***
Это город крови на мостовой — вот, что всегда знал Алек; серый и угрюмый, утонувший в постоянных облаках, дожде и развратных ночах, переживающий последствия Холодной войны, даже спустя двадцать лет после ее окончания. Алек ищет укрытие от дождя под пожарной лестницей, ничем не отличающейся от других, но мелкие холодные капли струятся сквозь металлические прутья. Вода на вкус как ржавое железо и совпадает с синяками, расплывшимися на груди. Он на высоте как минимум пяти этажей, и белый шум перекрывает звуки переулка. Маленькие выбоины в асфальте не разглядеть из-за дождя, даже со сверхспособностями. Ветер, несущийся по городским улицам — дикий и непредсказуемый, каждый раз застаёт Алека врасплох. Он стискивает зубы. Это слишком холодная ночь для преступлений. Лайтвуд надеется, что погода заткнет болтовню на полицейской радиочастоте, но опыт подсказывает, что этого ждать не стоит. Город спит и просыпается беспокойно. Синяк на локте, полученный после драки с поножовщиной, которую он предотвратил, причиняет истинные страдания. Иногда парень думает, что люди знают точно, как добраться до него, даже сквозь броню. Проулок пересекает телефонный кабель с развешенной для сушки одеждой. Она теперь сырая и хлопает на ветру, как обрывки газет. Алек размышляет, не рассказать ли об этом владельцу — пусть это будет его доброе дело на сегодня. Подняв голову, он обнаруживает, что соседнее серое здание битком набито квартирами. Их точно больше пятидесяти, и он не знает, куда стучать. Вместо этого он возвращается в жалкое убежище под пожарной лестницей и занимает себя тем, что вонзает черные перчатки под кевларовую броню, там, где тело беззащитно. Должно быть, ребро сломано. Лёгкое ввинчивание пальцев прямо в область подмышки заставляет морщиться. Не самая страшная травма, но больно все равно. Коммуникатор, имплантированный в ухо, регистрирует резкий вдох. — Алек? — раздается знакомый голос. Это Изабель, всегда она. — Ты в порядке? — Да, — удивительно, как Иззи могла услышать его сквозь громыхающий проливной дождь, ударами подчиняющий улицы, — ничего такого. Все хорошо? — Ты почти дома? — спрашивает сестра, хотя Алек точно знает, что экран перед ней показывает его расположение на карте вен города. Изабель может указать где он находится с точностью до пожарной лестницы. Вопрос задан по другой причине. — Почти, — отвечает Алек. — Я на пути обратно. Осталась…бумажная работа. — Не волнуйся о ней, — он не пытался скрыть усталость в голосе, возможно, это было слышно. Ни одна маска на лице не помешает сестре видеть его насквозь, даже когда она всего лишь голос в ухе. — Маме и папе сегодня не до тебя. Завтра будет разбор полетов. Джейс только что вернулся и он…устроил свой...типичный беспорядок. Алек цокает языком, вставая с корточек. Кажется, что позади дождь успокаивается; все ещё слышны удары по плечам, черному поликарбонату колчана за спиной, бетону, но это чувствуется совсем не так, как бурлящий ливень, бьющий о маску. Парень напрягается, сканируя проулок. — Типичный для Джейса беспорядок всегда становится моим беспорядком, — ворчит Алек, но добавляет уже мягче. — С ним все в порядке? — В норме, — он представляет, как Иззи, закинув туфли на каблуках на стол, закатывает глаза. — Не получил ни единой царапины и ухмыляется, будто выиграл Суперкубок. И, конечно, он не затыкается. Я вытолкала этого засранца из офиса, потому что там недостаточно места и для меня и для его эго. — Муза была с ним? — У нее есть имя, — раздражённо выдыхает Иззи. — Нет, не была. У неё сегодня выходной, так что, слава богу, это беспорядок только Джейса, а не обычный Джейс-и-Клэри беспорядок. Мама и папа относятся к нему снисходительнее, когда он один. — Иногда хочется, чтобы они этого не делали, — бормочет Алек, но его внимание сосредоточенно на другом. Иззи ёрзает, заслышав крошечные изменения в тоне. Он представляет, как сестра выпрямляется на стуле. Дождь прекращается, но все ещё ощущается на полоске голой кожи вдоль челюсти как далёкое воспоминание. Вкус капель чувствуется сквозь привкус ржавого железа и крови на языке — городской петрикор, рождённый не в траве, а из мокрых газет, фастфуда и старых канализационных систем. Неприятный, но знакомый. Дождь идёт, просто он этого не видит. Кожа покрывается мурашками, а желудок скручивает приступ чего-то близкого к тошноте. — Алек? — взволнованно спрашивает Иззи. Сканирование проулка ястребиным взглядом ничего не даёт. Сжав переносицу, он дрожащими пальцами возится с сочленением лука. — Это Вэйл. Она рядом, — объясняет парень. — Я переключаю радиочастоту, — говорит Иззи. Слышен быстрый перестук клавиш на том конце, пальцы летают над клавиатурой легко и непринужденно, пока она отменяет запись разговора. — Хорошо, hermano. Готово. Это бы не сошло ему с рук, будь на месте сестры кто-нибудь другой. Все, что он делает: каждая выпущенная стрела, каждый удар сердца, каждая улица, по которой приходится красться — фиксируются с того самого момента, когда он надевает костюм и до момента, когда снимает маску после тяжёлой ночи. Таковы правила, а Алек никогда их не нарушал. Даже когда думал о ком-то, кто платит налоги и носит костюм-тройку, сидя весь день в Конгрессе и принимая законы для людей, которых никогда не встречал. Алек Лайтвуд — корпоративный супергерой. Это должно быть первой строчкой его резюме, как единственная точная характеристика. Это, конечно, объясняет синяки и поломанное ребро. Алек Лайтвуд — корпоративный супергерой. Также как Иззи, Джейс, Клэри и его родители. Корпоративные супергерои со спонсорской поддержкой государства, занимающиеся грязной работой для Конгресса в местах, куда длинная рука закона не дотягивается. Запись их активности обязательна: ни один сенатор не захочет быть уличенным в незаконной деятельности, за которую, к тому же, уплачено налоговыми деньгами избирателей. Есть, конечно, способы обойти слежку, особенно когда ты — Иззи. С лёгкостью включать и выключать трэкер, менять частоту связи и документировать как баг в системе...