Когда я был молод, Я слушал радио. Я ждал мои любимые мелодии, Когда они звучали, я подпевал, И улыбался от удовольствия.* -
Надрывался динамик на тумбочке рядом с кроватью. Рядом с престарелым музыкальным аппаратом аккуратно обосновалась книга в бардовой обложке. Золотые буквы в верхней части складывались в священное для католиков слово «Библия». Только открывать ее и молиться за отпущение грехов я не спешил. Как и подходить к кровати, где на подушках педантично точно в центре лежало по кусочку шоколада, завернутого в фирменную обертку отеля «Дельфин». Вместо этого я отвернулся и нашарил взглядом тяжелый стул с резной спинкой гнутыми ножками. Не раздумывая, я схватил предмет мебели, размахнулся и направил в полет. Стул, угодив точно в радио, сбил его с тумбочки вместе с Библией. Крышка корпуса откололась наполовину, демонстрируя свои механические внутренности. Музыка заменилась шипением, смешанным с невнятным бормотанием, как будто в поисках четкой радиоволны. Книга же раскрылась на середине. Моему взору предстали девственные белые страницы. — Кто бы сомневался, — процедил я и, задрав голову к потолку, крикнул. — Ну и чего ты от меня хочешь?! Чтобы я сдох? — Мы оставляем гостям право выбора, — ожило раздолбанное радио. — Вы можете проживать события вновь и вновь или воспользоваться нашей экспресс-выпиской: сами убьете себя. Вздрогнув, я огляделся и уставился на изменившуюся кровать. На сей раз шоколадок не было. Зато наличествовал неслабый набор для самоистязаний: от таблеток со снотворным и шприцами с мутной жидкостью, до револьвера и даже дрели. — Неплохо, — усталость от волнений принесла с собой сарказм и спокойствие. — А как же мыло и веревка? Свет в комнате мигнул и потолок украсился петлями из крепких витых веревок, точно ветками омелы на рождество. — Желание клиента — закон. — отпарировал динамик. На последнем слове звук смазался в шипение на мгновение, чтобы после продолжиться песней.Те, такие счастливые, времена Были еще не так давно. Я поражен, что они уже ушли, Но они снова вернулись, Как давно потерянный друг, Вместе с песнями, что были мною так любимы…
— Я смотрю, у тебя есть чувство юмора. — усмехнулся я и направился в сторону ванны, ополоснуть лицо. Расположение комнат неуловимо менялось, не давая запомнить последовательность. Вот я миновал кухню, обернулся на секунду на тень в ее глубине и передо мной уже предстала ванная. На бортике раковины справа лежали чистые лезвия, слева кухонный нож. Певица на повторе продолжала раздражать мои уши. — Если ты считаешь, что я так просто выпилюсь из жизни, то спешу тебя разочаровать. Слишком банальное… Динамик захрипел, точно сменив станцию: -…зло, то мы уже в седьмом кругу. — иронично проговорил мужской голос. От неожиданности я выглянул в зал. За спиной, за задернутой белой занавеской что-то зашевелилось. Я схватил нож. Тень стала больше и тяжело задышав, накренилась, прислонила широченную ладонь к шторке по ту сторону. Мои глаза расширились. Я замер, с каждой секундой все больше узнавая эту одышку. Это чертово прерывистое дыхание мучило мои кошмары все детство, после того гребанного Хэллуина и стоило моим родителям бешеных денег, потраченных на мозгоправов и таблетки. — Сукин сын… Одышка попыталась смениться на тихий смех, но тот больше походил на всхлипы задыхающегося. -…забыл… — бормотали мои губы. Уже не отдавая себе отчет, я заорал. — Я. ТЕБЯ. ЗАБЫЛ! Занавеска оборвалась вместе с телом, с гулким звуком упавшим вглубь акриловой посудины. Ткань по ту сторону стремительно багровела. Затаив дыхание, я склонился над телом и открыл лицо. — Молли?.. — выдохнул я и сдернул изрезанную занавеску полностью. Предо мной совершенно обнаженная и окровавленная лежала жена Стэтсона. Белокурые кудрявые локоны еще мягко соскальзывали с края ванны к плечу уже бездыханной. Пальцы выронили испачканный нож. — Какого черта?.. Радио в зале снова проснулось, беззаботно напевая один и тот же мотив:Каждое «ша-ла-ла-ла», Каждое «воу-воу» — Продолжает сиять, Каждое «шинга-линга-лин», Начинающее мотив, Прекрасно…