Rather than air, you
(I really really really really want)
You are the one who enables me to breath
Больше всего на свете Чонин, когда был помладше на годиков этак пять, любил частые путешествия в столицу Камгака; казалось бы, почему, Яны же жили всего лишь в часе от столицы, да и отец семейства, будучи дипломатом Китайской миссии, был частым гостем у императора Пака, поэтому эти поездки должны были уже давно стать частью ежедневной рутины. Тем не менее, каждый выезд в столицу воспринимался Чонином как первый: одни и те же тропинки, дороги и маленькие зелёные или полностью голые в зависимости от времени года кустики, мимо которых всегда проезжала карета, встречались с абсолютно детским восторгом; горожане, которые бесцельно бродили по улочкам или наоборот, намеренно держали путь в какое-то определённое место, могли наткнуться на пытливый взгляд сверкающих от любопытства лисьих глаз, обладатель которых так и норовил впитать в себя все-все запахи и краски, коими богата столица. Отец, конечно же, заметив, как сын выглядывал незаметно в окошко, отодвигая мешающую шёлковую занавеску, как обычно пригрозил бы пальцем и пожурил, заставляя сесть ровно; мама как всегда изящно похихикала бы над надувшимся чадом, прикрывшись веером, а Чонину только и оставалось, что взглядом провожать исчезающие из поля зрения сперва хлипкие домишки пригорода, а потом и крепкие на вид здания таверн и различных лавок под стать любой потребности. Не то чтобы отец вредничал из собственной прихоти, как раз наоборот — им, обладателям высокого социального статуса, не подобало вести себя таким образом; всё, чего хотел Ян-старший — долгой и беззаботной жизни своим близким, что, к сожалению для Чонина, предполагает подавление его чрезмерно живой натуры в обязательном порядке. Основная проблема была в том, что под «натурой» подразумевается не только буйный нрав Яна-младшего (и уже восемь лет как среднего ребёнка в семье, но согласитесь, что Ян-средний звучит слегка ущербно?), из-за которого тот частенько попадал в различного рода передряги, но и потоки магического дара, что так и норовят вырваться наружу; а, как вы могли уже догадаться, в то время, что Чонин жил, подобного рода особенность являлась прямым путём на костёр. И если с собственным характером, скрипя зубами от раздражения в большинстве случаев, Чонин мог справляться самостоятельно, напоминая себе о своём происхождении и месте нахождения (чаще всего это было окружение, состоящее из людей, отличающихся редкостной узколобостью), то для «укрощения» дара требовалось вмешательство извне; для прислуги поместья Янов не было секретом то, что вся семья и поныне сидит на сильнейших подавителях магического дара с далеко не самыми приятными побочными эффектами. Именно слуги и откачивают от обмороков самого младшего из Янов, Чонмина, чей организм пока никак не может принять активное вещество отвара; в остальных случаях имеет место быть самая противнейшая из существующих типов слабости, когда ты вроде и готов завалиться на бок, картинно закатив глаза, а вроде и чувствуешь себя сносно. К сожалению, возможность отдаться спасительной темноте предоставляется чрезвычайно редко, и то не всем — «отмазкой» Чонмина могут пока что послужить его юный возраст и неокрепшее здоровье, в то время как Чону разрешалось и даже рекомендовалось падать в подходящие и не особо случаи — главное красиво, искусно, как подобает девушке знатного происхождения. Остальным членам семейства оставалось терпеть и с сжатыми зубами и гордо поднятой головой сносить все трудности плохого самочувствия. Как бы столица, императорская семья и их политика, ставящие под угрозу происхождение и принадлежность к магической расе, — несмотря на то, что многие обладатели магического дара имели человеческий облик, их людьми считать не пристало — ни обременяли, накладывая запреты и всячески обязывая, были и положительные стороны в жизни Чонина, которые могли разнообразить его скучную жизнь в роскоши. Подтверждение этому — немногочисленные близкие друзья, не все из которых относились к голубой крови. Сынмину, занимающему лидирующую позицию в списке, он был готов посвятить отдельный свиток, исписанный мелким почерком различного рода выражениями благодарности за всё-всё хорошее; и тут Чонин не шутил от слова совсем. В основном, вспоминая своего ближайшего друга, он чувствовал громадный груз вины за все свои проделки, даже если они случались не по его вине. В такие моменты обручальное кольцо на безымянном пальце неприятно тяжелило руку, и он, пребывая в эмоциональном состоянии, норовил стянуть железку и выкинуть куда подальше. Сколько ни убеждал Сынмин Чонина в том, что в их помолвке, а при совершеннолетии вполне вероятно, что и в браке, нет ничего такого, чего нужно стыдиться, так сложились обстоятельства (принять предложение