desperate

      Стараясь не создавать шума, Чимин осторожно проскакивает босиком из спальни на кухню, тихо ступая по мягкому ворсу ковра. Он быстро принял душ и теперь собирается приготовить завтрак для них с Чонгуком, пока тот ещё спит. На часах нет и шести, рассвет только озаряет красками панорамные окна их двухэтажного дома. Сегодня один из редких выходных дней, что они могут провести вместе, никуда не спеша и ни о чем не беспокоясь. Обычно Чонгук отлично справляется с готовкой и сам, он буквально творит чудеса, если в его руках оказывается кусок сочной баранины и несколько видов специй. Чимин в восторге от его умения создать кулинарный шедевр из всего, что есть под рукой и обожает видеть своего парня занятым на кухне, но сам он пока только овладевает искусством кулинарии и не совсем понимает разницу между гвоздикой и корицей. Он старается и точно знает, что Чонгук это оценит. Чимин хочет видеть его заспанную улыбку, озарённую первыми лучами солнца, когда принесёт завтрак ему в постель. Поэтому он достаёт из холодильника всё необходимое, тихонько мурлыча себе под нос приевшуюся мелодию популярного бойсбенда, что стоит на повторе в его плей-листе. Пританцовывая, ополаскивает зелень и овощи, собираясь приготовить яичницу, хрустящие тосты с клубничным джемом, лёгкий салат и обязательно любимый кофе Чонгука, молотый вручную и сваренный в турке по старинным традициям.       Ещё вчера Чонгук предупредил всех в офисе, чтобы в этот день его не беспокоили. Чимин ночью отключил будильники на их телефонах, перенеся их на кухню, чтобы не разбудить уставшего после проверки отчётов Чонгука. Он сам закончил последний онлайн-заказ и решил, что отдохнёт пару дней перед новой работой над очередным проектом. Он берёт заказы на дом, выполняя их удалённо и контактируя с заказчиками вживую исключительно в редких случаях, когда это необходимо. Напряжённый труд в офисе с чётким графиком, строгим распределением обязанностей и без возможности проявления своих творческих способностей не для него. Не без помощи Чонгука он смог принять тот факт, что быть закостенелым интровертом не стыдно, главное — найти своё дело, приносящее не только доход, но и удовольствие. Он не оградил себя от общения с другими людьми, просто, как и прежде, не видит в этом острой необходимости. Стоило огромных трудов доказать Чонгуку, что он не инвалид, несмотря на хромоту и хрупкое сердце, работа не убьёт его. Поэтому он самостоятельно выбрал и прошёл полугодовые курсы графического дизайнера, и теперь создаёт рекламные баннеры. Не так давно разработал дизайн принтов, которые будут на эко-сумках набирающего популярность молодёжного в Японии бренда.       Когда-то они представляли свои роли совсем иначе. Чонгук мечтал стать свободным мангакой, рисуя и создавая на бумаге собственные фантастические миры, но, спустя десятилетие, создал своё предприятие и сам проверяет финансовую отчётность, сидя в высотном здании арендованного бизнес-офиса в личном кабинете за рабочим столом в очках и классическом костюме. Строгий руководитель с замашками тирана, как отзывается о нём Ким Сокджин. Их общий друг и его партнёр, с которым шесть лет назад они открыли свой первый филиал по экспорту электронной техники в странах Азии. Чонгук руководит офисом в Японии. Сокджин — в Южной Корее. Не так давно ещё и Намджун вложился в их бизнес. Поскольку он и Хваса теперь проживают в штатах, влияние компании в скором времени расширится в Европе, а они с Чонгуком станут равноправными партнёрами.       