***
Прекрасна и многогранна жизнь, особенно когда есть возможность быть полноценным счастливым человеком. Хотя, что есть то счастье, о котором все говорят? Джен и Нот — юные молодожёны, счастливо жили, и стали ещё счастливее, когда узнали, что Джен беременна. Это были лучшие моменты для влюблённой парочки, прекрасные девять месяцев, до тех пор, пока малыш не родился. Счастье возросло в разы, ведь прекрасный мальчик, которого назвали Галф, был так прекрасен. Галф был послушным, но игривым ребёнком. Радовался каждой мелочи, тянулся к родителям, что баловали его всеми возможными способами. Правда в четыре года всё изменилось. Джен и Нот тогда сильно перепугались, ведь ребёнок зарыдал навзрыд, смотря мультфильмы, даже дышать спокойно не мог. Очевидно, что паника в таком возрасте, ну ненормально. Недолгое обследование и не такой страшный вердикт, как показалось родителям Галфа. Хроместезия. Вот что было «даровано» природой маленькому Галфу. В силу возраста Канавут не мог понять возможностей, что открывал данный феномен, а вот его родители решили, что это знак свыше. И уже в пять лет они отвели его на первое музыкальное занятие. Год потратили на подготовку, старались объяснить сыну, что нет ничего страшного, что видеть цвета при звучании мелодий, нормально. Вот только Галфу это не помогало. Стоило его учителю пробежаться по клавишам пальцами, а нотам наполнить звучанием комнату — для нас слуховым, для Галфа и визуальным — он закричал. И не мудрено. Пожалуй, видеть цвета музыки, такое себе удовольствие. И кто же знал, что юный Галф впадёт в настоящую истерику? Родители не были беспечными, ведь обычно с подобными явлениями у людей не возникало проблем, поэтому неприязнь собственного сына к себе и своему дару, сильно обеспокоила и озадачила родителей. Джен и Нот тогда не на шутку перепугались. Сын не выходил из комнаты несколько дней, не произнося ни слова. С тем же стало ясно, что Галфа пугает собственная аномалия, а значит быть музыкантом ему не суждено. Ну, а что они могли? Не заставлять же насильно, ведь это уже пытка. Канавут маниакально избегал любой музыки, даже детские мультфильмы, зачастую, он смотрел без звука. И жить в городе, где на каждой улице, да даже в детском саду, есть музыкальное сопровождение, просто невозможно. Не решение, скорее способ избежать неприятностей в виде панической атаки, но Галф стал ходить в наушниках. Правда слушал он звуки природы: гроза, шум волн и так далее. Когда родился младший брат — Джеймс, Галф был очень рад, но до тех пор, пока у младшего не потянулись руки к скрипке. И не скажет Канавут, что братец плохо играл, ни в коем случае, однако цвета, что исходили от играемых мелодий, казалось, преследовали Галфа даже в темноте. Стало только хуже, и не спасали в доме наушники, особенно когда Джеймс играл под дверью. Канавут до сих пор помнит те дни, когда, даже плотно жмуря глаза, цвета нот, звучаний, словно насильно пробирались в плотно закрытые веки, и казалось Галфу, что они осязаемы: окутывают его с ног до головы, сжимая, подавляя своей тяжестью. Так страшно, когда что-то психическое проявляется в физическом. Галф постепенно начинал чувствовать себя посторонним, обузой. Он видел радость и гордость за Джеймса, неловкость и скованность за себя. Долгое молчание сильно сказалось на личности Канавута. Замкнутость, пассивная агрессия, сложные отношения с семьёй. Конечно, нельзя сказать, что Галф не любил родителей, не любил брата, просто чувствовал себя чужим, что дома, что в мире — уродом. Он думал, что привыкнет. Много читал, что люди, так же неспособные принять что-либо, страдающие, просто привыкают и живут. Но