***
Сидя после выступления в изрисованном углу, я думал только о том, что культура Смерти, видимо, полностью сошла с рельс. Превращать тяжелые выступления в заурядную пирушку было сопливо и неправильно — нельзя нюхать цветочки, вопя о том, как смердят разлагающиеся трупы. — На следующем концерте я это сделаю. Как раз то, что мы обсуждали в последний раз. — Брось. Ларс переступил с ноги на ногу и спрятал руки в карманы. Видимо, испугался, что вовлеченными в это, в конце концов, окажутся и другие. Хорошо бы. Но большая часть нынешнего «Morbid» по-прежнему оставалась бутафорией. На днях мне довелось пообщаться с интересным музыкантом. Его звали Остин, и он мечтал умереть на сцене. В этом находилось что-то особенно притягательное. Совсем не поддающееся объяснению. — Давно пора играть в «вышибалы». Пусть те, кто не готов лизать гниющую плоть, проваливают. Шутки должны прекратиться. Вытащив из-за ремня длинный охотничий нож, я показал его Йенсу и провел лезвием туда-обратно прежде, чем приставить к своему запястью: — Смог бы полоснуть себя, чтобы увидеть? «Увидеть дьявола в лицах тех, кто начнет глотать бардовые брызги. Заметить Его в себе и до полуобморока испугаться…» — подумал. Но не сказал вслух, тыкая подушечкой пальца прямо в остриё. Люди, набивающую эту комнату, очевидно не пошли бы дальше краски на лице. — Что? — Забудь. Они еще собираются устроить балаган у Жаклин? — Да. Что-то вроде концерта, но только для «своих». — Когда? — Через три дня. Но мне туда тащиться, честно говоря, не показалось хорошей идеей. — Мы пойдем. Перед тем, как выдать откровенную дикость на большой аудитории, мне хотелось попробовать. Не в одиночестве, как это делают суицидники. Вовсе нет. Мои неокрепшие идеи брали начало совсем в другом.***
Сцены там не было. Вместо нее усилителями звука был оборудован обычный загон для скота. Хорошая акустика дополнялась вонью сена и прелого навоза, но никто из приглашенных не возражал. Выворачивая пасть наизнанку, я смотрел на явившихся металлистов, держащих в руках бумажные стаканчики. Им было весело. Но явно недостаточно для того, чтобы начать настоящее безумие. Обвернув микрофон вокруг шеи почти как упругую хлесткую петлю, я разбил стоящую на комбике бутылку из-под пива. Звон привлек внимание людей. Поднимая головы, все они уставились на меня, выжидая объяснений. — Jävla förbannade helvete! Острые края ткнулись в тонкую кожу запястья. Я закрыл глаза и дернул стекло в сторону, рассекая плоть с небывалым буйством. Выталкивая себя за тонкую линию страха и трепета. Шкура ничего не значит. Шкура — это просто оболочка. Слова, которые я собирался сказать, сменились утробным разъяренным воем. Они, те, кто не испытал в эти минуты ни стыда, ни отвращения, сорвались со своих мест голодной сворой и оказались совсем близко, неуверенно протягивая вперед пальцы. Им хотелось крови. Мне хотелось ЗЛА. Минута полного хаоса надолго поселила во мне странную уверенность в том, что это повторится снова. TG перестал играть на гитаре, а Ларс бросил палочки, уставившись на толкающихся людей. — Helvete! Двинув кистью, я расплескал по мельтешащим впереди лицам густые капли. Кровь брызнула сильно и попала на пол почти как в фильмах ужасов. Но в открывшемся зрелище проступало что-то неподдельно прекрасное и успокаивающее. Мне совершенно ясно пришло в голову, что именно в ЭТОМ теперь будет моя подпись. Знак. Символ. Смысл. — Олин. Рука. Тебе нужно обработать рану. — Они поняли. Меня. — ОЛИН. По давшему трещину голосу я понял, что Йенс нервничает. Что впервые за все эти месяцы, он и правда столкнулся с сомнением, поддержать ли моё безумие. И если раньше это всегда было совершенно отчетливое «да», то теперь даже он дал заднюю.