***
В обеденный перерыв Алек, спрятавшись в дальнем углу кафетерия, с каменным лицом читает газету — чтобы никто не осмелился занять стул напротив. РАЗОБЛАЧЕНИЕ ЛИНЧЕВАТЕЛЯ. УЧИТЕЛЬ СТАРШЕЙ ШКОЛЫ УБИТ ПРИ ПОПЫТКЕ УГНАТЬ АВТОМОБИЛЬ. Все хуже, чем он подозревал. Полная херня, как метко резюмировал Саймон. Описанное в статье нереально: преступник-линчеватель, скрывающий лицо за маской, под покровом ночи взламывает автомобили и протыкает шины…зачем? Что, шутки ради? Конечно, ведь это цель каждого супера. Только потому, что они могут читать мысли, отращивать когти или изменять силу гравитации когда заблагорассудится, их привлекает преступная жизнь. Когда Алек доходит до последнего абзаца статьи, внутри остается только тусклое облегчение от того, что внизу не имя Магнуса Бэйна. Автор колонки — другой редактор, больше заинтересованный в раздувании клеветы, чем в раскрытии правды. Полицейская приметка напечатана жирными черными буквами: если вы обладаете какой-либо информацией, свяжитесь с нами. Интересно, как долго эта телефонная линия вообще будет работать. Нельзя сосредотачиваться на этом, хоть на чем-нибудь из этого. Все, что он может сделать — оставить ложь гноиться, потому что знает правду; знает, что в смерти парня виновны предубеждение и ненависть, но никого это не интересует. Никто не захочет слушать Алека. Никто не захочет слушать другого супера, спрятавшего лицо за черной маской. Лайтвуд перелистывает на третью страницу, где перед многотысячной аудиторией из-за трибуны кричит Джордж Буш и от этого фото бегут мурашки по коже. Алек начинает читать прежде, чем успевает себя остановить, потому что день уже ужасен, потому что уже ощущает, как половина города жаждет его крови из-за чего-то, что он не способен в себе изменить; так почему бы и не прочитать… Статья — часть длинного интервью* с президентом и Алек бегло просматривает ответы на вопросы о внешней политике, Берлине, Ираке, убогой попытке Пэта Бьюкенена совершить государственный переворот, о дефиците, оставленном Рональдом Рейганом — пока один из вопросов не заставляет все внутри похолодеть. В: Считаете ли вы неправильным, если однополые пары или люди, не состоящие в браке, становятся родителями? И почему? О: Да, об этом. Вы спрашиваете, считаю ли я, согласно своим моральным ориентирам, что однополые пары могут становится родителями? В: Именно, или неженатые люди. О: Я не скажу о холостых, но могу сказать точно, что для меня это не нормально — однополые пары, воспитывающие ребенка. Мне очень жаль. Я не считаю это допустимым. […] и не одобряю пропаганду такого. Американцы чтят святость брака. Считаю, очень важно защищать брак именно как институт между мужчиной и женщиной. Алек задается вопросом, перестанет ли он хоть когда-то ощущать этот холодный удар в живот? Его руки онемели; он надеялся, что сможет оградить себя от переживаний, и так прошлой ночью настрадавшись достаточно. Он ошибался. Слова горчат во рту, ощущаются словно камень в желудке; Лайтвуд сжимает пальцами газетные листы и борется с желанием рвать бумагу на мелкие кусочки, уговаривая себя не терять голову. Такие комментарии в газетах идущие рука об руку с антисупергеройскими заявлениями, всегда выбивают из него дух. Новое тысячелетие наступит через восемь лет, а общество застряло в пятидесятых. Люди вероломно ненавидят геев и супергероев в равной мере, потому что быть другим опасно. Кто бы ни убил этого линчевателя прошлой ночью, кто бы ни перерезал ему горло от уха до уха, воспользуется ли он своим лезвием так же, когда дело коснется ВИЧ-инфицированных, абортов или просто двух человек, идущих по улице рука об руку? Алек закрывает газету, складывая ее сначала пополам, затем еще раз пополам и, наконец, еще раз, пока она не начнет распрямляться, стремясь вернуть прежнюю форму в его руках. Руках, которые снова кажутся липкими от крови. Позволив этому человеку умереть, он стал соучастником. Не так ли? * Прим. переводчика: Из интервью Джорджа Буша газете «The New York Times» от 1992 года: https://www.nytimes.com/1992/06/25/us/1992-campaign-excerpts-interview-with-president-bush-first-term-future.html?module=inline***
Уже поздно; закат — нежное и далекое воспоминание и Алек уже скучает по его оранжевым, заведомо безнадежным обещаниям второго шанса. В коридорах офиса пульсирует тишина, эхо каждого шага стучит в висках мелодичным ритмом. Зернистый синий свет мерцает над головой: искусственный, навязчивый и немного тревожный. Здесь нет окон; вуаль реальности кажется мерцающей, но на ее изнанке — грязь и мрак. Что-то давит — и в воздухе, и внутри Алека, густое, тяжелое и он задумывается, было ли так весь день, ещё с прошлой ночи. Совершенно особенное чувство ощущается как медленно толкающее к точке взрыва давление. Стены мира или стены коридоров, кажутся извитыми и напряженными. Лайтвуд еще не ушел из офиса, просто не хочет уходить. Ему не нравятся мысли о том, чтобы отправиться домой и ужинать в одиночестве или осознание, что нужно втиснуться в метро в час пик с тысячей залитых дождем людей, пересечь город и добраться до штаб-квартиры Идриса. Не хочется думать о том, чтобы тупо побрести к лаборатории Изабель и забрать очередную зарплату, о ее расспросах, выспался ли он — хотя обоим известно, что Алек даже не ложился. Но оставаться здесь дальше невозможно, потому что в этой тишине мысли звучат отчётливо громко. Нужно что-то