Палачи Ленинграда

Яманская, икая от испуга, опознала всех. Ланган слушал это противное икание, вел ее за плечо от одного, другого, третьего. Трупы сгрузили рядком у парадной. Прохожие редко останавливались и не глазели на то, как санитары ворошили тела. Все привыкли к трупам за годы блокады. — …Костя Порченый… Лешка Тля… Андрей Ширмач… Илья, племянник Ворона… — А это кто? — майор шевельнул мыском сапога распухшее тело с сине-зелеными впалыми щеками. — А это не наш! — девушка встрепенулась. — Все, уводите. Ланган отпустил ее плечо и, наморщив лоб, склонился к неизвестному мертвец. Рядом на корточки присел участковый, без стеснения схватил жмура за рукав, потянул. Запястье оголилось. На нем черная наколка — бубновый туз. — Сашка Козырь это, из банды Миши Выборгского, — уверенно заявил старший лейтенант. Андрей Януарьевич кивнул. Про такого маза он знал. Мишу Выборгского убили еще в мае, когда зацвела пахучая черемуха. Труп выловили из Екатерингофки. Далековато Миша забрался, однако. Списали тогда на кировских, но теперь, когда правую руку Мишки кокнули, стало ясно, что это никакие не кировские, а вообще хрен знает кто. Яснее от этого, конечно, не стало. Жмуров стали грузить в полуторку, и дворник размотал длинную пожарную кишку. Ланган отошел подальше под арку, чтобы не забрызгало. На противоположной стороне проспекта стоял постовой. Майор посмотрел сначала на часы, затем на милиционера. Быстро перешел улицу в неположенном месте, за что получил предупредительный свисток. — Документы предъявите, товарищ. Андрей Януарьевич сунул ему под нос удостоверение и, не отвечая на почтительное козыряние, спросил: — На посту с девяти стоишь? — Так точно, товарищ майор. Явился в половине девятого, прогулялся по проспекту, ждал, когда у Трофимова смена кончится. — Трофимов сейчас где? — Дома, наверное. Отсыпается. — Ничего странного не слышал. — Слышал. Выстрелы. Уже хотел кинуться, но из-под арки машина выехала. Ланган спросил шепотом, едва не дрожа от охватившего его охотничьего азарта: — Что за машина? — ГАЗ АА, госномер ЛЕ 35-40, — у постового память была цепкая, фотографическая, как и положено. Трупы уже погрузили, закатали под брезент. Хлопнул закрываемый борт кузова, и полуторка отъехала. Ланган сел в служебную черную ГАЗ-11-73 и, посмотрев в зеркало заднего вида на Яманскую, сказал водителю: — В отдел! Пока задержанную оформят, пройдет минут двадцать, а то и тридцать. Андрей Януарьевич успел съесть свой паек и поднялся на третий этаж в диспетчерскую. — Соедините с ОРУД. Готово? Сам взял трубку, вызвал начальника ОРУД. Получив положительную санкцию, кивнул дежурной, которая переключила передатчик на волну ленинградских постовых и машин ГАИ. — Внимание! Всем постам РУД и ГАИ! Перехват. ГАЗ АА, госномер ЛЕ 35-40. Преступники вооружены. Соблюдать осторожность. Он убрал микрофон и, устало потирая занывшую переносицу, сказал: — Зина. Свяжитесь с ГАИ. Мне нужны данные по этой машине. Информацию передадите Нечипоренко, я попрошу его зайти к вам. Впереди был допрос. Андрей Януарьевич походил по коридору, размялся. От этой нехитрой гимнастики в голове немного прояснилось. Ворона кончили, избавили ОББ от лишних хлопот. За это спасибо. Дело закрыто, от начальства благодарность. Про Потапенко и иже с ним сейчас было думать не время. Мысли все крутились вокруг Козыря и наколки. Раз Мишу Выборгского шлепнули, то район ничейный. Должна завязаться свара за передел земли. Но свары не было. И в утренних, дневных и вечерних сводках Выборгский стоял на предпоследних местах. С мая шли только мелкие грабежи, но часто всплывали жмуры, Мишины жиганы. Потом и жмуров не стало. Тихий район стал, спокойный, а раньше бывало, что постовых среди бела дня резали. Надо будет посмотреть сводки внимательнее. Нечипоренко пришел последним и дверь за начальником тихо запер. Совещание начал Ланган с холодного изучающего