Ох

Опоздание на репетицию, невкусный кофе и соседская собака, которая считает своим долгом попытаться укусить Ваню за ногу, не делали это утро лучше. А его раздражительность по папиной линии давала о себе знать. Сейчас, чтобы не испепелить все взглядом или, чтобы не сломать ручку двери, которую он открывал, Янковский ничего не предпринял. — Здравствуйте! Евгений Викторович, извините за опоздание, я… Режиссёр посмотрел мельком на запыхавшегося парня и безразлично произнёс: ‘Вашу с Лизой сцену мы уже проиграли. Без тебя. Встанешь на финал, где твои слова.’ — Евгений Викторович, я случайно, просто… — Янковский, мне отмазки не нужны, иди садись. Зло швырнув свою сумку в угол, Ваня уселся рядом. Всё-таки эта постановка — часть практики в его университете, а Евгений Викторович мог и оценку снизить за такое. Это было недопустимо: отец разозлится, да и он на своём факультете не на лучшем счёту. Просто ужасно. В дверь ещё раз постучались. — Евгений Юрьевич, здравствуйте! Извините, что помешал, вас там просто декан наш вызывает, я не знаю, что ему от вас надобно. — в аудиторию заглянула кудрявая макушка и ее хозяин что-то быстро протараторив в ответ получил два раздражённых взгляда. От ‘Евгений Юрьевич, здравствуйте!’ и Янковского. Остальные в аудитории смотрели на него заинтересованно. Конечно, парень-старшекурсник, который ещё и так общается с грозой всех ‘мелких актеришек’ как их в шутку называет режиссер. — Хорошо, иду. Дверь опять захлопнулась, но этот парень не вышел. Он зашёл в аудиторию, пожал руку кому-то и направился к заднему ряду, на котором сидел Янковский. ‘Блин он идёт сюда, зачем? Так, не нужно думать об этом, а то буду выглядеть так, будто думаю о нем. Так, посмотреть на него ещё раз? Нет не надо.’ Ваня поднимает голову вопреки своим мыслям и наталкивается на улыбку того парня и его изучающий взгляд. ‘Блять, зачем-зачем-зачем ты посмотрел, боже, какая улыбка. Стой не отводи взгляд, нет, улыбнись ещё раз.’ В рой этих отрывистых мыслей врывается осознание того, что тот парень хочет сесть рядом. Или не рядом? Да, не рядом. Ну и ладно, так даже лучше. Ваня наблюдает за тем, как старшекурсник с солнечной улыбкой укладывает голову на руки в попытках не заснуть. Или заснуть. Нет, спать здесь ему точно нельзя, сейчас Паша начнёт орать о том, что он не хочет в тюрьму и что он из Петербурга, и вообще его трогать нельзя. Да к тому же, их Евгений Юрьевич вряд ли обрадуется ещё одной спящей голове в конце аудитории. В конце-то концов Янковский не хочет, чтобы рядом с ним сейчас кто-то находился, это тоже достаточно весомая причина попросить незнакомца уйти. — Эй, эм… — Парень сидящий рядом поворачивает голову к нему, не открывая глаз. Янковский чувствует, как желание помочь и смущение борются между собой, оттолкнув в сторону раздражительность как надоедливую муху. — У меня есть подушка и энергетик, тебе что сейчас нужнее? — спрашивает он, заливаясь краской. Его ‘собеседник’ все же удивленно открывает глаза, смотря на Ваню с весёлым, но уставшим прищуром, пододвигается ближе, и, тряхнув кудряшками, говорит: ‘Знал бы ты, как сложно решить’. Ваня в ответ на это только фыркает. — Ну смотри — подсаживается ещё ближе, чтобы обьяснить и не кричать на всю аудиторию. — сейчас у меня в расписании окно знаешь на сколько? На полтора часа! И что-то мне подсказывает, что если засну, то уж непробудным вечным сном. — Янковский, сочувственно вглядываясь в лицо напротив, достаёт из сумки надувную подушку, понимая, что все это время таскал ее с собой только для того, чтобы в один день одолжить ее кудрявому парню с очаровательной улыбкой. — И сколько часов ты в последний раз спал? — с интересом спрашивает Ваня, прежде чем раздуть подушку до половины ее объема. — Правильнее было бы спросить, когда я в последний раз спал — смеётся в ответ на это парень. И с толикой раздражённости выхватывает полунадутую подушку из рук Вани. — Давай я быстрее это сделаю. — с видом мастера говорит он. — Оу, ну ты опытнее, конечно, по этим делам. — смеется в ответ Янковский, наблюдая за раздувшимися щеками собеседника. — ц, ну ты совсем дурной? — после очередной неудавшейся попытки этого парня хоть на каплю увеличить объём подушки, говорит Ваня. — Блин, да зажми ты эту штучку. — Дорогой, ты можешь помолчать чуть-чуть? Ты же понимаешь, как это звучит? — только чтобы со злостью сказать это, парень отрывается от своих безуспешных попыток. ‘Он назвал меня как? Мне не послышалось? Да, мне не послышалось. Я умру из-за него, клянусь, доведёт.’ После ещё нескольких секунд страданий, он бормочет: ‘да что тут зажимать надо?’, чем даёт Янковскому зелёный свет. Ваня, самодовольно улыбнувшись и сказав что-то на подобие: ‘я же говорил, дурак’ ни секунды ни размышляя, пытается помочь. Только получается все так, что его пальцы оказываются слишком близко к его губам. Из-за подушки! Он просто хотел помочь надуть подушку. Кто вообще не знает, как она устроена и как ее надуть в нынешнее время? Всё-таки зажав пластиковый дозатор и позволяя воздуху заполнить оставшееся пространство внутри подушки, он открывает незнакомцу Америку. А через секунду одергивает руку, предательски заливаясь краской. — А, ну теперь я понял. — Смеясь говорит парень, наблюдая за бегающим взглядом, и попытками закрыть лицо Янковского. — Да, меня, кстати, Тихон зовут. Жизневский. А то после такого, да не познакомиться. — Спи давай, я разбужу, как пара закончится. — Не думаю, что у тебя это получится. — сонно отвечает Тихон, укладывая голову на подушку.