руки и сердца от друга детства всё же было куда приятнее в тот роковой момент), и Чонин там никаким боком не замешан, — разве что совершил преступление, родившись таким красивым — всё было бесполезно: последний, будучи упрямым ослом, всё равно продолжал заниматься самокопанием, просто теперь не всегда вслух. Несмотря на то, что Чонин, конечно же, в силу своей будущей должности и предписанного статуса, являлся социальной бабочкой (его в лицо не знали разве что крысы на императорской кухне при условии наличия оных), немногие из его знакомых удостаивались звания «близкого друга»; если Сынмин достойно выдержал испытание временем, то обаяние и открытость Хёнджина, которые вроде не должны быть свойственны городским мальчикам, покорили ведьмака сразу же. От момента их самого первого знакомства вплоть до нынешнего момента не находилось ни одного серьёзного повода для разочарования в друге. Хван Хёнджин был определённо не таким как все, и это заставляло Чонина не терять веру в человечество. Он был воплощением парадокса, сочетанием абсолютно несочетаемого: обладая мировоззрением и кругозором человека знатного происхождения, он в то же время был слишком чист и непорочен для мира элит. Слишком умный для раба, слишком честный для господина — вполне логично, что среди крестьянских и посадских детей он друзей себе не нашёл бы никогда, ибо смотрелся белой вороной на их фоне. Как бы всё это грустно ни звучало, даже с возрастом разделяющая пропасть-препятствие не стала меньше от слова совсем. Каким бы Хёнджин, безусловно, ни был умным и рассудительным, свойственные ему мечтательность и наивность, когда речь шла о предназначенной судьбой второй половинке, играли с ним не самую приятную шутку. Наслушавшись уйму легенд о «лёгком покалывании кончиков пальцев» в первую встречу, «бабочках в животе» и яркой красной ленте, связывающей запястье обоих партнёров, он преисполнился вдохновения и решимости, поэтому с поисками своей половинки решил не задерживать и принялся за это дело сразу же после своего шестнадцатилетия — по крайней мере, в соответствии с наблюдениями Чонина, который в любую свободную секунду нёсся как угорелый в сторону рыночной площади или дома Хванов, никому ничего не объяснив. Сынмин, как самый приличный друг, одно время порывался узнать, а что, собственно, происходило, что это за представление с кочевыми перебежками такое, но, погрузившись в свои обязанности с головой, оставил сию затею и мечтал разве что о том, чтобы свернуться калачиком где-то в подворотне. Спустя несколько месяцев слежки у Яна в арсенале разве что не было сведений непосредственно о самом искомом соулмейте, имени прародителя (к сожалению, родословная нигде в кустах не валялась), ну и с какой частотой Хван летал нужду справлять – тут Чонин чисто из мужской солидарности и здравого смысла не бросался на всех парах чужой краник подержать. Момент знаменательной встречи он оттягивал как мог, боясь напугать старшего или, ещё хуже, отбить желание общаться напрочь: всё-таки настоящий Ян Чонин разительно отличается от той выбеленной куклы с прекрасными манерами, которую все знают в лицо. Впрочем, встретились они совершенно не по своей воле: он по пути к проверенному человеку, специализирующемуся на поставке сыворотки подавителя магического дара, вытянул (в буквальном смысле слова) из-под колёс кареты зазевавшегося из-за недосыпа Хёнджина. Чонин клянётся, в тот момент у него земля из-под ног ушла, а сердце колотилось где-то в горле – настолько сильно напугал его нерадивый хён, который, еле разлепив глаза, попёрся куда-то, совершенно несмотря по сторонам. — «Куда, ой куда блять ты прёшься?» — буквально кричал в душе он, даже перекрикивая назойливо жужжащие мысли всех остальных зевак; только благодаря благосклонности высших сил он оказался близко к невнимательному старшему и, вцепившись ему куда-то в воротник, оттащил его подальше. Хёнджин не сразу сообразил, почему в него кто-то без особой на то причины вцепился и потащил куда-то прочь от главной дороги. Стоило ему после остановки прийти в себя и наконец заметить, чья статная фигура над ним возвышалась (ну, как возвышалась? Скорее дышала куда-то в шею, может чуть выше), так сразу же раскланялся, рассыпая извинениями; сын дипломата — это вам не хухры-мухры, а очень даже и почётно. Не императорская семья, конечно, но всё равно близкая по иерархии к ним фигура. — Впредь настоятельно рекомендую быть осторожным, колесо кареты может нанести очень серьёзные увечья, — снисходительно улыбнулся тогда Чонин, поправив многочисленные кольца на своих пальцах. Краем глаза он всё-таки изучал фигуру Хёнджина, заинтересованным взглядом скользя по лицу в том числе — всё-таки вблизи, прямо-таки напротив, а не откуда-то из-за кустов, он казался ещё привлекательнее и нереальнее. Чонин кидает взгляд