делать и вариантов немного: продолжать пялиться на таблицу с цифрами или ускользнуть на патрулирование. Снаряжение Сентинэла — в шкафчике внизу. Холодный пронизывающий ветер зовёт к себе и никогда не осуждает. Свобода, шепчет он хорошо отработанную ложь, свобода от крика мертвецов в темноте, свобода от Бога, молчащего им в ответ. Офис почти опустел: остался только Алек, быстро идущий по коридору и охранник, начавший свой обход фальшиво насвистывая и прокручивая ключи на пальцах. Все же есть ощущение, что кто-то наблюдает, дышит в затылок, но стоит обернуться — скрывается из виду. Эта тишина нервирует, заставляет чувствовать себя на грани, будто этот наблюдатель поджидает за углом с опасной бритвой наготове, собираясь перерезать Алеку горло от уха до уха. Он ускоряется, петляя сквозь здание, срезая по пожарной лестнице, потому что мысль о том, чтобы застрять в лифте в одиночестве, заставляет похолодеть. Алек сворачивает за угол в другой полностью идентичный коридор, но в конце этого погасли две лампочки и лишь жуткий зелёный свет знака «выход» рождает тени на полу. Он поправляет сумку на плече и ссутулившись, резко дёргает манжеты рукавов рубашки вниз. Коммуникатор характерно пищит в ухо — входящий звонок с той, другой работы не заставит его останавится, чтобы ответить. Если бы это была Иззи, она бы не ждала, пока брат возьмет трубку. Скорее всего это Джейс гадает, почему напарник задерживается. Ему нечего ответить, по крайней мере, так, чтобы это имело для Джейса смысл. Я в одном судорожном вздохе от панической атаки — звучит жалко. Алек почти добирается до конца коридора, он почти у выхода, когда внимание привлекает тонкий луч света, пробивающийся из-под предпоследней двери. Он не собирается задерживаться: какая-то игла, засевшая внутри, предупреждает, что останавливаться в темноте — плохая идея. Но табличка на двери гласит — Бэйн, Политика и новости. Свет там по-прежнему горит, а значит, Магнус все ещё здесь, видимо, работает сверхурочно. Холодный синий отблеск слабых аргоновых ламп отбрасывает мягкое свечение на лицо Алека, заливая ямочки на щеках и на мгновение чувство, что за ним следят, исчезает. Он игнорирует новое сообщение от Джейса, снова оглядываясь на полоску света под дверью. Полночь сейчас ближе, чем ускользнувший закат. В такое время в офисе остаются лишь те, у кого есть секреты или те, кому не хочется идти домой. Алек относится к обеим категориям и задается вопросом, к какой из них относится Магнус. Мягкий стук в дверь и парень задерживает дыхание, когда понимает, что это стучит он. По ту сторону слышен шелест бумаги: кто-то в спешке приводит в порядок захламленный стол. — Войдите, — раздается голос Магнуса. Звучит немного приглушенно. Алек не видел его пару дней, в последний раз — когда они говорили об оливковой ветви. Наверное, редактор был занят. Алек медлит, открывая дверь, намеренно стараясь не двигаться слишком быстро, то, как меняется выражение лица Магнуса, того стоит. Мужчина встает из-за стола, торопливо запихивая огромную стопку бумаг в ящик, прежде чем снова вернуться к реальности, будто не совсем понимая, почему вообще двигался. В его взгляде читается явный переход от тревоги к приятному удивлению. В этот же момент напряжение покидает плечи Алека. Он снова думает об одном слове. Поддерживаешь. — Александр, — искренне улыбается Магнус. Тихо входя, Алек возвращает улыбку. Он не закрывает за собой дверь, оставив ее приоткрытой. Это привычка —оставлять путь к побегу. Нервы все еще покалывает, словно провода под напряжением. — Не говори, что до сих пор работал. — Только закончил, — пожимает плечами Алек бросая взгляд на стол, на газетные листы, поспешно запихнутые в папку, а затем снова на Бэйна, который замечает направление его взгляда. — А ты? Все…в порядке? —Хм, — вздыхает Магнус. Иногда он движется слишком быстро даже для Алека: в один момент статичный, в следующий — уже подвижный; иногда это происходит слишком резко. Мужчина пересекает комнату широкими шагами и достает бутылку виски и два стакана с верхней полки одного из шкафов. —Не о чем беспокоиться. Просто кое-что неприятное попало на мой стол поздно ночью. Выпьешь? Он наливает Алеку виски, прежде чем тот успевает отказаться. Парень берет стакан с тихим спасибо, стараясь не обращать внимания на прикосновение чужих пальцев, но не отпивает. Магнус без стеснения осушает половину, поморщившись. В жёлтом свете цвет его глаз напоминает виски в стакане, хотя суровый взгляд жжет сильнее алкоголя. —Неприятное? — переспрашивает Лайтвуд. Коммуникатор в ухе снова вибрирует. Скорее всего, еще одно входящее от Джейса с местом сегодняшней встречи. Которое он тоже проигнорирует. — Я могу чем-то помочь? Выражение лица Магнуса смягчается; он отводит взгляд, но улыбка становится не такой натянутой, возможно, немного нежной. Мужчина легко качает головой. — Не хочу задерживать тебя, — говорит Бэйн немного застенчиво, — ты наверняка спешишь домой. Уверен, у тебя есть планы. Алек снова пожимает плечами, позволяя сумке соскользнуть с плеча и мягко упасть на пол к его ногам. Он чувствует себя достаточно смелым, чтобы двинуться вперёд и сделать полшага от двери, оставив ужас прошлой ночи на пороге. Следующий вдох, будто ничем не сдерживаемый, даётся легко. — На самом деле — никаких планов, — отвечает он и вряд ли это ложь. Архангел справится без Сентинэла, а Джейс без