они делают так месяцами, если не годами. Если Алек был благословлен или, скорее, проклят сверхспособностями, то он будет пытаться делать добро, когда возможно. Это не так часто, как хотелось бы, но под покровом темноты, скрывающей от посторонних глаз, он может время от времени остановить драку или вернуть украденную сумочку. — Спасибо, Из, — напряжённо прислушиваясь к звукам шагов, парень не слышит ничего, кроме отдаленного шума невидимого дождя и завываний сирен. Никакого волнения воздуха поблизости. Покой не приходит, несмотря на обманчивое расслабление нервов. Он не дурак. — Не думаю, что ей грозит опасность. Я ничего не слышу. Посмотрим, смогу ли отыскать ее. — Отыскать кого? — раздается над головой, с верхнего пролета лестницы. Алек тянется к колчану, в эту же секунду кончики пальцев уже сжимают стрелу, а рука крепко удерживает лук; но сразу же расслабляется, стоит взглянуть наверх. Прямо на лестничном пролете над его головой стоят две фигуры: женщина в синей кожаной куртке и мужчина, больше походящий на линчевателя в своем суперкостюме и капюшоне, накинутом на голову. Они оба в масках, как и Алек. — Вэйл, — произносит он, позволяя руке, сжимающей лук, упасть набок, но не разжимая ее. Пара спускается вниз по лестнице, выглядят они немногим лучше Алека. — Вулфбэйн. — Сентинэл, — кривая усмешка мелькает на лице мужчины. Алек бросает беглый взгляд, но сегодня он все тот же мужчина в маске, не более. — Как дела? Сентинэл — это Алек. Или нет, ему хорошо известно, что Алек и Сентинэл — не один и тот же человек. Они делят одно тело и одно оружие, но Вэйл и Вулфбэйн, встречавшие только стрелка в черной маске, не знают никакого Алека. — Хорошо, — отвечает парень. Ему нравится Вулфбэйн и, кажется, это взаимно, потому что мужчина дружелюбен, даже когда они хромают по крышам, истекая кровью после того, как в очередной раз были на волосок от смерти. Этот супергерой старше Алека, точнее, немного старше всех, кто носит маски, пытаясь вершить добро под покровом ночи, однако возраст не сделал его чёрствым, холодным или неумолимым. Может, его способности и впечатляют, но юмор ужасен. Вэйл колючая по сравнению с Вулфбэйном, и ее нельзя за это винить. Вэйл и Вулфбэйн не такие как Алек, не корпоративные. Все сложно. — Наткнулся на что-нибудь интересное сегодня вечером? — спрашивает Вулфбэйн, легко прислоняясь к перилам пожарной лестницы. Алек смотрит на жизнерадостную белоснежную улыбку мужчины, контрастирующую со смуглой кожей, на спокойно сложенные на груди руки с выделяющимися под курткой мышцами. Он знает, что это спокойствие напускное. — Или ты все ещё не можешь об этом говорить? — Ты ведь знаешь, что не могу, — Алек уже привык к этим репликам. — Это против правил. — Против правил, — гримасничает Вэйл, закатывая глаза. — Все корпоративные одинаковые. Зануды. — И много корпоративных ты знаешь? Девушка награждает его хмурым взглядом. — Для начала — тебя, — отвечает она ровно, — и мы только что видели Архангела вниз по реке. Как обычно оставил беспорядок. И не позволил помочь. Алек стискивает зубы, но скорее, из-за Джейса — точнее, Архангела, — и его ошибок, нежели из-за прозвучавших обвинений. — Архангела прослушивают, ты же знаешь, — хмурится он. — Все, что ты скажешь или сделаешь рядом с ним, будет зафиксировано. Это… Безопаснее, если вы не вмешиваетесь. — Но вот, мы рядом с тобой, — усмехается Вулфбэйн, указывая на лучника. — И это все ещё против правил. — Да… — начинает Алек, но замечает искру веселья в глазах напротив, наполовину скрытых капюшоном. Кажется, мужчину искренне забавляет чужое волнение и он просто поддразнивает. — Это другое. — Как считаешь, что случится, если начальство узнает, что ты дружишь с линчевателями? — губы Вэйл изгибаются в уголках. — Ты ведь лишишься работы, да? — Мама повесит твои яйца на стену, — говорит Иззи в ухо. — А папа посмотрит на тебя тем взглядом. Нейтрально-разочарованным. Ну, ты знаешь. Алек хмурится, Вулфбэйн запрокидывает голову и смеётся, а Вэйл не пытается скрыть ухмылки. — Твой мужчина в кресле доставляет неприятности? — спрашивает Вулфбэйн, весело кивая. — Женщина в кресле! — Алек морщится, прикрыв один глаз, пытаясь отвлечься от громкого протеста Изабель. — Что-то в этом роде… — бормочет он. Звук дождя приближается, даже если капли невозможно разглядеть; холод уже пробирается сквозь суперкостюм, город изо всех сил пытается вытеснить лучника со своих улиц, согревает только снаряжение Иззи. — Все ещё льет? — спрашивает Алек, кивая в сторону черного грохочущего неба. Слышно ливень, но его глаза или, вероятно, кое-кто ещё, играют с ним злую шутку. Желудок ощущается сжатым, но сила Вэйл не только в том, чтобы вызвать тошноту. — Да, — ухмыляется она, стягивая кожаную перчатку с руки и протягивает ладонь. Ногти девушки ухожены, а на пальце сверкает красивое кольцо, смуглая кожа гладкая, не мозолистая. Алек всегда замечает детали, однако знает, что это бессмысленно. Она никогда не оступится настолько, чтобы раскрыть свою личность. Лайтвуд стягивает перчатку и прижимает пальцы к протянутой ладони для контакта, длящегося долю секунды. Это не похоже на искру, но он действительно чувствует вспышку в животе, прокладывающую путь изнутри, и все головокружительное давление выходит из внутренностей, как только кожа соприкасается с кожей. Спустя секунду он промокает до костей. Кажется, облака пытаются изгнать из себя всю воду за раз, и Алеку приходится её, текущую прямо в глаза, смаргивать. Кудрявые волосы Вэйл теперь мокрые, а куртка блестит. Вулфбэйн тоже залит каплями дождя — они переливаются освежающими жемчужинами на его темной бороде, стекают водянисто-красными полосами, струящимися по суставам. Это была тяжёлая ночь и для них тоже. Они оба уже устали, или все ещё выглядят устало. Алек никогда точно не знает, видит ли он полную картину или только то, что Вэйл позволяет увидеть. Конечно, можно пересчитать на пальцах обеих рук супергероев, знакомых ему лично, но он видел множество файлов, и может с уверенностью сказать, что Вэйл, должно быть, самая опасная из них. Мысль о том, что кто-то играет с восприятием без его ведома, заставляет нервничать. Алек просто благодарен, что девушка терпит его, даже несмотря на то, что ненавидит всех остальных корпоративных. Лучше быть на ее стороне. Лучше быть на стороне любого человека, которому для создания иллюзии не требуется даже щелчка пальцами. «Ты можешь доверять мне», хочет сказать он, однако знает, что это неправда. Алеку не нравится давать обещания, которые невозможно сдержать. Они по разные стороны, хоть и одной монеты: он — корпоративный, а она — нет. Она — линчеватель, и сколько бы Лайтвуд не настаивал, что все меняется и он не такой, как родители, у Вэйл нет оснований верить. Это умно. Она умна, чему можно только искренне порадоваться. Ему не хочется видеть, как кому-то причинят боль. Все знают, что происходит, когда такие люди, как Вэйл или Вулфбэйн, оступаются и совершают ошибки, после которых нет пути назад. Достаточно того, что у них есть сейчас: дух товарищества, балансирующий на острие ножа, под лезвием которого существует весь город и из-под которого они были бы счастливы сбежать. Вэйл и Вулфбэйн уверенны, что Алек не сообщит о них властям. Алек осознает, что получает больше, чем заслуживает. Он не знает их имен, не видел лиц и они не знают его. Это не имеет значения. Вместе бороться за безопасность людей на улицах и разделять ответственность за владение суперсилами — вот что важно. Возможно, однажды они будут в одной команде. Очередная напрасная мечта. — Ты закончил на эту ночь, Сентинэл? — спрашивает Вулфбэйн, изучая Алека. Лучник сутулится под внимательным взглядом. Он закидывает колчан за спину, и тот кажется тяжелее, чем раньше, несмотря на почти полное отсутствие стрел. — Да. Я… ждал, пока дождь прекратится. У Вулфбэйна много умений, и Алек знает, что тот может учуять запах крови, расцветающей синяками под коконом брони; крови, вкус которой парень ощущает