Чонгук долго сопротивлялся вмешательству хёна, но у того были весомые аргументы, протекция младшего брата и приличная сумма в виде приобретённых акций в теперь уже общее дело. Как бы Джун-хён и Чонгук не хотели вцепиться друг другу в глотки, они оба признают, что из них сложилась настоящая команда: умение Намджуна просчитать риски вложений и предвидеть текущее состояние биржевых сводок в разных странах; непробиваемая воля к победе и упрямство Чонгука, что ведёт его в самые рисковые предприятия и помогает упорно добиваться в них успеха; и шарм и дипломатические навыки Сокджина, что выступает лицом фирмы — всё это помогает им продвигаться на экономическом рынке. Чонгук, как и раньше, не идёт на компромисс ни с обстоятельствами, ни с самим собой и ставит для себя невозможные цели. Теперь его называют опасным конкурентом и выискивают возможности сотрудничества. А он рисует график роста прибыли и получает удовольствие, когда шкала ползёт вверх.       Чимин был уверен, что будет работать в кафе, возможно, бариста или официант. Он совсем не ощущал себя в творчестве, но теперь графический планшет и цветовая палитра — его рабочие инструменты, без которых он больше не видит своего существования, а Чонгук тот, кто поддержит и даст совет. За первый успех Чимина он радовался так, будто тот получил Нобелевскую премию за достижения в науке, а не справился со своим первым заказом, где нужно было всего лишь оформить витрину для цветочного магазина. Они поддерживают друг друга, даже если это какая-то мелочь. Потому что нет ничего важнее разделённых надвое совместно прожитых мелочей. Теперь Пак Чимин личный бариста успешного бизнесмена Чон Чонгука, который за свою карьеру нарисовал одну единственную мангу. На совещании во время скучного онлайн-доклада одного из своих сотрудников, прямо на полях документа лежащего под рукой. Естественно яой. Естественно с Чимином в главной роли, но с ушками и пушистым хвостом. Чимин не оценил испорченный документ, но две страницы манги со своим участием очень. Заказал ушки и пробку с пушистым хвостом в тот же день.       Мечты вполне могут модернизироваться или видоизмениться, и это нисколько не уменьшает эффекта от их исполнения. Они живут в том самом мире, который влюблённые друг в друга подростки воображали, сидя на ветке их общего клёна. То, через что им пришлось пройти ради этого — их личный болезненный путь. Совершенно неправильный, но пройденный до конца. Спустя почти два десятка лет после знакомства они, наконец, стали счастливыми обладателями надорванных сердец, и это их собственный выбор.       За три года жизни в этой стране Чимин влюбляется в неё с каждым днём всё больше. И дело не только в её раскрепощённых нравах, шумных открытых людях и возможности держать другого мужчину за руку без страха быть осужденным. Дело в Чонгуке. С ним ему не нужно пытаться воссоздать невозможное и нарисовать сам цвет, с ним краски ярче, воздух чище, небо более звёздное, рассветы потрясающей красоты. Рассветы в Японии превосходны, но без Чонгука они были бы такими же бледными, как и в Корее, когда они были не вместе. Как и в любой другой точке земного шара.       Дело всегда было в Чонгуке.       — Детка, почему встал так рано? Мы же планировали проспать минимум до обеда, — зевая, Чонгук входит на кухню, почесывая обнаженную грудь и растирая затёкшее ото сна плечо.       Утренняя хрипотца, взъерошенные от подушки волосы, сонные глаза и припухшие от ночных поцелуев-укусов губы. Босой и заспанный, в одних только пижамных штанах. Рубашка из этого же комплекта красуется на Чимине, оголяя плечо, потому что велика в размере. Разделенная на двоих пижама, которую Чимин выбирал в онлайн-магазине сам, поэтому она нежно голубая с изображением Пикачу на заднице и коленках. Он не считал себя фетишистом, но когда Чонгук в такой одежде, это делает его неимоверным собственником. Сильный, состоявшийся, уверенный в себе мужчина, покрытый шрамами и тату, с пирсингом и обросшим скульптурными мышцами телом запросто показывает ему себя в дурацких штанах с покемонами. Это чертовски сексуально. Его парень по-домашнему красивый и по-прежнему необходимый.       Неизменно.       Вытащив из уха беспроводной наушник, Чимин озаряет его счастливой улыбкой и не понимает, почему так зациклился на яичнице и тостах, когда его завтрак выглядит аппетитнее любого мишленовского блюда и сам пришёл на кухню, чтобы быть съеденным.       — Хотел сделать тебе приятное, — неловко пряча разбитое в раковине яйцо, поворачивается всем корпусом, чтобы скрыть за спиной продуктово-творческий хаос.       — Для этого нужно было остаться в постели и дать мне откусить от твоих булочек, — заглядывает Чонгук ему за спину. — И тогда наша кухня бы не пострадала, — подойдя ближе, сгребает его в охапку, приподнимает так, что Чимину приходится встать на носочки и склоняет голову для поцелуя.       Им плевать на утренние дыхание, поцелуй со вкусом клубничного джема, ложку которого Чимин успел положить себе в рот, пока нарезал хлеб на тосты, самый вкусный. Каждый их поцелуй самый вкусный. И каждый последующий будет ещё вкуснее.       Разве может быть не вкусным босоногий ангел с перемазанным джемом лицом и руками, который нещадно портит продукты и усердно старается приготовить для него что-то особенное? Сколько раз Чонгук видел эту картину во сне, пока сам себя сдерживал от него в изоляции, и всё равно ему будет мало. Время, что он провёл без Чимина навсегда оставило на нём шрамы. Он больше не вспоминает дни, когда сигаретный дым заменял кислород, и мысли разъедал единственный образ разбитого на камнях Чимина. Когда он заливал себя алкоголем в надежде освободиться от видений. До обмороков загонялся работой, засыпал с мыслями о собственном убийстве. Ежесекундно искал для себя выход и каждый раз заканчивал тупиком. С трудом, но у него получилось смириться с тем, что он никогда не изменит прошлое и прийти к мысли, что настоящее и будущее зависит только от него. Тогда он и купил участок, взял Мочи из приюта для животных и нарисовал пару сотен проектов того самого дома, который Чимин мог бы назвать их общим. Вместо саморазрушения занялся строительством, потому что не имел права сдаться так просто. Смерть для него незаслуженное и слишком лёгкое наказание. Да и как может смерть испугать того, кто умирал уже несколько раз. Впервые, когда думал, что был предан. Второй раз, когда Чимин лишился крыльев, разбившись о камни. Третий, когда отпустил своего ангела и взял билеты на ближайший авиарейс до Японии. Старуха с косой для него уже подруга, которая добить не хочет, а поиграть, пока ты разлагаешься в тишине собственной спальни, запросто.       Чонгук прожил так три года, ежедневно написывая письма Чимину и одним днём решил попытаться ещё раз. Пошёл на самый огромный риск в своей жизни, чтобы вернуть того, без которого больше никак. И Чимин теперь с ним, здесь, рядом, но о какой яичнице может идти речь, если за три года совместной жизни он всё ещё сходит с ума, когда проснувшись утром, не застаёт его в их общей постели.       Чимин — всегда вызов. Чонгук — по-прежнему темнота, которая отступает и меркнет от идеальной улыбки с едва заметно искривлённым передним зубом, который Чимин упрямо хочет исправить, но Чонгуку пока удаётся его отстоять. Необходимость видеть его особенную улыбку не стала меньше. Чонгук не стал кем-то другим, не стал лучше, хоть и работает над этим ежеминутно, как и обещал. Чимин говорит, что его всё устраивает, что он влюблён в темноту, ведь при ней свет звёзд кажется ярче. Это чудо, что Чимин думает именно так, но совсем не повод останавливаться. Стать тем, кто может держать руку ангела и думать: «Вау, он всё ещё мой и сам этого хочет» — та самая цель. Он, как и прежде, не готов делить Чимина с этим миром. Как и прежде боится, что мир увидит, насколько его солнечный мальчик красив не только внешне, но и внутри. И тогда каждый прохожий будет влюбляться в Чимина с одного лишь взгляда, а Чонгук будет корчиться и подыхать от ревности. Что-то навсегда останется неизменным. Но вместо того, чтобы проклинать бога и верить, что единственным его оправданием служит лишь то, что его не существует, Чонгук его благодарит. За то, что у них снова есть шанс. За то, что он каждый день просыпается, утыкаясь носом в пушистую макушку, прислушиваясь к сердцебиению Чимина, и точно знает, что завтра они проснуться так же вместе. В Чонгуке всё ещё полно демонов, но каждый из них бесконечно влюблён в Чимина.       — Эй, я стараюсь ради нас, цени это, — притворно ворчит Чимин, упираясь испачканными джемом ладонями в обнажённую широкую грудь, когда поцелуи Чонгука становятся более интимными, а пальцы на ногах привычно подгибаются от тепла нежных рук на пояснице. — Возвращайся в спальню и дай мне ещё несколько минут, я собираюсь накормить тебя прямо в постели.       — Накорми меня здесь, ты же чувствуешь, как я голоден, — переплетя маленькие пальцы его левой руки со своими, Чонгук облизал подушечки безымянного и указательного, снимая с них джем. Эрекция, которой он упирается в низ живота Чимина, откровеннее всяких слов.       Они занимались любовью всю прошлую ночь, но Чимин снова впадает в состояние эйфории, понимая, что Чонгук заводится лишь от одного вида его голых ног, торчащих из-под длинной рубашки. Поразительно, но спустя столько времени, они могут вести себя, как бесконтрольные, нуждающиеся друг в друге, озабоченные подростки, и их никто не осудит в их собственном мире.       — Твой голод не может подождать, пока я закончу с этим? — вопреки своим словам, Чимин запускает свободную руку в растрёпанные волосы и сам тянет его к себе.       — Ты же знаешь, что нет, — впечатывает свою улыбку в мягкие губы Чонгук, скользя языком в гостеприимный рот.       Втянув воздух носом, чтобы не отрываться от любимых губ, Чонгук приподнимает его, поддерживая ладонями под попу, и усаживает на заваленный продуктами стол. На Чимине, как и на нём, только части пижамы, под которой нет белья, алые засосы и следы его собственных пальцев украшают маленькое тело от шеи до бёдер. Чимин пахнет его гелем для душа, рождая в нём собственника. Личное лакомство гурмана Чонгука. Он раздвигает стройные ноги, вклиниваясь между ними, чтобы быть ближе, покрывает поцелуями шею, мягко смыкая зубы под кадыком, усыпая линию острых скул засосами, и прикусывает острое плечо. Мычит от неповторимого вкуса кожи на своем языке и утреннего тепла, согревающего их из окна солнца.       — Чонгук, тосты... — со стоном запрокинув назад голову, шипит Чимин, не помня, что хотел сказать, и при чём здесь со щелчком выскочившие из тостера квадратики хлеба. В вырезе его ночной рубашки скользит по груди горячий язык Чонгука, и он забывает о шипящей на сковороде яичнице и свалившихся со стола овощах. Мурашки волнами рассыпаются по телу, под веками снова одна за одной вспыхивают звёзды, пока Чонгук жадно вылизывает его кожу, оставляя на ней влажный след. Руки распахивают рубашку, нетерпеливо срывая пуговицы, ненасытные губы прихватывают сосок, сначала один, потом другой, и хриплый голос нежно просит раздвинуть ноги шире.       За годы, проведённые вместе, Чимин, как и раньше, жадный до ласк своего парня, который каждый день разрушает в нём внутренние барьеры. Вряд ли это когда-нибудь пройдёт. Он такой же податливый, с восторгом выполняет всё, что говорит ему Чонгук. Раздвигает ноги, проявляя чудеса гибкости, подтягивается задом ближе к краю, открывая доступ к интимным частям тела, и откидывается назад, упираясь локтями в стол, чтобы удержаться, когда Чонгук присаживается перед ним на корточки, целует ступни, укладывая их себе на плечи и впивается мутным от возбуждения взглядом в предоставленное только для него «блюдо». Края розового колечка мышц припухли после вчерашней ночи. Дырочка всё ещё растянута, пульсирует и подрагивает в ожидании ласки, пока Чимин закусывает губу, стараясь не застонать от осознания того, что Чонгук видит его настолько уязвимым.       — Приятного мне аппетита, — с благоговением покрывая внутреннюю сторону бедра поцелуями, Чонгук прикусывает его кожу в месте вчерашнего засоса, чувствуя, как от контраста нежных касаний и лёгких укусов дрожь проходит сквозь тело Чимина. — Дьявол, я завидую сам себе. Ты не представляешь, насколько красив, детка, — не отрывает глаз от идеальных бёдер, которые так же идеально смотрятся вокруг его шеи, давит на пульсирующую дырочку большим пальцем, массируя и подготавливая её.       — Перестань болтать, ты смотришь на мой зад, — смущённый от позы и слов Чонгука, Чимин не хотел, чтобы его голос звучал настолько хриплым и нуждающимся.       — Я смотрю на произведение искусства, — проведя широким мазком языка по мягким расслабленным мышцам колечка, в наслаждении облизывает собственные губы. Сидячая работа не способствует сохранению физической формы, поэтому Чимин полностью взял на себя обязанность выгуливать Мочи два раза в день. И, дьявол, спаси грешную душу Чонгука, длительные прогулки определённо идут его бёдрам на пользу. Чонгук обожает всего Чимина, но для этой совершенной жопки в его сердце существует отдельное место. — Приподними для меня попку, малыш, и держи её на весу, пока я буду наслаждаться своим завтраком.       Голос Чонгука отдаёт властными нотками, он знает, что Чимину нравится это. Знает его настолько, что остро чувствует грань, когда тот нуждается в нежности и когда он хочет ощущать себя подвластным. Его малыш никогда не сознается, но Чонгук в курсе, как Чимин заводится в моменты, когда он ведёт и управляет ими обоими. Его чувственный ангел порой любит сам оседлать его, задавать ритм и наслаждаться видом полностью поверженного Чонгука, но иногда Чимин нуждается в том, чтобы быть разрушенным им. Он отдаёт власть в его руки, становясь максимально открытым и податливым, доверяет ему себя без остатка. В такие моменты Чонгук сдерживает в себе желание задрать голову вверх и, как дикарь, произвести в небо победный крик завоевателя.       — Я вылижу тебя так хорошо, что ты кончишь только от моего языка, детка. Держи руки там, где они есть, и не прикасайся к себе, пока я не разрешу этого сделать, — взяв в руки пиалу с джемом, Чонгук окунает в неё пальцы, размазывает клубничную субстанцию по бедрам Чимина, обводит вокруг сжимающего колечка, проталкивает пальцы внутрь, расширяя их и углубляясь в растянутое пространство языком, чувствуя, как его засасывает чужой жар.       Чимин громко стонет от ощущений, он старается удержать свой вес на локтях, концентрируя взгляд на предплечье Чонгука, где узорчатыми буквами выведено его имя, и не позволяет сознанию уплыть раньше времени. Он уже готов закатить глаза от удовольствия, молить Чонгука взять нуждающийся член в рот и позволить ему кончить, но прикусывает губы и смиренно ждёт. Знает, что до момента, когда Чонгука сорвёт, и дразнящие ласки сменятся на нетерпеливые жесты, считанные минуты.       Втянув между губ сладкую от джема кожу, Чонгук вынимает пальцы, проталкивает язык глубже, обводя скользкие стеночки и наслаждаясь не сдержанным стоном. Его Чимин до умопомрачения отзывчивый и вкусный. Его тело мелко дрожит, и он откровенно хнычет, желая почувствовать в себе больше, чем просто язык.       Оторвавшись от него и прикусив напоследок мягкую кожу, Чонгук не чувствует себя насытившимся. Он может часами играть в эти игры с Чимином, увлечься прелюдией, довести его до безумия, трахнуть так, что он кончит несколько раз и снова продолжать вылизывать его и ласкать, пока Чимин восстанавливает силы. Чонгуку его всегда мало. Но сейчас Чимин жаждет большего.       — Дай мне руку, детка. Растяни себя так, чтобы я это видел.       Послушно Чимин протягивает руку к его лицу и после того, как Чонгук смачивает его пальцы своей слюной, вставляет в себя указательный, морщась от недостатка ощущений. Его пальцы слишком короткие, его голод слишком быстро набирает обороты.       — Хочешь, чтобы я помог тебе? — не дожидаясь ответа, Чонгук вводит в него два своих пальца, более длинных и умелых. Он наизусть изучил уязвимые точки Чимина, который не может убрать свою руку, зажатую под его ладонью, и наслаждается его протяжным всхлипом. — Детка, ты трахаешь сам себя прямо перед моим лицом. Это так горячо, что я готов кончить только от этого зрелища.       — Хватит, я так долго не выдержу, — хнычет Чимин, капризно толкая его розовой пяткой в широкую грудь и борясь с жаждой, с которой едва способен справляться.       Довольно усмехнувшись, Чонгук чувствует, как в голове взрываются фейерверки от звуков и вида такого Чимина. Он готов работать сверхурочно, чтобы быть уверенным, что его мальчик всегда доволен и счастлив.       — Что я должен сделать, детка?       — Не заставляй меня говорить это вслух…       Вынув из него пальцы, Чонгук облизывает их, порочно глядя в глаза разочарованно застонавшего от пустоты внутри себя Чимина.       — Но мне так хочется услышать, как ты просишь отыметь тебя, Ангел, — влажно проводит языком между пальцами. Он нуждается в словах Чимина.       Всё ещё и всегда.       — Возьми меня, Чонгук. Пожалуйста, трахни меня так, как ты хочешь, потому что я полностью твой, — Чимин выглядит самым уязвимым и разбитым на свете, в его влажном взгляде столько невысказанных чувств. Порочный ангел, оставивший дьявола без работы. В Чонгуке в ответ на него резонирует каждый нерв.       — Блять, детка, ты просто… — сокрушённо выдыхает, осознав собственный проигрыш, понимая, что такой он большой, жестокий и сильный функционирует только на механизмах, управляемых маленькими руками Чимина. Снова повержен и от этого счастлив. Чонгук стягивает податливое тело на себя и жадно впивается в раскрытые для него губы.       Чимин отвечает с не меньшей страстью, когда, перестав терзать его рот, Чонгук поспешным движением разворачивает его к себе спиной, давит на поясницу, заставляя лечь грудью на стол, подхватывает травмированную ногу под коленом, держа её на весу, и входит одним резким толчком.       Чимин вскрикивает, ощущая себя сладко подчинённым такому натиску. Чувствуя, как бёдра Чонгука колотятся о его собственные, он не пытается сдержаться, не старается быть тише. Они могут позволить себе всё, любое безумство им подвластно. Чонгук нависает над ним сверху, упираясь ладонью в столешницу, стаскивает с него зубами ворот рубашки вниз. Иисусе, как же Чимин любит, когда они настолько дикие, и это всего лишь очередное сумасшедшее утро. Такое же, как было вчера. Такое же, как будет завтра. Он закрывает глаза, понимая, что контроль над его телом больше не принадлежит ему. Распадается на кусочки, зная, что Чонгук не позволит ему упасть, полностью расслабляется, отдаваясь ощущениям.       Чонгук до упора входит в уютную маленькую попку Чимина, наслаждаясь видом сверху, едва не рыча, когда его мальчик изгибается под ним, трётся членом о стол и не успевает за собственным дыханием.       — Детка, скажи, если тебе будет больно или я снова потеряю над собой контроль.       — Всё хорошо… Ты можешь… Ах, не останавливайся…       Мощный коктейль из эмоций сбивает Чонгука с ног, когда он ускоряет толчки, доводя Чимина почти до состояния сабспейса. После ночи, когда они отдавались друг другу несколько часов подряд, его ангелу не нужно много. Чувствительные окончания реагируют слишком бурно, и Чимин смаргивает с ресниц скопившиеся слёзы, потому что уже не чувствует реальности, утекая вместе с сознанием.       — Малыш, можно я… — раскачиваясь от толчков, он хнычет, повернув голову в бок, чтобы видеть напряжённое от возбуждения лицо Чонгука. Смотрит на него большими карамельными омутами с расплескавшейся по краям похотью на грани испепеляющей нежности, и от этого взгляда Чонгук сам готов кончить. Чимину всё ещё хватает лишь взгляда.       — Давай, детка, я собираюсь сделать это вместе с тобой, — наклонившись, Чонгук целует его позвонки, проходится губами под кромкой волос, обхватывает небольшую ладонь, размер которой, как и раньше, делает его особенно слабым, и вместе с Чимином проводит по его члену, пока их переплетенные пальцы не окропляет горячая сперма.       