Дышим

Пиво пушисто пенилось, словно в него от души Фейри влили для пущей красоты. Оно бултыхалось в дешёвом тёмном пластике бутылки без опознавательных знаков. Взяли на разлив в первом попавшемся ларьке, не особо заморачиваясь. — Всё лучше, чем стеклом громыхать, — сказал Дима, будто их, уже вполне великовозрастных мужиков, мог кто-то осудить за распитие алкогольной продукции после очередного концерта. Да, коллектив их порыва не поддержал. Стас нравоучительно напомнил, что им выезжать ни свет ни заря. Но в целом-то взрослыми мальчиками они уже давно были. Поначалу ситуация очень напоминала тот самый вечер, когда Антон непонятно с чего решил полезть с сомнительными предложениями к некоторым графским особам. Вечер, который сейчас казался очень и очень далёким, хоть и произошёл всего пару месяцев назад, и который Шастун, разумеется, не забыл. Потому что литр пива — это вам не литр самогона без закуски. Он так легко память не стирает. Поэтому уже следующим утром Антон кривился от приступов жгучего стыда, стоя под душем. А потом всё утро дулся от обиды и безосновательной злости то ли на себя, то ли на недоразумение Омское. Но жить требовалось дальше, а потому уже в автобусе эту обиду пришлось вымести поганой метлой. Злиться на Арсения у него не было никакого морального права, а злость на самого себя ещё никого до добра не доводила. А сам Арсений, проходя мимо его кресла вглубь салона, легко коснулся плеча в пуховике, заставив взгляд на себя обратить. Подняв голову, Антон увидел, как на него смотрели прямо и без обиняков, чистым взглядом с немым вопросом. Мол, живём? Антону оставалось только кивнуть. Жить действительно требовалось дальше. Обижаться после этого как-то не получилось. Иногда только приходилось самому себе напоминать, что абонемента на Арсения и его внимание Антону никто не выдавал. Но это всё пустяки. Потом были концерты, возвращение домой, праздники, снова Москва, репетиции, вечеринки и съёмки. И всё это, чтобы вновь очутиться в дороге, где весь мир замыкался на одних и тех же повторяющихся действиях и на людях вокруг, в том числе и на Арсении. Да, первоначально ситуация очень напоминала тот вечер. Внезапный порыв напиться пивом, только теперь по Диминой инициативе; литрушки в тёмном пакете; гостиничный номер с одиноко горящей прикроватной лампой и лёгкая усталость середины пути. Хотя было тут одно «но», и это «но» в корне меняло ситуацию. «Но» сидело на Антоновской койке перед тумбой, что выполняла роль стола, сидело и активно общалось с Димой по правую руку от себя. Этим «но» был Арсений, который внезапно присоединился к их пивному вечеру. Теперь сидел посреди номера, пил горькое пиво из пластика, смеялся и активно махал руками во все стороны, заставляя Антона то и дело цепляться за него взглядом. Потому что не цепляться в этот вечер было совершенно невозможно. Слишком уж Арс был каким-то грязно-очаровательным, взбалмошным, искренним и каким-то неподдельно-расслабленным, что ли. Это завораживало. Но он всё ещё оставался невыносимым. Невыносимым засранцем, если быть точнее. А, если быть совсем точным, то невыносимым засранцем, который не умел проигрывать. — Ну, кто мухлюет в Дурака? — возмущался в который раз за вечер Антон. — Ну зачем? Какой смысл? Арсений в ответ только руками развёл, улыбаясь наигранно невинно. —  Я видел, как ты из биты карту стянул, балбесина, — не поддался на улыбку Антон. — Дай сюда, дурак мешает. Отняв колоду из чужих рук, он окинул недовольным взглядом своих соперников по игре. Спелись, блин. Теперь обыгрывали его кон за коном. Бессовестные. — Кто мухлюет? Я? Дим, ты видел? — как будто удивлённо вопросил Арс у Позова, который только хихикал себе в бутылку, поглядывая на недовольно бурчащего Антона. У них сегодня получился удивительно слаженный дуэт по доведению Антона. Началось-то всё невинно. Два старпёра сошлись на ностальгических воспоминаниях о бурной молодости, заставив Шастуна вновь вспомнить, кто тут самый младший, и какая всё же огромная эта пропасть — шесть лет с Димой, и восемь с Арсом. Ему-то, холёному, повезло вырасти в сытые и мирные нулевые, а