3
13 января 2022 г. в 13:01
Нателла Наумовна Стрельникова – президент. Железный перекатывает мысль в голове словно камешек во рту. Его Натка. Они так и не развелись. Просто ушла на чуть дольше обычного. Как уходила не однажды, играя в жертву обстоятельств. Возвращалась агрессивным набегом. В этот раз что-то изменилось.
Она осталась одна. Малиновский и Зурабыч уже не примут в своём доме, не будут полночи слушать безумные идеи и жалобы под сигареты и водку, Малина – обнимая, Алик – цокая языком и покачивая головой.
Желание мести и доказательства, что хоть чего-то да стоишь, превратилось в навязчивую идею, обвинение в загубленной жизни и потере друзей застлало разум. Идти до конца несмотря ни на что – видела, как он делает это. Почему не может она? Может и собирает девочек в команду. Припрятанные в углах дома заначки летят на взятки и покупку оружия – контакты имеются ещё от Малиновского. Планы, по обыкновению, рождаются легко, об их выполнимости не думается никогда. Теперь, будучи у руля, она имеет в руках все ресурсы. Пора устроить сладкую жизнь.
Она владеет его сердцем ещё со школы: вытащила юркими руками, пока целовала, и заперла в сундучке. И все эти годы Железный пытал её со стремлением узнать, где спрятано; когда находил – лупил по крышке сундука: забрать обратно, уйти свободно. Не знал, что ключ у него. В упорстве контроля и регидности не осознавая, что некоторые дела дешевле бросить на середине, нежели довести до конца.
«Милые бранятся – только тешатся» это про них. Её выбитые пальцы, его тонкий шрам на горле. Не отпустишь, пока не поломаешь. Азарт бессмысленного соревнования.
Когда предлагает снова быть вместе, внутри дергаёт и плавится. И ощущением собственной силы (всё-таки вернулась), и собственной слабости перед ней. Памятуя слова Игоря, он сыпется и соглашается.
Президентская взятка жжёт карман, «генерал Жилин» в голове звучит солидно.
Он наверно уже давно потерял ориентиры и плывёт по течению. На многое закрывает глаза, предоставляя возможность делу решаться самому по собственным законам. Люди давно стали важнее правопорядка. Свои люди. Закон лишь ширма, Жилин балансирует на грани хитростью простодушного дурачка, Катамаранов держит его в руках как оружие. Серёжа нагревается, поддаётся, движется плавно в указанном направлении, отпуская собственный контроль, собственные вязкие сомнения.
Но власть пьянит любого, лопается пузырьками предвкушения. Только Игорь знает, платы за неё не избежать, а вот все полагают, что удастся уйти с банкета, не заплатив.
– Генерал-майор значит?
– Да-а, затяни туже, – Игорь ещё на одно отверстие сжимает широкий кожаный ремень на запястьях Жилина.
Он вернулся домой сам не свой, беспорядочный, загнанный. Думать не хотелось, решать тоже. «Хочу, чтобы ты меня связал».
Стоит перед Катамарановым, смотрит с какой-то усталой, покоцанной силой, тревожно, просяще. Катамаранов, не обрывая серьёзного взгляда, раздевает медленно, фуражку снимает, кладёт на стол, китель расстегиваёт пуговицу за пуговицей, портупея, рубашка, спускает брюки (Жилин вышагивает). Вытягивает ремень из шлёвок, разворачивает и стягивает запястья. Серёжа выгибается, сводит лопатки и запрокидывает голову; рёбра выпирают под кожей.
Игорь ласкает широкой ладонью с самого верха, плавно, ладно, методично, потому что сейчас нужна какая-то предсказуемость, основательность, берег. Потому что обычно человек просит его обездвижить, чтобы не выбирать направление.
– Что было? – зарывается в волосы, переходит на шею.
– Ната… – пальцы на подбородке, проезжаются по губам, и Серёжа вбирает в рот. Игорь тянет за ремень и мягко хорошо водит по языку и дёснам, скользит в тепле. Серёжа втягивает и вылизывает в забвении – замечательно, можно промолчать. Но Игорь вынимает, оставляя на шее влажный след, спускается дальше.
