As if you already know everything,
You hold back laughter and wait for my answer
Без того хрупкая тишина, какая бывает поздним вечером, когда уставшие днём местные жители потихоньку разбредаются по домам, нарушается только мелодичным перезвоном сверчков и тихим скрипом колёс мчащейся по узкой дороге кареты. Кучер то и дело резво помахивает поводьями и прикрикивает на лошадей, чтобы те прибавили темп: близится ночь, и видимость медленно, но верно снижается. Внутри кареты между обоими представителями знати установилась не менее тихая обстановка, не учитывая периодического шуршания бумаг, каким-либо образом нарушавшего тишину. Если Сокджин пытался скрасить время, которое они тратят на достижение места политически необходимой поездки, повторным ознакомлением с важными документами, письмами и проектами ответных указов Уидэхам на выдвинутые императором Паком кондиции, то Чонгук, убитым взглядом созерцавший живописные пейзажи чужбины, сменявшиеся один за другим, нашёл себе прекрасное занятие для отсрочки неизбежного. — Джин-хён, — прокашлявшись, Чонгук всё же подаёт голос и признаки жизни, ни на секунду не отрывая глаз от мелькавших в тот момент миниатюрных домиков крепостных, — время близится к ночи, а путь нам предстоит ещё долгий. Не продолжать же истязать бедных животных и в темноту, ты так не думаешь? Сокджин отвечает не сразу: дочитав до конца строчку письма императора Пака, он отрывает взгляд от потрёпанной из-за постоянного использования бумаги, переводит его на поменявшуюся обстановку за окном и недовольно цокает языком. Такие накладки в расписании категорически не приветствовались. Тут же выудив из стопки бумаг аккуратно сложенную карту и послюнявив палец, он её раскрывает, пытаясь примерно определить собственное местоположение на данный момент, но спустя мгновение сдаётся и подаёт сигнал, постучав костяшкой по потолку кареты. Та плавно останавливается, и у дверцы, резво подскочив к окошку, оказывается один из прислуги, тут же низко поклонившийся господам. — Узнайте у кучера, где мы сейчас находимся, — Сокджин, оттягивая красную бархатную штору, протягивает карту слуге, который, вновь поклонившись, сразу же скрывается за поворотом. Краем уха он улавливает тихий диалог между кучером (мужчина также недоволен положением дел, о чём свидетельствует изобилие хриплой ругани в его речи) и тем мальчиком на побегушках, но сил на подслушивание не тратит, сочтя это занятием бесполезным, поэтому молча откидывается на мягкую тканевую обивку, проходясь взглядом по карете. Чонгук, вздыхая настолько несчастно, насколько может, мешающую шоколадную прядь со лба за ухо зачёсывает и позволяет себе усмехнуться, завидев потрёпанного служку.Тот возвращается с нечитаемым выражением лица и стекающими по щеке капельками слюны, вновь кланяется и карту раскрывает, коротким пальчиком тыкая в область, граничащую с широкой лесной зоной и пригородом столицы. Чонгук на это заявление бровь выгибает, а Сокджин переносицу устало трёт: — Так и знал, что постоянные привалы выйдут боком в виде задержки в целый день! Мы всего лишь в нескольких часах от места назначения, и из-за этого- — Животным нужен отдых, Сокджин-щи, их истощение нам ничего не даст, — подаёт голос Чонгук, устало прикрыв и помассировав глаза. — Мы однозначно поставили рекорд по самому быстрому пересечению границ Камгак из Уидэхам, поэтому не вижу смысла так спешить. — Но Ваше Высочество- — Его Высочество никуда за день не убежит, я вас в этом уверяю, ему просто некуда, — Чон взглядом сверлит волнующегося хёна, что до последнего сомневался и не желал доставлять, как он считал, неудобств; как-никак, а негласный регламент о прибытии день в день таким образом они нарушали. — Нам нужно ближайшее место для ночлега, максимум в получасе отсюда. — Как раз где-то здесь и располагается поместье супруга моего родственника, — подумав, кивает сам себе Сокджин, узловатым пальцем водя по описываемой им местности. — Прибудем туда, удачно срезав через