их подростковый возраст пришёлся на те самые знаменитые девяностые. Байками об этом знаменательном времени в истории они и заполнили этот вечер. Шаст их слушал и только диву давался, как Арс вообще дожил до совершеннолетия. Потому что тот то с восторгом рассказывал, как его в первый раз в четырнадцать лет отвели на балет, то вспоминал, как с друзьями по всему Омску убегал от какой-то гопоты, решившей до них докопаться на ровном месте. Потом упивался воспоминаниями о подготовке к поступлению на актёра, и тут же припоминал, как в семнадцать лет умудрился пару раз ночевать в подъезде, когда ушёл из дома. Человек контрастов, блин. Дима его в этом плаванье по воспоминаниям двадцатилетней давности поддерживал, а заодно начал его любимую, как лучшего друга Антона, забаву: рассказывать про каждый случай позора Шастуна, что произошёл у него на глазах. И под рассказы, как и где тот умудрился облажаться, его ещё и в карты уделывали. Эйджизм. Антон вычитал умное слово в интернете. Эйджизм чистой воды. По-настоящему злиться на двух самых любимых придурков в его жизни не выходило. Никак. Но бурчать, материться и возмущаться ему это никак не мешало. — Шулер, — бросил он вдогонку, начиная тасовать карты. — Да ладно тебе, не на деньги же играем, — попытался пойти на мировую Дима, тем не менее задорно подмигивая Арсению. — О, а может, в покер? — загорелся энтузиазмом Попов. — Колода не та… Антон не успел договорить, потому что Дима в этот момент аж на месте подпрыгнул, вскрикнув: — О! И радостно Арса за локоть ухватил, привлекая его внимание, ибо тот в этот момент рассеянно Шастуновские пальцы с картами рассматривал. Антону только и оставалось, что бессильно глаза закатить, потому что он-то знал, какая охуительная история после этого «о» последует. — А я рассказывал, какой у Антохи охеренный опыт в покере имеется? — продолжил Дима, игнорируя тяжёлый вздох со стороны. — Ну да, мы же мало моих проёбов за сегодня вспомнили, давай. Арс же на Диму всё своё внимание обратил, не забыв украдкой Антону ободряюще улыбнуться. — Короче, — начал Позов, убедившись, что его слушают, — решили мы с пацанами этого дурилу в покер научить играть. Было ему, наверное, лет восемнадцать тогда. Играли на семки, естественно. Потому что, во-первых, нищеброды, а, во-вторых, этот вообще первый раз. Играли-играли. А этого чё-то так попёрло, так попёрло. В общем, в кураже этот кусок недоразумения решил плеер свой поставить. — И чё? Проиграл? — улыбнулся Арс. — Конечно, — усмехнулся Дима. — Решил, блин, что он король блефа с парой шестёрок. Молодца. — Ой, не тебе же проиграл. Чё ты? — встрял Антон. Дима в ответ только плечами пожал и рассмеялся в себя, довольный как чёрт. Арс же вновь обернулся, заглянул в недовольное лицо и медленно протянул: — Азартный, значит, да? Заставив Антона зардеться, как какую-нибудь первокурсницу на первом свидании вне общаги, он широко улыбнулся и вновь отвернулся. Антон же глаза сразу же опустил, не выдержав, только успев заметить колкую улыбку всезнающего Дмитрия, уставился в карты и пробормотал: — Во что играть-то будем? Решили играть в Буру. После недолгого объяснения правил Антону, который в юношестве только в Козла резался, а тот хоть и незначительно, но всё же отличался от своего прародителя, эти двое вновь начали уделывать его, но уже в новой игре. Антон проигрывал, слушал их разговоры, время от времени присасывался к бутылке и глотал тёплое горькое пиво. Каждый раз поднося горлышко ко рту, он бросал взгляды на Арса, надеясь, что с бутылкой перед лицом это не так заметно будет. Арсений выглядел, как довольный, нагулявшийся кот, что спустя недели отсутствия наконец явился в хозяйский дом, где соскучившиеся по пушистому говнюку человеки от души набросали ему в миску потрохов от рыбы, и теперь он сытый валялся на табурете и глазами поблёскивал загадочно. Антон же при каждом взгляде на него чувствовал, как внутри до боли что-то сжималось, и вспоминал, как скучал по нему тогда, на праздниках после осеннего тура. Тогда Арс поехал в Воронеж больше не контрабандой, спрятавшись где-то в подсознании и позволяя