***
Квест «найти реагента-Сана» примерно такой же лёгкий, как «залезть на Эверест»: вот методичка, вот снаряжение, вот напарник… а ты сдался на первых подступах к высоте. Раз или два он исправно отвечает на сообщения, говорит, что у него ничего серьёзного и «просто температура», благодарит за внимание и заботу. И сваливает, а причина тому — некий таинственный первокурсник Чхве Чонхо. Он, словно игровой босс, стоит где-то между драконом и орком в иерархии препятствий на пути к цели. В отличие от всех предыдущих испытавших моё терпение за последние три дня людей, он не друг ни Сану, ни мне и, похоже, совсем не имеет представления обо мне как о моно. Но он сосед Сана, весьма странно бдящий за его самочувствием. Зато сразу видно, что Сан не врёт и самочувствие у него правда не ахти. Хотя есть смутное сомнение, что оно скорее даже «дрянь», чем этот середнячок, потому что я мало представляю, что этот парень так запросто уймётся, отставив на второй план даже очевидный повод и способ меня достать, и станет играть в дочки-матери с кем-то. Почему-то я сам предлагаю передать куртку через этого самого Чонхо. Да, я открыл этот едва не забытый повод, чтобы… Чтобы не быть как он, так ведь? Не навязываться без повода, не выглядеть прилипалой — зачем мне Сан? К чему? А куртка, наверное, синяя. Как небо ли или как море? Правда ли море синее? Стою возле университетского музея, жду Чонхо, фотографию которого скинул Сан, чтобы я не ошибся, а сам почему-то продолжаю глядеть на последнее непрочитанное им сообщение: «Может, я лучше сам?» Видимо, не лучше. Может, тогда стоит спросить у Чонхо лично? Он первокурсник, куда ему отказывать сонбэ? Кхм… С каким ещё твоим другом я должен познакомиться, Сан, чтобы избавить тебя от себя, а себя — от проблем? Познакомить бы тебя с Хонджуном, чтобы этот прохиндей вытряс своими придирками душу… Мою вы растрепали, как ветер тряпку. — Ну и чего встал здесь? Хëн, — уже знакомый приторно-озлобленный тон вырвал из размышлений и заставил взглянуть на Уëна. Он, как и прежде, взмыленный, лохматый и мрачный, стоит напротив и почти с обидой сжимает зубами трубочку от своего кофе. — А ты чего? — Не твоего ума загадка, хëн. — Тогда и не твоего тоже. — Сан тоже. — Что? Уëн вздыхает, закатывая глаза в явном желании облить меня собственным напитком, и очень громко делает глоток. Вот и понимай, как знаешь, Сонхва. Чего Сан тоже, какого Сан чëрта… Куртка ведь просто, верно? Отдать, забыть… Он поправится и вернëтся? Захочу ли я, чтоб он вернулся? Я гляжу в телефон и убеждаюсь, что он так и не прочёл сообщение. Уëн, видимо, тоже смотрит и насупленно вздыхает. — Так тебе и надо, — говорит через мгновение, успев достать свой телефон свободной рукой, — почувствуй, каково это, когда тебе не отвечают. У него на экране, помимо темы с Чими¹, хорошо видна ещё и переписка, но едва ли он показывает именно её. Щурюсь, вглядываюсь в мелкий шрифт — всё слишком яркое, светлое настолько, что слезятся глаза. Что там? Ради чего мне… Фыркнув почти мне в лицо, Уëн говорит: — Он отвечает мне. Время, ты видишь время? Он писал три минуты назад, — он так и не договаривает, но я знаю, что сказать что-то вроде: «Ты неудачник, хëн» он точно хочет. А чего хочу я? Четвëртый день пребывая почти в изоляции от того, кого сам просил изолироваться, но сжимая его вещь, доставшуюся мне с ночного видения о титане, чего хочу я? Видеть красный? Не об этом ли я спрашивал на Намсане? Или цвет куртки в моих руках? Цвет своей игрушки у изголовья кровати? Цвет всех ядрëных толстовок Юнхо? Или веснушки, вихрем раскиданные по шее и уходящие с загорелой кожи, точно с полотна, за воротники изношенных рубашек, — то, что я правда желаю видеть?.. — Пф, — вздыхает Уëн, сжимая зубами трубочку. — Бесит.***
Если я гора, то Чонхо кто? Гранит не такой крепкий, как его взгляд. Я со вчера так и не нашëлся, чем ответить Сонхва после «привет». Сидел, как дурак, мотая сопли на кулак, улыбался — и всё не мог подобрать слов, чтобы описать бурю в себе. Так хотелось сразу всё рассказать, обо всём спросить и протянуть руку. Потому что, несмотря на то, что Сонхва каждый раз находил тысячу причин не видеться, он вот только что сделал шаг мне навстречу! И, зная его, я… ценил это за километры? Я стëр пальцем упавшую на его имя каплю, лишние пару раз проведя по новому имени в списке контактов, и поднял на соседа взгляд. Сосед молча поднял его в ответ, точно мы играли в гляделки, и после нескольких напряжëнных минут встал со своего стола, подошёл и вынул телефон из рук. — Это ты с него так раскис, чудила? — внимательно глядя на экран, твëрдо, по буквам, зная, что я ловлю всё с его губ, произнëс он. — Я раскис, потому что у меня насморк. — Хорошо, а моя мама — президент, я понял. Если я гора, то Чонхо — айсберг? Отколотый от всего мира одинокий ледяной путник. Он не отдавал телефон следующие два часа, а я ничего не мог ему возразить, потому как он отвернулся и больше не мог со мной разговаривать. Что-то несколько раз писал и однажды сфотографировался. Когда гаджет ко мне вернулся, вся вереница моих диалогов показалась нетронутой, и я почти покинул какао, но зацепившийся за только что пришедшее сообщение от Чонхо взгляд заставил меня перейти к нашему с ним чату.«Я добавил твоего хëна в какао и попросил передать куртку через меня. Пожалуйста, не паникуй».
