Don't try to fix me, I'm not broken

      Будни в больнице были весьма однообразны, так что у Зика появилась масса времени на экзистенциальные размышления, хотя часть из них — совершенно не в кассу. За последнее время он окреп, даже в зеркало посмотрелся — шрам на бедре был уродлив, но ничего не поделать. Военно-полевая хирургия не нацелена на эстетику. Да и бегать было довольно проблематично. Придется забыть о бейсболе на какое-то время. Скорее всего, надолго. Ну, хоть жив остался и может ходить без трости.       Из развлечений в столичной больничке только газеты, от которых Зика тошнило. Даже телевизор и тот в коридоре. Волей-неволей Йегер постоянно возвращался к воспоминаниям — о детстве, о буднях в военном училище, о Латании, обо всем.       Отец занимал не последнее место в его размышлениях. Обида на отца и ненависть к нему в какой-то степени определили существование Зика. Конечно, подобные выводы были неутешительными, но тот научился смотреть правде в глаза. Это как вырывание больного зуба. Лечение приносит дискомфорт, но потом станет намного легече. Его воспоминания об отце были подобны гнилому зубу, гнойной ране. Вскрыть, промыть и вылечить. Потом будет легче. До того, как отец с матерью развелись, Зик привык винить в неадекватном поведении отца исключительно себя. Лишь с годами это липкое чувство вины удалось выкорчевать, как столетний пенек. Вырвать из себя с мясом. Чтобы потом нормально жить.       — Чем ты сегодня занимался, сын? — спросил Гриша, пролистывая ленту новостей в смартфоне.       Вот так всегда. «Сын». Не «Зик», не «малыш». Просто безликое «сын». Наверное, кто-то обрадовался бы и такому, но для Зика это слово было подобно скрежету ногтя по металлу.       — Я играл в бейсбол с ребятами.       — Опять? — голос отца был мягким, но мальчик не мог отделаться от ощущения, что Гриша считает его ничтожеством. — Мы это обсуждали, сын. Это не для тебя. Тебе нельзя обращать внимание на что-то подобное и растрачивать себя на это. Тебе надо развивать свои способности к математике, а не бросать свой мячик.       — Он еще ребенок, Гриша, — одернула его вошедшая на кухню Дина.       — Он мой сын, — почти прошипел отец, — и он будет делать то, что должен. То, что я говорю.       Стоило Зику заглянуть в глаза отца, как его парализовал страх. Глаза Гриши налились кровью. Лицо казалось маской. Гротескной маской с маскарадов в Венето.       Вот оно. Змея. Очковая змея как есть. С того дня при одном лишь взгляде на отца Зик вспоминал очковую змею. Со временем змеи стали появляться чаще — дело дошло до того, что у него как будто руку парализовало, когда пытался кинуть мяч.       На вокзале было шумно и душно. Родной прибрежный городок Кейпбург встретил его зноем середины сентября, возвращающимися из отпуска в более холодных краях людьми и давно забытым ощущением дома.       — Зик! — окликнул его родной голос.       Йегер обернулся. К нему быстрым шагом направлялись мама и отчим. Мать, казалось, похудела. Грайс тоже выглядел не очень. Зик заключил их в объятья, наслаждаясь теплом родных людей. Его семь лет не было в Кейпбурге. Сначала командировки, потом война — во время редких отпусков он пересекался с матерью и отчимом в разных городах Маре (до родины слишком долго добираться). Впрочем, война в Латании разлучила его с семьей на три года. Смены режимов, локальные конфликты, договоры — и за эти три года Зик окончательно понял, что все войны ведутся лишь в интересах чужих кошельков.       