Алека. Сегодня можно потерпеть пару часов и не одевать костюм, скорее всего, все еще покрытый засохшей кровью: этим вечером у него другие дела. В офисе Магнуса нет окон; некуда проникнуть воющему, взывающему к нему ветру. — Я поздно ложусь. У меня есть время. Магнус поджимает губы и молчание затягивается так надолго, что Алек начинает сомневаться. — Но если я преступаю черту, я мог бы… Он не успевает закончить, потому что Магнус снова резко движется. Оказавшись за столом словно по щелчку пальцев он легким движением швыряет стопку манильских папок и его ловкие руки быстро раскладывают газетные вырезки по столешнице. Алек делает шаг вперёд, становясь вплотную к краю стола, так что угол упирается в бедро и наклоняет голову, пытаясь прочесть заголовки вверх ногами. ЛИЧНОСТЬ УЧИТЕЛЯ СТАРШЕЙ ШКОЛЫ, ОКАЗАВШЕГОСЯ ЛИНЧЕВАТЕЛЕМ, РАССЕКРЕЧЕНА ПОСЛЕ ФАТАЛЬНОЙ ПОПЫТКИ УГНАТЬ АВТОМОБИЛЬ ПОДРОСТОК, УБИВШИЙ ЛИНЧЕВАТЕЛЯ, ОПРАВДАН ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР ОТКЛОНИЛ ПРОШЕНИЕ ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ЗАПИСИ ТЮРЕМНЫХ ВИДЕОКАМЕР В ДЕЛЕ ОБ УБИЙСТВЕ ТРЕХ СУПЕРОВ ЗАДЕРЖАН ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ В ПЫТКАХ И УБИЙСТВЕ ЛИНЧЕВАТЕЛЯ-ТЕЛЕПАТА, ИЗВЕСТНОГО КАК СИМПАТ 14-ЛЕТНИЙ ПОДРОСТОК ПРИЗНАН ВИНОВНЫМ В УБИЙСТВЕ ЛИНЧЕВАТЕЛЯ, ПРОТЕСТЫ ПРОТИВ ПРИГОВОРА НАБИРАЮТ ОБОРОТЫ ВЛАСТИ В ПОИСКЕ СЕКРЕТНЫХ УБЕЖИЩ ЛИНЧЕВАТЕЛЕЙ КРОВАВОЕ УБИЙСТВО ИЛИ НАРОДНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ: НАЧАЛО ПРОЦЕССА НАД УБИЙЦАМИ ЛИНЧЕВАТЕЛЯ ЭЛЛИОТА МАРША СУПЕРЗЛОДЕЙ, ИЗВЕСТНЫЙ ПОД ИМЕНЕМ ЭКВИНОКС, НАЙДЕН МЕРТВЫМ В КАНАЛИЗАЦИИ ВЕДЕТСЯ СЛЕДСТВИЕ: ЖЕРТВА УБИЙСТВА ИСПОЛЬЗОВАЛА СУПЕРСИЛУ ДЛЯ ПРИКРЫТИЯ ВООРУЖЕННЫХ ОГРАБЛЕНИЙ. УБИТ ПРАВОЗАЩИТНИК РАГНОР ФЭЛЛ, ОКАЗАВШИЙСЯ ЛИНЧЕВАТЕЛЕМ: ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ Алек широко раскрыв глаза дрожащими пальцами тянется к последнему заголовку. Не все вырезки из Tribunal, но этот заголовок — из его газеты, их собственная вчерашняя передовица. Центральное изображение — фото убитого адвоката, сделанное так, чтобы оно выглядело как полицейский снимок из участка. Не особо реалистично, но большинство людей этого не заметят. Им будет наплевать. Снова. — Что…это? — медленно спрашивает Алек, пока что-то тошнотворное сворачивается внутри. Если он моргнет, то вернется в прошлую ночь, в сегодняшнее утро; окажется на той серой грязной улице с Вэйл, Вулфбэйном, занимающимся рассветом и кровавыми потеками на руках. Кажется, это воспоминание всплывает в дверном проеме прямо позади него. Алек думает о мертвом человеке, лежащем у ног Сентинэла; думает о своих коленях, утопающих в грязи, и лезвии, прижатом к горлу; думает о растущей панике. Рука, обхватывающая край стола, сжимается и суставы бледнеют. Он знает, что пресса раздувает новости. Знает, что нельзя никому верить на слово. Знает, что мир жаждет его крови. Знает, что это полная чушь. И все же сейчас ему не кажется, что это погоня за сенсацией. Тут прослеживается тенденция, он ещё не видел настолько мрачной схемы, но теперь… — Все вырезки с прошлой недели, — тихо говорит Магнус. Его взгляд сосредоточен на столешнице, а губы сжаты в жесткую линию. Поддев за угол, он поднимает первую страницу сегодняшней газеты, той самой, которой Саймон размахивал утром. Его лицо при этом — чистый лист. — Это эпидемия. Алек удивленно смотрит на мужчину напротив. — Что? — Эпидемия, — повторяет тот. Они встречаются взглядами, и в глазах напротив кипит ярость. Она не направлена на собеседника, но от этого не менее неожиданная. Лайтвуд никогда не видел от Магнуса ничего, кроме хладнокровия и спокойной собранности; никогда не замечал, чтобы эмоции одержали над ним верх; этот человек всегда идеально организован. Алек никогда не видел в нем такого напряжения, что кажется, тот сейчас взорвется. — Разве ты не замечаешь? — продолжает мужчина резко. — Людей убивают, бросают умирать прямо на улицах, напротив наших дверей. Студенты, учителя, юристы, дети. Наши друзья. Десятки невинных людей. — Трясущимися от гнева руками он опрокидывает стакан с остатками виски и усмехается. Возможно, это не первый его стакан сегодня. — А мы раскручиваем чепуху и празднуем, так, будто рады страданиям невинных, пока полиция распихивает дела по темным углам и забывает о них. Магнус хлопает рукой по столу и вырезки из газет разлетаются. Алек пытается поймать то, до чего может дотянуться, но они ложатся к ногам, словно листья. Магну не обращая на это внимания просто наступает сверху, пересекая комнату снова, чтобы долить виски. Спина мужчины остро напряжена от раскаленного гнева. Вряд ли кто-то в офисе видел его таким. Эта странная, несовершенная сторона Магнуса выводит Алека из равновесия. Немного пугающе, но есть в ней что-то большее, что притягивает сильнее. — Зачем это тебе? — спрашивает он, обнаруживая, что срывается на полушепот, подбирая еще пару вырезок и складывая их обратно на стол. Сверху оказывается статья с жутким фото поджога: на нем комната с черными подпалинами по краям сожжена супергероем, чья сила скорее всего — управление огнем; но от снимка разит скорее страхом, чем гарью. Алек хмурится. Этому нет оправданий. Такая реальность пугает. — Персональное исследование, — отвечает Магнус. Он с тихим шипением осушает следующий стакан. — Тебе известно, почему я согласился на эту работу, Александр? — Нет…я не знаю, — Алек нахмуривается сильнее. — …Почему? — Я был уволен с последней должности. Парень удивленно моргает, но Магнус продолжает, не останавливаясь. — Должен добавить, что подал в суд за клевету, — легкомысленно добавляет он. — Вот причина, по которой я вернулся сюда, в Нью-Йорк. Домой. Моему главному редактору не были по душе те статьи, что я пытался протолкнуть в печать у нее под носом. Не сказал бы, что удивлен этому. — Что ты имеешь в виду? — шепчет Алек.