он не мог. Терпел и терпел, пока не почувствовал, что это уже предел. И в конце второго курса Канавут не выдержал. Его тошнило от мира, от жизни, от звуков. Цвета, которыми были окрашены мелодии, были ядовиты настолько, что дышать уже не представлялось возможным. Галф погибал в огромном мире, где ему не было места. В один из дней дома, Джеймс порадовал родителями новостью о серьёзном конкурсе с возможным поступлением в престижный университет в дальнейшем, а Галф словно тень стоял в стороне, сокрушённо наблюдая за сползающими улыбками с лиц близких, стоило им увидеть его. Канавут не дал им и слова сказать. «Я переезжаю в деревню». И молча ушёл в комнату, так и не ответив на вопросы родителей, что достаточно долго стучали в дверь. Жить в мире, где полно музыки, от которой исходят миллионы различных вариаций цветовых комбинаций, Галф не мог. Это отравляло его. Мучило. И что он мог сделать с тем, что даже смотреть на музыкантов не мог? Что он мог сделать с тем, что в доме он был посторонним?..***
Галф просыпается в обед, наконец-то выспавшись. Он был примерным учеником в школе, таким же студентом являлся, а теперь он может полодырничать и не постыдиться. Вчерашнее решение, которым Галф огорошил семью, совсем не сразу всплывает в сознании. Слишком приятно нежиться в родной постели, не думая ни о чём вовсе. — Галфи? — неуверенный голос матери раздаётся за дверью, а женщина не входит без дозволения. — Что? — монотонно спрашивает Канавут, приподнимаясь на кровати. — Мы можем поговорить? — дверь слабо приоткрывается, и взволнованное лицо женщины просовывается в комнату. — Ну давай… — Послушай, — тихо начинает женщина, присаживаясь на край кровати, — мы с твоим отцом поговорили и… мы не против, если ты какое-то время поживёшь у бабушки и дедушки… — Ха, — нервный смешок вырывается со рта Канавута, — и почему я не удивлён? Поговорили, мам. Мне нужно собирать вещи, — холодно. — Не злись. Мы же не со зла. Просто не знаем, как ещё можно тебе помочь… — Галфу очень хочется верить в это, даже где-то в глубине сознания он понимает, что это правда, но обычная обида давит намного сильнее здравого смысла. Он сам не знает, чего ждал от родителей, поставив из перед фактом вчера вечером, однако, слышать подобное… оказалось… невыносимо больно. — Я тоже не знаю, мама, как вы можете мне помочь. Хотя забавно получается, что вы всегда знаете, как помочь Джеймсу… — Канавут подкатывает глаза, стуча указательным пальцем по подбородку. — Галф… — рука женщины пытается взять сына за руку, но тот грубо отмахивается. — Поговорили, мама, — по слогам произносит Канавут, сжимая в руках простынь. Говорить нет ни малейшего желания, как и видеть ту, которая подарила ненавистную жизнь. И омерзителен сам себе Галф от этих чувств, но поделать с ними ничего не может. Канавут цепким взглядом проводит вяло удаляющуюся фигуру матери, прикрывая влажные глаза. Эмоции, чувства, что он долгое время скрывал в себе, копя, внезапно, сокрушительным цунами унесли его душу в огромный водоворот. Собственная жизнь всегда не нравилась Галфу, что он мог поделать с этим? Не виноват же он, что родился таким! Не виноват он, что не может терпеть красок музыки! Быть особенным, отличаться чем-то от других, всегда очень сложно, особенно для ребёнка. А что происходит с этим самым ребёнком, когда он боится себя самого, своего недостатка-дара? Галф даже не знал, как относится к собственной хроместезии. Он читал в интернете, что многие люди столкнулись с подобным феноменом, и что они-то, как раз, те, кто видит цвет букв, нот и так далее, являются выдающимися личностями своего дела. И это что же получается, и без