э-э-э… Яксок? Если стемнеет, то как раз можно будет остановиться где-нибудь там, но это категорически не приветствуется: вам надо отдохнуть в роскошном месте- — Держите курс туда в таком случае, — окончательно решает Чонгук, перебив тараторившего хёна; на немой вопрос слуги Сокджин услужливо показывает нужное поместье, и тот кивает на слова господина, карту свернув и немедленно отправившись сообщать новые указания кучеру. — Если всё же стемнеет намного раньше, чем мы доберёмся туда, то остановимся у первой попавшейся семьи. Чем раньше тронемся, тем скорее сможем отдохнуть. Обо всех «проблемах», что возникнут с императором Паком далее, позаботимся по мере их поступления. Карета плавно трогается с места, поднимая после себя столб пыли. Раскрытую фиолетовую шторку повторно никто не думает трогать — а смысл, если сумерки уже мягким полотном стелились по земле, и больше не было необходимости скрываться от жалящих лучей палящего солнца? Бросив последний взгляд на хлипкие домишки, в окнах которых, играючи, резвилось пламя свечей, щедро раскидываясь отблесками, Чонгук окончательно отворачивается и устало прикрывает глаза, переходя на стадию смирения. Пути сопротивления по мере приближения к столице крошились, превращаясь в песок, уносимый прочь с пылью сильными потоками ветра. Чон Чонгук ещё никогда в жизни не желал стать песком настолько сильно.***
— Господин Ким, господину Яну и вам пришла почта. — Так поздно? Благодарен, Чанми-нуна, давай её сюда, — Сынмин коротко кивает и на ходу принимает из рук девушки несколько сложенных бумаг. Та тут же кланяется и возвращается к выполнению своих обязанностей, спеша обратно на кухню. На бумагах, к счастью и удобству, крупным почерком значились имена адресатов, поэтому Сынмину не составило трудности распределить письма на категории «должностные обязанности», «родственники» и его личные; он времени зря не теряет и, держа одной рукой свечку, свободной рукой, изловчившись, вскрывает одно из тех, что предназначались ему. Не останавливаясь, на ходу пробежавшись по строкам, он, громко раскрыв двери, ловко поддев их низ ногой, без стука заходит в чужую комнату, где при свете свечей над кипой бумаг сгорбился Чонин. Тот старательно сдерживал подступающие зевки и знакомился с ответом китайских послов на выдвинутые Камгаком условия торговли; судя по измученному лицу, он совершенно не понимал, что от него хотят в этот раз и почему все свои ответные требования нельзя написать понятным языком, желательно в виде списочка где-нибудь внизу. Чонин очень мужеподобно визжит, стоит Сынмину тычком в плечо отвлечь его, и бьёт метко, будто бы годами удар в челюсть отрабатывал: Ким аж на землю от неожиданности падает, выронив все письма, но чудом свечку в руках удержав. Ян переводит взгляд на потревожившего его покой хёна и с заметным облегчением выдыхает, за сердце хватаясь. — Я же просил меня не пугать, прости, Господи, Сынмин-хён! — Даже не буду спрашивать, как ты довёл до совершенства такой удар и с чьей помощью, — аккуратно потрогав челюсть и успокоившись, поняв, что она не выбита, Сынмин тянется за разбросанными письмами. — Тебе почта, придурок, а таких, как я, гонцов не бьют несмотря на то, насколько плохи новости. — Угу, давай сюда, спасибо, — всё-таки протягивает руку за сложенными бумагами и тут же, прищурившись, к глазам их подносит, чтобы узнать адресата. Сынмин заботливо свечку поближе придвигает, на что Чонин благодарно кивает и, одними губами произнеся адресата, глаза выпучивает. — Меня вызывают к императору во дворец? — Тебя тоже? — удивляется (пытается) Сынмин, своё письмо откуда-то со стороны доставая. —Безумно странно. Я понимаю меня, хён опять умотал в какие-то ебеня, но ты-то зачем нужен? Не припомню необходимость присутствия твоей нуны на очередных китайско-камгакских переговорах. — Верно, они были отменены под предлогом личных обстоятельств со стороны Китая, и мне в индивидуальном порядке прислали скорректированный список требований, — Чонин, вздыхая, машет