– Слушаю, хороший мой, – от похвалы Жилин чуть вздрагивает и сжимается, коротко всхлипывает.
– Приказывает мужа убрать, – заходится стоном на выдохе – Игорь пропускает сосок между пальцами и оставляет ладонь на животе, совсем низко, – обещает повышение, генерал… Договорить не успевает: Катамаранов поднимает скованные руки выше и кладет грудью на стол.
– Славный, ментяра мой, – избавляется от брюк и белья, – когда Сатана делает предложение, лучше не соглашаться потому, что, во-первых, – оглаживает нежное бедро, потирается между ягодиц, – ты никогда не расплатишься, во-вторых, – мусолит пальцы и начинает растягивать, – он никогда не выполнит все договоренности. Входит неторопливо, держась за ремень на руках. Жилин запотевает дыханием стол, мажет членом по поверхности.
– Это, кстати, мне он сам рассказал по секрету, когда рыбачили вместе. Говорит ещё, предателям у них холоднее всего.
Президент опаздывает на собственную встречу. Полковник торопливо подсаживается за стол к Лидеру, растерянность не укрывается от глаз. «Чего такой смурной?» Перемена в нем ощутима: лицо незлобивое расслабленное, светится надеждой. «Наталья твоя…»
Под звуки саксофона Нателла Наумовна входит в зал. Подает руку мужу – тот любовно прикладывается с восхищением щенка – второй машет в сторону Жилина, отгоняет будто назойливую муху, садится на освободившееся место.
Стрельников мнётся как девчонка от капли внимания, осаживает Журналиста как последнего подонка, прикоснувшегося к прекрасному, танцует и кружится в своем нелепом счастье.
Игорь позволяет событиям течь в заданном им русле. Серёжа сегодня всё сделает сам. Предпочтение жизни близкого манящей сладостной власти искупит вину, не запачкает грязью подобной работы, хоть он и не осознает этого поначалу. Что касаемо президентской смерти: город сперва даёт – затем забирает, монета вращается на ребре и падает.
Жилин одно знает точно и держится упорно – когда забираешь сердце, береги его. Каких грехов он только не совершал, но самый тяжкий – поругание веры – не простил бы ни себе, ни кому-либо другому. Правосудие слепо, чаша склоняется под тяжестью жизни Железного.
Думает, как дошел до такого, что с почти уже лёгкой руки определяет, чье существование весомей, и решает.
Думает, каким был первый выбор Стрельникова, как следующие становились все чаще, непринужденней.
Лидер с полковником свое бытие тогда смешали в рюмках и залили внутрь будто новое в сосуды с застаревшим. И теперь-то разницы между ними в обжигающе-холодной эмоциональности Железного и во внешне отстраненной расчетливости Жилина. Первый свои накаленные кисти прячет в перчатках, второй беспощадными изящными пальцами твердо держит рукоять табельного.
Представляет, как Горя однажды выбирает не его, и поворачивает вентиль на баллоне.
Благодарности сыпятся непривычно: ежедневный героизм поддержания порядка принимается как должное – заметят только когда прекратится. Главная даже не от Инженера: Железный пожимает ладонь и Жилин стягивает перчатку, переплетает пальцы. Тянется снять очки, Железный перехватывает – не публике видеть в глазах что-то похожее на самую искреннюю до сих пор признательность. Очередной должок – вернет обязательно. Еще одно приобретение – глубоко въевшееся доверие, не вытравить, и если когда-то возникнут сомнения – будут больно его взрезать, свежевать тонкую кожу, давая волю подозрительности.
Игорь как сквозь землю провалился (оно может и так), сомнения в правильности поступка иногда прорываются сквозь толщу внутренних аргументов, и Железный говорит «Ну, с Днем рождения меня», сидя в крохотной кухне Жилина, пока тот курит в окно.