— Что именно ты пытался опубликовать? Магнус пожимает плечами, жестикулируя ладонью одной руки и стаканом, все ещё зажатым в другой. — Мелочи, — небрежно бросает он. — Спасенные дети, котята, снятые с деревьев, предотвращение нескольких краж со взломом, один или два многоквартирных дома, не сгоревших дотла. — Мужчина снова встречает чужой взгляд, пристально глядя через край своего бокала с виски. — То, что делают суперы, когда их не убивают на стоянках в Гарлеме, обвиняя в собственной гибели. Положительные истории. Все хорошее, что они делают. Правду, — добавляет он бормоча. — Такие вещи нужно рассказывать, а не засовывать под ковер, чтобы о них забыли. — Ты не сдался, — Алек больше утверждает, чем спрашивает, рассматривая стопку бумаг на столе в новом свете и осознавая, что все ещё борется с воспоминаниями о прошлой ночи, по-прежнему цепляющимися за него, словно пыль — Ты все еще хочешь публиковать истории, за которые был уволен? Как ты можешь это сделать? — Не думаю, что сейчас вопрос в том, могу ли я это сделать, — пожимает плечами Магнус. Его тон кажется безразличным, но глаза смотрят сосредоточенно и внимательно, настороженно наблюдая. — Мне говорили, что я становлюсь упрямым в попытках получить желаемое. К тому же, оказалось достаточно легко снова и снова впихивать спорные вещи в газеты, даже на первую страницу. Назовем это привилегией редактора. Магнус тоже видит, что все это полная чушь. Видит газетные строки, клеветнические заголовки, лживые интервью и знает, что во всем этом нет ни капли правды. Видит, что в этом городе убивают суперов, вешая преступления на организованную преступность, угонщиков и необъяснимые несчастные случаи. Видит всю эту чушь, но в отличие от Алека, не движется из-за этого по кругу. — Но, — продолжает Магнус опасно тихо, — того, что я делаю, недостаточно. Совсем недостаточно. Алек снова смотрит на груду вырезок. — Почему ты….рассказываешь мне это? — спрашивает он осторожно. — Если в последний раз, когда это всплыло, у тебя были проблемы. Магнус печально улыбается. — Мне нужна помощь, — признается он после паузы. Мужчина водит пальцем по краю стакана, делая вид, что сосредоточен на пении стекла. Его тело, слишком жесткое, напряженное, словно тетива, так хорошо знакомая Алеку, говорит о другом. — Есть истории, о которых не рассказывают, — объясняет Магнус. — Через мой стол проходит множество неприсоединенных к делам материалов, отклонённых донесений о преступлениях, сообщений об убийствах, вместо которых предпочли третью страницу.* В этом городе происходит что-то ужасное и я обязан разобраться в этом. Но я не могу. Не в одиночку. Магнус переводит на собеседника твердый взгляд — суровый, пронизывающий своей силой; проходящей сквозь Алека, словно осколок солнечного света сквозь туман, и его острый край задевает за живое сильнее, чем того хотелось бы. Парень не совсем уверен, что именно имелось в виду, но ему точно известно, что этот человек никогда не говорит и не делает ничего случайно. Если Магнусу что-то нужно — всего лишь вопрос времени, когда он этого добьется. И все же это по-прежнему застает Алека врасплох. — Я надеялся, — продолжает Магнус, — что ты мог бы помочь. Не могу предложить большего, чем удовольствие от моей компании. Дополнительной оплаты не будет, помощь заключается в основном в анализе полицейских отчётов и прослушивании записей разговоров с горячих линий. Я был бы признателен, если бы ты обдумал это предложение. Алек моргает. Потом хмурится. — Подожди, что? Рот Магнуса сжимается в тонкую линию. Он смотрит так же, как тогда, когда они снимали чучело Архангела с фасада здания: будто только что осознал, что Алек — что-то, что нужно увидеть, а не просто посмотреть вскользь. Будто внутри него есть что-то яркое, заслуживающее внимания; это говорит об эмпатии. И, возможно, лишь возможно, они наконец-то сделали шаг, чтобы выйти из рутины поддразниваний, кокетливых замечаний и вежливых улыбок, от которых шумит в голове, но которые никогда ни к чему не приводят. Это нечто большее. Магнус хочет, чтобы Алек помог свершить в этом город правосудие, заставив виновных ответить за преступления. Это определенно нечто большее. Потому что хоть кто-то смотрит на него так, будто его руки не залиты кровью и он не тратит усилия впустую, пытаясь очистить их. Легко и просто Магнус предлагает решение для одного из вечных что если. Что, если бы я мог сделать больше, чтобы обезопасить всех? Что-то переворачивается в животе и во рту мгновенно пересыхает. — Почему я? — спрашивает Алек, сжимая кулаки. — Полагаю, доверие заставляет нас делать странные вещи, — возможно, Магнус и сам не осознает, как в уголках рта рождается легкая улыбка, — думаю, я доверяю тебе. Ты…умеешь удивлять. Кожа Алека теплеет, он проводит рукой по затылку и шее, пытаясь задушить начавший расползаться румянец. — Здесь… здесь должны быть другие люди, которые захотят помочь, — возражает он. — Не все ненавидят