потрёпанной исписанной бумагой перед Сынмином. — Ну и вот, как раз то, о чём я и говорю. Не нравится мне то, что назревает, совсем не нравится, — отставив свечку куда-то по другую сторону, Ким позволяет себе, присев, опереться о край рабочего стола Чонина. Его лицо, скрытое тенью, ничего, кроме усталости, не выражало: утомлённый рутиной сегодняшнего дня, он больше всего желал забыться в спасительном сне здесь и сейчас. Чонин силой останавливает порыв потянуться и разгладить залёгшую на переносице друга морщину; рука, не пройдя пол пути, безвольно повисает в воздухе и вовсе резко отдёргивается назад. — Вроде как мы и ничего из ряда вон выходящее не сделали: друг у друга перед глазами находимся каждый Божий день, все магические порывы предупреждаем и сдерживаем. — А необязательно нам быть виноватыми, — задумчиво выдаёт Чонин спустя минутную паузу, подперев подбородок ладонью и скучающе наблюдая за танцующими языками пламени. Сынмин хмурится непонимающе, из-за плеча кидая косой взгляд на своего друга; даже рукой дёргает, мол «а с этого места поподробнее». — Мы можем быть всего лишь заменой. —Ты серьёзно думаешь...? — Как бы я ни желал здравия твоему хёну и Чону-нуне, этот вариант очень вероятен. Сам подумай, на кой хрен станут вызывать ещё не сдавших экзамены отпрысков при действующих государственных служащих? —Сынмин бормочет что-то похожее на «справедливо» и чёлкой взмахивает, как-то грустно вздыхая. Чонин язык прикусывает и в последний момент сдерживает ненужное «солидарен». — Отсутствие сданных экзаменов никогда не мешало им загружать нас работой, сам понимаешь, так что причина может быть и не в этом, — тут очередь Чонина выразить согласие многозначным хмыканьем и кивком. — В чём тогда, по-твоему? — Это может быть и заговор, — тянет Ким,часто моргая из-за ряби в глазах: долго смотреть на кривлявшиеся на стенах тени, как оказалось, не самое приятное для глаз занятие. Раздражённо шипя, он, потянувшись к глазам руками, привлёк и внимание засуетившегося Чонина, который, получив короткий мах рукой, плюхается обратно на подушку. — Заманить нас, «слабаков», в ловушку, по-тихому избавиться сперва от нас, шантажироватьхёна с нуной, потом их тоже убрать и получить власть, в конце концов — звучит как дебильный план, который при отсутствии слаженной стратегии провалится, но всё же может привести к желанному результату. — Совершить покушение на представителей одних из сильнейших фамильных родов, — недовольно цокает языком Чонин, поигрывая кольцами на пальцах. Сынминпро себя отмечает слегка подрагивающие руки друга, но вслух не решается поднять эту тему. — Звучит как абсолютная бессмыслица и прямой путь на тот свет. Наши потенциальные убийцы хотя бы знают, с кем будут иметь дело? — Будет весьма просто прикрыться бредом про наши якобы уклоны в ересь, — пожимает плечами Сынмин, подбирая оба письма и в задумчивости их разглаживая. Пальцем проходясь по каждой неровности, складке, помятости, он пустым взглядом осматривает местами расплывшиеся на желтоватой в свете огня бумаге слова. — Без меня знаешь, в какое время мы живём. — Это просто тотальный пиздец, вот только этого не сейчас хватало для полного счастья, —Чонин поверженно выдыхает, руками свои чёрные пряди оттягивая и путая роскошную причёску, стойко державшуюся весь день. — Знал бы ты, насколько я близок к тому, чтобы позорно разреветься. — Не то чтобы я тебя тут как-то останавливаю, —Сынмин хмыкает и довольно скалится с исказившегося в праведном гневе лица друга; казалось, ещё немного, и пар пойдёт из широко раздувавшихся ноздрей. — А если серьёзно, скажу, что преждевременно волноваться и всякие страшные картины представлять не стоит, смотрим по ситуации.