Чонгук кончает следом, полностью изливаясь в горячее нутро и крепко прижимая Чимина к себе. На секунды он заваливается на него сверху, придавливая его своей грудью к столу и давая им обоим возможность восстановить дыхание. Он знает насколько тяжёлый и как быстро устаёт травмированная нога Чимина, поэтому разгибается, утягивая его за собой на пол. Штаны Чонгука спущены до середины бедра, рубашка Чимина держится на единственной оставшейся пуговице, он забирается на Чонгука сверху, усаживаясь на его колени и устало опускает голову ему на плечо.       — Я не был груб с тобой? Скажи, если…       — Я в порядке, — целует его в оставленный Чон Гевоном шрам на щеке, зная, что Чонгуку важно быть уверенным в его комфорте. — Только теперь спать хочу. Ты просто засранец.       — Мне принести твои таблетки?       Врачи разрешили Чимину сократить дозу, потому что его сердце восстанавливается с каждым годом, но сейчас Чонгук чувствует, как его пульс зашкаливает, и это всё так же до чёртиков его пугает. Пару недель назад Чимин слёг на два дня с простудой, а Чонгук обнаружил седой волос на виске от беспокойства. Он навсегда останется параноиком. Но, благо, Чимин не против и знает, как управлять его демонами.       — Прекрати. Я на самом деле не рассыплюсь от того, что ты поимел меня на столе.       Ладно. Он может себе позволить перестать сходить с ума, чтобы не портить такое утро.       — Тогда признай, что я был чертовски хорош, — скалясь в самодовольной улыбке, наслаждается послеоргазменной тяжестью в конечностях Чонгук, получая слабый тычок острой коленкой в живот. Протяжно выдохнув, он с улыбкой откидывает голову назад, закрыв глаза и уперев затылок в ножку стола. Ладони уютно покоятся на любимых округлых ягодицах, на душе приятная тишина. Чимин оплёл его торс ногами, свесив руки через татуированные плечи, и так же довольно сопит в шею. Недоволен лишь кот, который считает разгромленную кухню своей собственностью. Но с Мони они как-нибудь договорятся.       — Ты был чертовски хорош, хоть моим коленям и пришёл конец. Только это не отменяет того факта, что нашу яичницу уже не спасти, — Чимин смеётся, морщась от запаха гари, и для Чонгука всё ещё нет ничего более необходимого, чем этот звук. — Так я никогда не научусь готовить.       — У нас ещё остались тосты и это, — подобрав с пола упавший со стола помидор, Чонгук откусывает половину, делясь мякотью с Чимином.       — В следующий раз я просто разбросаю продукты по кухне, раз уж нам ничего не стоит поесть с пола, — открыто смеётся Чимин, зная, что следующее, что скажет Чонгук — это что им стоит заказать из доставки готовой еды.       Чимин не сталкер. Всё намного лучше. Он знает Чонгука так, как не знает никто. Так, как Чонгук не позволяет другим знать. Его привычка толкаться языком в щеку, когда ему скучно; манера щипать подушечками пальцев металлическую штангу в брови, когда он на чём-то сосредоточен; тихо напевать себе под нос, когда выводит углем линии в скетчбуке или закусывать губу и хмурить брови перед тем, как сказать что-то необдуманное. Чимин знает историю возникновения каждого шрама и морщинки возле глаз, которые появляются во время его улыбки.       Потому что он и есть причина улыбки Чон Чонгука.       — Мы можем заказать пиццу или что-то из морепродуктов? — подняв руку, чтобы на ощупь достать со стола свой телефон, Чонгук громко и недовольно стонет, видя на экране пропущенный от Намджуна, который они не услышали несколько минут назад, потому что им было не до старших братьев с обострённым чувством опеки.       — Очень вовремя, хён, — ворчит, обращаясь к телефону, будто неодушевленный девайс лично провинился перед ними.       — Прости, — смущенно улыбается Чимин, снова откусывая от помидора. — Вчера я случайно проболтался ему, что у нас совместный выходной, так что...       — Ясно. Значит нет причин его звонкам, он просто пытается не дать мне насладится выходным и понежиться с тобой в постели пару лишних часов.       