супергероев. — Не все, — соглашается Магнус, — но многие лгут о своих убеждениях. Они боятся объявить о них во всеуслышание и этот страх — опасная вещь. Никогда нельзя быть полностью уверенным, что знаешь кого-то именно в том ключе, о котором думал. — Откуда тебе известно, что я не отношусь к таким людям? Магнус отвечает не задумываясь. — На прошлой неделе ты вызвался помочь снять чучело Архангела. Саймон, конечно, тоже, но его способность держать рот на замке вызывает сомнения, поэтому выбор очевиден — ты был первым, о ком я подумал. — Каждый бы… — Нет. Нет, я так не думаю. Не каждый, — мягко прерывает Магнус. — Только ты. Кажется, что опасная бритва снова прижата к горлу, но это ощущается по-другому и Алек обнаруживает, что ему хочется придвинуться, чтобы она впилась в кожу. Прошлой ночью он спрашивал себя: что еще я могу сделать? И там, где Вулфбэйн и Вэйл ответили: ничего, Магнус призывает действовать. Слишком хорошо, чтобы быть правдой: искупление вины, предоставленное на серебряном блюдечке, вот так просто, но…. — Послушай я… —начинает Магнус, огибая угол стола и приподнимает руку, будто думает о том чтобы прикоснуться к руке Алека, провести ладонью до локтя, но не находит для этого смелости. Его плечи опускаются, он кажется немного менее уверенным, немного поникшим. — Я многого прошу. Тратить на такое свободное время и стимул небольшой, к тому же это не совсем законно. То, что нужно скрывать; то, что в будущем может стать проблемой. Меня поэтому уволили. Вовлекать тебя в дела линчевателей, в их мир…опасно. Не обязательно отвечать «да». Я все понимаю. — Ты ищешь справедливости, — медленно говорит Алек, и дождавшись кивка, продолжает. — Как…как я могу отказать? В это же мгновение Магнус выдыхает с облегчением и его улыбка расцветает словно чудо, от которого перехватывает дыхание. Она заставляет задуматься, можно ли вообще ответить «нет», когда кто-то смотрит вот так, будто ты — ответ на все поздние полуночные и ранние рассветные молитвы… Алек тут же упрекает себя за глупые мысли. Это слишком, он зашёл слишком далеко. Глаза Магнуса, теперь медово-темные, будто оживают. Лайтвуд даже не замечает, как в комнате теплеет, а свет будто становится мягче и как это, словно прикосновение фантастического дыхания, снимает часть груза, лежащего на его плечах. Он чувствует, как кожу покалывает. На мгновение руки кажутся чистыми. — Высокий, привлекательный, темноволосый и с моральными принципами? — робко говорит Магнус, пряча улыбку в уголках рта и прикрывая ее стаканом виски. Ободок оставляет маленький след на нижней губе.— Похоже, мне повезло. Алек закатывает глаза, но не может сдержать улыбки, кривоватой и застенчивой, четко очерченной ямочками на щеках. Коммуникатор в ухе снова пищит и очевидно, в этот раз Джейс намерен добиться ответа. — Я, э… — запинается Алек, неловко показывая на дверь. — Мне нужно идти, но… — Конечно, — кивает Магнус, махнув рукой, — конечно, уже поздно. Зайдешь завтра вечером после работы? Сможем поговорить еще немного, может быть, пропустим по стаканчику и посмотрим, куда заведет нас ночь… — Это…звучит отлично, — прерывает Лайтвуд, чувствуя, как к лицу приливает тепло. — Хорошо. Улыбка Магнуса ослепляет. — Тогда до встречи, Александр. Алека по-прежнему подташнивает, но уже по другой причине. Он не виноват, что потеет, когда симпатичные мужчины ему улыбаются. Иногда чувства вырываются наружу. Он над этим работает. Парень поправляет сумку немного выше на плече и после неловкой паузы, в течение которой он не уверен, стоит ли что-то сказать, или продолжать смотреть на Магнуса, или же лучше не смотреть, он все же решает, что следует уйти. Прежде, чем изо рта вырвется что-то компрометирующее или, что еще хуже, неловкое. — Алек? Он останавливается в дверном проеме и оглядывается через плечо. — Да? — Спасибо, — говорит Бэйн, и о, Алек так давно не слышал этого слова. Вряд ли он заслужил его, но Магнус никогда не производил впечатление лжеца. — За то, что пришел. Алек чувствует эту странную благодарность чужого человека. Ощущает, как она смывает кровь с рук, хотя знает, что это не надолго, скорее всего до тех пор, пока он не шагнет за дверь, поэтому все что можно сделать — уцепиться за момент. *Прим.переводчика: Долгое время на третьей странице газеты The Sun публиковали фото обнажённых девушек.***
Этой ночью Сентинэл рано заканчивает патрулировать. Джейсу и Клэри, слишком погруженным в свой собственный мирок, все равно; они бегло прощаются, когда лучник направляется домой. Сегодня Алек действительно не против, его мысли витают в другом месте. Оказавшись в безопасности своей квартиры, когда дверь за спиной закрыта, он направляется в спальню, бросает маску на матрас и копается в прикроватном ящике в поисках ручки, которую отдал Магнус. Перо именно там, где он его оставлял. Парень тихо фыркает и падает на кровать, держа ручку — свою оливковую ветвь — между указательным и большим пальцами. Он крутит ее, перекатывает по костяшкам так, как делал это Джейс с лезвием. Алек не так хорош, но тренировался достаточно, чтобы не уронить ее сейчас. Его мазохистская часть ищет знакомую беспощадную тревогу внутри — он так и не смог до конца взять себя в руки. Паника все еще там, извивается и скручивается в животе. Его колени по-прежнему болят, типографская краска по-прежнему на кончиках пальцев под перчатками. Но это больше не душит. Это не оцепенение. Он оборачивает пальцы вокруг ручки, вжимая ее в ладонь, пока не почувствует только давление и ничего больше. Он закрывает глаза: сзади снова стоянка, Вулфбэйн и Вэйл под дождем, Сентинэл на коленях в кроваво-красной геморрагии света; а ещё там Найтлок, странный и неуместный, улыбающийся осуждающе и остро. В его глазах — провокация; он окружен телами своих мертвых друзей, а вдали видно, как повернувшись спиной к хаосу, уходит Архангел. Но помимо этого, за всем этим, в тихом флуоресцирующем углу стоит Магнус, и шепот на его губах — обещание правосудия, а в руках он держит птичью вилочковую кость.