Не знаю, что он подразумевал под паникой, но сообщения я с тех пор так и не открыл. Уже за полдень, они, наверное, скоро встретятся, а я так и не посмотрел диалог. Всё потому, что боялся не быть в переписке тем, кем я был, и тем, кем, возможно, успел стать Чонхо. Я боялся узнать, что значит это «я лучше сам» и есть ли в нём место мне. Да и, откровенно сказать, был ли лоск в общении с Сонхва опосредованно, через знаки, тогда как он был единственным моим человеком, которого я сам читал, стоя с закрытыми глазами в почти пустой комнате?.. Стоило бы мне не просто впускать его в свой мир, а ставить вровень со всеми? Не хочу знать, заслужил ли он это соседство, хочу проверить, заслуживаю ли я иного… Надëжно высморкавшись и поверив себе «на слово», что голос будет звучать хотя бы сносно, я с уже угасающей надеждой прикасаюсь к номеру. Гудок. Гудок. Гу… — Алло? Впервые я слышу, как чей-то голос, разрывая телефонные помехи, а не сливаясь с ними, обращается ко мне. — Алло… Сан, это ты? Алло. Моë имя. Сквозь динамик, через десятки километров от меня Сонхва произносит — впервые на моей памяти правда произносит — моë имя. — Да… — или кричу, задыхаясь подступающими слезами и жаром, или шепчу, сбиваясь вместе с сердцем с установленного жизнью таймера, голосом мне незнакомым и надорванным. Ничей голос мне не знаком так, как тот, что я сейчас впервые слышу не рядом. Ничьë имя мне так не известно, как то, что он произносит впервые. Это я, да… я твой придурок, ты слышишь? Ты видишь? Ты хочешь видеть? До пропитавшихся солью губ «да». Ты слышишь? Я откладываю телефон, не удерживая себя в руках, и, наверное, попадая по кнопке отбоя, позволяю себе спрятаться в подушку. «Алло», — голос шершавый, разбитый, как шоколадная крошка, и нестерпимо чужой, искажëнный, но это тот единственный голос, что я узнаю. Из сотен, из тысяч… все возможные голоса из любого динамика до сих пор раскрывались лишь музыкой, что была к ним проводником, но теперь это совсем не так. Мне казалось, нельзя уложить суть его голоса в микрофон. Выходит, это вовсе не так, не в близости дело… Но что есть его голос, если не разбитая на крохотные ступени гамма? Звук в динамике был изрядно забит шумами и звучал непривычно, но я узнал его, несмотря на иной лад. Я узнал. Потому что знал или потому что верил, что всегда узнаю? Нет. Наш диалог обрывается, и я почти забываю его голос. Он глубокий, не очень низкий, с подтоном и эмоцией… но какой он за гранью нашего разговора? Я помню детали, но не слышу его, как и любой другой, в голове. И точно так же я не думал, что правда его услышу. Ведь куда привычнее было бы столкнуться с ничем, разочароваться в себе с новой силой и вернуться в себя. А теперь какой я? Я слышу больше, чем слышал всю жизнь, я верю в большее. Так недолго и забыть, что я давно мечтаю не о сказке на ночь, а о том, чтобы, открывая и закрывая глаза, Сонхва продолжал видеть один и тот же мир, полный цвета, лëгкости и его улыбки. Ëнджун улыбается часто с тех пор, как окончил школу. Я не видел, чтобы его до потери сознания настигал всплеск, значит, он к нему, по крайней мере, привык. И не я ли хотел, чтобы Сонхва привык точно так? Сонхва и цвет, а не я и голос. Сонхва и цвет, Сонхва и цвет… И почему говорят, что моно опасны?