Мальчик-пай

Как было тепло, что нас с тобой вместе свело? Девочка-пай рядом жиган и хулиган.

— Арсений Сергеевич, в ваших же интересах сотрудничать со следствием, — участковый в очередной раз хмуро взглянул на Попова, уперев тощие, похожие на птичьи лапы, ладони в край стола. Попов вздохнул. — Павел Алексеевич, я говорю вам в который раз, я ничего не знаю. Мужчина улыбнулся и, хлопнув ясными глазами, непринужденно развел руки в стороны. Одним движением выдвинув стул, он плюхнулся на него и, закинув ногу на ногу, приглашающим жестом указал участковому на стол. Он вел себя спокойно, почти развязно, и в глазах Воли наверняка уже трижды развеял устоявшийся образ порядочного гражданина, но в сложившейся ситуации это обстоятельство было меньшим из зол. Нервно поправив сползшую фуражку, участковый сел напротив Арсения и, сжав в руке кухонный нож, отрезал себе добротный кусок торта. Хозяин квартиры изумленно приподнял бровь, но ничего не сказал, лишь терпеливо ожидая, что будет дальше. — Вот значит, как ты заговорил, — Павел взял в руки торт и, не жалея ни чистых лица и пальцев, ни отутюженной формы, откусил щедро политый кремом бисквит, — а мне говорили, что ты порядочный. Адвокат. Буквально мальчик-пай. Попов усмехнулся и неопределенно пожал плечами, не особо понимая, что вообще должен ответить на подобную реплику. Конечно, Арсений хороший. У него всегда с собой доброжелательное приветствие для соседей, белозубая улыбка и парочка смешных каламбуров. У него стабильная работа в адвокатской конторе, красивые белые рубашки с перламутровыми пуговицами и начищенные туфли. Каждые выходные он созванивается с мамой, а раз в месяц даже ездит к ней в гости за три пизды от города. И вообще, как говорил Антон, Попов такой, каких даже среди центровых не встретишь*. — В каких отношениях вы состоите с Антоном Андреевичем Шастуном? — измазанные в креме пальцы коснулись прозрачной поверхности кружки, отчего поверх нарисованного черного котенка остался отпечаток чужих пальцев. Попов невольно поморщился от отвращения и прикрыл глаза, медленно выдыхая. Весной, когда они впервые встретились, Шастун вернулся с малолетки**. Костлявый, хмурый, он был похож на битого жизнью дворового кота, однако было в его глазах что-то такое, что привлекло внимание мужчины. И он позволил таскать в свою квартиру ворованные цветы из ларька на соседней улице. Конечно, недовольно качал головой, но принимал неловкие смазанные поцелуи, путался пальцами в кудрявых волосах и искренне улыбался на каждый несмешной анекдот про ментов. Антон ведь хороший. Добрый, ласковый, как домашний кролик. Но никому ведь не расскажешь, как у вышибалы из полулегального коллекторского агентства алеют щеки от поцелуев в лоб; как он смешно морщится и шипит из-за перекиси на разбитых костяшках; и как наивно верит, что «счастливые» автобусные билеты приносят удачу. Люди хотят видеть в нем только того, кто запугивает людей. Что ж, правила игры приняты. Пусть будет так. — Я не знаю никакого Шастуна, — Арсений провел языком по губам и усмехнулся, с вызовом взглянув в чужие глаза. Участковый в ответ лишь угрожающе прищурился и недовольно мотнул головой. — Есть ли смысл отпираться, когда свидетелей полный двор? Попов украдкой улыбнулся, вспоминая, как Антон влетел в его квартиру, напевая отчего-то до ужаса любимую им девочку-пай и наткнулся на родителей. Какой шум развела маман, узнав, что сыночек спит с парнем с золотой цепью на шее*** (заначечькой, как ее называл сам Шастун), и как потом поселилась у Арсения на целую неделю, чуть ли не всю дорогу до работы его провожая. А отец молча привел какую-то черноволосую девушку и предложил заменить ей Антона. Мужчина тогда начал показательно целовать парня у подъезда и сутками не появлялся дома, разъезжая по ночному городу на поддержанном кайене Шастуна. Весь двор с упоением наблюдал за этим цирком, пока, наконец, родители не сошлись на том, что их