Наше поведение в столице пока никак не поменяется. По-прежнему держимся вместе, контролируем друг друга. Раз в месяц будешь устраивать себе передых от этой своей травяной гадости-подавителя, всё под мою ответственность. — И всё также разыгрываем пару? — грустно вздыхает Ян, насупившись. — И всё также разыгрываем пару,— вторит ему Ким, ероша свои собственные волосы,— потому что обручальное кольцо с твоего пальца никуда внезапно не испарилось. Кстати говоря, об этом: свои свидания с Бан Чаном сводишь до минимума, а то и вовсе к нулю. Раз уж мы будем в столице, прямо у всех на виду, то никаких осечек в виде твоего внезапно вылупившегося любовника нам не надо. — Не так уж он и внезапно вылупился, но тебя я понял. Я очень постараюсь. — А я с превеликим удовольствием тебе с этим помогу. Уверяю, ты в жизни столько не работал, сколько будешь со мной. Чонин на такое смелое заявление отвечает хриплым смешком и к другим письмам тянется, перегнувшись через весь стол. Пламя свечи очень опасно переливалось прямо под шёлковым поясом, плохо заткнутый краешек которого выскользнул и теперь свисал, так и норовя задеть медленно стекавшие капли воска. Сынмин пояс ловко поправляет и свечку из-под друга двигает в сторону, на что Чонин в благодарность кивает, усаживаясь обратно. Быстрыми и чёткими движениями раскрывая свёрнутые бумаги, он наискосок пробегается по содержимому, вычленяя основное и кивая себе, продумывая возможный ответ. — Скука, скука смертная, —одно письмо сменив другим, а потом и третьим, Чонин удручённо вздыхает, бумаги откинув куда-то на стол и голову подперев рукой. — Всё там кому-то что-то надо, что-то блин решить, довезти, увезти, завезти. Дела, сборы, политика, родственники с этой свадьбой… Как тошно на душе становится, прости, Господи! — Вот только не говори, что не знал, на что шёл, я тебя умоляю, —вновь хмыкает Сынмин, всё-таки повернувшись всем телом к другу, по-детски надувшему губы. — За исключением периодических пиршеств, роскошных нарядов и элитных домов кисэн в нашей бренной жизни нет ничего интересного и весёлого. — Нашёлся прямо завсегдатай у кисэн, да? — устало смеётся Чонин, ероша незаколотые волосы и скривившись, стоило задеть прикрепленную, казалось бы, к самому скальпу заколку. — Такой, что за уши от наслаждения красивыми женскими телами не оттащишь. Лёгкий смех, эхом отскакивающий от стен комнаты, сходит на нет довольно резко; Чонин, решивший размять затёкшее после долго сидения плечо, слишком неожиданно замирает, словно прислушиваясь к чему-то. С лица Сынмина также быстро сползает наглая усмешка, и он неотрывно следит за затихшим другом. — Может, объяснишь мне, что происходит? — он нетерпеливо подаёт голос, заметив беспорядочные вращения младшего вокруг своей оси и вороватые взгляды в сторону окна; к слову, на свой вопрос он получает лишь недовольное шипение. — Свадьба… брак… ночлег… — беспорядочно бормочет Чонин, уловивший обрывки чьего-то мысленного потока. Он хмурится и виски устало массирует, пытаясь разобрать, что творилось на новой нечаянно пойманной волне. — Кондиции… брак… Император… безысходность… Поместье! — Угу, вот я прямо всё-всё понял, — с сарказмом бросает Сынмин, скрестив руки на груди и демонстративно закатив глаза. — Я могу узнать- — Поместье! Ким Сынмин…—постепенно выходит из транса Чонин, перебив Сынмина, который, услышав свои фамилию и имя, не выглядел радостным до невозможности. —К нам подъезжает кто-то, кто определённо знает тебя и как-то с тобой связан. — От него случайно не зависит моя судьба? А то сам знаешь, что любят гадалки- —Господин Ян! — раздаётся нетерпеливый стук по дверям, и стоит Чонину ответить громким «войдите», в комнату тут же влетает служка, мигом кланяясь в ноги и тяжело дыша. Сынмин хмурится и непонятным взглядом со встревоженным Чонином обменивается; Чонин только хочет что-то спросить, как тяжело дышащий паренёк задирает голову и будто на одном духу выдаёт. — У порога стоит чужая карета. Господины из неё уверены в том, что знают вашего супруга, и просят ночлега. Чонин, ошарашенный подобной новостью, рот бестолково открывает и закрывает, не в силах двух слов связать; его Сынмин резко под руку хватает и кивает мальчишке, мол «сейчас будем и на месте разберёмся». Мальчишка резво срывается с