Хрустальный цветок

      Сырость, прохлада, легкий ветер — все, что так сильно любила Люмин в Инадзуме. Ни с чем несравнимые пейзажи, закаты, что так завораживали глаз любого путника своими яркими и многообразными красками. Вечером Инадзумой овладевал хаотичный танец красного Солнца и розового неба, который завораживал своей красотой. Он так и норовил ввести любого, кто вышел в это время суток, в танец. И Люмин поддавалась этому. Она танцевала, пока шла на задание, вступая в бой с кайраги. Она пела на языке своего мира, восславляя Солнце, пыталась отложить эти магические мгновенья в памяти. Она позволяла себе забыться в эти короткие, но не менее прекрасные моменты, провожая с небосвода яркое светило, и приветствуя Луну. Люмин всегда стеснялась своих эмоций, танцев и пения, поэтому позволяла себе это перед своей спутницей и подругой — Паймон.       Но, к сожалению, с приходом нового напарника пару месяцев назад все начало меняться. По просьбе Божества мудрости Буер, Странник должен был вступить в отряд Люмин и начать путешествовать по всему Тейвату, чтобы, как сказала Нахида, «он проникся дружественной атмосферой и стал чуточку общительнее».       Эта затея никого не обрадовала: ни путешественницу, ни Паймон, ни самого Сказителя. Но, то ли из уважения, то ли потому что отказывать показалось грубо, Странника пришлось принять. И именно тогда закончились относительно спокойные дни. Икигаи, как назвала бывшего шестого фатуи Люмин, постоянно ввязывался в споры с окружающими людьми: он жаловался на «ленивых и жалких людей, которые не могут побороть даже кучку хиличурлов», жаловался на скучные и однообразные поручения, на проблемы со слухом у Наганохара Рюносукэ, отца Ёимии, который говорил слишком громко.       Казалось, что Икигаи не нравится абсолютно все. Ему не нравился звонкий и писклявый голос Паймон, не нравился до чертиков спокойный дух чайника. Ему не нравилось яркое Солнце, которое так сильно напоминало ему Люмин.       Но ему нравилась мертвая Луна. Тихое спокойствие, которое исходило от нее, воодушевляло. Странник хотел посвятить ей все песни, которые он бы сыграл на цитре. Он бы хотел петь для Луны, хотел дотронуться до нее, хотел пропитаться ее спокойствием. Но каждый раз отдергивал себя. Не хотел быть пойманным на этом, потому что если бы его кто-то увидел, то шуток со стороны Паймон было не избежать. Но, порой, не сумев сдержаться, он выходил на улицу Плавучей обители и наслаждался этой умиротворяющей тишиной.       Прошел примерно месяц с начала путешествия Икигаи. По мнению Люмин, ему становилось все легче и легче контролировать свои эмоции, хоть злые шутки оставались. Люмин, кажется, даже начало нравится его присутствие. Она часто видела его, стоящего на улице в позднюю ночь. Она хотела встать рядом с ним, рассказать о своих приключениях по другим мирам, хотела выслушать его, понять. Но Люмин понимала, что он скорее оттолкнет, чем позволит ей такое.       Это было очередное раннее утро в чайнике безмятежности. Странник сидел у камина на первом этаже и читал книгу. Со стороны лестницы послышались тихие шаги — Доброе утро, Икигаи, — сонно пробормотала хозяйка дома, — Завтракать будешь? — Каждый раз ты это спрашиваешь, и каждый раз получаешь один и тот же ответ. — Как знаешь.       Странника раздражали эти бессмысленные диалоги. Ему казалось жалким, когда люди пытались найти тему для разговора, только чтобы не молчать.       Через какое-то время, вниз спустилась Паймон. — Грибочек уже проснулся? — На удивление, прозвище, которое дала Икигаи летающая фиалковая дынька, не раздражало его. Наоборот, ему даже нравилось. — Люмин, ты уже встала? Паймон хочет цыпленка в медовом соусе! И мясной стейк! О, о, а еще можно приготовить «Расти гора»! А у нас есть чем запить?       Обладательница звонкого голоса отправилась по направлению кухни. Странник всегда избегал это место из-за едкого запаха специй, от которого у него все плыло в глазах и начинало тошнить. Он никогда не ел вместе с путешественницей и ее личным проводником. Он находил их предпочтения в еде достаточно странными. И если пристрастие Паймон к сладкому он еще мог понять, то вот Люмин, любящую острую еду — нет. Причем ладно, если бы она могла ее есть со спокойным лицом, но она раз за разом давилась этим жгучим месивом. Странник соврет, если скажет, что ему нравилось наблюдать за мучениями Люмин за едой. Но это проявление мазохизма также интересовало его. Он даже восхищался этим, достаточно странным, самопожертвованием. — Икигаи! — раздался назойливый голос Паймон, которая явно во всю что-то ела, — Икигаи!       Зайдя на кухню, Странник увидел Паймон, которая ела очередной шашлычок с грибами, и Люмин, которая корчилась над особым блюдом Сян Лин — фирменной отварной рыбой. — И что эта пискля хотела от меня? — усмехнулся Икигаи, смотря на стремительно краснеющее лицо, — Опять хотите меня затащить на жалкое поручение, наподобие тех, которые вы выполняете каждый день? — Нет, не совсем. Но на это ты тоже приглашен, — ответила Люмин, которая уже почти привыкла к их постоянным словесным перепалкам. — И куда мы собираемся идти после однообразных заданий? — В Инадзуме скоро будет фестиваль Иродори, мы все приглашены. — Я могу отказаться от этой затеи? — Паймон считает, что Нахида разозлится, если ты не пойдешь, — отвечала Паймон. — Продолжай дальше жевать свой шашлычок с грибами, крыса летающая. — Эй! Паймон не крыса!       И каждый раз, когда начинались перепалки, Люмин понимала — она никогда не привыкнет к этому. — Паймон права, ты должен пойти, иначе Нахида будет злиться. — Хехе, Паймон всегда права! — гордо сказала Паймон, задрав подбородок.       Но Икигаи все еще не нравилась эта затея. Казалось, что ему было легче терять сердце Бога, чем заставить себя поехать в Инадзуму, так еще и веселиться там, на фестивале Иродори. Но все же, его все равно бы заставили поехать туда.