себе лишь временами выпрыгивать оттуда, как чёрт из табакерки. Нет, теперь он занимал центральную позицию в мыслях Антона. Всегда. Даже не думая о нём, Антон думал о нём. Шастун поехал к маме, чтобы на праздниках как следует отожраться на домашней еде; чтобы в который раз позволить совести погрызть себя за то, что так редко приезжает; чтобы пару вечеров провести со старыми друзьями, а пару — с мамой перед телевизором; чтобы забыть о работе на несколько дней; чтобы отдохнуть ото всего, спрятаться, укрыться. А вместо этого думал об Арсении каждый долбаный день. Антон помнил, как в один из вечеров дома, приметил на окне пару веток пахучей ели в вазе. Покачал головой, думая, что мама опять пожалела денег на настоящую, полноценную елку, нарядив старую пластмассовую. И лишь позволила себе по уценке купить пару веточек. — Мам, ну ты б сказала, я б купил, — напомнил он ей, что уже прилично зарабатывал, и ёлка уж точно не ударила бы по его финансовому благополучию. Мама в этот момент резала яблоки на шарлотку и что-то тихо напевала, глядя то в телевизор, то себе под руки. — Ты про что, Антош? — Ну, ёлку бы купил, — засмущался отчего-то Антон, усаживаясь рядом с ней на скрипучий диван. Он как раз упёр с кухни штук десять мандарин и собирался устроить зажор, который мог вполне привести к цитрусовой коме. — А, ты про это. Да не, не надо, — махнула мама головой, — только иголки потом выметать весь год. А это так, для запаху. — Для запаху? — ухмыльнулся Антон. — На, ложку оближешь? — она не ответила, но протянула ему ложку в тесте от шарлотки. Тот даже спорить не стал. Что он дурак что ли от такого предложения отказываться? Ложку взял, почувствовав, как в груди жарко-жарко стало от тянущего чувства нежности и переполнившей его любви. Он сидел, обложившись мандаринами, с грязной ложкой в руках, вдыхал запах кухни, мамы, ели, кислых яблок и праздника, чувствуя себя как никогда дома. И вдруг понял, как невообразимо остро и сильно соскучился по Арсению. По его запаху, смеху, голосу и улыбке. По его существованию рядом. Не по работе, съёмкам, сцене, друзьям или Москве, как он скучал раньше, а по Арсению в отдельности ото всего остального. Он соскучился по ощущению от его присутствия рядом. Ему вдруг показалось, что было бы просто чудесно, окажись Арс, каким-то волшебным образом сегодня в Воронеже. Даже не просто в Воронеже, а именно тут, на этой кухне. С мандаринами, шарлоткой и ёлкой в вазе. Он бы оценил это «для запаху» и маме бы точно понравился. И не потому что имел странную способность очаровывать всех женщин за сорок, что встречались ему на пути, а потому что это именно мама Антона, а не просто женщина за сорок. Он бы ей понравился. Точно. Антон был уверен. Представив все это, ему даже захотелось взять в руки телефон и так и написать: Я соскучился. Очень сильно. Этого он конечно не сделал. Только лизнул кончиком языка сладкую ложку и задумался. Он подумал о том, а почему он вообще всё это время думал об Арсении? И почему сейчас думает? И почему думает о том, почему он думал о нём? И вот с тех пор, как он подумал о том, почему он подумал. Он не мог думать больше ни о чём другом. До самой их встречи, а потом как-то не до собственных чувств было. Жизнь опять закрутила, и понесла их куда-то дальше, вперёд. Тур же стал спасением. В нём, несмотря на бешеный ритм, всё же была какая-никакая устойчивость. Антон с особой остротой почувствовал какую-то ненормально огромную и всепоглощающую радость от того, что скучать ему больше не надо. Арсений был туточки, рядом. И Шастун данному факту всё нарадоваться не мог. — Уф, ребят, вы чё, ещё долго сидеть собираетесь? — спросил неожиданно Дима, добив свою, уже вторую по счёту, литруху и вытянув своим замечанием Антона из воспоминаний о праздниках. — А чего? — ответил вопросом на вопрос Антон. — Да чё-то развезло меня, отрублюсь скоро. Арсений тут же, будто на пружине, подскочил, чтобы покинуть помещение, как и положено гостю, но Дима его цепко за руку ухватил и обратно на место усадил. — Да сиди ты. Шаст, вон, ещё энергией блещет и пиво не допил. Всё равно мне спать