на его и Хёнджина расходящиеся в разные стороны красные ленты и как-то горестно вздыхает: не повезло, не фортануло. — Да-да, господин Ян, прошу прощения, такого больше не повторится, — быстро протараторил тот, не отрывая уже ясного взгляда от земли, во всю коря себя за такую оплошность. Он был в жуткой растерянности, не зная, что сказать, чтобы не усугубить ситуацию, потому что он, чёрт возьми, стал причиной, по которой отвлёк высокопоставленное лицо от- — Господин Ян — это мой отец, которого уже как два года нет в живых из-за нелепого стечения обстоятельств, — Хёнджин прикусил язык, уже готовый расплакаться, потому что, кажется, всё-таки умудрился подписать самому себе смертный приговор до встречи со своим предназначенным. Он даже толком жизнь не вкусил, до совершеннолетия не дожил, — а я Чонин. Ян Чонин. Хёнджин поднял круглые от шока глаза вверх — светлые духи, кажется, помиловал! —только для того, чтобы быть встреченным протянутой рукой, на которой практически на каждый палец было надето дорого выглядящее кольцо. Чонин мягко улыбался, сверкая ямочками на щеках, и выглядел ну нисколечко не угрожающе; вокруг летавшие крошечные пылинки и солнечный свет, что умудрялся просочиться даже в такое, казалось бы, тёмное место, придавали юному господину необычайную мягкость и ласковость, вовсе не присущую его отцу- простите, покойному отцу. Хёнджин не спешил схватиться за руку, недоверчиво косясь на улыбавшегося парня: вдруг это спущена от его Высочества (или ещё хуже — от самого Величества!) проверка на верность, и заваливших её отправят вместе с ведьмами на костёр? — Это никакая не проверка, — «словно» прочитав мысли напрягшегося старшего, Чонин (мало-помалу его дар начинал разворачиваться, и чужие мысли слышались довольно отчётливо) ободряюще улыбнулся; Хёнджин в свою очередь глаза пуще выпучил, уже начиная себя закапывать за то, что каким-то образом показал свои истинные эмоции, — мне тогда не было бы смысла привести тебя в укромное место. Я просто хочу подружиться с тобой. Хёнджин воздухом подавился и закашлялся, согнувшись пополам; улыбка с лица Чонина в тот же миг исчезла, и он наклонился к задыхавшемуся старшему. Не знав, что в таких случаях делать, — это Сынмин из них двоих нажатием пальцев на несколько точек способен вырубить человека — он неловко похлопал парня по спине и нервно облизал губы. — П-подружиться? — не веря, воззрился на него Хёнджин, отойдя от мини-припадка кашля. — Со мной? Вы? — Я не настолько высокопоставленный зануда, чтобы ты ко мне на «вы» обращался, — Чонин нахмурился и скрестил руки на груди. — Давай перейдём на «ты», не напоминай мне лишний раз о моём социальном статусе. Не представляешь, какая это обуза. — Хорошо, допустим с этим моментом мы разобрались. Почему ты, — нарочно выделил обращение Хёнджин, показав, что урок он усвоил. Чонин отреагировал на эту незначительную деталь маленькой улыбкой, — решил общаться именно со мной? Я не представитель знати, с меня много денег не стрясёшь- — Ты очень любопытный, Хван Хёнджин, — перебитый на полуслове Хван уже готов за сердце схватиться, потому что познания Чонина о своём собеседнике поражали, — не только в плане собственного поведения, но и… ауры, я бы сказал. — У меня проявляется волшебный дар? — с ужасом прошептал Хёнджин, пальцы в волосы запуская и медленно длинные пряди оттягивая. — Нет-нет-нет! — поспешил заверить разволновавшегося не на шутку Хёнджина Чонин; тот и в мыслях истошно голосил, заставляя голову юного телепата заболеть, и всем своим существом выдавал страх и истерику. Чонин признал, что, возможно, в тот момент он немного обиделся. — Я не так выразился. Аура в плане чувства, которое ты даришь окружающим. В случае с тобой это спокойствие какое-то, что ли… Что-то такое эфемерное, необременительное. Тем не менее, оно улетучивается, когда ты начинаешь совершать безрассудные поступки в погоне за предназначенным, пренебрегая собственной жизнью. Хёнджин стоял, не в состоянии что-либо ответить, потому что Чонин попал в цель. Не сказать, что тирада, полная упрёка, как-то задела; отсутствие ясного ответа вызвала в большей степени истинность излагаемых фактов. Немногие знали или догадывались о его повёрнутости на собственном соулмейте — знали только родители, и то часть с «готов сдохнуть во время поисков» была опущена. Хёнджин ну очень сомневался, что Чонин незадолго до их встречи ходил знакомиться с его семьёй. — Я вижу, что тебя одолевают сомнения, страхи, вопросы, — снова озвучивает мысли Хёнджина Чонин; в его лисьих глазах прыгали смешинки, свойственнные данному животному (Хёнджин отметил ещё больше сходств этого зверя с Чонином), а на губах расцветала усмешка. — Обещаю рассказать кое-что интересное по дороге. Секрет за секрет, договорились? — По дороге куда? — Как куда? К проверенному человеку, знающему