Партия

Уединясь от всех далеко, Они над шахматной доской, На стол облокотясь, порой Сидят, задумавшись глубоко, И Ленский пешкою ладью Берет в рассеянье свою.

Воистину, шахматы всегда были игрой великой. Она оставила огромный след в истории: в литературе, в повседневной жизни. Этому увлечению посвящали себя люди от мала до велика, а среди них непременно находились две одинокие фигуры, подобно двум коням, смотрящие друг на друга без возможности нанести роковой удар. Правители во время чумы, кровные враги и, тем не менее, друзья — триумвирата существование и предполагает взаимосвязь трёх правителей, трёх столпов, что поодиночке не смогут править, а разругавшись — порвут сей бедный городок на три неровные части. В моментах уединения Сабуров забывал об этом, точно так же как и младший из братьев Каиных: за закрытыми дверьми Стержня они становились всего лишь Александром и Виктором. Некогда пыльный набор шахмат, с недавних пор, всегда находится на одиноком столе — раньше на нём покоился только чайный сервиз, который Александр тоже использовал в редких случаях, ведь главный зал Стержня был далеко не для чаепитий. Там он гостей принимал, а чаще проводил допросы. Теперь многое изменилось. Не вернулось на круги своя, конечно же, но двинулось вперёд — в нашем случае это значит «на другой берег Горхона, где идёт строительство Нового Города». Сейчас, когда восстанавливается Старый Город вместе с его жителями, любому понадобится отдушина. Виктор вовремя вспомнил о своём увлечении, за которым проводил вечера в столице, а Александр подхватил. Сабуров, честно говоря, в шахматы не играл давно. Быть может, первая — и на долгое время последняя — партия прошла в его буйные пятнадцать лет, когда отец пытался чем-то занять мальчишку с горячей головой и сердцем. Тогда он продержался восемнадцать ходов, а отец похлопал его по плечу и сказал: — Будешь мастером! Александр знал, что этого не будет. Хотя бы потому, что у него была небольшая фора: какое-то время он наблюдал за тем, как старший Сабуров играет в шахматы с другими правителями города, а иногда с Исидором и молодым на тот момент Георгием. Многие его тактики уже были известны юноше — несмотря на свою мальчишескую взбалмошность, он был прекрасным стратегом и далеко не глупым. Как минимум, со стороны такой игры как шахматы. После этого было ещё несколько партий, в одной из которых юный Александр одержал победу, а там, где-то через пару лет, он уехал в столицу, и не ради карьеры шахматной, а военной. Мастером он не стал — играл совершенно самобытно, азам шахмат никогда не учился, и проявлял лишь эстетический интерес к этой игре, как к явлению исторически важному. Виктор же шёл по пути ортодоксальному. Отметить стоит, что Каины всегда были педантичны в своём воспитательном процессе: дети в роду обучались разносторонне. Понимали, что шахматы могут захватить, как лихорадка, заслонить собой процесс общего образования, столь нужный ребенку, но основам теории игры в шахматы юного Каина учили с ранних лет. Виктор проявлял колоссальное упорство в защите — абсолютно противоположно Александру, расчетливо идущему в нападение — но мало понимал некоторые тактики. Уже в более зрелом возрасте Каин участвовал в некоторых столичных турнирах. Это была полезная забава, и особенно приятно было анализировать партию после её окончания. Иногда это сопровождалось добродушным подшучиванием со стороны игроков, если между ними были хорошие отношения — это называлось «звоном». Одна из таких партий повергла юного Виктора в шок: — Чего ты подтруниваешь? Меня заставили проиграть тебе! — во время анализа выдал соперник Каина, и слова эти надолго засели в его голове. Было очевидно, что работа тренеров и спортивных организаций в целом оценивается по успехам их учеников. Кто проявил инициативу: Георгий, взявший на себя тогда бремя тренера молодого Виктора, какой-нибудь другой тренер или работники спорткомитета, осталось неизвестным. Вот так, понял Виктор, ковалась его победа. И, заглядывая поглубже — вот так воспитывалось в молодых шахматистах профессиональное от­ношение к игре, к спорту: все продается и покупается. В театральном ателье Каину по мерке был сшит отличный костюм будущего гроссмейстера. Тогда он надолго забросил турниры, и играл лишь с кем-то знакомым — чисто для души, — но, вернувшись в Город-на-Горхоне, Виктор вовсе позабыл о своём увлечении. Сейчас в Стержне было тихо, только тишина эта не была тяжёлой. Привычный полумрак помещения освещён тёплым светом лампы; около неё покоилась доска с расставленной на ней фигурами. Шахматы… На самом деле, странное занятие для взрослого человека, особенно если он занимается шахматами профессионально, непрерывно. Этот человек находится в ирреальном мире. Вместо того чтобы смотреть на мир и познавать его, он видит лишь доску из шестидесяти четырёх клеток и фигуры. Они, эти фигурки, живут своей собственной жизнью, но она резко отличается от того, что происходит вокруг, как бы человеческий мозг ни пытался связать происходящее на доске со стратегическими баталиями великий полководцев. — Хороший ход, дорогой друг. — улыбка играет на устах коменданта, пока он с намётанным взглядом бывшего военного оценивает своё положение на доске. — Благодарю, друг мой, — Виктор улыбается в ответ, — Ваша очередь. Это была не война. Всего лишь игра, на крайний случай — битва двух светлых умов этого города. Лично их битва всегда заканчивается перемирием. Они — всего лишь два коня, друг на друга смотрящих в упор. Они — часть игры сверху, но ведут собственную, мирную. Без смертей и страха, но с многозначительными переглядываниями и брошенными невзначай мягкими улыбками, словно эта игра — нечто большее. Сабуров делает свой ход. В его игре даже невооруженным глазом был заметен яркий комбинационный талант. Часто серией жертв он ставил в ступор — словно поддавался — а потом громил неожиданным ходом. Обращали на себя внимание и какая-то лихость и стремительность его действий на доске. Казалось, все было подчинено единому принципу: «Только вперед» и проводилось на одном дыхании. На самом деле, Виктор не сразу признал Александра. По-видимому, вольный дух его партий показался Каину крамольным, а шахматное «я» коменданта, несмотря на всю его вежливость, было непреклонным. Однако и они, разные и при этом схожие, нашли друг в друге идеальных соперников на доске. Они оттачивали свои сильные стороны — однако, для победы обоим было необходимо перейти через свои слабости. Виктору — делать уверенное нападение, не боясь поставить под удар свои фигуры, а Александру — защищаться, пусть он не умел и не хотел из-за сохранившейся сквозь десятилетия горячности своей души. С улыбкой они ведут игру. С улыбкой они её заканчивают. Виктор всегда с сердечным теплом относился к Сабурову, а эти партии позволили им сбросить оковы правителя, стать кем-то другим — или самими собой — пусть даже на жалкие несколько часов, что не сравнятся с целой жизнью под наблюдением сторонних глаз. С добродушием они подшучивали друг на другом за чашкой чая, анализируя партию, как на тех турнирах, в которых Каин некогда любил участвовать — для Александра это было новостью, но сей маленький факт он запомнил, запрятал в задворках разума, чтобы было о чём поразмышлять. Их шутки никогда не были злыми или колкими, а представляли собой, скорее, нечто по-детски безобидное. Тихим смехом наполнялся Стержень, некогда такой мрачный и суровый. Когда-то оттуда слышались болезненные крики, а под окном как сквозняком свистел безумный шёпот. Когда-то, это всё стихло, и Александр остался один. А может быть, и не один. С каждой неделей их партии принимают всё более обыденный вид, как особая отдушина, маленький обряд, предвещающий начало спокойных выходных. Виктор приходит к Сабурову в одно и то же время — в такие дни ему не нужны часы, чтобы узнать, который час, — и столь же неизменно они улыбаются друг другу. Иногда — неловко соприкасаются руками, убирая фигуры с поля, а потом прячут блеск в глазах. Многие вопросы занимали их головы во время этих моментов, но потом они возвращались к партии лишь с полуминутной заминкой. Так всё и повторялось, но никогда не давало привкуса осточертевшей повседневности. Возможно, вместо того, чтобы анализировать последнюю партию, Александр сделает Виктору его любимый чай, и они займутся более щепетильными вопросами. Возможно, тогда они соприкоснутся руками, и не станут отводить взгляд. Возможно, именно в этот момент будет нанесён роковой удар и нарушатся правила игры. Но этот момент останется за кулисами. Актёры отправятся импровизировать.