* Сердце Алека гудит от адреналина. *Прим.переводчика: В англосаксонской культуре вилочку (англ. wishbone) разламывают два человека, каждый из которых держится за один из отростков. Они загадывают желания и выигрывает тот, кто отломит бо́льшую часть вилочки; его желание сбудется.***
Алек знаком с Магнусом несколько месяцев, но не знает его; по крайней мере не так, как такие люди этого заслуживают. У них своя рутина, выработанная с течением времени: Магнус флиртует и шутит, пока Алек краснеет; когда тот уходит, Лайтвуд украдкой поглядывает вслед, чувствуя, как дрожат плечи и саднят губы. В тех случаях, когда мужчина приглашает его поужинать, опрокинуть по стаканчику или выпить кофе в кафетерии Алек каждый раз заставляет себя говорить «нет». Потому что боится косых взглядов; потому что знает, о чем пишут в газетах; потому что у него нет времени ходить на свидания, когда на сон остаётся всего три часа; или просто потому что…боится позволить кому-то ступить за четко очерченные границы. На отказ есть масса причин, нужно выбрать только одну. Эта безопасная рутина всегда ограничена промежутком с девяти до пяти и никогда не выходит за пределы офиса; то, к чему можно вернуться, когда пожелаешь. В их разговорах не нужно прятать себя настоящего слишком сильно, но и не нужно открываться; не нужно чувствовать себя плохо из-за лжи, потому что никто не требует сказать правду. Алек может просто смотреть, чувствовать вспышки тепла в животе и нежные перебои в груди — усердно подавляемые, но от этого не менее приятные. Это очень приятно. Отношения между ними, если можно их так назвать, всегда были приятными. Но вне работы Магнус совсем другой. Нет, не совсем так — не абсолютно другой. Не то, чтобы маска, которую он носит на работе, улыбка, с которой приветствует босса, или голос, которым отвечает на звонки, были фальшивыми. После окончания рабочего дня это по-прежнему кокетливый, непринуждённый, умный и изысканный мужчина — все, что обычно мешает Алеку отвести взгляд, когда тот появляется в комнате, но также он… Он гораздо более напряжен, и именно эта серьезность удивляет Лайтвуда сегодня. Парень сутулится в большом кожаном кресле, придвинутом к противоположной стороне редакторского стола; в офисе без окон, слишком маленьком, для того, чтобы два человека могли удобно разместиться. Возможно, он ждал, что ему предложат пропустить по стаканчику и это перерастет в несколько стаканов, они засидятся допоздна, пока наконец не станет комфортно, и, возможно, Магнус пофлиртует, а Алек вежливо это проигнорирует (или нет, тяжело сказать), но виски так и не был предложен. Вместо алкоголя перед ним устрашающе высоко возвышается куча манильских папок, одна из которых лежит открытой на столе. Он слишком сильно сжимает в руках перо, а в его глазах — пустота. Алек не совсем уверен, на что смотрит. Он никогда не видел настолько грубо слепленного полицейского отчёта, и, черт возьми, зря воспринимал любовь Иззи к бюрократии как должное. Парень пялится на бумаги почти двадцать минут и ничего не сделал, только обвел дату вверху страницы. Отчёт с прошлой недели. Что-то связанное с убитым адвокатом — Рагнором Фэллом. Алек тогда едва скользнул по той статье глазами и теперь сожалеет об этом. Магнус сидит напротив, склонив голову над стопкой бумаг, пролистывая их с привычной легкостью. Он задумчиво прижимает большой палец к губам, не отрывая взгляда от документов. Это удивляет. Бэйн тоже был удивлен, когда Алек, как и обещал, после работы появился в редакторском кабинете. Тому, перед тем, как очень тихо постучать, пришлось несколько минут успокаивать себя, стоя за дверью, но выражение лица Магнуса, когда он вошёл, было таким открытым и беззащитным, будто мужчина никого не ожидал. — Я действительно удивлен, что ты решил прийти, — сказал он, предложив повесить куртку, от чего Алек неуклюже отказался. — Ещё больше удивляет твоя готовность помочь. Алек нахмурился. — Почему ты подумал, что я не сдержу слово? Лицо Магнуса помрачнело, пока его взгляд медленно и напряженно скользил по телу Алека, прежде чем остановиться где-то над разворотом плеч. — Не знаю. Не то чтобы я думал, что ты не сдержишь слово. Скорее, меня подводили так много раз, что предпологать худшее стало привычкой. Так что, да, удивительно, что Магнус не смотрит на него с тех пор, как они сели за работу, но в этом есть скрытое удовольствие. Мужчина явно серьезно относится к этому делу, и, возможно, Алек здесь не для пустой болтовни. Какая-то небольшая его часть слегка разочарована, но гораздо больше Лайтвуд успокоен. Сегодня он весь день не чувствовал необходимости стирать руки в кровь под струёй ледяной воды. Глядя на полицейский отчет на столе, парень решает, что никогда не станет одним из тех людей, которые