всё о магии. Возможно, Хёнджин воспринял новость о том, что его новый друг обладает волшебным даром, довольно хорошо. Вполне вероятно, что он очень даже смирился с причудами и заскоками Чонина, умело одаривая его всей поддержкой, которую мог из себя выжать. Очень может быть, что лучше друга, чем Чонин, у него в жизни никогда не было, и за этого понравившегося засранца он готов пойти по головам, отрезать язык и член (или что другое, зависит от пола) обидчику, вырвать волосы и далее по списку. Но никогда в жизни он не простит Яну тот факт, что тот ему только спустя два месяца знакомства (полных, к слову, поисков соулмейта) открыл глаза на истину: ленту-связь предназначенных могут видеть только люди, обладающие магическим даром. Тем не менее, с кровью и слезами этого самого Минхо нашли, и старые обиды будто канули в лету, потому что просто некогда было обижаться: Хёнджин носился либо с Минхо как с самым драгоценным камнем, либо от самого Минхо, подхватившего тканевые салфетки. Предназначенный самого Чонина объявился довольно неожиданно для всех и совсем не так, как себе представлял Ян в свои далёкие пятнадцать лет; тем не менее, этот день накрепко засел у него в памяти. Сынмину тогда было необходимо уехать вместе с Сынхёбом в отдалённую провинцию для контроля сбора зерна; казалось бы, как связаны дипломаты и зерно (при императоре есть специальная налоговая служба, в чьи обязанности и входил данный контроль) и почему Сынхёб нуждался в сопровождении? Вроде как Киму-старшему на тот момент стукнуло всего лишь двадцать семь, и до старческого маразма ещё ползти и ползти. Тем не менее, приказы его Величества не оспаривались, и Сынмину, у которого осталось одно незавершённое дело, пришлось скинуть его на своего не менее занятого друга. — Все подробности изложены в письме от генерала Ю, — отдал он в руки Яну вскрытый конверт с письмом, которое Чонин тут же выудил для более детального ознакомления. — Твоя задача — сходить, проверить, валиден ли запрос генерала на обновление инвентаря, и в принципе прикинуть, что там удовлетворяет требованиям, составленным высшими инстанциями, а что нет. Я тебе в конверт вложил всё необходимое, ты разберёшься, что к чему. Сможешь сделать обход сразу после очередной тренировки воинов, насколько я помню, в это время занимается отряд, рождённый в ’97 году. Будь аккуратнее, думай головой. Я не виноват, что всё так наложилось. И вот, Чонин, обозначив своё присутствие генералу Ю, сидел, подпирая стену, на лавочке снаружи здания, отведённого под главный полк императорской армии, и вновь перечитывал содержимое письма, бормоча про себя важные моменты и периодически кивая, словно бы в подтверждение; неподалёку от него лежали необходимые для проверки поставки из Китая материалы, с которыми пришлось разбираться немного позднее, чем хотелось бы. Краем уха он уловил нестройный гомон отряда, как он понял, мечников, что были недовольны своим нынешним занятием. Действительно, они же мечники, сдалось им умение натягивать тетиву и пускать стрелы? Довольно опрометчивое заявление, на самом деле; армия Камгака способна покорять земли в основном из-за своей универсальности: пока противник понятия не имеет, что делать с мёртвыми телами лучников, и лишь единицы осмеливаются взяться за прежде не пользованное оружие, в войсках Камгака в случае гибели полка мечников часть лучников сбрасывала луки и брало в руки меч, не испытывая при этом никаких затруднений. Тск, солдаты в нынешнее время какие-то необразованные пошли; чего стоил полк из детей знатного происхождения, тренировавшийся отдельно — сплошное удовольствие и эстетика. Чонин, раздражённый из-за навязчивого шума, нехотя оторвал взгляд от бумаг: генерал Ю из-за медленной работы слуг отошёл за дополнительными стрелами на склад, оставив нескольких отличившихся солдат за старших, которые совершенно не справлялись со своими обязанностями, подначивая своих соратников сделать что-то из ряда вон выходящее. Многих взяли на обыкновенное «слабо»: один из таких парней натягивал тетиву, прицеливаясь в яблоко, стоявшее на голове одного из солдат, что нервно кусал нижнюю губу, богам молившись, чтобы этот умник не промахнулся. Закатив глаза, Чонин вновь вернулся к чтению письма и формы для заполнения Сынмина, пока не услышал резкий выкрик: — Осторожно! Позволив инстинктам взять вверх, Чонин, испугавшись, скатился со скамьи вниз. Услышав, как в то место, где он сидел, вонзилась стрела, он с ужасом обернулся, взирая на то, как она, слегка подрагивая, застряла в стене. Растянувшись на полу и посверлив деревянный потолок навеса, он за грудь всё-таки схватился, хотя сердце где-то в ушах барабанило, и глаза прикрыл, боясь лишний раз пошевелиться, пока не почувствовал чужую руку у себя на плече. — Господин Ян, вы меня слышите? — пришлось открыть