места с целью оповестить, а Сынмин и Чонин быстрым шагом следуют за ним. — Не вздумай использовать ничего, ты меня понял? — быстро и немного сбивчиво шепчет ему Ким и, получив полный протеста взгляд, вздохнув, продолжает. — Твои манипуляции с разумом не останутся незаметными. — Как будто твоё обездвижение они не почувствуют, конечно, — закатывает глаза Чонин, но не решается повысить в возмущении голос. — Я мог бы успеть- — Нихера ты не успеешь, Чонин, потому что дар у тебя стабильный от слова «нихуя». Это только второй твой день без сыворотки- — А сам блин будто- — Господин Ян! — подлетает к ним Чанми, тут же открывая обзор на споривших господ в иностранных одеждах. Мужчина небывалой красоты, что был повыше из пары выступивших вперёд, активно жестикулируя, наезжал на сжавшихся подчинённых Чонина, не рисковавших ни голову поднять, ни пропустить чужаков в дом. Другой же господин, стоявший чуть поодаль и обладавший не менее красивой внешностью, равнодушным взглядом обводил убранство поместья, иногда оценивающе надувая губы и, словно в подтверждение чего-то, кивая себе. — Извините за неудобство- Чонин медленно вдыхает и выдыхает, успокаиваясь, Сынмина смеряет уничижительным взглядом а-ля «мы ещё не закончили», кивком взволнованную Чанми отзывает а-ля «всё схвачено» и, пригладив волосы, быстрым шагом достигает дверей, гораздо отчётливее улавливая как чужие мысли, так и обрывки диалогов. — Господа? Пресвятые светлые духи, что же вы и в такой поздний час… Сокджин-щи? Вечер добрый! Какими судьбами? —разглядев гораздо отчётливее нежданных гостей, он тут же натягивает самую слащавую улыбку и низко кланяется высокопоставленному иностранцу, глазами стреляя в сторону его спутника. — Добрый вечер, —Сынмин так же резво вылезает откуда-то из-за Чонина с поклоном, кротко (насколько может) улыбаясь. — Безмерно рад встрече- — Пресвятые светлые духи, ну наконец-то! — взмахивает руками порядком раздражённый Сокджин, взъерошив собственные прилизанные волосы. — При всём моём уважении к верности ваших слуг вам, Чонин-щи, пропустить нас в дом уж могли бы, а потом миловались бы со своим суженым сколько влезет, ну в самом деле! Ночи у вас тут безумно прохладные, спать под звёздным небом не кажется чем-то привлекательным. — Простите? —смущённо прокашливается Чонин, и его дальнейшую тираду, состоящую из объяснений и «Прости, Господи, Господин Ким, да мы никогда не!», тут же останавливает Сынмин, руки на талию положив и куда-то в висок легонько клюнув, показывая, что они всё-таки да; сквозь толстый слой белой основы в области щёк у обоих просвечивается розоватый оттенок. Уморительное зрелище. — Мы просим прощения. Не ожидали никого увидеть в столь поздний час, потому решили, что в такой прекрасный вечер сумеем уединиться. Сами понимаете, каково это, работать не покладая рук и не видеть белого света, —преслащаво тянет, осторожно считывая меняющиеся эмоции на лице Сокджина: мышцы на его лице расслабляются, морщина, залёгшая на переносице, разглаживается, и даже мелькает благосклонная улыбка (где-то на подкорках сознания Чонин улавливает мечтательное «ах, эта юная любовь!», а грудью чувствует, как расслабленно выдыхает Сынмин). Позади стоящий спутник Сокджина горло нетерпеливо прочищает, внимание на себя обращая. — Извините ради всего святого, проходите, конечно! Пропустите господинов, будьте добры, — оживляется Чонин, выпутываясь из рук Сынмина, предварительно пихнув распустившего руки друга, и отходит назад, позволяя Сокджину и его спутнику, придирчиво осматривавшему теперь внутреннее убранство дома, снять обувь и войти. — Ах, тепло, наконец-то тепло! —Сокджин щурится довольно, всем телом вздрагивая и мечтательно прикрывая глаза. Даже его спутник таращится на окружающих теперь менее устрашающе и скорее походит на крольчонка с поджатыми то ли от недовольства, то ли от усталости губами и постукивающей от холода о пол ногой. — Всё же не очень предусмотрительно с нашей стороны было в последнюю минуту выложить