Обучение — процесс вечный, как любит повторять Ксавьер. Йегер и привык учиться всю жизнь. В школе учил то, что необходимо для поступления в универ, в универе — языки и всяческие военные дисциплины, занимался физподготовкой. На войне же Зик лучше всего научился узнавать людей. Вот там-то сорваны не просто маски. Сорвана кожа. Душа человека во всем со своем обнаженном великолепии. Впрочем, в людях Зик видел мало великолепного.       — Ayudame… Ayuda…me… — обожженные руки, с которых слезает кожа. Женщина — одногодка его матери. Просто женщина, так некстати угодившая под перекрестный огонь. Взрыв, пламя — и все. Наверное, когда-то она была красивой. Но здесь речь не о красоте. Речь о выживании.       — Espere poco, — пробормотал Зик доставая аптечку. — Ahora curaré.       — Брось ты эту шваль, Йегер. Сейчас прибудет маршал Калви, надо будет переговорить с вождем этих недореволюционеров Боливаром. Ты нам там нужен, а не здесь.       — Тогда позовите медиков, в конце концов!       Командир только рассмеялся. Зику хотелось удавить его, но слова «военный трибунал» еще что-то значили в этом мире.       — Vete al infiernо! — прохрипела женщина, и, уставившись безумными, нечеловеческими глазами на Зика, прошептала ему в ухо: «No tiene sentido…».       Она умерла. Таких у него на руках умирало много. Таких, кому не успел помочь, кого не успел спасти — чужих, своих. У Зика Йегера была дерьмовая репутация. По большому счету, его держали только за его знания языков и диалектов. Специалистов по Латании, как ни странно, было мало, хороших специалистов — единицы, профессионалов, готовых годами бегать по иссушенному континенту, попутно помогая заливать его кровью, — практически не существовало. Даже за деньги. Зик Йегер редкостный дурачок. Да еще и с милосердием впридачу, хоть и бесполезным.       А пропагандисты тем временем слетались как пчелы на мед, хотя, скорее, как мухи на иную субстанцию. Ибо воняло в Латании так, что и зараженные новым восточным вирусом, лишавшим обоняния, учуяли бы. Пот, тлеющая плоть, разлагающиеся тела — вот он, запах смерти. Тошнотворный, липкий, мерзостный. А Зику даже целую статью в столичном «Телеграфе» посвятили да репортаж про его работу сняли для «Маре сегодня». Зику хотелось отмыться. Не после перешагивания через трупы гражданских, не после прохода через задымленную местность, а после этих лицемерных телерепортажей, после всех плясок под вечное тявканье «повернись на столько-то градусов», «встань у этого здания в такой-то позе», «прими скорбный вид». Их всех хотелось треснуть. Но гражданам Маре необходимо думать, что их военные в Латании — герои-освободители, а не палачи.       В багровом мареве неба над городком Ла Сьедад Дивина (Йегер мрачно усмехнулся иронии названия) Зику мерещилась очковая змея. У этой огромной змеи проглядывались черты отца. Он не смог спасти никого. Даже свою родину от вранья полчищ журналюг. Он даже себя не сумел спасти. Вот уж действительно, no tiene sentido.       В этом бесконечном ужасе Зику казалось, что на этот мир обрушился гнев небес и преисподней. Рай и ад разверзлись, являя людям злость иных масштабов, такими впору уничтожить целую вселенную. Все ангелы и демоны, все божественное и все дьявольское в одно мгновение восстало и возопило: «Хватит»!». Земля гудела, небеса тряслись. Йегеру было невыносимо.       Ранение застало его неожиданно — банально попал под пулеметный обстрел отчаявшихся фанатиков Боливара, уже после подписания мирного договора. Повезло, что в него угодили только несколько пуль и только в ногу. Он успел вовремя сгруппироваться и неподвижно лежал на земле последующие несколько минут, тянувшиеся бесконечно долго. И он бы рад был покончить с болью, со страданиями, всадив нож себе в горло, но не мог. Он помнил. Он помнил о бейсбольном мячике в наплечной сумке и паре фотографий в нагрудном кармане. Одна — их фото с мамой, еще когда он был курсантом военного училища. Вторая — старая, затертая фотография мальчика четырех лет с плюшевой обезьянкой в руках.       — Я не умру, не умру, — шептал Зик как будто в забытьи. Он выживет. Он обязательно вернется. Вырвет себя из лап смерти, вырвется из этого ада и будет жить дальше.       «Иногда тяжелые мысли одолевают настолько, что жизнь становится невыносимой. Ты когда-нибудь жалел о том, что родился?» — однажды спросил его Ксавьер. Тогда Зик лишь пожал плечами, но лежа на опаленной земле Ла Сьедад Дивины Йегер знал ответ. Он был однозначен. Да. Он жалел, что родился. Жалел, что принес столько боли в этот чарующий край. Жалел.       Но раз он жив — он не умрет. Он будет жить дальше. Он вернется домой, в родной край, к людям, которые его ждут.       В конце концов, он еще не видел Эрена. Он должен выжить хотя бы ради того, чтобы иметь хоть мизерный шанс увидеться с младшим братишкой.       Будучи подростком, Зик думал, что делать татуировки с популярными фразами претенциозно. Но теперь сделал такую. На бедре, рядом со шрамом. Такое двойное напоминание. Протоязык Латании. Mea culpa, mea maxima culpa. Он всегда будет об этом помнить. Нога ныла, несмотря на вполне удобное заднее сиденье материного джипа и ровные дороги. Что же, ему еще лечиться и лечиться.       — Кольт и Фалько временно живут с нами, — сказала Дина, закурив сигарету, — Лиза заболела, сейчас лечится в местной хорошей лечебнице. Здесь все же море, для ее легких полезно. А кроме Вальтера, родственников у мальчиков нет, да и Кольт пока несовершеннолетний, чтобы решать что-то в этом плане самостоятельно.       Голос матери звучал как-то неуверенно.       — Не вижу проблемы. Фалько знаю поверхностно, но Кольт хороший парень, ответственный. Он всегда так защищал своего брата, заботился о нем, когда Фрэнк умер.       — Угу. Кстати о братьях…       Зик нахмурился.       — С Эреном что-то случилось?       — Не знаю, но… — мать потерла переносицу. — С тобой в последние три года не было связи практически, да и не хотелось тебя волновать. Все же неизвестно было, как бы ты отреагировал. Дело в том, что Карла умерла два с половиной года назад.       — Что?! Да она же… Она же молодая совсем.       — Ага. Она моложе меня, а я имею целый букет хронических заболеваний. О ее смерти я сама узнала только через полгода после похорон. Гриша со своим дружком-пограничником там по ходу глубокую работу провели. Да и у Карлы не было родственников, а я по большому счету никто, еще и с запретом въезда на остров.       Вальтер, сидевший за рулем, хмыкнул.       — Они там знатно постарались. Мне удалось связаться с одним своим знакомым, который работает в регистрационной палате на Парадизе. Не очень понимаю, зачем они так законспирировались.       — В отчете медиков написано, что был инфаркт. Бред какой-то. Ей и сорока-то не было, какой инфаркт? Она никогда не жаловалась на сердце. То ли Гриша все подделал, то ли… не хочу думать… — Дина отвернулась к окну, смахивая пепел.       — То ли сам ее до этого довел, — пробубнил Зик.       Спина болела. Всякий раз, когда Зик ошибался, ему прилетало палкой. Хорошо, что мать этого не видит. Прилетало несильно, но часто. Один неправильный ответ — палка, второй неправильный — палка. Палка-палка-палка. А напротив него — очковая змея. Но это был не единственный отцовский «метод работы». Отец любил просматривать его тетрадки и если видел там хоть какую-нибудь пометку от учителя, то вырывал лист из тетради и крепил на холодильник магнитом, чтоб Зик видел «свидетельство своего позора». Еще ему нравилось рассказывать об успехах детей своих знакомых. С упоением, смакуя детали. Не упуская ничего, доводя Зика до тихой истерики.       