взгляда. — На Заневском десять жмуров. Вся кодла Ворона. Что скажете? — Свои почекрыжили. Не поделили. Это Акимов, способный парень, не дурак дураком. Всегда отвечает первым. — Правильно мыслишь, Акимов. Но что могли не поделить? — Для такого размаха нужно что-то крупное. Не из-за бабы же. Потапов. В уголовном розыске давно, еще с первых лет советской власти. Крепкий еще старик, ум острый. — Хрустов и цацек изъяли у Ворона пять чемоданов. Ведется опись. Но пришли не за хрустами. — Значит, власть. Петров. Молод, юн, но старается, учится. Его Ланган не строго осек: — Какая может быть власть у беспредельщика с Калинки? Ворона уважаемые люди даже в грош не ставили. Все свои дела за Невой он сам решал. Грызня с володарскими когда была? Летом? А сейчас уже осень. Что по Володарскому? — Тихо у них там. Маза нет. Ворон с Корелшей перессорился, завалил того в перестрелке, — ответил со своего угла Потапов. Ланган потер лоб и сел на стул. Значит, за Невой земля ничейная? Быть такого в Ленинграде не может. Маз там есть, по-любому есть. Но вот кто? Неужели эта самая Ханша? Что за баба? Откуда? — Информация нужна по некой Ханше. Кто такая, откуда прибыла, где живет. Подключите своих барабанов, пусть знающих людей ищут, — поставил задачу Андрей Януарьевич. — Поторопите там с описью ценного. Все, можете быть свободны. Алексей, зайди к Зине. Яманская утонула в серой робе, серой мышкой на табурете сжалась. Девчонку было жаль. Все зависит от того, как допрос пойдет. Если застопорится, то будет хуже. — За правду дадут послабление. Врать не советую. Сама понимаешь, что тебе за это светит. Про Ворона я хочу узнать все, что ты знаешь. Про терки с Мишкой Выборгским и Корелшей, про ваш голод в блокаду. Про голод упомянул неспроста. Эти карточки были краеугольным камнем. Мертвому Ворону их не пришьешь, понятное дело, но грамотный прокурор подведет под расстрельную. Суд не смилуется. В лучшем случае как укрывательнице дадут лет двенадцать в Заполярье. Нечипоренко принес опись, краткую карточку на задержанную и листок с цифрами. Ланган прочитал их последовательно. Лицо осталось таким же каменным. На тридцать тысяч сумма похищенного и продуктовые карточки с осени сорок первого. Нет, не пойдет Татьяна Васильевна как укрывательница. Как соучастница — под расстрел. — Работаете на клеевом заводе «Клейкость», что на Екатерингофке? — Да. Вот и с Мишей проблема решилась. ЛЕ 35-40 приписана к «Клейкости» Ленжиртреста. С этим Ленжиртрестом у Андрея Януарьевича были особые воспоминания. Интересно все очень сложилось. Яманская, Мишка Выборгский в екатерингофской холодной воде, полуторка «Клейкости», отсутствие жмуров и «Ленжет» Ленжиртреста. А ниточки тянулись еще дальше… Но до ниточек нужно было еще додумать рабочую гипотезу. Гипотеза разобьется о двери Ленжиртреста, и снова на ОББ будет «висяк». Тот «висяк» пришлось собственноручно пристрелить без суда и следствия. Второго раза может и не выйти. Андрей Януарьевич снял трубку телефона, набрал номер, и тихий, задушевный голос, певший песню под гитару на одной из баз НКВД под Магдебургом, сказал: — Иванцев у аппарата. — Не в службу, а в дружбу, Миша. Очень нужно поговорить с Полуэктовым. — Ты же завязал, Андрей. — Я помню. Скажи там, что я готов работать в ночное время. На полставки. — Ты окончательно решил? — Да. И повесил трубку. Миша не обидится. Он поймет. Решение вновь вернуться далось нелегко. Это не ОББ, где нужных людей берегут, не давят катком репрессий, где нет особо опасной информации. Где все же ценят человеческую жизнь. Но он все же решился вновь вернуться, хотя в сорок первом ушел на фронт, опасаясь за свою жизнь здесь, в тылу. Теперь пришлось отказаться от вынужденного нейтралитета. Очередной «висяк» ОББ — ерунда, спишут на трудности послевоенного времени. Главное — дело, его дело. Снова этот «Клейкость». Не хотелось бы в очередной раз обломать об