┼ Diary notes ┼

***

— Ушёл. На вот, держи. Йорн протянул мне одноразовую салфетку из забегаловки через дорогу. Ту самую, на которой вчера я написал для него несколько мрачных строчек про кладбищенские фонари и мистический путь. Стубберуд вытащил меня перекусить, прекрасно зная, что есть придётся одному; его это не беспокоило, так что говорить нам было действительно приятно. — Прости, не та. Запрокинув голову вверх, я сидел, прислонившись спиной к старой звуковухе. Из расквашенного носа текла кровь, и на каждый нервный вдох приходилось громкое протяжное шмыганье. — Ты в порядке? Дай посмотрю. Он не умолкал ни на секунду, подаваясь вперед и начиная всматриваться туда, где, по моему мнению, не могло быть вообще ничего интересного. Эка невидаль — по рылу вдарили. Драки между нами с Евронимусом никого особо не удивляли. Они случались нечасто, но в последнее время принимали всё более серьезные обороты. Ошет заводился с полуслова. Он не скупился на подколы и откровенные издевательства, а получая кучу дерьма в ответ, сразу лез махать кулаками. — Почему ты ё*нул его? — Достал. — Но к тебе Эйстейн не докапывался. Я вдруг ужасно разозлился, осознав, что Йорн вступился за меня совсем как за девку. Не остановил склоку, а сам вмешался в неё, чем сделал только хуже. — Какая разница? Мы общались с самого первого дня в «Mayhem». Стубберуд нередко ошивался в лесном доме после репетиций, и, если у меня оставалось немного сил послушать его стихи, я слушал. Большинство из них были не очень хороши. Но в некоторых проскальзывало что-то до ужаса откровенное и болезненное. Мы спорили о творчестве; иногда я и сам читал неокрепшие сырые фрагменты новых песен, выискивая в них «дохлые» места. Откуда берется музыка? Обсуждать с Йорном Ницше или Шопенгауэра было бы глупо. Я отвечал проще: из самых тёмных уголков души. Как и любое другое искусство. — Разница есть. Он опустился рядом. Косматый, насквозь пропахший сигаретами и крепким спиртным, Некро выглядел обалдуем даже среди «своих». Мне это нравилось. — Слушай, Пелле… Я потупил взгляд, чувствуя на запястьях чужие пальцы, подозревая неладное и инстинктивно сжимаясь в комок. Йорн отогнул черный рукав и сразу всё понял. Свежие раны. Бурые от крови и сукровицы, они уже начали покрываться твердой корочкой. И оттого источали странноватый запах. — Просто проверял, острый ли нож, чтобы на выступлении… — Да плевать я хотел на выступление, Пер. Это руки твои! Ты и так весь как лоскутное одеяло. Теплые, такие цепкие и назойливые пальцы сжались на кистях крепче; они стали совсем как наручники. — Прекрати. — Почему? Кто-то должен заботиться о тебе. Мне не хотелось заботы. Чем чаще Йорн говорил, что мы друзья, чем очевиднее вставал на мою сторону, тем быстрее я понимал, что это неправда. Не мог уловить только одного: в чем именно подвох. — Мне и так нормально. — Не нормально. Это заметно. Так заметно, что я, бл*ть, уже который день не могу выбросить из головы одну мысль. — Ты уже который день не можешь протрезветь. Он не обиделся. Просто посмотрел на меня так же долго и внимательно, как вчера в закусочной. — Из-за тебя ведь пью. Я собирался возразить. Если бы Йорн брякнул такое перед Ошетом, проблем бы явно прибавилось. — Что? Потянув за кисти вперед, он навалился сверху, нависая надо мной большим и сердитым грозовым облаком. Кладбищенскими тучами, о которых я писал на салфетке. Назвать его пьяным просто не поворачивался язык. — Постоянно думаю об этом. Холодный кончик носа уткнулся в мой собственный. Липкая кровь тут же пристала к коже, связывая нас тонкой красной ниткой. Не дёрнись я в сторону, отворачиваясь в самый последний момент, Йорн бы поцеловал меня. Но вместо этого его губы шаркнули по щеке, задевая волосы и ухо. — Не надо. — Пелле. — Нет. Уходи. Его глубокий вдох и такой же глубокий выдох разбавили повисшее под потолком молчание. Я снова шмыгнул носом, но больше не пытался остановить кровь; они и сама не бежала, видимо, окончательно загустев. — Просто ты… — УБИРАЙСЯ. Йорн не оставил другого выбора. Всё еще крепко стискивая мои руки, он выглядел подавленно и действительно злобно. — Мы останемся друзьями? Я молчал, все очевиднее выкручивая кисти. Начиная сопеть от подступающего бешенства и искать всевозможные пути к отступлению. — Останемся или нет? — Да. Отпустил. Не оправдываясь за свой поступок, Йорн начал собираться, цепляя через плечо чехол с гитарой и шоркая по захламленной, устеленной проводами комнате в поисках рюкзака. Не ответив на его последнее «увидимся», я сидел угрюмо и неподвижно. Ждал и думал. Могли ли мы продолжать дружить? Нет. Ясно же. Потому что на самом деле мы с Некробутчером даже сраными приятелями никогда не были.