тёплые пледы, поездка как-никак серьёзная. — Если позволите полюбопытствовать, по какому случаю поездка? — подаёт голос Сынмин, заинтересованно подходя к дальнему родственнику, краем глаза наблюдая за суетящимся Чонином, который судорожно пытается придумать, куда устроить гостей. — И кем Вам приходится рядом стоящий господин? Я, конечно, имею несколько предположений, но всё же избежать любых недопониманий гораздо приоритетнее. —Сынмин, это Его Высочество Чон Чонгук, принц империи Уидэхам, —Сокджин проводит быстрый экскурс, сопровождая свои слова жестами. Спутник- нет, Чонгук кивает в знак знакомства, но губы всё равно поджимает. — Ваше Высочество, это Ким Сынмин, государственный служащий и мой дальний родственник, о котором Вы с моих рассказов осведомлены. Сопровождающий его мужчина — его супруг, Ян Чонин, посол китайской миссии. — Приятно наконец-то увидеть Вас воочию, Ваше Высочество, — кланяется Сынмин, стараясь надолго зрительный контакт с Чонгуком не разрывать; Чонгук же в свою очередь изучающего взгляда с Сынмина не сводит, придирчиво осматривая нового знакомого. — Должен признать, дворцовые слухи вас значительно приунизили. — Обо мне уже ходят слухи? —наконец-то подаёт голос Чонгук, и губы его дёргаются в какой-то недоброй ухмылке. Он головой из стороны в сторону машет, показывая всем своим существом осуждение, хотя, в принципе, не сказать, что он был удивлён. —Дайте угадаю, они пытались представить, как же выглядит тот сопляк и чем он сумел так быстро уломать несломимого императора Пака и завладеть сердцем его сына? Наверняка делали ставки на то, со сколькими людьми мне пришлось разделить ложе, чтобы прийти к такому выгодному браку. У вас в Камгак весьма приятные традиции, ничего не скажешь. —Чонгук! — зло шипит на него Сокджин, отбросив все каноны вежливости: его друг перешёл черту. Не то чтобы в Сынмине они видели угрозу их репутации, — всё же он умеет держать язык за зубами, да и солидарность к родственнику должна была быть какая-нибудь— просто не хотелось испортить о себе впечатление. Сынмин на такое заявление слишком радостно склабится и ментальную пометку касательно потенциального супруга императорского сына делает. Да, дворцовые слухи его в грязь однозначно втоптали. — Приятно удивлён вашей осведомлённости, но постарайтесь её оставить между нами. Всё же в Камгак ненавидят людей с волшебным даром, а я, при всём уважении к Вам, очень сомневаюсь в наличии информатора. Чонгук замирает на месте с широко раскрытыми глазами и с толикой животного страха смотрит на нисколь не тронутого Сынмина. Хочется сказать что-то едкое в ответ, но слова замирают вязким комом в горле, и Чонгук предпринимает жалкие попытки успокоиться. — То есть я угадал? — буквально выдавливает из себя, и короткая фраза выходит тихим хрипом, что практически заглушается чёткими звонкими указаниями Чонина на фоне. — Вполне себе. Стараюсь держаться подальше от подобных глупостей,— пожимает плечами Сынмин и незаинтересованно перстни на пальцах крутит, получая удовольствие от контроля над всей ситуацией. Откровенно говоря, то, как рушится маска невозмутимости на лице Чонгука и как он пытается её удержать, можно назвать зрелищем трагикомическим, но чисто из уважения к принцу Сынмин сдерживает издевательский смех. — Но у стен есть глаза и уши, что прекрасно известно нам всем, м? Сокджину, доселе не понимавшему, к чему всё это представление, становится до невозможного неуютно; обстановка в парадной особняка не то накалилась до уму непостижимых цифр, не то бесстыдно охладела, и подобное переходное непонятное состояние не могло не напрягать. — Я безмерно рад, что вы нашли общий язык, —он неловко смеётся, потирая ладони друг о друга. Чонгук сдерживает порыв закатить глаза (ага, как же), а Сынмин внимательный взгляд теперь переводит на Сокджина, — но всё же хотелось бы чисто человеческого умыться и лечь спать. Про еду, так уж и быть, промолчу— не уверен, что с усталости будут силы что-либо в себя впихнуть. —Чонин, чаги, — тут