подводили Магнуса. Он просто…не совсем понимает, что нужно искать. — Знаешь, ты смотришь на эту страницу уже полчаса, — говорит Магнус, не отрываясь от своих бумаг и возвращая его к реальности. Мужчина по-прежнему строчка за строчкой просматривает собственные записи. — Извини, я… — Алек сглатывает и стучит ручкой по столу, чтобы чернила снова потекли. — Я не привык к таким вещам… Финансы и аудит — вот моя обычная сфера деятельности…и я действительно не знаю, на что обращать внимание. Губы Магнуса растягиваются в легкой улыбке. — Жаль, что приходится сразу бросать тебя с места в карьер, — вздыхает он. — Но у меня, скажем так, есть личный интерес в этом деле, и очень много информации, которую нужно проанализировать, не упустив ни единой детали. — Ты про дело Рагнора Фэлла? — Да, — он кивает и Алек замечает, как улыбка тускнеет, — Можно подумать, что такое громкое убийство привлечет внимание прессы, но прошел месяц и у полиции даже нет подозреваемого, а люди уже перестали об этом говорить. В следующее воскресенье я планировал провести в печать разоблачительную публикацию, хотя главный редактор еще не знает об этом. — Что за разоблачение? Магнус ложит ручку на стол и берет вырезку из середины стопки. Он протягивает ее через стол и скрещивает руки на груди, чуть наклоняясь вперед. УБИТЫЙ ПРАВОЗАЩИТНИК РАГНОР ФЭЛЛ ОКАЗАЛСЯ СУПЕРГЕРОЕМ, РАССЛЕДОВАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ — Это одна из моих статей, — объясняет он, пока Алек просматривает газетную вырезку. — В тот день на первой полосе «The Herald», « The Times» и «The Gazette» были опубликованы похожие статьи, но ни в одной из газет не было упомянуто, что он был убит. Это было второстепенно. Главное, что высокопоставленный государственный чиновник оказался линчевателем. Tribunal — единственная газета, в заголовке которой упомянуто его имя. — Это…загадочно, — соглашается Алек. Он решает рискнуть. — Ты…хочешь, чтобы я помог разобраться в том, что произошло? Найти того, кто его убил. — Было бы неплохо, — пожимает плечами Магнус. — Это то, чего я бы хотел, но маловероятно, что у нас получится. — Что же тебе тогда нужно? Магнус бросает на него стальной взгляд. — Правосудие, Александр, — отвечает он, подпирая подбородок ладонью. Жест, странно не сочетающийся со словами. — Хочу чтобы правосудие настигло не только убийц, поджигателей и мелких преступников. Я хочу привлечь к ответственности прессу, политиков и полицию за безразличие; за то, что никто не был осуждён; за готовность спускать с рук преступления только потому, что жертвой был супер. Бог знает, что Рагнор, старый сыч, заслуживает логичного завершения своего жалкого существования. — Ты знал его, — хмурится Алек, скорее утверждая, чем спрашивая. Плечи Магнуса напрягаются, челюсть сжимается. Он смотрит не отрываясь, но парень выдерживает этот взгляд. — Да, — признается наконец Бэйн, — он был моим старым другом и довольно ценным информатором. Могу тебя заверить, теперь раздобыть документы из мэрии будет гораздо сложнее. Алек мгновение изучает собеседника. Он не уверен, что ищет: возможно, горе? Скорбь? Там определенно есть гнев, но не видно ни сожаления, ни тоски, ни печали — скорее всего потому, что все эмоции скурпулезно спрятаны, туда, куда никому не дотянуться. Лайтвуд полагает, что оказавшись на месте Магнуса, ему бы не хотелось, чтобы кто-то копался в его страданиях. Он снова думает о том мертвом парне на парковке, но это не то же самое. Алек его не знал; они не были друзьями и эту потерю нельзя сравнивать. Их чувства как чёрное и белое. Парень пытается представить, как себя почувствовал бы, если бы потерял Джейса, а проснувшись на следующее утро обнаружил бы, что брату перемывают кости на первых страницах газет. И это…не то, о чем стоит думать. — Хорошо, — кивает Алек, снова глядя на страницы полицейского отчета. — Что именно нужно искать? Магнус моргает и смотрит ему в глаза. Это заставляет задаться вопросом, удивлен ли мужчина готовностью кого-то быть вовлеченным в дело. В голове Алека тихий голос повторяет, что он делает это не для Магнуса, не для торжества правосудия и справедливости, он делает это для себя: облегчить вину от того, что оставил мертвого парня на милость некомпетентной полиции; от того, что не был там, чтобы предотвратить убийство. И есть еще более тихий голос, говорящий, что чем дольше он остается здесь, тем дольше не придется одевать суперкостюм Сентинэла и ожидать повторения этой истории. Алек изо всех сил пытается задавить его, заглушить, заставить молчать. Он хорош в этом: в умалчивании, в сдерживании чувств и их покорном игнорировании — все то, что он культивировал в себе. — Это может быть что угодно, — отвечает Магнус. — Все. Все, что оставит кислый привкус во рту.***