глаза и встретиться с волнующимся и трясшимся над ним солдатом и ещё двумя склонившимися, с любопытством изучавшие его лицо. — Вы в порядке? Простите за это недоразумение, ради всего святого, мы не думали- — Встать, — прохрипел Чонин, про себя матерясь, что его собственный голос подвёл в такой ответственный момент. — Что? — ещё больше испугался и, кажется, побледнел солдат. — Вы что-то сказали? — Вам помочь встать на ноги? — забеспокоился самый низкий из троицы, тут же подхватывая Чонина под руки. — Позволите? Не без посторонней помощи он наконец-то сумел встать на ноги и отряхнул свой ханбок, проверяя, не сильно ли тот помялся из-за резкого падения с лавки. Бросив короткий взгляд на слегка помявшиеся (видимо, он как-то руку не так поставил при падении) бумаги, которые тут же резво подхватил самый высокий и молчавший до сих пор из троицы, Чонин пальцами зарылся в волосы, вздыхая и пытаясь успокоиться. — Вам прямо сейчас их или…? — нерешительно протянул их тот, замявшись. — Попрошу вас пока подержать их, э-э-э… — Ким Ёнхун, младший лейтенант, — не определившись, что сделать, бедный парень и отдал честь, и низко поклонился — переволновался из-за того, что такая высокопоставленная персона, которая выглядит слишком нереально для человека (даже со смазанной краской на губах и возле глаза), обращается к нему. — Буду вам премного благодарен, младший лейтенант Ким, если вы сумеете подержать их для меня. В ваших руках им пока будет немного надёжнее, — Чонин одарил младшего лейтенанта своей коронной улыбкой и легонько коснулся чужой руки, на что тот в ответ с задержкой кивнул, засмотревшись на обаятельного человека знати, глазами сердечки посылая. — Премного благодарен и вам- — Бэ Джунён, лейтенант, к вашим услугам, — отдал честь самый низкий парниша. — В жизни вы выглядите ещё прекраснее, господин Ян. — Премного благодарен вам за вашу столь скорую помощь, лейтенант Бэ, — улыбку получил и Джунён, который в ответ глупо заулыбался, сдерживаясь, чтобы руку к сердцу не приложить: то как-то слишком быстро забилось. — У вас превосходная реакция, господин Ян, — подал голос третий солдат, беспокоившийся изначально за здоровье юного господина. Отдав честь, он наконец-то получил возможность представиться. — Ли Джэхён, старший лейтенант. — Премного благодарен, старший лейтенант Ли, — кивнул ему Чонин, на что тот, улыбнувшись, кивнул в ответ. — Извините за такой нескромный вопрос, но моё лицо несильно пострадало? Тут поблизости нет зеркала- — Позволите? — Джэхён поднёс руку к выбеленному лицу с острыми скулами и, получив кивок согласия со стороны Яна, подтёр стёршуюся краску около губы и мизинцем подправил подводку у глаза. — Теперь вы выглядите так же, как и до случившегося недоразумения. — Спасибо ещё раз, Джэхён-ши, — Чонин выбившуюся прядь за ухо спрятал и развернулся к лестнице, чтобы спуститься к солдатам. Джунён быстрее всех среагировал и руку протянул: — Вам помочь, господин Ян? — Уверяю вас, Джунён-ши, я в полном состоянии идти, — рука настойчивого паренька была мягко оттолкнута, и Чонин продолжил спуск к шушукавшимся солдатам, которые при виде приведшего себя в порядок господина выпрямились по струнке. — От шока я сумел быстро отойти благодаря вам. Джэхён вовремя подхватил пищащего серенады любви Джунёна, которого ноги не удержали из-за такого слишком доброго, ангельски прекрасного Чонина. — Господин Ян, — обратился к нему один из старших солдат, — мы можем продолжить тренировку? Раз вы- — Не думал, полковник Пак, что, во-первых, сиё мероприятие можно назвать тренировкой, и, во-вторых, что стрельба в людей является одним из упражнений имперских войск, — вся доброжелательность Чонина в миг улетучилась, и лицо, до этого сиявшее, превратилось в холодную надменную маску. Одним только взглядом он закопал в землю двадцатиоднолетнего полковника, мысленно уничтожив. — Насколько я помню, одной из функций войск является защита населения, но никак не его истребление. Я же, когда в последний раз проверял, являюсь частью данного населения. — Да, но- — Не помню, чтобы я просил вас оправдываться, — холодный тон сквозил ядом, и Чонин со спокойствием хладнокровной змеи взирал на свою жертву в лице дрожавшего от страха солдата. Хмыкнув на такое жалкое зрелище, он обернулся к пустившему стрелу лучнику, который активно пытался лук спрятать, что у него с трудом выходило. Тот, встретившись с леденящим душу взглядом, грудь вперёд выпятил, показывая, что он не боится стоявшего перед ним господина. Чонин бровь выгнул на такое смелое заявление дефис дешёвый трюк самообмана. — С каких пор военный полигон стал проходным двором для знати? — выплюнул тот, недовольно поджав губы. Уголок рта Чонина дёрнулся вверх, он издал нечто, похожее на «тск». Вот же наглый солдатишко. Сзади стоявший мечник друга образумить