во рту. Черт, он не удивился бы, если бы Вулфбэйн услышал, как скрипят и стонут сломанные ребра. В нем растет благодарность за молчание Вулфбэйна. Это не характерно для отношений, в которых они находятся, даже если Алек иногда думает, что человеку под маской действительно не наплевать. Они с этим мужчиной немного знакомы и он всегда казался одним из тех людей, которые действительно добры. — В таком случае не будем тебя задерживать, — говорит Вулфбэйн, высовывая голову из укрытия на пожарной лестнице. Алек внимательно наблюдает за тем, как человек напротив закрывает глаза под маской и глубоко вдыхает. — Дождь скоро прекратится. — Вы… чувствуете это по запаху? — спрашивает Алек. Вэйл хихикает. Ухмылка Вулфбэйна широкая, белая и ослепляющая, прорезает окружающий мрак. — Нет, — говорит он, — просто проверил прогноз погоды сегодня утром, вот и все. Не обязательно для всего применять суперсилы, сынок. Алек краснеет, радуясь, что маска скрывает большую часть лица. Он быстро прочищает горло, делая вид, что поправляет свое снаряжение, и укорачивает лук, закрепляя его на бедре. — Буду иметь в виду, — бормочет он, отталкиваясь от кирпичной стены, возле которой прятался от дождя. Алек пытается проскользнуть мимо Вулфбэйна и спрыгнуть в переулок внизу, когда останавливается от прикосновения широкой ладони, хлопающей по плечу. Даже сквозь броню оно кажется теплым. — Береги себя, Сентинэл, — говорит мужчина. — Будь осторожнее. — Передай привет Архангелу, — произносит Вэйл. — Скажи, чтобы перестал привлекать к себе столько внимания, а? Этот парень выводит нас из бизнеса. — Я попробую, — отвечает Алек, бросая едва заметную, но искреннюю улыбку. Он поднимается на перила пожарной лестницы и падает в ночь.***
Этой ночью Алеку так и не удалось достаточно поспать, что, впрочем, было ожидаемо. После допроса родителей в штаб-квартире, к тому времени, как Иззи закончила зашивать его везде, где по коже прошлись удары ножа и к тому времени, как он закончил убирать беспорядок Джейса, несмотря на протест ночного города, занялся рассвет. Солнце сейчас встает в небе низко, с опозданием, как человек, умоляющий поспать ещё немного с утра в понедельник. Тусклый свет фильтруется сквозь завесу смога, дыма, сажи и грязными пятнами ложится на кожу Алека, прорываясь через занавески. Пара часов беспокойного сна все-таки настигают его прежде, чем будильник сработает около восьми. После пробуждения парень чувствует себя хуже, чем до того, как рухнул в кровать. Тело ноет, каждый шаг отзывается агонией в сломанном ребре; Алек представляет, как осколок кости царапает легкие, мешает каждой попытке вдоха и натирает больное место. Хуже всего то, что в этом нет ничего нового. Он заставлял себя работать с травмами похуже и приобрел умение стиснув зубы никому не показывать свою боль. Днем он работает в газете: Daily Tribunal — широкоформатная, а не одна из таблоидов, и это важное замечание. Конечно, не самая тяжелая работа в мире — Лайтвуд даже не журналист; просто работает в сфере финансов и аналитики. Рабочее время редко выходит за рамки 'с девяти до пяти', но и этого достаточно в городе, который никогда не останавливается. Издание идет в печать каждое утро в четыре часа, и если к тому времени все не будет готово, за это, черт возьми, придется расплачиваться. Сложно найти даже пять минут, чтобы перевести дух. Алек уже чувствует себя истощенным, хотя неделя еще не началась. Кофе, даже ужасно крепкий, оставляющий едкий ожог в горле, не помогает. Попытки поесть просто провальные — желудок сопротивляется, и Алек не может втолкнуть в себя больше, чем кусок пирога, который Иззи, должно быть, оставила на кухонном столе вчера поздно вечером или сегодня с утра. Давление в висках, будто вздувающее переднюю часть черепа, ощущается как худшее похмелье, которое у него когда-либо было, умноженное на тысячу. Это побочный эффект иллюзий Вэйл, вероятно, осложненный недостатком сна и истощением, пробивающимся сквозь его кости. Ничего необычного. Алек знает, что было бы легче, не будь у него работы. Возможно тогда бы он спал больше двух часов в сутки. Работать нет необходимости: Джейс безработный. Клэри на частичной занятости в художественной школе, а Иззи работает полный рабочий день в штаб-квартире. Алек тоже получит зарплату в конце месяца, не такую уж и плохую, даже если учесть, что для этого потребуются подписи родителей и печать Идриса. У него хорошая квартира в центре города. Комфортная жизнь. Поэтому иногда загрубевшая кожа на его руках становится объектом интереса. Мысль о том, чтобы проводить не только ночи, но и дни на миссиях, спонсоров которых никто никогда не видел, не имея возможности задавать вопросы и всегда находясь под слежкой, почему-то довольно тошнотворная. Когда он только начинал — гораздо раньше, чем хотелось бы признать, — это почти не беспокоило. До того, как он встретил Вэйл и Вулфбэйна, до того, как Клэри начала работать в Идрисе, и прежде, чем он узнал, что люди говорят на улицах о супергероях — не имеет значения, корпоративных или линчевателях. Сентинэл получает ночь, и Алеку остался день. Это хорошая сделка, когда-то заключенная с родителями, даже если и обошлась она большой кровью. Алек получает день; Алек снимает маску и застегивает пуговицы на рубашке; Алек едет на метро в офис в центре города; Алек садится за компьютер, делает перерывы на кофе и стратегически использует двадцать один день отпуска в году; Алек притворяется нормальным. Алек к этому привык. Но это никогда не работает полностью. Сидя в метро, он задается вопросом видят ли люди его насквозь, не слишком ли заметна хромота, есть ли синяки, расцветающие, как метки Роршаха, в заметных местах или все и так очевидно по источаемому им истощению. Попытки не встречаться с кем-либо взглядом — трудная задача в миллионном городе, но Алек неплохо в ней преуспел. Невидимость, возможно, не его суперсила, но это не помешало в совершенстве овладеть искусством быть незаметным. Люди ненавидят супергероев. Черт, Алек не может вспомнить, когда в последний раз это слово использовалось для описания того, что он делает; вероятно ещё до его рождения, когда печатались комиксы о суперах, а не развешивались плакаты с требованиями их ареста или убийства на каждом уличном фонаре в каждом квартале. Люди ненавидят супергероев: корпоративных, линчевателей — всех, кто носит маску. А кто бы не ненавидел — насколько можно доверять человеку, который действует вне закона, пряча лицо, и может убить щелчком пальцев? А иногда не требуется и щелчка. Вагон метро грохочет, Алек делает вид, что теряет равновесие, как и все остальные. Женщина, сидящая напротив, держит в руках газету, которую, как Лайтвуд знает, редактировал парень, сидящий через два стола от него; на первой полосе очередной кричащий заголовок, очередная расплывчатая фотография, на которой, вероятно, запечатлен Джейс.КОРПОРАТИВНЫЙ СУПЕРГЕРОЙ ОСТАВЛЯЕТ ХАОС ПОСЛЕ АВТОМОБИЛЬНОЙ ПОГОНИ В МИДТАУНЕ, ДВЕНАДЦАТЬ ЧЕЛОВЕК ГОСПИТАЛИЗИРОВАННО, ТРОЕ МЕРТВЫ.