того «урод», так ещё и среди своих «уродец»? Галф не раз ловил себя на мысли, что лучше бы имел способность видеть цвета вокруг людей — их ауры, но… он видит музыку. А музыка, особенно когда живёшь в большом городе, повсюду. И даже дома от неё не избавиться. Джеймс, что говорится, был дарованием. Он на самом деле превосходно играл на скрипке, но из-за присутствия Галфа в доме, не мог заниматься там, и родителям пришлось оплачивать отдельную студию. Канавуты, конечно, не бедствовали, но Галф никак не мог избавиться от чувства, что он мешается, что он не оправдал ожиданий любимых родителей. Мысль о переезде он вынашивал давно, так что сомнений у него не осталось. Он резво подрывается с кровати, совершает утренние процедуры, принимаясь к самому важному. Галф собирает вещи быстро. Возвращаться сюда нет никакого желания, поэтому пытается сразу охватить все аспекты своей жизни, ведь вообще ещё не ясно, когда он вернётся обратно. И вернётся ли… Когда он позвонил бабушке, попросив пожить, так и слушать не стала, сказав, что комната для него уже готова. Они всегда больше интереса проявляли к нему, больше понимали что ли. Да и самому Канавуту в деревне нравилось больше. Там тихо. Там везде умиротворение. — Братик? — неуверенный шёпот из приоткрытой двери, и Галф тяжело выдыхает, косо смотря в сторону. — Заходи. — Почему ты уезжаешь? Это из-за меня?.. Канавут внимательно смотрит на Джеймса, и сердце болезненно сжимается. Чувство вины удушает, ведь на парне нет лица, а глаза поблёкли. — Нет. Ты ведь знаешь, что проблема во мне, — Канавут пожимает плечам, продолжая собирать вещи. — Тебе стоит думать о своём будущем, а я… — Галф снова поворачивается, и становится хуже. Джеймс плачет, а у Канавута всё внутри обрывается. — Эй! Ты чего? — он кидается к брату, нервно улыбаясь. — Ну не плачь, пожалуйста. — Но… это… я не хочу, чтобы ты уезжал! — и Джеймс крепко обнимает Галфа, сопя ему в плечо. — Послушай, Джеймс, — вполголоса говорит Галф, — ты же прекрасно знаешь причину. Я не могу иначе… — Насколько ты уедешь? — выдыхает младший. — Пока не знаю. Я… — О, собрался уже? — радостный голос отца. — Ты чего плачешь? — приторно-удивлённо спрашивает мужчина, приобнимая Джеймса за плечи, а Галф прикусывает нижнюю губу. Действительно. И почему он чувствует себя ненужным? Если даже сейчас… не он… — Собрался? — уже спокойно спрашивает глава семейства у старшего сына. — Как видишь, — холодно отвечает Галф. — Тц, — недовольно цокает отец. — Папа, останови его! — вскрикивает Джеймс. — Я не хочу, чтобы братик уезжал! — Ну чего ты, — и ерошит младшему волосы, пока Галф смотрит на них непроницаемым взглядом. Ему даже не верится, что отец сейчас снова зациклен на младшем сыне, пока старший собирается покинуть их на… неопределённый срок. — Да перестань ты! — грубо отмахивается Джеймс, во все глаза таращась на родителя. — Галф уезжает, а ты… — Так будет лучше ему, — строго отвечает мужчина. — Он сам принял это решение. — Машина приехала, — в комнату влетает расстроенная женщина, сразу морщась от негативной атмосферы. — Что случилось? Что он опять наговорил? — и толкает мужа в спину, хмуря брови. — Он не хочет даже попытаться остановить Галфа! — взрывается Джеймс. — Отец не любит его! Не любит! — Боже, Джеймс, ну что ты говоришь такое… — Правду, — глухо говорит Галф, закидывая пару сумок на спину. — Пойдём? — и слабо улыбается матери, у которой, судя по виду, сердце в клочья разрывается. — И давно ты стал таким запредельно несчастным? — усмехается отец, беря в руки чемодан. Мать даже возмутиться не успевает от подобного обращения к сыну, как Джеймс выхватывает из рук старшего