Плевать

      Если ты ищешь кого-то, кто отговорит тебя, скажет, что ты просто расстроена и не можешь ясно мыслить… Я не тот парень. Блум задерживает дыхание, закидывая в себя второй шот текилы, морщится от сводящей язык кислятины — или это горечь? — когда кусает дольку лимона, и ищет взглядом вихрастую макушку Ривена. Она ему так благодарна за этот вечер, что еле держит себя в руках. Внутри зарождается обида, мощная и опасная, как сама её сила, как пожар, что разгорается от ветра всё сильнее. Питерс, едва сохраняя баланс и задевая плечами беззаботных студентов Алфеи на традиционной (не)санкционированной попойке специалистов, смотрит на спокойно разговаривающих Ская и Стеллу, и в очередной раз понимает, что в пролёте. Может, она бы не отказалась от участи печально известной Рикки, лишь бы не видеть их вместе. Блум обычно-то без тормозов, но когда к природной целеустремлённости добавляется опьяняющая бессознательность и жгучая обида на парня, который никогда ей не принадлежал, все стоп-краны перестают работать в принципе. Голова достаточно затуманена, чтобы натворить глупости. А сил противостоять совершению глупостей у неё попросту не остаётся. Пальцы сами тянутся к влажной майке Ривена, они доходят до его комнаты наощупь, чудом никого не сбив, и сталкиваются солёными губами и жаркими поцелуями. Ривен не против, когда Блум сама настырно лезет к нему, только кидает насмешливое, подтвержающее свои собственные, когда-то сказанные слова: «А ты горячая, да?», и он уверен, что она фыркает. Она целуется, как фурия, встревоженная и раненная, но что и было ранено в этот вечер, так это хрупкое эго рыжей. Конечно, ей не тягаться с принцессой, родившийся с золотой ложкой в зубах, конечно, это неприятно признавать. Признавать поражение — отвратительно и вредно для здоровья. Ривен по себе знает. И как-то блядски вовремя двое людей, пострадавшие так или иначе из-за Ская, над головой которого только что нимб не светится, сталкиваются своими искуроченными и к чертям никому не нужными галактиками. Они вообще-то не в ответе за ещё одну червоточину в небе. Получается до истеричного смеха иронично. Ими движет всё, что угодно, но не трепетные чувства. Из трепета здесь только огненные, развивающиеся из-за сквозняка волосы. А когда раскрасневшиеся губы почти-шепчут имя принца, Ривен успевает закрыть ей рот. Их здесь двое, и это число не должно меняться до самого утра. Это сродни сумасшествию, сродни помешательству, потому что адекватной причины у Блум не найдётся ни в неизбежно наступившее утро, в ворохе смятых простыней, с копной запутанных волос и не менее запутанных мыслей, ни через пару дней, за которые она докажет Скаю, что их дружбе никогда не быть прежней. И дело даже не в Ривене, а в том, что другом Блум быть хочется точно так же, как подкидышем в этом мире. То есть на практике это жестокая правда, но на деле она бы хотела переписать историю.