не даст, — сказал он, поглядывая на Антона поверх очков. — У Серёги там место же есть? Арс в ответ только плечами пожал: — Ну, если он не решил себе из двух полуторок сделать царское ложе, то вполне найдётся. Потом перевёл взгляд на Антона. Теперь они оба на него пялились. Выходило, что последнее слово за ним. — Ну, пиво я по-любому допью. За что уплочено должно быть проглочено. Арсений ему ухмыльнулся: — А я помогу. И как сволота последняя перехватил чужую бутылку, присосавшись к ней. — Ну вот и я про что, — удовлетворенно хмыкнул Дима и засобирался прочь, пока остальные двое выясняли, где чья бутылка, и кто там охуел в край. Перед самым выходом, уже взявшись за ручку двери, он обернулся, глянул через весь номер прямо на Шастуна, как-то особенно двусмысленно улыбнулся и головой покачал, заставив тем самым Антона от смущения глазами по номеру забегать, а затем был таков. — О, гляди-ка, благословение дал, — задумчиво заметил Арс, который, как оказалось, тоже этот жест заметил. — Чего? — Антон решил, что самое время сыграть в Дурака. Только в реальности, а не в карты. — Ну, что? В Пьяницу? — подыграл ему Арсений. — Тут мухлевать у меня не выйдет. «В Пьяницу — так в Пьяницу», — решил Антон, карты стасовал и на тумбу положил. Туз. Восьмёрка. Антон забрал пару себе. Две шестёрки. Тянули ещё раз. Валет и Дама. Прямо как в песне КиШа. Арсений забрал их себе вместе с шестёрками. Антон взгляда не поднимал, продолжая смотреть только вниз, иногда цепляясь за кисть Арса, которая волей-неволей, но попадала в поле зрения. Десятка и семёрка. Снова повезло Антону. — Привык к сцене? — вдруг спросил Арс. — М? Девятка и король. Арс забрал. — Ну, с тобой больше этого не происходит. Или я не замечаю? Антон как-то неубедительно пожал в ответ плечами. Признаваться в том, что ему просто везло, желания не было. Шестёрка и Туз. Вновь Арсений. — Ты обращайся, если что. Я рядом. Антон резко поднял голову. Вмиг оказалось, что обида, паршивка такая, никудашеньки не делась. Если Антону и показалось, что он её куда-то там вымел, то только показалось. Максимум, за плинтуса загнал. А сейчас выползла, засранка, тут как тут. И потому Антон, не стесняясь, прямо в лицо Арсению выплюнул, чуть желчью не поперхнувшись: — Я попросил один раз. Тот даже не шелохнулся. Только, кажется, выдохнул как-то устало: — Там была другая ситуация. — А, ну да. Слишком по-гейски, да? Арсений как-то обиженно губы в ответ поджал. Кажется, в этот раз уколоть его у Антона получилось. Только радости у него от этого — ноль. Он лишь чувствовал, как вина по груди расплескалась. Зачем он так? Арсений не обязан его обнимать. Только разговор этот не Шастун начал, поэтому он, не извиняясь, продолжил ждать ответа, разве что взгляд смягчив. Арсений же руки на груди сложил, голову в бок наклонил и прищурился. — Это другое. Если ты попросишь, я могу и не сдержаться, понимаешь? — тон у него вдруг начал отдавать какими паршивенькими нравоучительными нотками, словно он объяснял что-то очевидное слабоумному ребёнку. Но для Антона это было совсем не очевидным, потому в ответ он моргнул два раза удивлённо, не найдя, что сказать. — А ты в жизни, как в картах, да? Только на один шаг вперёд думаешь? — Арсений расцепил руки и вытянул карту. Антону от этих слов стало трудно дышать. Он и правда не думал. Совсем. Потому что думать о таком — страшно, а хотеть, чтобы тебя обняли просто и как-то даже правильно. Но он вновь ничего не ответил, только глаза вниз опустил и тоже вытянул следующую карту. Семёрка и дама. Опять Арсению повезло. Антон же сейчас даже на его руку смотреть не мог. Тошно ему было и обидно оттого, что с ним так говорили, оттого, что он действительно не думал. А сейчас вот подумал и стало ему душно, жарко, но ни разу не противно. Я могу и не сдержаться. Что это вообще значило? Я могу засосать тебя? Я трахну тебя прямо там, где стоять будем? Что сука? Что вообще происходит? Король и дама. Антон забрал их себе. Молчание затягивалось. Надо было, наверное, свести всё к шутке. У них это отлично должно было получаться. На жизнь себе этим, в конце концов, зарабатывали, да