ненавидит магию крови, но терпеливо ждёт, вцепившись в рукоять меча до побелевших костяшек, пока душа обрывается во всепоглощающем ужасе. Данариус манерно тянет слова и говорит так, будто все ещё может распоряжаться Фенрисом как своей собственностью. Смотрит свысока, придавливая взглядом выцветших от старости серых глаз к земле так, как всегда смотрел, приказывая опуститься покорно на колени и не поднимать головы. Фенрис не склоняется. Герб, кажется, обжигает сквозь доспех. Не хозяин. Фенрису никто не хозяин. Даже сейчас, когда за него грызутся два мага, один из которых вот-вот схватится за оружие. Сейчас, когда от ответа Хоука – не Фенриса - зависит так много. Данариус предлагает баснословные деньги за беглого раба. Он легко отдаст столько золота, сколько весит сам Фенрис, содрогнувшийся в ожидании, и не обеднеет ни на грош. Данариус находит в гневном отказе Хоука ревность, насмехается и нагло тащит на всеобщее обозрение ту часть прошлого Фенриса, которую сам эльф годами забивал подальше, изгоняя из памяти. «Нужно говорить "Хозяин"», - деланно вздыхает магистр в ответ на шипение ощетинившегося лириумным сиянием эльфа. Данариус не считается с мнением вещи. Ему нравится с злорадным довольством говорить о чужом теле как о безмозглой игрушке для потакания чужим прихотям. Чужой похоти. Ему нравится бессовестно осквернять все то, за что Фенрис цеплялся долгие годы, и очернять, опуская множество эмоций и прожитых вместе лет до обслуживания в постели. А ещё Данариусу, даже почти побеждённому, нравится напоминать, как он наказывает излишне дерзких рабов. Фенрис ненавидит магию крови, захлебывается ею, хрипит: «Не смей». Знание во благо, напоминает Фенрис, корчась в размазанных по полу чужих кишках. И Хоук не смеет, убирает от запястья нож, чтобы в следующий миг с клёкотом, подняв взмахом крыльев ворох перьев, впиться загнутыми когтями в подёрнутые тусклой пеленой глаза. Фенрис не делает Данариусу чести увидеть его перед смертью. Магистр лишается сердца, а Фенрис – цели. Фенрис говорит об одиночестве, снова постыдно жалуется. Он узнал свое прошлое, но так и не нашел себе места, остался неприкаянным. Хоук тянет Фенриса к себе за пояс. За герб. Тянет и щурится в едва различимой улыбке. Верно, у Фенриса есть Хоук. Такой же вечно одинокий и вечно где-то рядом, пером на удачу под сильверитовой перчаткой. Фенрис снова хочет сбежать, пропасть до самой ночи, шататься по городу и срывать эмоции на старых ящиках прежде, чем постучаться, нет, поскрестись воровато в запертую дверь. Хочет, но вместо этого просит Хоука вместе с ним уйти из Висельника и тащит мага в своё поместье. Последняя в погребе бутылка «Агрежио» пустеет поразительно быстро, и Фенрис с досадой цедит остатки сквозь зубы, сглатывая горьковато-кислый осадок. Он достаточно пьян для того, что набраться смелости заговорить о будущем. Как Хоук и сказал, больше его ничего не держит. А еще Хоук сказал: «Надеюсь, мы останемся вместе». Останемся. Не будем. Потому что и так уже вместе. Всегда были, никуда не пропадали и не гнали прочь от себя.       Фенрис ненавидит магию крови. Фенрис захлёбывается, в бессилии давится стонами, зарываясь пальцами в волосы малефикара. Фенрис запоминает слова, следит за каждым движением сплошь покрытых татуировками и мелкими застарелыми шрамами рук. Этим рукам, так легко держащим широко разведённые, дрожащие в напряжении, бёдра, грязная волшба ни к чему.