Алек привык к клевете. Он умеет держать Сентинэла подальше от посторонних глаз. Это не имеет значения. Газеты в городе распространяют ложь. Телевидение транслирует сюжеты о разоблачениях линчевателей одновременно с предвыборными кампаниями в шестичасовых новостях. По радио президент Буш на одном ужасном дыхании выдает тирады о запрете ВИЧ и запрете суперсилы. Чучела коллег и семьи Алека сгорают на улице, а люди, стоящие выше в пищевой цепочке, имеют наглость просить их об урегулировании конфликтов, даже когда беспорядки выходят из-под контроля, даже когда протестующие жаждут крови. Прошлой ночью Джейс под маской Архангела остановил погоню на скоростных автомобилях, спас девушку на заднем сидении внедорожника, убив троих похитителей, но все, что имеет значение, — затраты городского совета на то, чтобы заделать образовавшиеся на дороге выбоины. Грязное дело, как раз для грязного города: защищать людей, которым это не нужно. Попытки делать добро, которые заставляют их нервничать. Иногда Алек думает, что оно того не стоит. Вагон метро с грохотом останавливается на нужной остановке. Он протискивается сквозь толпу людей, идущих плечом к плечу, бормоча извинения. Каждый толчок отзывается в ребрах, все ещё ноющих после вчерашней поножовщины, но его хмурое лицо ничем не отличается от лиц людей вокруг, также сражающихся с подземкой этим ранним утром. С таким окружением легко слиться.***
— Тяжёлая ночь? Алек отрывает глаза от экрана компьютера — на мгновение он думает, что кто-то узнал о ночных приключениях, — но это всего лишь Саймон Льюис, склонившийся над верхней частью офисного куба с самой отвратительной улыбкой на лице; держа в руках чашку кофе, которую он протягивает Алеку. — Нет, — коротко отвечает Алек, все равно принимая напиток из рук коллеги и осторожно нюхает его — у Саймона есть привычка перегружать предложения мира молоком и сиропом из лесных орехов, которые приводят его в восторг, но кофе просто пахнет сахарным реактивным топливом, что для Алека нормально. — А что? — Выглядишь ужасно, — говорит Саймон, скрестив руки на перегородке кабинки и склонив голову. — Я имею в виду… Извини, я имею в виду, ты всегда прекрасно выглядишь, ты красивый парень. Не пойми меня неправильно, я просто… Ну, ты всегда выглядишь немного злым, но сегодня ты будто очень зол, и…я просто заткнусь, верно? — Окажи такую услугу, — хмурится Алек, пристально глядя на него и наконец возвращая внимание к экрану компьютера, печатая несколько слов, но парень напротив не двигается с места. — Спасибо за кофе, — кивает Лайтвуд, надеясь заставить коллегу уйти. Вряд ли удача будет так благосклонна. — Без проблем, — улыбается Саймон. — Так…ты не собираешься рассказать что случилось? Алек медленно моргает. — Нет. — Даже если я похлопаю ресницами? — Точно нет. — Черт возьми, Алек, тогда мне просто нужно забрать кофе обратно. Я думал, мы друзья. Парень тянется к стаканчику, но Алек рефлекторно отбивает его руку настолько быстро, что Льюис вздрагивает. Это их рутина, не важно когда, а главное почему она началась. Саймон открывает рот, чтобы что-то сказать, но Лайтвуд успевает первым. — Ладно, — говорит он, в защитном жесте крепко сжимая пальцы вокруг пенополистиролового стаканчика.— Всего лишь Джейс. У него были проблемы с полицией, и пришлось…выручать его. — Чееееееерт, — тянет Саймон, кивая головой, словно все прекрасно понимает. — Его снова арестовали? Это безумие, хотя вообще-то нет, знаешь что? Не думаю, что я удивлен. Я встречал твоего брата сколько…дважды? Но я вижу его насквозь. Он засунул голову так глубоко в собственную задницу, что так ему и надо — без обид, конечно. — Ага, ну, — бормочет Алек, — мало что может ослабить его эго. — Хм, — фыркает парень, — я рад. Не за Джейса, очевидно — его нужно пару раз спустить с небес на землю — но вроде… ты вечно ходишь как зомби, будто давно не спал, и мне стало интересно, не начал ли ты с кем-то встречаться? Но нет, это все Джейс. И не то чтобы я не счастлив, что ты с кем-то начнешь встречаться! Потому что ты заслуживаешь счастья, и все такое, но… — Саймон понижает голос до наигранного шепота. — Ну, это полностью разбило бы сердце Магнуса. Алек хорош во многих вещах: опытный стрелок, почти непобедим в рукопашном бою, его рефлексы настолько отточены, что в прошлом он уклонился от множества пуль, на которых было начертано его имя. Он отлично умеет быть незаметным, сливаться с окружением; хорош в том, чтобы притворяться, что не живет двойной жизнью; быть другим человеком, когда заходит солнце, отличающимся от того, кем он является при дневном свете. Алек не так хорош в том, чтобы сохранить нейтральное выражение лица, всякий раз, когда в разговоре упоминается имя Магнуса Бэйна. Эту слабость он знает и пытается держать в секрете. Парень надеется скрыть то, как морщится в гримасе его лицо за ободком кофейного стаканчика и делает глоток, напиток ещё слишком горячий. Он все равно глотает. Саймон усмехается, высунув язык между зубами. — Не понимаю, о чем ты, — хрипло говорит Лайтвуд. — Ты можешь тупить, но ты же не слепой, Алек, — отвечает Саймон с озорной ухмылкой. — Давай, это же я, можешь поговорить со мной о чем угодно. Я никому не скажу! Не знаю, почему ты игнорируешь это, чувак. Алек бегло окидывает взглядом офис, но никто не обращает на них внимания; отключаться от болтовни Льюиса — хорошо отработанное искусство среди коллег, что немного успокаивает. — Ты видишь его отношение, — драматично шепчет парень. — Я вижу его отношение. — Все не так, — ворчит Алек, — просто это Магнус. Он дружелюбен. — Дружелюбен, ага, — Саймон закатывает глаза. — Верно-верно. Он дружелюбный, а ты не сварливый, тебя просто постоянно неправильно понимают. — Нет, я определенно становлюсь сварливым, когда приходишь ты. Может, тогда стоит попробовать не приходить? — Ранен в самое сердце, — он драматично прижимает руку к груди и Алек бросает еще один хорошо отточенный, пустой и не впечатленный взгляд. Саймон этого не замечает. В отличие от Алека, Льюис — журналист. Не тот привычный парень вроде репортера, везде таскающего с собой записную книжку и тыкающего микрофоном в лица людей, когда они покидают зал суда, — для этого Саймон определенно обделен наглостью и красноречием. Он фотожурналист и делает много фотографий, особенно суперов, что всегда немного раздражает Алека. Фотоаппарат, который слишком часто висит у парня на шее — лишнее напоминанием об остром лезвии, по которому Лайтвуд ежедневно бегает. Рядом с Саймоном трудно ослабить бдительность, даже если репортер не сделал ничего плохого. Проще быть холодным и немного резким. Парнишка, кажется, воспринимает это с юмором. Саймону не нужно знать, что супер с титановыми крыльями, которого он сфотографировал на прошлой неделе, — тот самый Джейс, над которым он смеется сейчас. Ему не нужно знать, что