Уединение

      Сухой удушливый воздух омертвевшей, изничтоженной столетия назад планеты обжигал лёгкие, превращая каждый и без того сдавленный вдох в изуверскую пытку. Белые каменные стены некогда поистине роскошного дворца ловушкой смыкались вокруг Блум, защищая от колючего унылого ветра, но пробирая её собственным замогильным холодом.       Злость от вида мёртвой, бестравной, пестрящей трещинами земли, застывших лавовых озёр, разорённых и уничтоженных поселений, от всеобъемлющей пустоты жгучим вихрем несла Блум по широким обветшалым коридорам. Гораздо легче и желаннее было малодушно поддаться порыву гнева, чем позволить тоске вылиться глупыми беспомощными слезами. Достаточно с неё оплакивать прошлое.       Взгляд срывается в сторону арочных окон, открывающих вид на внутренний двор, но Блум не останавливается возле них, даже не замедляет шаг, прекрасно помня картину, скрывающуюся за стеклом. Расколотый надвое мраморный фонтан, с пару десятков тренирующихся солдат и ни намёка на пышный изумрудный сад, так любимый ею в детстве. Часть восточного крыла обвалилась, и от внутреннего двора осталось лишь название. Прошлое место молитв и покаяний переоборудовали в площадку для тренировок. Блум находила это ироничным, ведь раньше им не разрешалось приносить оружие в Священный сад.       Домино сломилось и пало. Не на колени, как униженный признавший своё поражение, а пало замертво, отчаянно сражаясь до последнего вздоха, последнего человека, последнего дракона.       В изломанных воспоминаниях Блум складывалось иное Домино. Живописная и вечнозелёная планета, пропитанная волшебством — ласковым и наивно безмятежным. Вязкий бархатный воздух любовно оглаживал кожу и сладостно щекотал нос. Бездонные реки, наполненные кипящей лавой, не способной причинить вреда им — существам, с подобным пламенем, струящимся по венам. Она помнила обращённые ей улыбки людей, уверенных в своей безопасности и непоколебимости, в своём непостижимом могуществе.       Вернувшись на родную планету спустя годы томлений и ожиданий, Блум прорыдала всю ночь от поразившего ужаса. Во что эти чудовища превратили её милый дом? Что сотворили с ним? Зачем?       Блум родилась и выросла на Домино. Она сражалась за Домино. И она умерла за него.       Теперь пришёл черёд других погибать во имя Домино.       Массивные двустворчатые двери бесшумно отворились, почувствовав исходящую древнюю силу от спешно приближающейся девушки. Блум переступила порог, оказываясь в круглой зале, о былом величии которой напоминали лишь выцветшие остатки фрески.       — Ты как раз вовремя.       Сестра стояла у длинного помоста, нервно перебирала дрожащие пальцы. Её уложенные в причёску волосы растрепались, медными нитями липли к бледным щекам и напряжённой шее. Под опущенными веками лихорадочно носились зрачки, глубокое свечение которых пробивалось сквозь тонкую кожу.       За последнюю неделю Дафна лишь пару раз оставляла эту комнату. Блум не замечала, чтобы она ела или спала, или занималась чем-то, помимо безуспешных попыток достучаться до отца.       — Чувствуешь? Он совсем рядом. Я слышу, как... магия подбирается к сердцу, как рвутся путы, и он кричит. Слышишь... Слышишь его зов?       Блум не слышала. Звенящая тишина пустой залы сжимала её в своих ледяных объятиях, пульсировала в висках, болью стекая к намокшим глазам. Она приблизилась к помосту, оказавшись напротив Дафны. Сердце болезненно сжалось при виде осунувшейся, измождённой сестры.       — Тебе следует отдохнуть, — Блум взяла её за руку и настойчиво встряхнула, призывая Дафну поднять взгляд. — Хватит терзать себя. Это никак не поможет отцу.       Дафна нахмурилась.       — Думаешь, мне стоило запереться в комнате, стоило спрятаться ото всех, рыдая и жалея себя, следуя твоему примеру? Думаешь, это поможет отцу? — возмущение придало её лицу злое, негодующее выражение. — В отличие от тебя, я делаю хоть что-то, — она впилась ногтями в ладонь Блум, очевидно, принимая заботу сестры за нечто иное, оскорбляющее её.       Колкость Дафны не тронула привыкшую к её нападкам Блум, отскочила от выстраданной и выстроенной годами стены.       — Я переживаю за тебя, — Блум попыталась высвободиться, но почувствовавшая сопротивление Дафна только усилила хватку. — Прекрати отталкивать меня. Пожалуйста.       Слова Блум подействовали почти отрезвляюще. Дафна вздрогнула, приходя в себя и утрачивая былой запал. Её взгляд скользнул ниже, на их сцепленные пальцы, покрасневшие от напряжения, на оставленные ею же следы-полумесяцы.       — Не надо переживать за меня, Блум. Только не за меня, — тихо и отчаянно.       Медленно, не разнимая по-прежнему переплетённых рук, Дафна опустила их на лежащего на помосте мужчину.       