Наедине с болью

      Конечно, Клаус ему не верит – Пятый видит это по глазам. В Клаусе что-то сломалось и починить его будет непросто. Пятый думает о том, что брат оказался прав: он настолько погряз в зависимости под названием «Апокалипсис», что не замечал ничего вокруг. В конце концов, он не видел свою семью сорок пять лет, они его – семнадцать, а все, что Пятый сказал им при встрече, ни капельки не походило на долгожданное воссоединение с семьей.       Пятый никогда не был с ними откровенен, никогда не говорил о своих чувствах, так чего же он ждет от них самих? Чего он ждет от Клауса?       Но Пятый так хочет ему помочь! Он больше не хочет терять никого из своей семьи. Не хочет хоронить их, не хочет просыпаться по ночам от кошмаров. Он никогда не забудет тот день, когда нашел их тела. Казалось бы, час назад Пятый был дома, в тепле и уюте, но внезапно все перевернулось с ног на голову. Никого не было рядом, а ему ведь было всего тринадцать! Он был чертовым ребенком, да, надменным и высокомерным, но… ребенком. Нет, он больше не хочет чувствовать ничего подобного.       Ночью, когда Клауса только привезли, они всей семьей ждали новостей о брате. Все переживали и боялись самого страшного. Однажды, они уже потеряли Бена и не хотели терять еще и Клауса. Врачи не разрешали им войти в палату всю ночь, и только когда в течение нескольких часов никаких изменений не произошло – разрешили остаться кому-то одному. На этот раз с Пятым никто спорить не стал, взяв с него обещание, что он позвонит домой, как только будут какие-либо новости о состоянии Клауса.       Пятый действительно собирался позвонить, но позже. Сейчас он не хотел оставлять Клауса одного.       Клаус все еще слаб и его клонит в сон, поэтому пока Пятый не собирается продолжать разговор. Главное он уже сказал: они не хотят терять его.       - Если хочешь, можешь поспать, - говорит Пятый. – Я буду здесь, когда ты проснешься.       Клауса не нужно долго уговаривать, он засыпает почти сразу. Пятый выжидает минут пятнадцать после того, как дыхание Клауса становится размеренным и спокойным, и выходит, чтобы все-таки позвонить семье. ***       К вечеру у Клауса поднимается температура. Ему прописывают жаропонижающее и временно отменяют седативные, но он все время спит. Днем Пятый еще раз связался с семьей и заверил, что его одного тут достаточно, но попросил привезти дневник отца, чтобы скоротать время.       Несмотря на доводы Пятого – вечером в больницу заявляется Диего вместе с Эллисон.       - Ну и что вы тут делаете? – Пятый вышел в коридор, чтобы не шуметь в палате.       - Он и наш брат тоже, если не забыл, - вспыхивает Диего. – Мы имеем право быть здесь.       - Я – не забыл, - шипит Пятый. – Но Клаусу нужен покой, и я могу сам за ним присмотреть.       «Я останусь с ним», - показывает ему блокнот Эллисон.       - Клаус после интубирования с трудом говорил, - ехидно отвечает ей Пятый. – К тому же от лекарств он может быть дезориентирован, и что же, ты ткнешь ему в лицо своим блокнотом, чтобы объяснить ситуацию?       Эллисон недовольно смотрит на него.       «Тебе тоже нужно отдыхать», - пишет она.       - Потом отдохну, - бросает Пятый. – Когда Клаусу станет лучше.       - Пятый…       - Диего, я ему обещал, - обрывает мальчик брата. – И я никуда отсюда не уйду.       Кажется, это убеждает Диего пока оставить Пятого в покое.       - Ладно, но завтра кто-нибудь из нас все равно придет посидеть с ним, - нехотя соглашается он.       Эллисон протягивает Пятому дневник, и они уходят. ***       На следующий день приезжает Ваня и приносит Пятому кофе и круассаны. Не ту бурду из коридора, а самый настоящий эспрессо из кофейни на углу. Пятый благодарно принимает напиток и отодвигает круассаны в сторону.       - Поешь, - настаивает Ваня. – Иначе окажешься в соседней палате. Оттуда ты Клаусу не поможешь.       Пятому приходится подчиниться.       - Он больше не приходил в себя? – спрашивает Ваня.       - Нет, только пару раз просыпался, просил воды, - отвечает Пятый. – Его лечащий врач говорит, что это нормально, организм так борется с инфекцией. Опасности для жизни нет.       Ваня остается с ними до вечера и пытается уговорить Пятого поехать домой поспать, но тщетно. Пятый уходить не собирается, а в качестве мебели для сна его вполне устраивает и кресло. В конце концов, в Апокалипсисе он спал прямо на земле и не привык к такой роскоши как кровать.       Ночью он читает дневник отца и не может сдержать слез. На этот раз это не глава о Ване, а глава о Клаусе. Информации здесь гораздо больше, нежели о сестре, и Пятый еле сдерживается, чтобы не разнести вокруг себя все. Потому что теперь он знает, почему Клаус никогда не закрывает двери. Теперь он знает, что это не просто привычка, развившаяся с детства, не просто выражение открытости самого Клауса, а самая настоящая болезнь.       Да какие вообще были шансы, что у Клауса не разовьется клаустрофобия, если с восьми лет отец… нет, Реджинальд, запирал его не где-нибудь, а в склепе? Не просто в комнате, как непослушного ребенка, а в самом настоящем, мать его, склепе, где наверняка обитало много призраков? Абсолютно никаких. Такое и обычного ребенка напугает до смерти, уж что говорить о брате с его способностями. Удивительно, что Клаус не сошел с ума с такой жизнью и совершенно не удивительно, что он пытался заглушить свои способности всеми доступными ему способами.       Реджинальду (отцом его язык не поворачивался называть) крупно повезло, что он уже умер, потому что Пятый был готов убить его прямо сейчас одним из самых жестоких и мучительных способов, которые только знал.