прошлой ночью Алек снова вытаскивал из-за решетки Архангела. Незнание всегда лучший вариант. Характерный звук шагов дорогой обуви по ковру заставляет Алека снова оторвать взгляд от монитора. Его терпение уже иссякло, а на часах только девять утра. В то время как выражение лица Алека смягчается, на лице Саймона радость быстро сменяется страхом и паникой. — Магнус! — восклицает парень, поспешно отпрыгивая от перегородки. — Эй! Доброе утро! Алек не единственный в офисе выглядит устало, но у Магнуса Бэйна скрыть это получается намного, намного лучше. Сегодня он прячет истощение за приподнятыми кончиками волос. Все пуговицы на свежей рубашке идеально застегнуты, а прекрасно сидящий черно-красный жилет подчеркивает великолепную форму спины. У него за ухом заправлен карандаш, под мышкой — стопка папок, рукава рубашки закатаны до локтей. На первый взгляд выглядит непринужденно, если не считать темных кругов под глазами, на которые Алек обращает внимание. — Доброе утро, — говорит Магнус, вопросительно поднимая бровь. Рот мужчины сжат в тонкую линию, и Алек воображает, что его утро было таким же болезненным. — Не вижу здесь ничего, чем бы тебе стоило заняться, Саймон. — Все, что ты видишь здесь — иллюзия, — говорит парень, размахивая руками перед собой, изображая магию, пока пятится назад. — Я сижу за своим столом. Я много работаю. Твоя редакционная статья будет вовремя. Рабочий день — это созданный правительством заговор, направленный на то, чтобы подчинить американский пролетариат. Капитализм — это ад. — Почти согласен с тобой , — говорит Магнус, выражение его лица слегка меняется, а по глазам становится видно, что он позабавлен. — Но это не значит, что нужно забросить работу. К сожалению, у нас есть крайние сроки. — Будто ты позволишь мне забыть! — откликается Саймон. — Кто нанимает этих людей? — Магнус издает лёгкий смешок и кивает. — Александр, доброе утро. — Магнус, — неловко отвечает Алек. Мужчина улыбается, его взгляд теплеет. Он непринужденно наклоняется через перегородку офисного кубика. — Как прошли выходные, Александр? — он поглаживает ухо большим и указательным пальцами, теребя серебряный кафф, на котором играет свет. — Ничего особенного, — отвечает Алек, пожимая плечами. Он действительно не знает, что еще придумать, и по тому, как дергается лицо Магнуса, можно сказать, что тот, возможно, надеялся на большее. Алек обычно неуклюж, когда дело доходит до такого рода светских разговоров; но они сблизились настолько, что парень надеется, возможно, это воспринимается уже привычно. Алек лучше справляется с привычным. — Э…а у тебя? — Ох, у меня? — Магнус выглядит озадаченным вопросом и Алек находит это немного милым. — Должен признаться, особо рассказывать не о чем. В субботу вечером у меня был поздний ужин с капитаном Гэрроуэем, из-за чего я лег спать немного позже обычного, нарушив тем самым свой распорядок. Алек издает сдавленный смешок, не в силах сдержаться, и Магнус, кажется, доволен тем, что рассмешил его. Это немного скрадывает интенсивность пурпурно-темных кругов, из-за которых лицо мужчины кажется пустым. — Но кроме того, — весело продолжает Бэйн, — оправляюсь после вакханалии прошлой ночи, которая включала пару фильмов в компании моей кошки и немного домашней еды…что сказать, я — простой человек. Он застенчиво улыбается, когда Лайтвуд качает головой. — Конечно, — соглашается Алек. На экране компьютера появляется электронное письмо от менеджера с просьбой обновить отчет, который должен быть сдан в конце недели. Он еще даже ничего не открывал. Вздохнув и ссутулив плечи парень бросает на Магнуса извиняющийся взгляд. — Извини, мне нужно… Я должен… — Не беспокойся, — улыбается тот, отступая от стола. — Не вежливо отрывать тебя от работы, особенно когда я сам так строг с Саймоном. Ты занятой человек. Я тоже занятой человек. Статьи не публикуются сами по себе. — Увидимся позже, — пафосно отвечает Алек. — Да, — бросает Магнус, уже уходя, правда, спиной вперед, чтобы не пришлось отводить взгляд, в последнюю секунду умело избегая столкновения со столом другого работника. — Хорошего дня, Александр. Алек фыркает, но когда возвращается к своему компьютеру, на губах у него застывает отчаянная улыбка. Примерно через тридцать секунд, пока он быстро отправляет электронное письмо боссу, появляется сообщение от Саймона. От: LewisS@tribunal.org Текст: не хочется повторять «я же говорил тебе», но… Алек закатывает глаза и закрывает письмо, не отвечая. Сегодня много работы и нельзя задерживаться. Нужно подъехать в штаб вечером, прежде чем отправиться на патрулирование. Наверное, осталось ещё куча беспорядка после Джейса, который только предстоит разгребать. Мать захочет созвать пресс-конференцию. Алек — или Сентинэл — вероятно, не попадет домой до восхода солнца. Он уже чувствует себя измотанным, и легкость, вызванная дружелюбной улыбкой Магнуса, быстро сходит на нет. Магнус Бэйн — это много всего: о нем постоянно говорят офисные сплетники; он из тех людей, которые привлекают внимание, как только входят в комнату; у него тот тип походки, заставляющий Алека задуматься, сможет ли этот человек изменить мир вокруг себя так, как ему заблагорассудится. У него интересная улыбка и что-то озорное во взгляде, будто он знает какую-то шутку, которую никто другой не заслужил услышать. Алек плохо с ним знаком. Этот мужчина красив, остроумен и временами резок — что, безусловно, нельзя не оценить, но на этом — все. Они вращаются в разных кругах и шанс, что жизнь, которую ведёт Магнус, может пересекаться с жизнью Алека, просто мизерный. Может быть, один или два раза в день, когда, проходя мимо друг друга, они обмениваются дружескими приветствиями, парень и пытается подавить не вполне профессиональную улыбку или тонкий намек, легко просачивающийся в беседу. Магнус флиртует — смелость, которая сбивает с толку, потому что в наши дни нельзя просто быть человеком, которому нравятся другие мужчины — если только он не пропустил, что Рейган и Буш сказали что-то по этому поводу. Но Магнус… Магнус, пробыв в городе всего ничего — самое большее, несколько месяцев, — прибыл в офис неожиданно, посреди череды увольнений высшего руководства, что стало предметом безудержных обсуждений. Блестящий журналист, сразу распознающий отличные истории, благодаря своему таланту быстро занял место старшего редактора. Его способностей было достаточно, чтобы все вокруг закрыли глаза на некоторую экстравагантность. Это вызывает зависть: легкость, с которой Магнус ведет себя, разговаривает с людьми, заставляет их смеяться. Он кажется человеком, знающим свое место во вселенной, обладающим достойной восхищения твердостью, чтобы галантно показывать средний палец любому, кто попытается бросить ему вызов. С тех пор как Магнус начал здесь работать, он пригласил Алека на свидание семь раз. Не