чемодан. — Не любишь Галфа, а я не люблю тебя. И не надо его провожать, — и молча выходит из комнаты, прихватив пару пакетов. — Ну что это такое? — мужчина явно пытается перевести всё в шутку, вот только разбита жена, подавлен старший сын. — Да это глупость! Люблю я Галфа! Никто ничего не отвечает, молча покидая комнату. Мужчина остаётся один, присаживаясь на кровать. Ничего не говорит Джеймсу, который возвращается за оставшимися вещами, и не спускается, когда Галф садится в заказанное такси, когда с ним прощаются. А Канавут не ждёт. Он и не хочет видеть отца, ведь и без того тяжело покидать отчий дом. Слёзы на глазах матери, брата, а Галф улыбается, до тех пор, пока машина не двигается с места. Мысли кубарем, но он уверен, что поступает сейчас правильно. Ему не место в этом мире, он не должен мешать Джеймсу, быть обузой для родителей, ведь, в конце концов, возможно и такое, что он просто бежит от себя самого?.. Таксист попался на удивление болтливый. Все четыре часа до пункта назначения, не замолкая, болтал. Всё ему нужно было узнать, всё расспросить. Канавут не мог попросить мужчину замолчать, больно уж неловко, поэтому старался не вылезать из телефона, правда, таксист намёков не понимал. Когда доехали до деревни, Канавут разулыбался. Кругом зелень, в ряд выстроенные дома, дворики, сады. Тишина. Никакой музыки. Рай. — Молодой человек, — мужчина потряс Канавута за плечо, что засмотрелся в окно, — мы доехали. Вроде, этот дом. — А, да-да! Сколько я должен? — Так уже всё оплачено! — разулыбался мужчина. — Тебе помочь? — Да нет, — слабо улыбнулся Галф, — мне дедушка поможет, — и, открыв дверь, помахал деду, что уже спешил к внуку. — Вот и моё солнышко! — счастливый старший крепко обнял Канавута. — Как я скучал! — Ну деда-а-а! — засмущался Галф. — Ну хватит! — А что? А чего? Я скучал! — старший складывает руки на груди, а в следующую секунду кидается помогать таксисту выгружать вещи. Галф лишь блаженно улыбается, вдыхая полной грудью чистый и ароматный воздух. Головокружительный запах тишины, покоя и уюта. До дрожи по телу. Он смотрит на большой дом, в котором ему предстоит жить, и удивляется, как дед с бабкой вдвоём умудряются за ним следить. Так ещё и делом своим занимаются. Прыткие такие. Вот Галф бы не смог. Поленился бы. Канавуты известны своими огромными полями, на которых выращивают лечебные травы и обычные цветы, заодно и жителям деревни работёнка обеспечена, а им прибыль. Галфу всегда нравились те поля. Там так пахло… душа в раю порхала от смеси этих мягких, успокаивающих запахов. Галф осторожно заходит внутрь двора, и всё равно приятно. приятнее, нежели просто приезжать на выходные или каникулы. Сейчас он приехал домой?.. Бабушка только из дома успевает выйти, как на пороге натыкается на внука. Долгие объятия, бесконечные чмоки в обе щёки, причитания, что родители никудышные, и благословение жить здесь, хоть до самой старости! Вещи затаскивают быстро. Дед, то и дело, рассказывает что-то о происходящем в посёлке, бабушка накрывает стол, а Галф просто счастлив. Ему просто очень на душе хорошо, он чувствует себя маслом, что плавно плавится под теплом. — Ну ты хоть расскажи, — не унимается мужчина, выпивая, наверное, третью кружку чая, — что с учёбой-то? Неужели всё, того, кирдык? — Не конечно, — посмеивается Галф, — взял академический отпуск. Может быть переведусь на заочное отделение. — А родители что? — обеспокоенно спрашивает бабушка. — Не против? — А они и не спрашивали, — Галф пожимает плечами на ошарашенные выражения лиц. — Да ладно вам. Они тоже считают, что здесь мне будет лучше. С моим «недугом», явно не до образования сейчас. Хочу