Его кисти — худые и иссохшие — обожгли непривычным холодом.       Мелкие волны оробелой дрожи невольно пробежали по позвоночнику, сотрясая девичье тело. Рука мужчины выскользнула из ладони Блум, безжизненным камнем глухо упала на прежнее место, на светлое покрывало.       Он, погружённый в сон, который за долгие годы заточения превратился в бесконечную тяжкую агонию, выглядел окаменелым мертвецом, равнодушным до их терзаний.       — Отец совсем на себя не похож, — слова, давно таившиеся внутри, вырываются прежде, чем Блум успевает задуматься, способны ли они задеть чувства Дафны.       Блум с липким брезгливым любопытством смотрела в его испещрённое глубокими бороздами атоническое лицо с приоткрытыми синюшными губами и впалыми щеками. Оно походило на неумело слепленную старческую маску, надетую поверх красивого скульптурного лица зрелого мужчины.       Омерзительно. Уродливо и омерзительно.       — Как и Домино. Как и все мы, — Дафна любовно поглаживала редкие русые волосы, сейчас тёмной кляксой выбивающиеся из бледной картины.       Блум проследила за бережным движением её пальцев.       — Но скоро всё вернётся на круги своя, — Дафна перевела помутневший взгляд на Блум, кивая не то угрожающе, не то обещающе. — Мы убьём их. С отцом мы возвратим всё, что у нас отняли, и уничтожим всех, кто навредил нам. Мы сотрём в пыль их армии и обратим в пепел их города.       Жестокие слова плетьми срывались с дрожащих губ Дафны, исступлённым гневом пробирали до костей и рисовали в воображении Блум отвратительные картины возможного будущего.       Одержимость местью давно поглотила сестру — отрицать очевидное уже не выходило. Полубезумный бред утягивал её всё глубже в пучину бесконтрольной ярости и непредвиденных перепадов настроения. Блум солгала бы, сказав, что происходящее с Дафной не пугало её.       Блум следовало что-то ответить. Правильно было бы согласиться с сестрой, поддержать её отчаянные порывы расправиться с виновными в случившемся на Домино. Они заслуживали уничтожения. Заслуживали страданий и боли. Они заслуживали скорби, что воцарилась бы над их небом.       Мы убьём их.       Разве не справедливо? Разве не пришёл их черёд?       Тяжёлые двери вновь распахнулись, на сей раз раскатистым гулом оповещая о вошедшем. Мужчина в военном облачении замер на пороге, с удивлением и долей неловкости смотря на открывшуюся ему картину. Дафна низко склонилась над отцом, поглаживала его волосы и лицо, то и дело смаргивая непрошенные слёзы. Руки Блум ощутимо дрожали, нервный ком в горле мешал сделать вдох — она и не заметила этого.       — Что-то случилось? — Блум спрятала вспотевшие ладони в карманы толстовки и отошла от помоста. С каждым шагом дышалось всё легче.       Должно быть, она выглядела нелепо в потёртых джинсах и растянутой некогда насыщенно зеленой кофте среди полуразрушенного тронного зала, однако как и прежде впечатляющего внушительными размерами. В былые времена, если людям надлежало явиться во дворец, если их осчастливливали такой роскошью, они надевали свои лучшие наряды и бабочками порхали по зале, то и дело сотрясая воздух восторженными вздохами.       — Не хотел отвлекать вас от... семейного вечера, но это срочно, — верхняя, перечёркнутая тонким шрамом, губа молодого мужчины дернулась, как во всякий раз, когда тот нервничал. Он продолжил, переходя сразу к делу. — Недалеко от Мерапийского хребта зафиксировали сильный выброс энергии.       — Прорыв защитного барьера?       Подобное случалось часто. Энергии всё ещё катастрофически не хватало, чтобы Домино обрело прежнюю защиту, особенно сейчас, когда Дафна растрачивала себя на поддержание отцовского тела.       Мужчина неоднозначно мотнул головой, будто отрицая неугодную ему правду, и, оттягивая момент, надеясь, что непроизнесённые вслух слова так и останутся простым опасением:       — Дилетта считает, что это портал. Из Солярии.       Дафна подняла голову, кажется, только сейчас обратив внимание на вошедшего. Её лицо разгладилось и оживилось, нездоровый блеск отразился в карамельных глазах.       — Наконец-то, — она вышла из-за помоста, улыбаясь так радостно, словно получила долгожданный подарок.       В её улыбке чудился звериный оскал.       Взволнованно расправив складки юбки, окрылённая новостью Дафна, больше не оглядываясь на отца, поспешила на выход. Мужчина не сводил внимательного взгляда с Блум.       — И что теперь? — его губа снова дрогнула.       Блум не успела ответить. Блум не хотела отвечать.       На мгновение остановившись возле мужчины, Дафна нежно погладила его по щеке, очертив линию челюсти:       — А теперь война.