то чтобы кто-то считает (хотя Саймон мог бы). Алек вежливо — и неловко — отказывал каждый раз, и Магнус принимал это спокойно, не обижаясь и не озадачиваясь, с очаровательной улыбкой, а следующая попытка пригласить Алека выпить в очередной раз обезоруживала. Несмотря на то, что говорит Саймон, и несмотря на семь отклонённых предложений пообедать, Магнус действительно ему нравится. И, может быть, даже в том смысле, о котором Саймон обожает повторять, но, кроме того, Магнус… Магнус — нормальный человек. Небольшое удовольствие от общения с ним, которым Алек наслаждается в повседневной жизни, что-то оторванное от ежедневных ночных патрулей. Он не знает многого о Магнусе, а тот, в свою очередь, тоже почти ничего не знает о нем, и Алеку это нравится: мысль, что разговоры с этим мужчиной — то, на что не влияют его врождённые сверхспособности. Магнус принадлежит только Алеку. Его дружелюбное лицо и очаровательная рассеянность скрашивают худшие дни. Этот человек не знает и никогда не узнает, что Алек Лайтвуд — супергерой.***
Их уже много лет никто не называет супергероями. Если повезет, суперами; чаще— корпоративными и линчевателями, хотя различают редко. Алек — корпоративный: работает на Идрис. Это агентство для наделенных сверхспособностями поддерживается и финансируется правительством, политиками с глубокими карманами, набитыми деньгами, и акулами бизнеса. Такие организации, как Идрис, существуют уже давно — они вышли на свет во время Холодной войны, а возникли, вероятнее всего, на рубеже веков, когда идея о милитаризации суперсил для ведения войны перестала быть просто мыслью и стала планом, изложенным в стенах кабинетов военного времени. Тогда казалось целесообразным вести переговоры с опасными, наделенными сверхспособностями людьми, чтобы они работали на правильной стороне, а не на немцев, русских или кого-то еще, кого страна ненавидела в этот момент. Теперь… Что ж, теперь все по-другому. Мир, в котором вырос Алек, не жалеет времени для вербовки и слежки за корпоративными супергероями, и не зря. Доверие, однажды преданное, навсегда таковым и останется. Круг позаботился об этом. Корпоративные супергерои — изгои: не став линчевателями, как Вэйл и Вулфбэйн, они трясущимися руками проверяют на прочность пределы законов и рискуют игнорировать санкции. Вся эта история с Кругом произошла еще до рождения Алека, но кровавые последствия сильны до сих пор. Все суперы в этом городе одинаковы. Все опасны. Все смертельно опасны. Все вне закона. И сейчас это — единственный имеющий значение общественный консенсус.***
На стене штаб-квартиры Идриса нарисовано граффити, которое Алек может разглядеть за пол квартала: красное, жёсткое и злое. На крыльце здания расположились протестующие, с полными руками ярких плакатов, скандирующие ненависть. Их никогда не арестуют за мелкий вандализм: точно не здесь. Не в этом городе. Они регулярно появляются на крыльце, но пока не входят в дверь, Идрис более чем счастлив игнорировать вопли и политические требования. Что-то угрожающее грохочет над головой, возможно, гром, но скорее мрачное настроение Алека. Он соскальзывает в переулок прежде, чем его могут перехватить; там есть люк, ведущий в хорошо знакомый подвал. Лайтвуд не настолько глуп, чтобы войти в штаб через парадную дверь, особенно без костюма. Для этого есть множество черных входов, которыми можно воспользоваться для незаметного проникновения. Подвал темный, грязный, пахнет сыростью и плесенью, так что Алек там не задерживается. Скрытый за электрическим щитком сканер считывает биометрические данные и двери в стене разъезжаются, открывая туннель, освещенный резким белым светом и наполненный запахом чего-то по-химически чистого. Раньше это здание было его домом. Алек здесь вырос и все еще не может избавиться от привычки опускать голову, проходя под всевидящим оком камеры слежения, хотя Джейс и Изабель давно выяснили слепые зоны системы безопасности Идриса. Он не пытается быть незаметным. Идрис, вероятно, знал о его приближении ещё на полпути; кто-то где-то, сидя за компьютером, наблюдал, как трекер в запихнутом в сумку костюме пищит с тех самых пор, как оказался за пределами офиса. Если Идрис захочет что-то узнать, они узнают, так или иначе. Алек поправляет сумку на плече, и ребра отзываются болью. Вероятно, следовало бы развернуться и пройти обследование у физиотерапевта, прежде чем отправляться на патрулирование, но часть его всегда цеплялась за тупую боль заживающих ран: синяки, волдыри, ожоги; его руки пересекают красные мозоли от постоянного натяжения тетивы. Тренируясь, Алек продолжает поражать цель за целью, пока на щеке не появится ожог в виде полосы, по той траектории, на которую ложится полет стрел. Коридоры на удивление пусты. Он все еще под землей. Здесь, внизу, расположены только лаборатории, технический отдел и несколько тренировочных залов для тестирования новых устройств. Наверху, в величественном и внушительном здании из серого камня, которое возвышается над улицами, комнаты обшиты дубовыми панелями, а пентхаус родителей освещают бра и камины, а не стерильные электрические лампочки. Наверху — публичное лицо здания: там проводят пресс-конференции, развлекают политиков. Там, как люди считают, находится комната, полная суперов, и возможно Идрис выпускает их по очереди на улицу. Алек гораздо лучше знаком с нижними этажами. В центре коридора ещё не вычищенное темное пятно — может быть грязь или засохшая кровь. Судя по тому, как размазана субстанция — результат того, что кто-то был ранен вчера ночью. Он знает, что Джейс не пострадал после вчерашней выходки. Алеку снова и снова повторяли, что беспокойство о других суперах в их организации необоснованно и выходит за рамки его компетенции. Но он всегда был из тех людей, которые беспокоятся о безопасности других, особенно когда способны чем-то помочь. «И чем ты можешь помочь?» — он представляет голос матери. — «У тебя есть работа. Ты не можешь защищать каждого, Алек. Прикрывать их спины — не твоя задача. Ты — напарник Джейса. Он единственный, за кого ты отвечаешь.» Это непросто. Это никогда не было просто. Есть так много людей, которые нуждаются в помощи, и не имеет значения, что они никогда не поблагодарят за нее. Алек морщит нос, обходя пятно в коридоре. Лаборатория Иззи — в конце коридора, парень устремляется к ней, но прямо за ним открывается одна из дверей, и наружу высовывается Андерхилл. — Привет, — зовет Эндрю, и плечи Алека напрягаются, прежде чем он решит повернуться. Ему нравится Андерхилл. Этот человек всегда был с ним любезен, они обменивались понимающими взглядами всякий раз, когда отец предлагал что-то особенно глупое или несправедливое. Но это все еще работник Идриса, выполняющий грязные поручения родителей Алека. Лайтвуд поворачивается, чтобы посмотреть на парня. Безопасная