Thirty-one

Тони мягко держит его запястья и засасывает каждый палец — кружит языком, прикусывает, пересчитывает сгибы фаланг. — Не верится, — шепчет в подушечку мизинца и вбирает в рот ещё глубже. Питер давится вдохом; давится слезами. Он смотрит в упор до остекления через солёную плёнку. Иноземные вирусы сгорают и обугливаются внутри, как цветы в ядовитой атмосфере. Его уже почти не возбуждает — он просто смотрит. Сегодня мир перестанет существовать для него. Сегодня пробивная волна его собственного, личного апокалипсиса сотрёт с лица сознания каждую морщинку. — Ты ещё здесь, — спуск юношеского голоса с крючка, когда Старк цепляет зубами фалангу безымянного, — повернуть-время-вспять-и-еще-миллионы-раз-прожить-каждый-из-этих-дней. — Почему? Паркер хочет — необходимо — знать, когда же мужчина предаст свою половину. Белизна мягких ладоней парня кажется самым прекрасным и правильным; Тони ластится, поглаживает, наслаждается едва ли не последними мгновениями контрастного миража, что с каждой секундой стремительно рассеивается, открывая реальное. Что-то определённо в этом есть — накануне целый месяц трахать своего подопечного, а по итогу влюбиться так, что не вдохнуть. Он добирается до последнего пальца и целует так нежно, что хочется его ударить, а потом ещё раз, а потом бить бесконечно, искореняя привычку. Тони разбрасывает касания губ по тыльной стороне ладони. — Я лишь хотел напоследок сделать нас счастливыми. Рассвет — такой же болезненно-розовый, как и раньше, когда они прижимались друг к другу вплотную, целовались, стонали и сорвано кричали в губы, думая о том, как далеко то, что сейчас уже дышит им в затылки — закутывает в пелену сквозь панорамные окна и блещет лучами по краю кровати. Питер думает, что им лишь бы встретить этот рассвет, чтобы потом затушить спичку о собственное тело. Остаётся несчастных шесть часов. — Потерять счастье во имя репутации? Это так… Рой потревоженных мух расползается в груди, и хочется вывернуть себя наизнанку — больно и необузданно-обидно понимать, что Старк и его променяет. … в твоём стиле. При каждом поцелуе в шею — прощальном, все ещё приятном, ударяющем в мозг, и Паркер, наверное, никогда больше не сможет кончить без губ этого сорта; но, пожалуй, он никогда и не захочет кончать. Преданно-оберегающе целует Тони в ответ. Зал, на котором — кажется, лишь для парня, — сходится всё напряжение, что в ушах звенит. Всё в светлых тонах, глубокой освещённостью цвета шампанского рисуется тенями, (едва)уловимыми образами. Осознав единожды, Питер тянет, отслаивает во времени. Осознав второй финальный раз — даже сил не хватает улыбку выдавить. Единственный силуэт, который не размывается перед глазами, — мистер Старк. Стоит вдали ото всех, вдали от Паркера, и смотрит. Смотрит не на него. Младший улавливает каждое слово, и в особенности вопрос, уже не только под горлом, но и осязаемо — пальцами, которые сегодня утром прощально-скорбно выцеловывал Тони. «Да», — неожиданно проносится меж висков обрывок воспоминания, когда Паркер спросил у Тони, любит ли он подростка. — Да, — и глаза безысходно ловят момент. Старк надевает кольцо на безымянный палец супруги. Парень молчаливо осознаёт, что следующей ночью они не переродятся во что-то новое. Следующей ночью он уснёт один. Перед тем, как уйти готовиться к свадьбе, Тони прикусывает палец Питера и долго-долго извиняется.