Наедине с болью

Клаус себя ненавидит. И это аксиома, не меняющаяся никогда. Больше, чем себя, он ненавидит только отца, и готов станцевать на его похоронах, как только выдастся случай, но все чаще кажется, что быстрее умрет он сам. Сдохнет, где-нибудь в грязном переулке за мусорными баками, от очередной ломки, потому что не сможет достать дозу, а если достанет – все равно сдохнет, но уже от передозировки. Не то чтобы Клаус к этому стремится. Он просто хочет тишины. Хочет, чтобы призраки оставили его в покое, чтобы не кричали двадцать четыре на семь. Единственный, кто не кричит – это Бен, но иногда нотации Бена хуже любых криков, потому что Бен очень любит бить правдой в лицо Клаусу. Клаус и так знает эту горькую правду. Знает, что наркотики – это не выход, знает, что однажды они станут причиной его смерти, знает. Но без них он уже не может. Возможно, оставь его призраки на несколько дней, или не кричи они так громко, Клаус смог бы с ними смириться. Смог бы бросить такой образ жизни, но каждый раз, когда он начинает трезветь, крики призраков только оглушают и остается единственное желание - их заткнуть, а единственным способом это желание исполнить – принять очередную дозу. Так продолжается долгие годы, пока однажды, как только Клаус приходит в себя после очередной передозировки в машине скорой, он не узнает о смерти отца. «Опередил, все-таки» - думает Клаус и направляется в особняк, чтобы убедиться в этом самому. И только попав в кабинет отца, в первую минуту вздыхает с облегчением, потому что Реджинальд действительно мертв. Потому что теперь отца можно не бояться. И Клаус действительно танцует, вместе с прахом отца, пока во дворе Академии не открывается воронка и Пятый не возвращается домой спустя почти семнадцать лет отсутствия, ни капли не изменившись внешне, но ментально постарев на сорок пять лет. С той же самой секунды все летит к чертям. Лютер и Диего сносят памятник Бену. И это самое безобидное из того, что их ждет. Пятый сообщает об Апокалипсисе. Но не то, чтобы Клауса это волнует тогда. Клауса похищают двое первоклассных убийц, опять же, из-за Пятого, а его семья этого даже не замечает. Клаус пропадает на долгие десять месяцев в шестьдесят восьмом, хотя в две тысячи девятнадцатом проходит не больше суток. И первый, кто догадывается об этом – опять же Пять. Однако, его не то чтобы сильно волнует, что было с Клаусом. Как тому кажется, Пятый спрашивает, когда он был и где, лишь для вида, и на деле его интересует лишь чемодан. Чемодан, который Клаус уничтожил в порыве горя и гнева. Потому что Клаус встретил того, кому было не все равно. Клаус встретил Дейва. Дейва он любил искренне, Дейва невозможно было не любить. Дейв сам полюбил его, когда Клаус был никем, грязью под ногами собственной семьи. Долгие (на самом деле очень короткие) месяцы, Дейв был рядом, и даже призраки были другими рядом с ним. С ним Клаус впервые всерьез задумался о том, чтобы бороться со своей зависимостью. А потом Дейв умер и Клаусу ничего не оставалось, как вернуться домой. Клаус попал в шестьдесят восьмой никем и ничем, на нем буквально было одно окровавленное полотенце и чемодан, как оказалось, для прыжка во времени. В девятнадцатый же Клаус вернулся в армейской жилетке, с жетонами на груди и разбитым сердцем. А Пятому было все равно. Пятый тоже оказался зависим, но не от наркотиков, а от Апокалипсиса. Свои наркотики на следующее утро Клаус смывает в унитаз. Бен говорит, что ему не обязательно справляться самому. Бен говорит, что знает, как для Клауса это важно, хотя Бена не было с ним во Вьетнаме и Клаус увидел его снова только сейчас, вернувшись домой. И кажется, Бен впервые выглядит таким обеспокоенным. Наверно, потому что впервые Клаус не прячется за стеной наркотиков и веселья, и выглядит также, как и чувствует себя – дерьмово. Но словно в наказание за почти пятнадцать лет невменяемости, Клаус не получает поддержки старшего брата. Разошедшийся, выпивший Лютер лишь требует, чтобы он вызвал отца и душит его своими огромными руками. Что ж, чему удивляться, каждый из Харгривзов умеет думать только о себе. И Клаус снова ненавидит себя. Потому что долгие годы он ничем не отличался ни от одного из своих братьев (кроме, пожалуй, Бена, но Бен давным-давно мертв, и кто знает, каким бы он вырос, если бы остался среди живых). Но раз Клаус решил изменить свою жизнь, кто сказал, что нужно останавливаться только на борьбе со своей зависимостью? Поэтому Клаус делает шаг навстречу своему брату. Клаус пытается поддержать, потому что наивный Лютер единственный, кто верил в отца и верил отцу до самого конца. В ответ Клаус не слышит ни слова благодарности, хотя он ее и не ждет, но кроме того, в очередной раз убеждается, что он обуза для собственной семьи, потому что… - Я, как и ты, буду им только мешать. Клаусу больно от этих слов, но он все равно пытается поддержать брата и помочь ему, пусть тот этой помощи и не просил. Он почти готов сдаться, потому что он уже обошел несколько ближайших баров и к вечеру его ломает так, что он готов упасть и сдохнуть прямо здесь и сейчас, но совесть в лице Бена говорит ему, что Лютер сделал бы для него все, если бы Клаус попал в беду. «Что-то мало верится», - думает Клаус, но разве Бену докажешь? Бен верит в лучшие черты своих братьев и сестер, иначе бы он давно сбежал от Клауса на другую сторону. Когда они наконец находят загулявшего брата, Бен гордится Клаусом, как никто, когда тот отбирает очередную таблетку у Лютера и выкидывает ее куда подальше. Это трудно – одновременно бороться с ломкой, сопротивляться желанию найти ту самую выкинутую таблетку и пытаться увести брата домой, подальше от мирских соблазнов. В какой-то момент светомузыка клуба сменяется на грохот сражения и Клаус снова возвращается на несколько дней назад, в шестьдесят восьмой, на поле боя к телу Дейва. Он почти готов сам сдаться соблазну и принять найденную таблетку, но в реальность его возвращает вид парней, которые явно намереваются причинить вред его брату. Клаус снова пытается привлечь его внимание, но Лютер то ли не слышит, то ли не хочет слышать, и случается то, что случается. Клаус умирает. Клаус чувствует себя как никогда хорошо.