попытался, бормоча что-то из разряда «идиот, тебя сейчас сожрут, захлопнись!» — С каких пор рядовой солдат имеет право что-либо предъявлять высокопоставленному лицу? — Чонин отбил подачу вопросом, руки скрестив на груди и в глаза посмотрев обидчику. Разница в росте была несильно заметна, и они оба наравне стояли друг напротив друга. — Ты сейчас своим статусом тыкать собираешься? Думаешь, что острые зубки помогут в такой ситуации? Со взрослыми дядями общаешься, салага, — на пухлых губах заиграла надменная ухмылка, и он языком прошёлся по верхней губе. — Катился бы ты отсюда, мальчик. Здесь не место для твоих игрушек и чаепитий. — Ты хоть представляешь себе, кто мой отец? — побагровел Ян от злости, кулаки сжав, глазами молнии метая. Что-что, а человек, который смел обратиться к нему на «мальчик», не обладая привилегиями в виде дружбы или более высокой должности, мог начать выбирать предсмертное желание. — Ты хоть знаешь, кому ты сейчас хамишь? — Очередному зарвавшемуся малолетке, — солдат, бросив лук на землю, перешёл в наступление: указательным пальцем он тыкнул Чонина в грудь, назад оттолкнув, — который считает, что раз он явился на тренировку на военный полигон, то все должны его окучивать и всё внимание перевести на него, — последнее звучало больше в упрёк Джэхёну, Джунёну и Ёнхуну, но те лишь скривились из-за нерадивого соратника, что себе путь на костёр расчищал однозначно. Чонин, вдоволь натерпевшийся оскорблений в свою сторону, зарвавшегося солдата за эту самую руку схватил и крепко (что есть силы, но с мечником он явно тягаться не мог) сжал, до побелевших костяшек, неотрывно смотря ему в наглые тёмные глаза. А тот слишком неожиданно понял, кому он всё-таки сейчас нагрубил; по руке прошла такая дрожь, что он резко, сквозь зубы, воздух втянул. И чувство такое эфемерное по крови побежало, что сомнений не оставалось: этот зарвавшийся малолетка, с прекрасно уложенными волосами, выбеленный и накрашенный, как элитная кукла, в дорогой, сшитой на заказ одежде являлся его соулмейтом. Однозначно хорошее первое знакомство и впечатление. Вся ситуация больше походила на какую-то несмешную шутку. Ян, не придавший никакого значения признакам соулмейта (в нём гнев клокотал, он убивать готов, а вы тут что-то о предназначенном втираете! Ку-ку что ли?) сквозь зубы процедил, из последних сил держа себя в руках: — Ты за всё это ответишь сполна, мудак. — Стройся! — из-за спины — как вовремя! — послышался громогласный голос генерала Ю, вернувшегося назад с слугами. Бедная девушка была перемазана с ног до головы чернилами, а в окровавленных руках — должно быть, наткнулась на что-то острое — она держала злосчастные стрелы. — Что за балаган вы тут устроили? Чонин, скривившись, чужую руку выпустил — солдат от неожиданности аж опешил — и развернулся к подлетевшему к нему с обеспокоенным лицом генералу. На всю эту картину мечник нахмурился, не понимая, что в этом мальчишке особенного, что все с ним так якшались. — Господин Ян- — Вам однозначно стоит пересмотреть ваши методы тренировок, генерал Ю, — пожилой мужчина, заметив холодную маску, не выражавшую ни благосклонность, ни гнев (что самое страшным, ведь тогда не знаешь, чего и ожидать) на чужом лице, побледнел и тут же раскланялся, пытаясь хоть как-то вину загладить. — Такого рода недоразумения вам могут стоить жизни. Вы должны прекрасно осознавать, что за меня вас не просто убьют, а будут мстить вашим детям до скончания веков. Мужчина закивал болванчиком, даже всем телом затрясся — жалкое зрелище пресмыкающегося перед властью человека — и, нахмурившись, уже приготовился гаркнуть на сжавшихся мечников, но был остановлен мягкой, но властной рукой: — Нет необходимости унижать весь отряд, который не имеет к этому недоразумению никакого отношения, — Чонин в последний раз одарил своего обидчика, с которого вся спесь сошла; тот умоляющим взглядом сверлил Чонина, моля о пощаде, и, признаться, сердце почти дрогнуло. Солдат побледнел, когда Чонин указал часть, заслужившую наказание. — Все обидчики умещаются в этот маленький круг. Воздержитесь, пожалуйста, от громких скандалов, выместите на них всю злость плетью — уж она точно «тронет» их душу, в отличие от ваших потраченных на крик нервов. — Вы слишком мудры для своего столь юного возраста и положения, господин Ян, — поклонился в очередной раз генерал, нервно сглотнув; аура, исходившая от Чонина, так и веяла властью и силой. Такими становятся, пройдя не одну тренировку, не одну войну (ну, или столкнувшись с жёсткой системой государственных служащих, где своё место выгрызать надо, тут уж как сердце пожелает). Переведя взгляд на выступивших из строя виноватых, — весь строй дружно тихо отступил назад, не желая попасть под горячую руку злого кнута власти — он, поджав губы, прорычал. — Десять ударов плетью для каждого. Подбежавшие