же обращается Сынмин к другу, только что отправившему Чанми восвояси; беспокойная девушка никак не хотела отходить от уставшего господина, но вопреки своим стараниям была отправлена отдыхать. Чонин подходит к до сих пор стоящей на месте троице и сквозь усталость кривую улыбку натягивает, —нам срочно нужна горячая ванна. — А, хорошо, конечно! — Чонин с ходу отдаёт указания, и прислуга мигом окружает иностранных гостей; от резко возросшего внимания к своей персоне Чонгук невольно вздрагивает всем телом, на месте подпрыгивая. — Господа, прислуга вас сопроводит до купальни, где, к превеликому счастью, как раз уже готовы вода и все-все удобства. Чувствуйте себя, как дома. О, и да! Чонин, словно что-то очень кстати вспомнив, пальцами звонко щёлкает, а помутневший глаз куда-то сквозь Чонгука направляет, чем не может не пугать последнего. Тот, само собой разумеющееся, теряется, но стоит смирно на месте несмотря на мягкие попытки слуг провести господина к ванне. Сокджин, остановившийся на полпути, опять полным недоумения взглядом одаривает, только теперь уже супруга своего родственника. — Добро пожаловать в Камгак, Ваше Высочество. Уверен, Вам здесь понравится. И как ни в чём ни бывало Ян Чонин, подхватив Ким Сынмина под руку, стремительным шагом скрывается за поворотом. В воздухе витает атмосфера недосказанности, а ком в горле, прежде начавший рассасываться, отдаёт тупым спазмом вновь.***
— Они всегда такие или это из-за нас? Только расслабившийся в горячей воде Сокджин давится воздухом и смотрит на пребывавшего в глубоких думах друга. Не менее раскрасневшийся из-за тепла в купальне Чонгук, внезапно поднявший подобную тему, не решался оторвать взгляда от прозрачной глади воды; он дёргает согнутыми коленями, пуская лёгкие волны, и невольно взгляд дольше обычного на чужой обнажённой фигуре задерживает. Узкая кадка, должно быть, предназначалась для той самой супружеской пары, которые определённо в своих габаритах уступали прибывшим гостям; но в прохладную ночь вода быстро не нагреется, а ждать долго уставшие до невозможности с дороги Сокджин и Чонгук не пожелали, потому и теснились теперь бок о бок, омывая напряжённые тела. Опьянённый ароматом благовоний и дорогих запахов, витавших в насыщенном парами воздухе купальни, Сокджин чуть ли не запускает в задумчивости влажную пятерню в заколотые волосы. Осознав, что делает,он вздрагивает и, не доверяя своему голосу и расслабленному разуму, во взгляд и жесты вопрос вкладывает. По чужим движениям Чонгук, благо, всё понимает, потому вопрос поясняет: — Словно… Не знаю. Будто они в курсе чего-то такого, о чём мы не знаем, и ценой своей жизни должны сохранить что бы то ни было в строжайшем секрете. — Ну, естественно, они будут знать что-то, о чём мы и догадываться не можем, — пожимает плечами Сокджин, будто сказал что-то само собой разумеющееся. Он откидывается, насколько это можно, назад и аккуратно ногами двигает, стараясь воду не расплескать и не намочить пол вокруг, пусть уборка и не была его заботой. — В конце концов, они тут живут, несут государственную службу и, соответственно, государственную тайну. — Нет, хён, ты не понял, — мнётся Чонгук, теребя нижнюю губу попеременными укусами. Периодически он будто невидимую пыль с носа мокрым пальцем убирал, и, судя по мокрому кончику, подобный жест можно счесть нервным, ибо его частота беспокоила. — Вокруг них витает такая атмосфера… какая-то… — Какая-то? — повторяет Сокджин, пытаясь собрать остатки сознания в кучку и понять сбивчивую речь друга. — Странная. Непонятная. Не от мира сего. Такая, которая вымораживает. Их пустые взгляды, направленные даже сквозь меня, пускают такую дрожь по спине, — Чонгук на месте подрыгивает от не самых приятных воспоминаний, и руки, описывающие круги в воздухе, падают в воду с небольшим всплеском. — Это ненормально, это- — Чонгук, ты себя накручиваешь, —Сокджин качает головой и тянется за полотенцем, морщась, когда узловатыми пальцами задевает маленький