Отцу повезло, что женился на женщине, часто уезжающей в командировки.       — Ты понимаешь, что сделал все неправильно? Зачем я только трачу на тебя свое время? А, черт с тобой. Делай, что хочешь.       Эта фраза всегда действовала на Зика как парализатор. У него немели руки, пустела голова. Делать, что он хочет? А чего он хочет?..       Отец редко повышал на него голос. Практически никогда. Он всегда говорил тихо и смотрел спокойно и пристально, не моргая.       Очковая змея. Тычок палки в спину. И абсолютная тишина в доме. В этом доме даже часы не тикают. Как будто жизнь остановилась, как будто этому гребаному дому не было места в мире.       Зик опрокинул в себя стакан коньяка, подмечая выжидательные взгляды собравшихся за столом. Йегер подозревал, что и Кольт не прочь приложиться к бутылке (а может, и Фалько тоже) после его рассказов про Латанию.       — Вас так шокируют все эти подробности? — спросил Зик, начиная резать рыбу.       Мальчики синхронно кивнули. Дина цокнула языком.       — Нет, Зик. Я была на раскопках мест боевых действий множество раз, в конце концов, у меня докторская посвящена военным технологиям разных эпох. Меня этим не удивить. Меня шокирует то, как спокойно и буднично ты все это рассказываешь.       — А что мне, по-твоему, заламывать руки и возводить очи горе? За столько лет это стало моей повседневностью.       — Именно этого я и опасаюсь. Зик, психологи часто говорят о ПТСР. Я бы назвала это ожогом. Я сама виновата, надо было…       Зику стало смешно.       — Надо было настоять на чем-то? Мама, я учился в военном училище, я готовился к тому, что война будет моей работой.       Дина не ответила, только вытянула сигарету из пачки и закурила. Вальтер молчал. Вальтер вообще никогда не лез к нему в душу. Он всегда был в первую очередь мужем для Дины, чем отчимом для Зика. Нет, он, конечно, проявлял к нему внимание, помогал с уроками, когда было надо, водил в спортклубы. Но родственного тепла по отношению к Грайсу Зик так и не научился испытывать. Впрочем, он безмерно уважал Вальтера за ту любовь и заботу, что он подарил матери.       — Ксавьер звонил в последние месяцы очень часто. Жаловался, что не может связаться с тобой, — отчим положил в тарелку спагетти, подкладывая также племянникам.       — Он прекрасно знал, где я.       Дина посмотрела на сына донельзя снисходительно.       — Зик, он просто за тебя волнуется. Это нормально. По большому счету, у него, кроме тебя, никого нет.       С Томом Ксавьером Зик познакомился, когда гулял в парке после уроков. Тот кидал бейсбольный мяч в стену и предложил сыграть с ним. Окрыленный новостью о разводе родителей, Зик был в хорошем настроении и сразу согласился. Ему всегда хотелось сыграть с отцом во что-то. Просто поиграть, как отец с сыном.       Когда начало темнеть, Ксавьер проводил его до дома и познакомился с Диной. Та поначалу недоверчиво относилась к странному мужчине, который проявляет интерес к мальчику. Впрочем, потом ее сомнения развеялись. Том не демонстрировал никаких нездоровых наклонностей, просто принимал посильное участие в его жизни: помог перевестись в школу с углубленным изучением языков, чтобы мальчик, наконец, мог распрощаться с ненавистной математикой, помогал доставать путевки в полузакрытые лагеря. Ксавьер работал микробиологом на предприятии, постоянно выигрывавшем правительственные тендеры на разработку и производство вакцин, и обладал множеством связей. Семьи у него не было, по крайней мере, про нее он никогда не распространялся.       Перед отъездом в Латанию Зик увиделся с ним на той детской площадке.       — Возьми, — Ксавьер протянул ему бейсбольный мяч, — как талисман. Я так хочу, чтобы ты вернулся домой. Мне не хочется отпускать тебя в Латанию, но кто я такой? Я знаю, что ты хочешь быть там, что быть переводчиком, да в таком важном деле, — это твое призвание. Просто живи. Исполни свою мечту и вернись домой.       Мечта? А какая у него мечта?..       — Зик, я не рассказывал тебе раньше. У меня была жена и маленький сын. Моя жена… как бы сказать, была натурой тревожной и параноидальной. А после рождения сына я узнал, что она поддерживает радикальных марейских националистов. Как ты знаешь, сейчас в метрике не пишут национальность, только гражданство. Я надеялся, что все сгладится, однако… Как-то она узнала, что я элдиец, и убила нашего ребенка. И себя вместе с ним. Оставила записку, где во всем винила меня и меня же проклинала. Я с головой ушел в работу, отгоняя мысли о самоубийстве. Но увидев тебя на площадке, меня пронзило ощущение того, что не все потеряно, будто получил второй шанс. Ты стал тем, кто спас меня от гибели. Я так рад, что ты есть в моей жизни. Поэтому прошу тебя, просто живи. Живи изо всех сил.       Слова «отец» и «сын» так и не были сказаны. Но Зику они были не нужны. Они всегда отлично понимали друг друга.       Остаток сентября и часть октября Зик решал вопросы с уходом с военной службы, спал до обеда, встречался с немногими друзьями и знакомыми, периодически помогал матери и отчиму по хозяйству. Вальтер несколько лет назад приобрел новое хобби — реставрацию старых авто для дальнейшей перепродажи. Зик помогал Грайсу в гараже, хотя по большей части занимался очищением деталей от грязи. Он даже почти решил вопрос с работой. Одно из главных переводческих бюро без всяких собеседований согласилось предоставить ему неплохую должность. В конце концов, у Йегера богатый опыт. Параллельно он планировал и другое мероприятие — поездку на Парадиз. Ему очень хотелось, наконец, увидеться с младшим братом, которого он знал лишь по редким фотографиям, что Карла несколько раз присылала матери когда-то очень давно. Они с Вальтером пытались добиться отмены запрета для Дины, но все было тщетно. Видимо, отец очень сильно не хотел, чтобы мать прибыла на остров. — Дина, приветики! — воскликнула Карла, обнимая маму. — Так рада, что выбрались наконец!       Зик сидел на качелях с книгой, наблюдая за сценой. Карла ему нравилась. В те предыдущие разы, что отец с новой женой приезжали в гости, Зику казалось, что Гриша счастлив. Он смотрел на Карлу с любовью, а не с недовольством, как на маму. Он действительно любил Карлу. Наверное, им с мамой было необходимо расстаться, чтобы найти свое настоящее счастье.       — Пойдемте в дом! Обед уже готов, — крикнул Вальтер с порога.       Зику нравились подобные вечера, хоть он и не принимал участия во взрослых разговорах, предпочитая сидеть на диване у телевизора. Ему просто было хорошо в спокойной атмосфере согласия и теплоты.       — Когда ты рожаешь? — Дина указала на уже большой живот Карлы.       — Через месяц. Уже нашли роддом, — отозвался отец.       Вальтер дернул бровью. Десятилетнему Зику показалось странным, что отец отвечает за жену.       — Вот как… И как самочувствие? Помню, когда я была беременна Зиком, у меня чередовались месяцы бодрости и усталости. Бывало, лежала пластом.       — У Карлы тоже по-разному, — Гриша отпил вина, — то бодрая ходит, то ни черта не может.       — Карла, может вам на диван пересесть? — Грайс указал на диван, где Зик в это время смотрел бейсбольный матч. — Там намного удобнее.       Не дожидаясь очередной реплики от мужа, женщина уселась рядом с Зиком. Мальчику показалось, что она вот-вот заплачет. Наверное, показалось.       — Что это у тебя, обезьянка? — Карла кивнула на игрушку, которую Зик сжимал в руках.       — Ага… А у вас… у вас большой живот.       Карла улыбнулась. Йегер было подумал, что с его стороны это была не самая умная реплика, но на подсознательном уровне женщину хотелось немного утешить.       — А можно послушать?       Карла кивнула. Зик прижался ухом к большому животу мачехи. В каком-то сериале, который смотрит мать по вечерам, было что-то подобное. У него будет брат! Для Зика это была неожиданная и волнительная новость. Может, они даже смогут периодически приезжать друг к другу в гости? Он бы научил его играть в бейсбол.       — Ой! Он толкается. Наверное, чувствует присутствие старшего брата, — сказала женщина, потрепав Зика по голове.       Он его чувствует! Его младший брат вот-вот родится, он еще в животе своей мамы, но уже чувствует его, Зика! Уже откликается! В тот момент мальчик осознал значение выражения «слезы радости». Недолго думая, он протянул Карле плюшевую обезьянку.       — Это для братика.       Он искал чистящее средство для кожи и замши под раковиной, краем уха слушая мамину болтовню, как на кухню вбежал взъерошенный Грайс.       — Звонил мой приятель из регистрационной палаты. Гриша умер.       Дина уронила чашку на пол.       — Туда ему и дорога, — отозвался Зик.       — Зик!       — Что, мам? Лучше меня знаешь, что он это заслужил.       Дина лишь головой покачала.       — Проблема стоит относительно опеки над Эреном. Ему всего два года до совершеннолетия осталось. Со стороны отца есть бабушка с дедушкой, но им вряд ли дадут опеку, отец Гриши по полгода в сумасшедшем доме проводит. Со стороны Карлы родственников нет, разве что троюродная сестра ее покойной матери, такое себе родство. Приятель сказал, что к опеке проявил интерес некий Крюгер…       — Не бывать этому! — резко сказал Дина, сжав осколки от чашки, которые поднимала с пола. Острые края резали ладонь, но женщине было плевать. — Мы не должны этого допустить…       — Мы же даже не родственники… — пробормотал Вальтер, почесывая голову.       — Да, — Дина закивала, — мы с тобой, Вальтер, Эрену не родственники, но вот Зик — его единокровный брат. А это уже весомый аргумент для опеки.       Женщина повернулась к сыну.       — Зик, что думаешь?       Йегер сжал кулаки. Гриша испоганил детство ему, истрепал душу матери, погубил Карлу, а теперь еще и оставил Эрена. В мгновение в голове вспыхнули картины прошлого. No tiene sentido… Да черта с два он это допустит! Нет, не будет его брат страдать в лапах этого урода Крюгера. Он вытащит его оттуда. Сам залезет в пасть этому аллигатору, но не отдаст брата им на растерзание. Да, Эрену уже шестнадцать, и наверное поздно уже воспитывать. Но он не допустит гибели брата, он огородит его от тех поганых шакалов.       Потому что достаточно на его жизнь уже одной Ла Сьедад Дивины. И не будет больше «no tiene sentido». Он не допустит.       Дальнейшие события пришлось проворачивать в буквальном смысле с космической скоростью. Йегер попросил Ксавьера воспользоваться знакомством с заместителем главы министерства по делам автономных территорий Тео Магатом, чтобы Зику выдали разрешение на работу на Парадизе и фактическую неприкосновенность, которая могла бы защитить его от псов Крюгера на острове. Бюро переводов, имевшее филиал на острове, с радостью согласилось отправить его туда. Тем более, в автономии практически не было специалистов со знанием языков Латании и Антарасии. Оставалось самое сложное — служба опеки.       С ней пришлось возиться уже Грайсу, буквально сидевшему на телефоне все эти дни. Впрочем, ни Зик, ни Дина тоже не могли заснуть. Зик понял, что последний раз не спал столько ночей во время первых боевых действий в Латании. Потом он уже привык засыпать под градом пуль и во время взрывов. Нынешняя ситуация представлялась ему не лучше, в том плане, что опасность была не меньшей, если не большей.       