лаборатория Иззи была так близко.. — Хэй, —вяло говорит он, — что-то случилось? Я тебе нужен? — Не мне, — отвечает Андерхилл. Он выглядит виноватым. — Через десять минут будет еще один брифинг по поводу прошлой ночи, и твой отец попросил перехватить тебя, когда ты вошел. Так что, мне очень жаль. Изгиб губ Алека формирует твердую линию, он пожимает плечами, не совсем уверенный, насколько убедительно выглядит. — Все в порядке, Джейс будет? — Да, я только что видел, как он и Клэри поднимались на лифте, — Андерхилл делает паузу. — Я бы сказал им, что еще не видел тебя, но… — парень указывает на глазок мигающей позади камеры. — Всевидящее око следит. — Не беспокойся, — вздыхает Алек, поворачиваясь и отправляясь обратно тем же путем, которым пришел. Он не может не ссутулиться, проходя мимо Эндрю, брови которого тут же сочувственно сдвигаются. — Кто-то должен проследить, чтобы Джейс не высовывался, пока шумиха не уляжется. Я лучше пойду. Алек знает, как все будет. Прошлой ночью действия Джейса вызвали шумиху, но Джейс всегда вызывает шумиху. Ничего такого, к чему не привыкли родители; Роберт будет грызть брата, но позволит выйти сухим из воды, а Мариз созовет пресс-конференцию и раскрутит историю так, чтобы скрыть все незаконное, что сделал Джейс. Ни один из них не упомянет, что он спас чью-то жизнь. Они оба, вероятно, разорвут Алека за то, что его не было рядом, чтобы держать ситуацию под контролем, и в первую очередь не допустить произошедшего. Так или иначе, это будет его вина, потому что всем хорошо известно, что Джейс безрассуден, а Алек… Алек должен быть лучше. Это то, чего от него ждут. Как он мог их подвести. Парень знает сценарий вечера как свои пять пальцев, как внутреннюю часть своей маски. Он даже будет чувствовать себя виноватым из-за того, что в это время на другом конце города обезоруживал человека с ножом, пока Джейс гнался за машиной с преступниками. Будет ощущать вину за то, что был с Вэйл и Вулфбэйном, когда Джейса допрашивали копы. Все нормально. Родители разочарованы. Он и Джейс получат предупреждение, о котором все забудут, пока тот снова не преступит черту. После брифинга Мариз отведет Алека в сторону и скажет, что ему необходимо поговорить с братом. Алек промолчит и кивнет, как хороший солдат, но… Будто бы Джейс хоть когда-то прислушивался к тому, о чем говорит ему напарник. Он устало вздыхает, входит в лифт и нажимает кнопку пентхауса с чуть большей, чем это необходимо, силой. Створки вот-вот закроются, когда между ними с криком пролетает рука. — Алек, придержи лифт! Это Изабель. Темные глаза светятся, каблуки головокружительно высокие, а из рук вываливаются офисные папки и файлы. Алек хмурится, молча протягивая руку, чтобы взять из стопки три верхние папки, пока они не выпали из ее хватки. — Пентхаус? — спрашивает парень, приподнимая бровь и наблюдая, как Иззи, опасно балансируя с горой бумаг в одной руке, поправляет юбку на бедрах. Алек смотрит на папки , все они отмечены агрессивным красным словом <конфиденциально> большими буквами. Он задаётся вопросом, включает ли это или исключает его из круга лиц, которые имеют доступ к данной информации. — Ага, мама и папа тоже позвали меня на судилище, — вздыхает с досадой сестра. Она округляет рот и рассматривает помаду в отражении створок лифта, когда двери снова закрываются, и разговор прерывается, пока кабина поднимается на верхний этаж. — Значит, все серьезно, — бормочет Алек. — Они в ярости? — Не больше, чем обычно, — пожимает плечами Иззи. — Папа сильнее злится на то, что Джейс не был при исполнении служебных обязанностей. Ему все равно, что произошло; бесится потому, что за это не заплатят. А мама…ну, такая мама. Она захочет знать, где ты был и почему не прикрывал спину Джейса, удерживая от обычного идиотизма. — Не думаю, что вообще существует кто-то, кто сможет удержать его от обычного идиотизма. — Поверь мне, я пыталась сказать ей об этом много-много раз. Решил, какое у тебя будет алиби? — Как обычно, — отвечает Алек. — Главное, что Вэйл и Вулфбэйн не засветились на записи. Скажу им, что Джейс сбежал, а я не успел за ним. Частично это правда. — В твою защиту, он может летать, — говорит Иззи, ее красные губы подрагивают в уголках. — Думаю, у тебя есть довольно веское оправдание тому, что ты отстал. Алек ворчит в ответ, а Иззи просто улыбается, снова глядя на дверь и перекладывая стопку бумаг и папок в руках. Лифт с шипением останавливается на их этаже: широкий коридор, устланный толстым дорогим ковром, и мягкий, куда более приятный, чем на нижних этажах свет. Иззи бросает взгляд на Алека через плечо, проходя вперед. Парень закатывает глаза и вздыхает, но идет следом. Его плечи максимально напряжены, а голова опущена настолько низко, что подбородок почти прижимается к груди.***
Брифинг проходит именно так, как он ожидал, и Алек не уверен, благословение это или проклятие. Джейс как обычно едкий, отвечает на каждое критичное замечание Роберта насмешкой или каменным выражением лица. Клэри, забравшая Джейса прошлой ночью — тогда, когда об этом должен был позаботиться Алек, — изо всех сил пытается выговорить речь в защиту своего парня, но ее быстро заглушает резкий окрик Роберта. Мариз назначает утреннюю пресс-конференцию — ни Архангел, ни Сентинэл на ней присутствовать не будут; ее возглавит кто-то из отдела рекламы. Взгляд матери заставляет Алека чувствовать себя чрезвычайно виноватым и думать, что она зла из-за того, что ему нельзя присутствовать на конференции. У него есть тайна личности, которую необходимо сохранить. Изабель молча сидит за столом, старательно печатая стенограмму допроса, но пару раз встречается с Алеком глазами — один раз, чтобы ухмыльнуться чему-то, что говорит Джейс. Это взгляд из разряда «я же говорила». Второй раз — с оттенком жалости, когда Мариз протягивает невзрачную манильскую папку, сообщая, что в ней вводные для следующей миссии. Наиболее близкий человеческий контакт, который мать позволит себе по отношению к нему в ближайшее время. Алек не открывает папку в офисе — он найдет для этого место получше, просто стоит, как солдат, пока его не отпустят, а затем уходит так быстро, как только может, не дожидаясь, пока Джейс или Клэри бросятся за ним. Эта парочка все равно догоняет его в лифте. — Чувак, — тянет Джейс, ероша волосы рукой и снова приглаживая их обратно. Он прислоняется к стене лифта, затылком ударяясь о зеркало. — Они когда-нибудь отстанут от меня? — Ты когда-нибудь перестанешь влезать в неприятности? — отвечает Алек, не поднимая глаз от пола и слышит, как брат резко втягивает воздух. — Ой, ладно, в своем глазу бревна не видишь, — огрызается он. — Ты был совершенно не против, чтобы мы разделились прошлой ночью, и не пытайся притворяться, что это моя вина. — В основном это и есть твоя вина, —замечает Клэри. Алек не смотрит