колокольчик для вызова, что слуги дали, оставив господ наедине — меньшее из двух зол, на которое пошли уставшие иностранцы, чтобы уединиться. Стоило пальцам задеть шершавую материю, он медленно и аккуратно встаёт, стараясь издать как можно меньше звуков: наличие за дверьми посторонних ушей было аксиомой. — Быть может, ты с дороги устал, и тебе подобное почудилось. Вероятно, ты не так воспринял их обычное выражение лица. Не исключено, что эти дети просто устали. — Да нет же! — Чонгук раздражённо шипит, себя пальцем в грудь тыча. — Я это нутром чувствую, понимаешь? Как и всегда. Все мои предсказания- — Значит так, юный господин, —Сокджин, обтирающий влажное тело полотенцем, пальцем Чонгуку угрожает и хмурится раздражённо, — в этих стенах, на этой территории, нигде в принципе чтобы я не слышал ни слова о чём-то магическом в вас. Я ясно выразился? — Но- — Я ясно выразился? — с нажимом повторяет Сокджин, скрестив руки на груди и тяжёлого взгляда с донсэна не сводя. Чонгук с досадой выдыхает и, сдавшись, кивает утвердительно.Маска твёрдости непоколебимости с лица Сокджина постепенно сходит. — Пойми, пожалуйста, что здесь тебе — не дом. Тут нет твоих отца с матерью, с нами нянчиться не будет никто, а заслышав то, зачем мы прибыли, и подавно. Одно неправильно произнесённое слово, один просчёт — и конец не только авторитету твоей семьи, но и нам двоим — и думай, нас тут же вздёрнут или унизят. Потому очень прошу тебя, считай, встаю на колени — прояви благоразумие и следи за тем, что и кому ты говоришь. — Я всё равно тебе это докажу, —проигнорировав голос разума в лице Сокджина, упрямится Чонгук, — и, надеюсь, тогда ты поймёшь, что я имею в виду и почему нам очень вероятно грозит опасность. Сокджин слишком устало вздыхает и, сменив полотенце на шёлковый халат с китайским орнаментом, любезно предоставленным прислугой откуда-то из закромов обширной гардеробной, подбирает свои вещи и молча движется в сторону выхода, ставя тем самым точку в разговоре. У самых дверей он, правда, останавливается и роняет авторитетное и окончательное «Спокойной ночи, Ваше Высочество», прежде чем захлопнуть за собой двери, отсекая купальню от всполошившихся и заспанных слуг, из-под носа которых улизнул весьма самостоятельный господин. Чонгук значительно мрачнеет, — ещё немного, и определённо над его головой поплывут миниатюрные тучки с грозовыми всплесками — но язык прикусывает и от нападок в спину ушедшему хёну воздерживается. Он буравит собственное искажённое волнующейся водой отражение, заглядывает прямо в полный решимости взгляд тёмных глаз, и себе слово даёт, что всю эту заварившуюся канитель, на которую спокойно закрывает глаза его хён, в покое не оставит, даже если многолетним нетронутым устоям придётся пасть. В конце концов, раз непрошенные перемены так нежданно-негаданно постучались в двери, почему только Чонгук обязан быть принимающей стороной? Всё же око за око, зуб за зуб; звучит очень даже справедливо. А Чонгук справедливость любил больше всего на свете; возможно, чуть меньше, чем свободу, но она занимала далеко не последнюю позицию в его сердце. Он не реагирует, когда прислуга максимально мягко вытягивает его из воды; не реагирует на шершавое полотенце, которым обтирают его мокрое тело. Позволяет лишь себе вздрогнуть, почувствовав струящийся по коже шёлк; опустив глаза, он видит аналогичный тому, что был на Сокджине халат, разве что чуть меньший в размерах. Юркая девчушка неловко тянется к спутанным волосам господина, на что получает немой отказ; последующие старания как-либо прислужить так же не были оценены Чонгуком, потому в безмолвии, минуя расписные двери и просторные комнаты, он сопровождается до выделенных ему с Сокджином на ночь покоев. — «Добро пожаловать в Камгак, Ваше Высочество», — искажённый голос Чонина доносится откуда-то из хором разума, и Чонгук горько хмыкает на такую противную заискивающую интонацию, которая звучит гораздо правдивее. Только дураку непонятно, как ему здесь рады.