него зубы. Ребята откатывали пальчики у всех трупов, для морга даже вызвали на подмогу студентов из Военно-медицинской (опять эта Выборгская сторона). Работа предстояла долгая, трудная, но труднее было с «делом партийцев», как про себя назвал Андрей Януарьевич. Разумеется, Ланган знал, что рано или поздно на него выйдут. Но пути отхода продумать не успел. Он раскрыл пожелтевший телефонный справочник, нашел нужный номер, дважды подчеркнутый карандашом. Немцева Марина Александровна. Секретарь партии на клеевом заводе. В прямом подчинении у бывшего начальника Ленжета товарища Полуэктова. От Полуэктова ниточки тянулись в Ленжиртрест, а оттуда в Министерство легкой промышленности. Ленжиртрест курировался Смольным. Андрей Януарьевич откинулся на спинку стула, постучал карандашом по столу и вздохнул. Курировала Ленжиртрест помимо всего прочего эта тварь горкомовская со своим любовником из МГБ. Уже второе дело проваливается на этом тресте. В прошлом году он вел дело Анатолия Линевича, бывшего работника ГОХРАНа, обвиняемого в хищении государственных ценностей Эрмитажа. Дело вышло на одного из руководителей Ленжиртреста уже упомянутого товарища Полуэктова. И все. Лангана вызвали на ковер на Литейный и приказали дело по-тихому прикрыть. Андрей Януарьевич действительно прикрыл по-тихому. Линевич задушен на собственной квартире, а Полуэктов попался на искусно расставленную ловушку. Поймали за руку прямо во время сжигания трупов в печах костеобрабатывающего завода. Опешили даже бывалые оперативники, и Полуэктова взяло под свое теплое крылышко МГБ. Ланган пожалел, что не пристрелил его сразу. Но эмоциональная невоздержанность может очень плохо кончиться. Потерять осторожность очень легко. Наверное, это все же к лучшему, что расследование по горячим следам снова привело на Екатерингофку. Конечно, доказать, что там сожгли трупы банды Миши Выборгского, не получится. Дело Миши Выборгского лежало прямо перед ним. Показания судебно-медицинской экспертизы были изменены во время закрытия дела Полуэктова, но у Андрея Януарьевича остался черновик. Миша Выборгский был застрелен в спину. Вскрытие показало, что в его легких содержится вода, а это значит, что он упал в Екатерингофку еще живым и захлебнулся. Труп был выловлен утром, поэтому, как предположил Ланган, его не успели подобрать и сжечь. На костеобрабатывающий завод нагрянула проверка. Московская экспертиза в прошлом месяце показала, что пепел, выскобленный из печей, и костяная крошка — это останки людей. Прокуратура возбудила уголовное дело. Дальше следствие велось уже не Андреем Януарьевичем, но его периодически просвещали в перерывах между совещаниями на Литейном. Иванцев охотно делился сплетнями, не по телефону, конечно. Но было что послушать. В прошлом месяце, когда жизнь их снова свела по делу, связанному с хищениями на складе продовольствия, Иванцев обмолвился о Полуэктове и намекнул Лангану еще кое о чем. Андрей Януарьевич понял его почти без лишних слов: Полуэктов приговорен к высшей мере. — Тридцать седьмой, Андрей, — с многозначительной улыбкой произнес Иванцев, — Полуэктов у нас в списке тридцать седьмой. Символично. В тысяча девятьсот тридцать седьмом Ланган Андрей Януарьевич впервые привел смертный приговор в исполнение. Последний, официальный, был летом сорок первого за два дня до войны. И еще был в сорок пятом, когда расстреливали эсэсовцев в Магдебурге и производили зачистку Берлина. Тогда пистолет раскалялся, до его ствола было не дотронуться пальцем, а потом клинил затвор. Сейчас у него был другой ТТ, не тот самый. Майор вытянул его из кобуры и положил на стол. Любовно, ласково погладил вороненую сталь и улыбнулся, доставая из ящика стола оружейное масло. Он чистил его по старой привычке два раза в день. Раньше приходилось чистить часто, после каждого выстрела. Сейчас на спусковой крючок приходилось нажимать значительно реже.