Раздражённо закатив глаза, Чонгук набирает номер старшего брата Чимина и своего партнёра по бизнесу. Он мог бы послать его в ад, всыпать на голову пару тонн смачных проклятий, в конце концов так начинается почти каждый их диалог. Но это утро не заслуживает быть разрушенным, а сам Чонгук настолько удовлетворён и счастлив, что плевать он хотел на Цербера и его контроль.       — Что-то случилось, хён? Нет, всё нормально, совсем не разбудил, я только закончил утреннюю тренировку, — подмигивая сидящему на его коленях Чимину, беззастенчиво врёт, улыбаясь во весь рот.       Свободной рукой Чонгук зажимает рот и прижимает к своей груди голову смеющегося Чимина, который против издевательств над старшим братом. Но Намджун на самом деле позвонил в такую рань только чтобы испортить Чонгуку настроение. В этот раз Чимин был быстрее и, похоже, спас ситуацию, настроив своего парня на позитивный лад незапланированным оргазмом.       — Чимин? А, да, он в порядке. Не может взять трубку, потому что делает мне минет, но он перезвонит тебе, как закончит.       Чонгук самодовольно толкается языком в щёку, чувствуя себя победителям в их с Джуном непрекращающейся битве, хоть ему и приходится отодвинуть телефон от уха, чтобы его не оглушило летящим из динамиков отборным матом и придержать свободной рукой возмущенного Чимина.       — Хён, тебе стоит поработать над самоконтролем. Я просто сказал, что твой брат делает мне омлет. Воу, как грубо. Не понимаю, как Хваса тебя выносит, хён, ты не очень последователен в своих выражениях.       — Идиот, — кусая его в шею, Чимин отбирает телефон, но брат уже сбросил вызов. — Что он сказал?       — Что прикончит меня, когда приедет в Японию. Ничего нового.       — Малыш, мне жаль. Когда-нибудь он сможет…       Легко и быстро Чонгук прикасается к открытым манящим губам своими, не давая ему закончить. Чимин напрасно переживает за них с братом больше, чем нужно. Сожаление — пустая трата времени, которая может искалечить настоящее. Они как никто это знают. Намджун вряд ли когда-нибудь снова сможет полностью ему доверять и не перестанет контролировать, убеждаясь в комфорте Чимина. Цербер всегда цербер. Ну и отлично. Это последнее, о чём он собирается волноваться, пока на его коленях сидит затраханный и счастливый ангел.       Я люблю тебя, Пак Чимин. И пока ты отвечаешь мне тем же, всё остальное идёт к чёрту.       — Давай поженимся?       — А? — не донеся до рта помидор, хлопает повлажневшими глазами Чимин.       — Рванем в Вегас, обменяемся кольцами и фамилиями. Ты мой, а я твой. Навсегда.       Чимин сглатывает неразжеванную мякоть, борясь с распирающими грудь эмоциями. Не так Чонгук планировал это сделать. Кольцо лежит в кармане его пиджака уже пару недель. Он ждал подходящей атмосферы и лучшего момента, но лучше чем здесь и сейчас уже не будет. Полуобнаженные, уставшие и пытающиеся отдышаться после секса на столе, они сидят посреди разваленных продуктов. Ангел в разодранной рубашке доедает поднятый с пола помидор, потому что их яичница сгорела, пока они занимались любовью. Кот хрустит скорлупой разбитых в раковине яиц, Мочи скулит и царапает дверь, просясь на улицу, от запаха гари уже режет глаза.       Тот самый момент.       Неоспоримые факты: мироздание совершенно; жизнь бинарна; их безумие последовательно; Чимин с Чонгуком бесконечно влюблены друг в друга.       Что ещё?       Они завтракают в постели, а занимаются любовью на кухонном столе. И что? У кого есть право судить? Пока они строили планы, с ними случилась жизнь. Совершив кучу ошибок, они прошли путь от перепуганных новыми для себя чувствами подростков, прячущихся под густой кроной из кленовых листьев, до признавших свои ошибки взрослых. Они научились бездумно ломать и болезненно строить, отчаянно презирать и прощать будучи всеми осужденными, научились ненавидеть сквозь слёзы и любить из последних сил. Они живут здесь и сейчас. В этом самом моменте.

Чимин поднимает взгляд, рассматривая никому невидимый их личный космос. Звезды смотрят на них в ответ. Их история не с плохим или хорошим концом. Она бесконечна.