двадцатипятилетний мальчик сам может выбрать, с кем жить и с кем спать. — Ты же понимаешь, что будет с тобой в тюрьме, если узнают, что ты с босяком**** путался? — птичьи лапы участкового вновь принялись за торт, и мужчина отметил, что от некогда цельного бисквита пропала целая четверть. Арсений почти искренне ужаснулся и, всплеснув руками, распахнул глаза, словно от шока. А затем также почти искренне рассмеялся, прикрыв ладонью глаза. Господи боже, он ведь дипломированный адвокат, пусть, в основном, и по экономическим преступлениям, а не домохозяйка, котороя ментов видела только в телевизоре. Интересно, когда до Воли дойдет, что Попов немного не его уровень? — А у вас есть, что предъявить мне, Павел Алекссевич? — Будет, — хмуро отозвался мужчина для убедительности еще и кивнув, — как только узнаем, какими темными делишками в этой квартире занимались. Арсений усмехнулся. Занимались. И в спальне, где Шастун скулил в подушку, впиваясь в нее зубами; и в гостиной, где пришлось менять чехол от дивана, ибо сперма, как оказалось, с него не отстирывается; и в коридоре, когда от дыхания обоих испариной покрывалось зеркало; и даже на этом столе, с которого участковый с таким удовольствием уплетал сейчас торт. О, да, заниматься темными делишками с Антоном — это любимое. — Вы знаете, господин полицейский, — Попов пренебрежительно фыркнул и поднял взгляд на мужчину. Голубые глаза вспыхнули синим пламенем, — как добудете ордер на арест или, может, на обыск, тогда и приходите хоть всем следственным комитетом. И Воля ушел. Сожрал пол торта, обтер руки о кухонное полотенце и, пообещав, что с такими связями Арсений когда-нибудь станет кабацкой подстилкой, наконец, покинул квартиру. И вроде бы Попов должен был проклинать судьбу за тот день, когда связался с этим несносным парнем и его криминальными замашками, которые разбили всю его репутацию пай-мальчика. И вроде бы ему следовало бы сменить место жительства, может, даже работы, как только он узнал, что после ареста Антона им заинтересовалась полиция. И вроде бы ему вообще следовало бы забыть об отношениях с ним, как страшный, сон, но… Блять, столько причин его бросить, а Попов, кажется, только сильнее в это вляпался, ожидая суда, как сраная жена декабриста. Все вспоминал хитрющие зеленые глаза, наглую ухмылку, грубые танцы под шансон и плыл, как девочка-подросток. А от Шастуна за все время пришло лишь одно сообщение: «Майльчик мой пай, взяли меня, ты не скучай» Это не могло не тревожить. Конечно, он никогда не позволил бы посадить Антона за решетку. Достал бы лучших адвокатов, заплатил бы любые деньги, но забрал свое из-под меча слепой Фемиды. Однако Шастун просил доверять, просил дать шанс выбраться из этой жопы самостоятельно, поэтому оставалось лишь недовольно поджимать губы и ждать, пока все закончится. Еще и Матвиенко, черт хвостатый, а не адвокат, на все вопросы лишь хитро усмехался в усы и молчал, не желая раскрывать своих карт. — Я говорю вам, что письмо в прокуратуру в вашем случае будет уже лишним, — Попов с силой хлопнул входной дверью и раздраженно стянул с ног обувь, по очереди наступив на пятки каждой, — мы отстоим ваши права, к чему эта подстраховка. Он замер, и едва не перестал дышать, когда сзади его тело обхватили чужие руки. Кожу на шее обожгло горячим дыханием, и сердце у Арсения пропустило удар. Он напрягся, собираясь дать отпор, однако знакомая окольцованная ладонь мягко накрыла чужие губы. И мужчина облегченно выдохнул, признав в внезапно появившемся незнакомце Антона. — Чш-ш, — низкий, слегка прокуренный голос коснулся ушей, а на плечо опустилась голова с уже родными завитушками непослушных волос, — меня отпустили после предварительного слушанья. У придурков на меня ничего нет. Куда поедем отмечать, Арсений Сергеевич? — К тебе в задницу, Шастун, — нервно хохотнул Попов и, вывернувшись из захвата, повернулся к парню лицом, тут же прижимая его к себе — к тебе в задницу.