Но все их усилия себя окупили. Через несколько дней у Зика на руках был документ о праве опеки над единокровным братом. Они с семьей тихо праздновали выигранную битву, хотя и понимали, что все трудности еще впереди.       — Вальтер, все же расскажи, как тебе удалось продавить опеку? — спросила Дина, разливая шампанское.       — Проще, чем я думал, на самом деле. У моего многострадального приятеля из регистрационной палаты был непродолжительный роман с одной дамочкой, занимающей не последнюю должность в службе опеки Парадиза. Ничего серьезного, но, как это бывает, есть один нюанс. Даже два. Дамочка замужем и разводиться не намерена, а с приятелем они наснимали несколько интимных видео, где ее прекрасно видно в разных ракурсах. Он просто пригрозил выложить кадры в интернет, если она не подпишет нужные бумаги с нужными именами. Можно сказать, мадам отделалась легким испугом.       Дина засмеялась.       — А полезным оказался твой приятель. Он случайно не из того исторического кружка изучения Элдии?       — Именно. Не уверен, помнишь ли ты того бородача, он и был на встречах всего пару раз…       Мама округлила глаза.       — Да ладно? Петер? Да ему ж лет сто в обед…       Вальтер только пожал плечами.       — Сто не сто, но сердцеед он тот еще. И добрый. Главное, добрый. Иначе не видать Зику опеки.       Зик не боялся трудностей. В Латании он привык смотреть им в лицо, привык встречать их с прямой спиной и твердо стоя на ногах. Его решимость укреплялась с каждым часом, с каждой минутой, когда он ехал по мосту к острову Парадиз.       Впрочем, на подъезде к району Шиганшина, где жил Эрен, его машина угодила в кювет.       — Черт… черт, черт, черт! — Зик вышел из автомобиля, осматривая ущерб.       Ущерба, впрочем, как такового не было — седан увяз в грязи. Колеса не повреждены, но без посторонней помощи ему не справиться. Либо надеяться на то, что мимо проедет сердобольный водитель внедорожника, либо сразу вызывать эвакуатор. Зик посетовал, что заранее не приобрел местную SIM-карту, поскольку марейский номер здесь работал плохо, связи практически не было.       Неожиданно рядом затормозил джип с каким-то бородачом за рулем.       — Эй, приятель! Проблемы?       Зик подошел к авто. Водитель, пожилой мужчина, мог с первого взгляда показаться спокойным и добродушным, однако Йегеру стало неуютно. На соседнем месте сидела флегматичная блондинка и листала что-то в смартфоне.       — Ага. Машина в кювет угодила. Седан оттуда самостоятельно не выберется, — досадовал Зик.       — Не вижу поводов для беспокойства, — старик отстегнул ремень и разблокировал двери. — Сейчас все сделаем. Хистория, пересядь за руль, по ходу, будет как в тот раз, когда мы тачку Пиксиса из ямы доставали.       Девушка кивнула и, бегло осмотрев Зика, пересела за руль. Старик тем временем направился к багажнику.       — Вот как мы поступим. Ты отойди в сторону, я сяду за руль, и мы с Хисторией вытащим машину. Ты когда-нибудь попадал в подобные ситуации?       Зик покачал головой.       — Вот. А я столько раз вытаскивал и свои, и чужие тачки из дерьма, что со счета сбился, — старик захохотал, прикрепляя трос к джипу и шагая к увязшему в грязи седану. — Вообще, конечно, зря ты по этой дороге поехал. Тебе же надо в район Шиганшина?       — Ага.       — Тогда в следующий раз езжай по трассе М7. Это в объезд и дольше, но там двустороннее движение и несколько полос, плюс ограждения. А вот тут застрять можно с легкостью.       Закрепив другой конец троса на зиковском седане, старик уселся за руль и завел машину.       — Не боись, сейчас все сделаем, — с этими словами мужчина нажал на звуковой сигнал на руле и включил аварийную сигнализацию, дав знак блондинке трогаться с места. Джип медленно двинулся, потихоньку утягивая седан за собой.       Йегер встал на дорогу, наблюдая за процессом. Дело шло медленно, но, видимо, у водителя джипа и той девицы действительно большой опыт. Из размышлений его вырвал звуковой сигнал. Обернувшись, Зик увидел невысокого мужчину, выходящего из затормозившей красной легковушки. Боги, кто вообще покупает красные машины? Такая безвкусица.       — Какого хера тут творится, мужик? Вы проезд перегородили!       Зику стало смешно. Какой-то лилипут предъявляет ему претензии, видя, что от него тут точно ничего не зависит.       — Сами видите, мой автомобиль вытаскивают, это процесс небыстрый.       — Так ездил бы аккуратнее, олень! У нас жена рожает!       Зик пригляделся: в красной машине сзади действительно сидела рыжеволосая женщина с болью во взгляде. Крепкий блондин гладил ее по голове, видимо, успокаивая (или уговаривая не рожать в авто), за рулем сидел мужчина с козлиной бородкой и нервно стучал по рулю.       — «У вас»? Что, у всех троих, что ли? — Йегер не мог сдержать смех.       Лилипут сжал кулаки. Зику действительно было смешно от всей гротескности ситуации. Тем временем седан, наконец, вытащили на дорогу. Старик вышел из автомобиля и протянул Зику ключи.       — Все готово. Вот, кстати, — достав из нагрудного кармана визитку, он отдал ее Йегеру, — на всякий случай.       «Дариус Заклай. Глава отдела образования автономии Парадиз». Телефон, адрес. Ничего лишнего.       — Благодарю за помощь, господин Заклай. Сколько я вам должен?       Тот покачал головой и открепил трос от машины.       — Такие мелочи. Думаю, мы не в последний раз встречаемся. О, — Заклай повернулся к коротышке, — здравствуй, Леви. Неожиданно.       Леви недовольно прыснул.       — Мы торопимся. У Мари схватки, поэтому надо бы быстрее добраться до больницы.       — Все, понял. Сейчас мы тронемся, а седан вы сумеете объехать. Удачи.       Леви кивнул и направился к машине, не забыв при этом задеть Йегера плечом. Зику действительно было смешно.       — Это начальник коммунальной службы округа Мария, Леви Аккерман. Он всегда такой, не обращай внимания. Ладно, — Заклай похлопал мужчину по плечу, — я поехал. Удачи тебе!       До Шиганшины Зик добрался уже без происшествий. Да и сам вечер, вопреки ожиданиям, прошел вполне сносно. Даже бессмысленная разборка с Крюгером и истерика младшего брата вполне вписывались в творящийся сюрреализм.       Распрощавшись со всеми и прибравшись в доме, Зик написал подробное сообщение матери и Вальтеру. Стоит держать их в курсе событий, а также прозондировать возможность отмены запрета на въезд. Поначалу Зик думал пойти спать (а обживать придется, судя по всему, отцовскую спальню), но все же решил проведать Эрена. Открыв дверь в спальню брата как можно тише, Йегер зашел, стараясь не шуметь. Эрен спал, но лицо его было напряжено. Неудивительно, столько потрясений за короткое время. Они еще успеют все подробно обсудить.       Присев на краешек кровати, Зик поправил одеяло. Внезапно взгляд мужчины уцепился за что-то знакомое. У подушки лежала порядком истрепавшаяся, даже грязная, плюшевая обезьянка — та обезьянка, что он шестнадцать лет назад вручил Карле с просьбой подарить братику. Сердце Зика наполнилось давно забытой нежностью.       Впервые за долгое время он чувствовал, что следует своей мечте. Следует своему призванию. Следует своей цели.       Быть нужным. Спасти. Спасти и уберечь.       Пресечь любую возможность рождения Ла Сьедад Дивины в душе младшего брата.