слуги тут же подхватили под руки выбранных солдат, которые, конечно, пытались вырваться, но их попытки пресекались на корню, стоило столкнуться взглядом со свирепым генералом Ю, и повели на задний двор для подготовки к осуществлению наказания. Предупреждённые заранее живодёры уже вовсю готовили плети и верёвки, одаривая дрожавших виновников садистскими улыбочками и горящими глазами. Как только мимо Чонина проводили того самого хама, он надменно хмыкнул: — Пятнадцать. — Этот самый виноватый? — генерал смерил сжавшегося солдата злым взглядом. — Увеличьте наказание старшему лейтенанту Бану до пятнадцати. Этот самый Бан в последний раз повернулся назад, умоляя Чонина сжалиться, потому что они, чёрт возьми, предназначенные, кто так по-свински поступает? Чонин же на эти все рыпанья и пару вырвавшихся «пожалуйста» плевал с высокой колокольни (этот обмудок его оскорбил, пусть теперь страдает; на то, что душа у него тянулась к этому провинившемуся, Чонин не смотрел, иметь власть не значит иметь возможность проявлять сострадание); он Ёнхуна за рукав потянул и попросил вернуть бумаги. — А, да, господин Ян, конечно, — тот рукой лишний раз бумагу ласково пригладил, расправляя, и отдал настоящему владельцу. — Ещё раз спасибо, Ёнхун-ши, — кивнул замершему солдату и, не обратив внимания на ответную реакцию, тут же подошёл к генералу Ю. Ёнхуна на заднем плане Джэхён приводил в чувства, обмахивая ладонью, а Джунён скакал рядом, радостно шепча «а ты не верил! А я же говорил, что он такой!» — Изъявите желание присутствовать на наказании, господин Ян, или вы в график не укладываетесь? — забеспокоился мужчина, и его глазки забегали, когда он услышал первый полный боли вскрик и свист плети. — Не откажу себе в подобном удовольствии, генерал Ю. Обход склада всё равно никуда не убежит. Если бы кто сказал, что Чонин спустя полгода прощений и вымаливаний Бана о встрече и разъяснении — тот предназначенного, пусть и такого сволочного, отпускать от себя не желал — будет сидеть рядом с этим самым Баном, которого, как оказалось, зовут Чан, под деревом в лесу на свидании, то Ян бы обеспокоенно спросил, каково самочувствие у его собеседника? Тем не менее, именно в таком положении он себя в данный момент и находит: под широкой зелёной кроной листьев, сидя на раскидистых корнях в дорогом ханбоке, ничуть не брезгуя, попивая прямо из горла (такого ему бы семья никогда не простила) роскошное вино, привезённое кем-то из родственников в подарок на предстоящую свадьбу с Сынмином. В ногах у них обоих лежала набитая доверху едой плетёная корзина, подаренная Чану кем-то из его друзей, стоило им узнать, что их любимый «старый пердун» идёт покорять юное сердце. И смотрит Чан на Чонина совершенно не так, как в их самый первый раз, а так мягко, что Ян, обычно стойкий на людях и вообще-то холодный представитель знатного сословия, готов лужей расплыться прямо в ногах у своего предназначенного. — Не могу поверить, что в самую нашу первую встречу ты решил увеличить мне наказание и со спокойствием змеи наблюдал за моими страданиями, — смеётся Чан, а Чонин на его прекрасной улыбке зависает и на ямочки смотрит. — Не могу поверить, что в самую нашу первую встречу ты решил меня убить, — не остался в долгу Чонин, сделав большой глоток вина и тут же передав бутыль своему парню, который на оригинальный ответ хихикает и головой качает, тут же защищая себя тем, что он нечаянно. — Это была подстава: кто-то меня толкнул, когда я целился. И так-то я уже извинился за это! — Ну, я так-то тоже извинился, — пожимает плечами Чонин, хитро улыбаясь, заметив возмущение со стороны Чана. — Слушай, хён, скажи спасибо, что я не увеличил тебе наказание как минимум вдвое! Обычно за твои дерзкие ответы отправляют на четвертование, но мне уж генерала Ю стало жалко. — Генерала, говоришь? — усмехается Чан. — Да ты вовсю на меня пялился! Просто признай, что я, весь такой красивый и распрекраснейший, сразу же запал тебе в душу. — Я тебя так отмудохать хотел, ты себе не представляешь, — вздыхает Чонин, голову Чану на плечо кладя и ноги вытягивая. — А ты что-то про любовь с первого взгляда говоришь. Смешной какой, хренею. — Было бы смешно посмотреть, как ты это сделаешь. — Ты не смотри, что я таким хрупким кажусь, у меня хорошо удар поставлен, — меткий тычок в рёбра, и Чан притворно начинает задыхаться, а Чонин усмехается. — Да прикажи я кому из отряда, — тому же Джэхёну и кто там с ним был? Ёнхун и Джунён, вот — за меня бы они и друг друга перебили. — Страшная у тебя сила, Ян Чонин, ух какая страшная, — Чонин на это заявление хмыкает, потому что понимает, что Бан Чан совершенно не знает, о чём говорит. — Только твою улыбку увидел и уже был готов за тебя горы свернуть, в твою честь храмы строить, родить от тебя ребёнка, даже если я и не умею. Пришлось бы