как-то не выходило. Ещё немного и молчание могло стать невыносимым, но в этот момент телефон Шаста глухо упал на ковролин. Гравитация взяла своё, и тот сорвался со своего неустойчивого положения на краю кресла в противоположном конце комнаты, где стоял на зарядке. Оба мужчины одновременно подняли головы, как сурикаты в саванне, затем как-то по-идиотски переглянулись и тут же отвели взгляды. А Антон пошёл поднимать пропащего, чтобы вновь поставить заряжаться. Путь до него был короткий — три шага. Антон посчитал. За эти три шага он не стал рассматривать все варианты событий, что нарисовала ему фантазия после слов: «я могу и не сдержаться». Только пришёл к выводу, что всё ещё хочет, чтобы его обняли, а дальше пусть Попов там со своими порывами разбирается. Почему он вообще всё на него свалил? Предупредил? Ничего себе предупреждение. Надо конкретнее как-то выражаться. По типу: «Вы думали я натурал? А я, уважаемый, не прочь вас выебать». Затем, довольный собственными мыслями, наклонился, телефон подключил и встал, замерев. Арсения он видеть не мог никак, тот был ровно за спиной, сидел на кровати и почти наверняка на него смотрел. Прокрутив в голове ещё раз всё то, что только что услышал, Антон ухмыльнулся себе под нос. Жук. Арсений и тут юлил, причём очевидно потому что боялся напрямую спросить. Он не его предупреждал, он спрашивал. Просто в извращенной Поповской форме. — Обними меня, — произнёс Антон, продолжая пялиться в стену. Будь что будет, там разберётся. Да, он и в карты по такому принципу играл, проигрывал часто, но зато не жульничал. И да, плеер так же проиграл. Что тут проиграет вообще был без понятия, потому что даже ставку делал вслепую. Но обернуться ему всё равно страшно было. И совсем невыносимо страшно стало, когда никто не ответил, будто бы он со стеной разговаривал. Поэтому, когда руки сзади до спины дотронулись, его аж тряхнуло всего. Дрожь прошла по всему телу от ног до самой макушки. — Это я, — голос был насмешливым, но Антон всё равно волнение расслышал. Арс обнял за талию, сложив руки на животе, а сам прижался тёплым телом сзади. Обжигая дыханием через футболку, лбом кротко уткнулся в спину, а потом неуверенно, словно боясь то ли обидеть, то ли нарваться на какую-то неоднозначную реакцию, чуть кончиком носа вдоль позвоночника провёл, пуская волны мурашек по худющему тельцу, выдохнул и замер. Антон, по старой привычке, выдохнул вслед за ним и тоже в панике замер. Что делать дальше, он не представлял. Руки у него сами собой дёрнулись в немом желании лечь поверх чужих, но Антон тут же вспомнил, что ладони у него сейчас наверняка привычно мерзко-мокрые, а потому порыв сдержал. И вместо этого легко развернулся, обнимая за шею в ответ. Не встретив никакого сопротивления, притянул ещё ближе к себе, носом утыкаясь куда-то в чужой висок. В голове пронеслось: Я так соскучился. Хотя вроде ещё недавно радовался, что скучать ему больше не надо. — Я так и не выяснил у Димана, что такое симпатическая нервная система, но пульс, кажется, ни хрена не успокаивается, — сказал лишь бы что-то сказать. — Я и не сильно сжимаю сейчас. А вот ты меня можешь и задушить. Последнее замечание немного укололо какие-то там особо чувствительные обрывки гордости Шастуна, но хватку он ослабил и чуть-чуть отстранился, ровно настолько, чтобы видеть лицо напротив. Хотел он было сказать, что вообще-то не про свой пульс сейчас говорил, и что у Арса самого, он чувствовал, сердце билось как-то уж шибко быстро, что в его-то возрасте чревато последствиями. Но, наткнувшись на синие глазища, как-то все слова растерял и остался способен только лишь глупо пялиться. Арс же лицо на него поднял и спросил по-человечески: — Можно? Антон кивнул, не обдумав даже, на что именно соглашался. Арсеньевское «я могу и не сдержаться» оказалось совсем не страшным, а приятным, лёгким, почти неуловимым и донельзя настоящим. Но коротким. Только Антон более-менее сообразил, что происходило, только осмелел, руку на чужую шею положил, стремясь притянуть ещё ближе, как оно закончилось. И Арсений выдохнул ему в губы, напоминая: — Дышим.