на нее тоже. — Но, если бы вы не разделились, что ж, я уверенна, для многих людей все закончилось бы намного хуже. Думаю, мы довольно легко отделались. Резкий ответ приходит на ум, что-то вроде: вы двое легко отделались , но Алек не открывает рта, чтобы выпустить его. Вместо этого парень возится с папкой, пробегая по ней пальцами. Он может только представить, насколько ужасно то, что находится внутри и не уверен, думает ли Мариз о миссии, как о наказании или нет. Слово ужасный, наверное, даже не приходит матери в голову, когда речь идёт о выполнении обязанностей. — Да, но было бы чудесно, если бы нас всех не вызывали на ковер, как школьников, каждый раз, когда что-то подобное происходит. — ворчит Джейс и скрещивает руки на груди, но не выглядит готовым драться. Вид брата скорее говорит о том, что в его рту разливается кислый привкус правоты Алека. — Типа… — продолжает он, жестикулируя рукой, — чего они ждут? Мы можем позаботиться о себе, им не нужно волноваться. Все будет хорошо. Кого заботит что произошло вне миссии, если это все равно нужно было сделать. Клэри бормочет что-то, соглашаясь со своим парнем, когда звенит лифт и они вдвоем спешат к выходу, направляясь в тренировочный зал для разминки перед ночным патрулированием. Алек задерживается в задней части лифта, не двигаясь,пока двери снова не закроются. Джейс не ошибся, но и не прав полностью. Он просто… Просто никогда не видит вещи такими, как видит их Алек, у него нет для этого причин. Ему никогда не приходит в голову, что для кого-то все может быть иначе. Джейс никогда не пытается поставить себя на место брата. Вероятно, просто не может. Джейс — прирожденный. Говоря, что может постоять за себя, он это и имеет в виду, просто знает об этом, для него это так же легко, как дышать. У него есть основания для уверенности. Когда брат говорит, что с ним все будет в порядке, так и будет. Алек этому верит. Алек это знает. Суперсила Джейса — адаптивная мышечная память. Способность увидеть что-то лишь однажды — будь то зашивание огнестрельного ранения, разборка автомата или альпинизм по зданию без снаряжения — и повторить это. Все, над чем Алеку приходится работать двадцать с лишним лет, через кровь, пот, слезы и упорный труд, для Джейса —врождёные умения. Вот почему он — золотой мальчик Идриса, а не Алек. Вот почему ему сойдёт с рук даже убийство, иногда, как сейчас, в буквальном смысле. Вероятно, поэтому родители предоставляют Джейсу такую свободу, а Алека заставляют соответствовать жёстким рамкам высоких стандартов. Иногда это кажется несправедливым: на каждый шаг брата он должен сделать четыре, а затем, в конце дня, когда тело на грани того, чтобы сдаться, его ругают за то, что он не сделал пять. Лайтвуд нажимает кнопку, чтобы снова открыть дверь лифта, качая головой и насмешливо улыбаясь. Такие мысли совершенно самоуничижительные. И, будто врождённой мышечной памяти недостаточно, на восемнадцатый день рождения Джейса — слишком много лет назад, чтобы сосчитать сейчас, — Мариз и Роберт подарили ему набор гидравлических титановых крыльев. Джейсу даже не нужно больше предпринимать шаги — Джейс летает. Алек выходит из лифта и направляется к раздевалке. Уже больше восьми часов и солнце садится. Прежде чем наступит ночь, он должен все забыть. Нужно открыть папку и прочитать информацию о деле, на которое Мариз в очередной раз их подписала. Нужно одеться в супергеройский костюм, запереть Алека и стать Сентинэлем. Сентинэл не будет хандрить по поводу того, насколько легче Архангелу. Сентинэл просто опустит голову и смирится с этим.***
Патрулирование проходит как обычно. Клэри следует за ними, Алек закатывает глаза, а Джейс ведёт себя наилучшим образом, и все идет так, как нужно. Какой-то политик с западного побережья, которого СМИ распекало особенно сильно, запросил охрану, и поэтому они провели ночь, отрабатывая гонорар, разбив лагерь в радиусе трех кварталов от квартиры этого человека. Их команда работает без отдыха до двух часов ночи, пока не появляются Алина и Хелен, которые останутся на ночную смену до самого рассвета. Алек не собирается возвращаться в штаб после патрулирования, и поэтому грубо прощается с Джейсом и Клэри на перекрестке. Кларисса обвивает шею своего парня и они устремляются в темноту, как серебряная комета, пока огромные широко распахнутые серебряные крылья уносят их в небо. Снова идет дождь; капельки стучат по маске Алека, и начинается долгий путь домой человека, у кого есть только ноги и нет крыльев. Город тает в надвигающемся ливне, неоновый свет льется из витрин, перетекая в бензиновые лужи на асфальте. Автомобильные фары прорезают тьму бесконечным каскадом жёлтого и красного, освещая лицо Алека в те редкие моменты, когда он покидает тень города, чтобы пересечь улицу. Хоть суперкостюм толстый и прочный, но через некоторое время он все равно замерзает. Из-за хромоты двухдневной давности, которую никак не получается унять, кевлар натирает, а броня на груди врезается в кожу. Оперение стрел в колчане собирает капли проливного дождя и сверкает жемчужной росой, переливающейся розовым и пурпурным светом мерцающих над головой рекламных щитов. Алек удерживает лук в руке, не возвращая в кобуру, хотя дождь оставляет пятна на пальцах, затянутых в перчатку. Это всего лишь привычка, проявляющаяся, когда он остаётся сам. Сентинэл позаботится о том, чтобы никогда не быть застигнутым врасплох или безоружным. В то утро Алек добирается домой к трем часам ночи, мокрый от дождя и простуженый. Как только входная дверь захлопывается, он стаскивает с себя костюм и сбрасывает по пути в ванную, что, вероятно, заставило бы Иззи ахнуть, если бы она узнала, как брат обращается с драгоценным снаряжением в конце долгой смены. Он всегда снимает маску в последнюю очередь. Черная полоска, плотно прилегающая к переносице и обвивающаяся вокруг затылка как вторая кожа, ударяется о белый фарфор, когда он ее роняет. Алек обхватывает пальцами края раковины и позволяет себе мгновение постоять зажмурившись, повесив голову и ссутулив плечи. Вдох и выдох. Это и есть небольшой ритуал, чтобы оторвать от себя Сентинэла и снова стать Алеком, голым и беззащитным. Нужно привыкнуть и сжать зубы, потому что синяки по какой-то причине всегда жгут сильнее, когда он снимает костюм и снова становится собой. На работе следует быть уже через четыре часа, но он медленно отдается ощущению того, как напряжение в груди пропадает, а дыхание стабилизируется. Алек устал. Очень устал. И это нормально, потому что так заканчивается каждая ночь, после которой не покидает истощение. Парень оглядывает в зеркало голое, заросшее щетиной лицо. Заложник своей маски, он иногда гадает, каково быть просто Алеком и не ощущать себя посредственным или вялым. Алеку нужно перестать теряться в этих чувствах. Сентинэл об этом позаботится.