учиться! — Чан, подлиза ты этакая, врёшь же, — смущённый Чонин — самый лучший Чонин; он тогда в мягкий сгусток тепла превращается и, смущаясь, куда-то в шею Бану тычется, на что Чан чисто рефлекторно Яна за талию подхватывает, довольно улыбаясь (хотя уши от такой ахинеи у самого тоже покраснели). — Ты перепил что ли? — Я трезвый, как стекло, Ян Чонин, и твой вот этот вот, — Чан опасно машет почти пустой бутылью, — дорогостоящий алкоголь никак не влияет на моё видение мира. Я сейчас в том самом состоянии, когда хочу дать миру знать, как ты важен для меня и как я- Чонину пришлось покинуть своё укромное укрытие в виде мощной шеи, чтобы заткнуть своего раскрасневшегося (не пьяный, как же, пусть врёт и дальше) предназначенного, пока тот не начал распевать серенады на ближайший километр, ведь сдерживающую стену у Чана сорвало окончательно, и такой вариант развития событий более, чем вероятен; Чан в бок поворачивается, слишком рьяно на поцелуй отвечает и, отставляя бутыль в сторону, Чонина к себе на колени пересаживает, который только и рад такому ходу. Пока Чонин одну руку в жёсткие кудрявые волосы запускает, оттягивая, другую на шею поместив, Чан, не теряя времени (а чего, собственно, мелочиться?), к оголённой шее припадает, вызывая парочку стонов и неясных звуков, граничащих с нытьём и чем-то животным, со стороны Чонина, который даже не представлял, что так может; Ян в спине прогибается и дышит через раз. Непонятно, это ему так жарко, или Чан такой горячий, но любое прикосновение к телу обжигало похлеще раскалённого воска: пока рот Чана творил чудеса, руками он успел ощупать практически каждый участок дрожащего податливого тела. Кажется, кое-кто приврал по поводу отсутствия магического дара — иначе такую сенсацию в виде «девственника» не объяснишь. Как бы Чонину не было сейчас приятно, как бы славно перед глазами из-за выпитого не плыло, одно он, голову повернув в противоположную от дерева сторону, видит точно: прямо напротив них блестит озеро, по кристально чистой глади которого ходят блики и отражаются солнечные зайчики, и парящее над ним нечто, явно имеющее человеческую форму. Одетый в потрёпанную робу, с растрёпанными патлами и сальными кусками волос, кровоподтёками по всему телу — прямо изо рта у него тянулась тонкая ниточка крови — и мертвенно синими мешками под безумными глазами, он пристальным взглядом изучающее осматривал единственную на ближайший километр зажимающуюся парочку. Ян точно помнит, как он сегодняшним утром принял подавитель дара (его чуть не вырвало в дорогую фарфоровую вазу из Китая — такое точно не забывается), поэтому такое видение магического сгустка энергии его точно не радует, а этот плотоядный взгляд и вовсе пробирает до костей, заставляя задыхаться от страха без возможности обороняться. Это «нечто» ухмыляется, смотря на побледневшего ведьмака, который растерянно рот раскрывает, не в силах что-либо сказать. — Ин? Чонин? Чаги? Э-эй, ты чего застыл? — Чан, пальцами подцепив, аккуратно за подбородок поворачивает младшего к себе и в глаза уже осмысленно смотрит; видимо, испугался, что в один момент отдача со стороны Яна прекратилась, и, заволновавшись, сбавил обороты. — Что-то не так? Тебе больно? Мы можем перестать, если тебе некомфортно. — Что? А, нет-нет, — выйдя из транса, Чонин активно замотал головой, руками упираясь в грудь Чану, немного отстраняясь, чтобы вдохнуть и успокоиться. — Всё в порядке, извини за беспокойство. Просто дай мне немного времени. — Хреновый у тебя порядок, если ты постоянно косишься в сторону, будто смерть с косой увидел, — хмурится Чан, хватку на талии ослабив, и в даль вглядывается. — Что ты там вообще углядел? Трава и трава, чего бубнить-то? Зелёная, как и везде. — «Как трава… — Чонин, кажется, сейчас закричит, но всего лишь глаза выпучивает, смотря неотрывно на парящего, как он понял, мужчину, который, выудив откуда-то из воздуха ярко-красное перо какой-то птицы (вполне вероятно, что феникса, имеется ряд сходственных признаков; но эти птицы уже несколько веков как исключили Камгак из своего ареала обитания) стал вырисовывать китайские иероглифы. — Но там же… там же…» — Ты прав. Наверное, показалось, — выдавливает из себя улыбку Чонин, через силу отворачиваясь от творящегося сбоку ужаса, который Чан, к счастью, видеть не способен. Мягко чмокнув своего парня в щёку, он тянется за бутылкой и выпивает её содержимое до дна. Стекло падает на землю с мягким стуком, а руки свои Чонин на законное место возвращает, цепко шею Чана окольцовывая. — Наверное, алкоголь до головы дошёл, вот и мерещится всякий бред. Где мы там остановились? Краем глаза, правда, замечает ярко горящую огненную надпись, наводящую холодок, если вспомнить обстоятельства, при которых она была создана.回头见，梁精寅
До скорого, Ян Чонин
Светлые духи, что вообще происходит…