взять себя в руки и… вперёд и с песней! — и заулыбался, стараясь сменить настрой. И вышло. Дед и бабка тоже заулыбались с внуком, начали рассказывать об устройстве дома, деревни, о жителях. Только к вечеру Галфу удаётся вырваться из дома. Его так неожиданно завалили любовью и вниманием, что стало даже не по себе. Не привык к такому, но не обвиняет никого, ведь сам не подпускал к себе родных. Выйти из дома в вечер не стало ошибочным. Благословенная деревенская тишина, с дозволяемым созвучием от лёгкого ропота скота из соседних дворов, о чём-то спорящих людей, скрипов калиток, изредка проезжающих машин, но главное, что нет музыки. Не стоят здесь новостройки с огромными телевизионными панелями, где то и дело крутят музыкальные новинки. Мимо бегают кошки, где-то лает собака, а воздух мягкий, свежий, что голова кругом. Галф идёт по деревне, а его узнают соседи, здороваются, расспрашивают. И так приятно, и так легко. Здесь словно уют везде, во всяком случае для Канавута так. Он уже не первый раз здесь, поэтому местность более-менее знает. Идёт в небольшой лесок, где бродит между высокими деревьями. Там темнее, но не страшно. Пахнет не так, как в городе, и это будоражит так сильно, что волосы дыбом. А стоит выйти к небольшому пруду, ну или озеру, Галф так и не запомнил, так в жилах стынет кровь, глаза раскрывают душу, позволяя невообразимой природной красоте — сказочному виду, проникнуть в душу и обласкать её. Запах пресный, приятный, прохладный — успокаивает, приносит сумасшедшее умиротворение. Даже словами не описать, как хорошо и спокойно сейчас Канавуту. Солнце садится, прощается с этой частью, чтобы греть другую, но оставляет за собой ошеломляющий подарок, который не каждый оценит. Самого солнца уже не видно, да и Канавут предполагает, что оно садится слегка с другой стороны, но вид это не меняет. За небольшой кроной деревьев на другой стороне, где, как помнил Галф, находился небольшой парк для жителей, окутано в насыщенно-рыжеватый оттенок небо, каким-то чудесным образом переходящее в прохладно-розоватое. И что удивительно, нравится ведь Галфу вид и цвета. Завораживает, именно сам переход из тёплого в холодный, и казалось, что оттенки-то и не совместимы. Доводилось Канавуту видеть подобную комбинацию в музыке, и далеко не лучшие ощущения он испытывал. А сейчас всё иначе. Галф снимает мастерку, опуская её на траву близ пруда, и садится, блаженно наблюдая за природой. Здесь не происходит ничего захватывающего, особенного, просто вечерний пруд, вечерняя прохлада пресноватой воды, лёгкий шёпот древесной листвы, что рассказывает свои истории вглубь собственного бытия, и поминутно темнеющее небо. А в душе колокольчики экстаза звенят: и как только их тех ярких цветов, получилось такое прохладно-синеватое, с проблеском грязноватой голубизны небо, при этом сохраняя мягкость? Галф ёжится, проводя ладонями по замёрзшим плечам. Всё-таки деревенские вечера прохладнее, нежели городские. И снова довольная улыбка. Это не шанс начать новую жизнь, перевернуть измаранные страницы и так далее, Канавут в принципе не верит в подобную чушь, но это глоток свежести, жизни, это выбор, который у него был и есть, и Галф сделал этот выбор — выбрал для себя жизнь, комфортную, пригодную. Он не хочет от чего-то бежать, он просто хочет спокойно жить. И если это место даёт ему эту возможность, то будет он идиотом, если упустит его. Возвращается домой уже по сумеркам. Боязливо уже, всё-таки непривычно, но во дворах горит свет, и становится спокойнее. Да и возле калитки стоит дед с соседями, о чём-то говорят, и весело встречают его. Да. Здесь определённо хорошо. И жизнь хороша.