В первую ночь Алек остается допоздна. Поначалу он читал медленно, слишком долго ломая голову над зияющими дырами в полицейских отчетах и правками в свидетельских показаниях, полученных от друзей их друзей, из главного полицейского управления. Большая часть ночи проходит в тишине. Иногда Магнус едва слышно бормочет, и тогда Алек на мгновение поднимает взгляд, но мужчина никогда этого не замечает, погруженный в чтение. Слышно, как редакторское перо царапает бумагу; как Лайтвуд вздыхает, переворачивая страницы; как здание скрипит, когда после девяти включается отопление. Алек не против тишины. Он боялся, что будет неловко, но нет. Никакого принуждения вести светскую беседу, никакой необходимости болтать, чтобы заполнить паузы; никаких полицейских сирен или людей, кричащих на ухо. Просто дышать — уже достаточно; тяжело вспомнить когда такое случалось в последний раз. Им овладевает странное чувство покоя, оно затапливает и мягко придавливая, тянет вниз, пульсируя на коже. Он чувствует…смирение. Настолько увлечекаясь, что, когда смотрит на часы на стене, удивлённо обнаруживает, что уже полночь и резко вскакивает. — Хммм? — Магнус поднимает взгляд. Он опирался на кулак и теперь на его челюсти — странно очаровательная красная отметина. Мужчина следит за взглядом Алека, остановившемся на часах. — Тебе нужно идти? — Я, э-э…до скольки ты остаешься? — хмуро спрашивает Лайтвуд. В животе бурчит, но его больше волнует то, как разозлится Джейс из-за того, что брат снова игнорирует патрулирование, а не то, что он пропустил ужин. Алек надеется только на то, что Иззи прикроет его. Очень надеется. Магнус пожимает плечами, перекатывая их назад и вытянув руки над головой с удовлетворённым вздохом щелкает суставами. — Вероятно, поработаю еще несколько часов, — отвечает он. — Обычно я остаюсь до тех пор, пока не пойдём в печать и только потом отправляюсь домой, чтобы поспать несколько часов. В шесть выпиваю кофе и возвращаюсь обратно в офис. — Мы идем в печать в четыре утра — глаза Алека округляются от осознания, что Магнус проводит так каждую ночь. Неудивительно, что под его глазами так заметны серые тени; этот мужчина ежедневно работает до рассвета и ни разу не сказал об этом ни слова. Хоть кто-нибудь ещё знает? Бэйн снова пожимает плечами, улыбаясь робко и немного виновато. Он наблюдает за Алеком, пока тот натягивает пиджак, задерживая взгляд на пуговицах рубашки и кривой линии галстука. — Слишком много работы, — вздыхает наконец он, — нет покоя нечистивым*, Александр. Нет покоя и добрым намерениям, к сожалению. *Прим.пепеводчика: Библия, ИСАИЯ 57:21***
В ту ночь он так и не успевает на патрулирование, Джейс злится и с самого утра почти десять минут бурчит через коммуникатор. К счастью, Иззи тоже на связи: успокаивает обоих, сообщив, что Алек ничего особо не пропустил кроме того, что Архангел снова влетел лицом в рекламный щит. Алеку интересно, насколько это правда. Не то чтобы Джейс не врезался регулярно в разные объекты городской инфраструктуры, когда красуется, и не то чтобы Иззи когда-нибудь лгала, но… Каждую ночь десятки звонков в полицию остаются без ответа. Джейс с Алеком тоже не отвечают на них в ожидании чего-то более захватывающего. Чего-то более супергеройского. Когда брат отключается, ворча, что на следующей неделе будет его очередь отлынивать, Изабель не упускает возможности расспросить о том, где он пропадал. — Засиделся на работе допоздна, — объясняет Алек и технически, это не ложь. — Хочешь, чтобы я поверила, что ты задержался на шесть часов? — усмехается сестра. — На работе, которая, как всем известно, тебе даже не нравится, и нужна только чтобы насолить маме и папе? — Мне нравится моя работа. — Ага. Сделаем вид, что я поверила. Давай, Алек, выкладывай. — вздыхает она. — Ты был на свидании, да? — Что? Конечно нет. Я бы ни за что не пропустил патрулирование из-за такого. —Джейс всегда пропускает. — Чудесный пример, — ворчит Алек. — Нет, Из, это не свидание. Ты же знаешь, у меня нет на них времени. — Нет времени или ты просто бросил попытки найти Мистера Справедливость, чтобы вместе посвятить жизнь борьбе с преступностью? Потому что это две очень разные вещи. — Три часа ночи. Неужели нужно обсуждать это прямо сейчас? Снова? — Чем усерднее ты уклоняешься от разговора, тем сильнее я думаю, что мой братец действительно встречался с загадочным незнакомцем, — хохочет она. — Ты хоть потрахался? — Я вешаю трубку.***
Сентинэл возвращается в Гарлем через два дня. Он идет туда один, потому что Джейс предпочел возиться с ограблением банка в центре города вместе с Клэри, а Алек не способен сейчас спорить. Он знает, что все будет в порядке, а ещё ему не нравится быть третьим лишним, когда брат неизбежно будет разбираться с переизбытком эндорфина после того, как успешно помешает ограблению. Это повторялось слишком много раз. Алек всегда немного напуган такой перспективой. Кроме того, Джейс со своим огромным металлическим эго не умеет быть незаметным. Тогда как сегодня нужно держаться теней. Чувства в груди Алека уже не такие нестабильные, но все еще плотные, темные и смолистые; не хочется, чтобы напарник копался в них, тревожа, когда они наконец превращаются в то, с чем можно справиться. Сегодня вечером идет дождь и меловой гравий под ботинками превращается в грязную кашу; мутный желтый свет уличных фонарей кажется серым и унылым. Ливень шипит по тротуару. Волосы Алека прилипают ко лбу; вода, скатываясь по маске, все капает, и капает, и капает в глаза. На севере город не такой неоновый: дым выхлопных газов смещает голубое сияние, плавающее над небоскребами в центре города; запах дождя гнилостный, бензиновый и настолько пропитан пропаном, что если вдыхать слишком глубоко, горючее выжигает слизистую. Вонь смешивается с запахами фаст-фуда, потоками сточных вод и горячим металлом. Алек морщится. Мгновение он размышляет, можно ли заразиться сальмонеллой, просто тут подышав. На стоянке темно и безлюдно; за те несколько дней, что он не патрулировал, погрязнув в депрессии, лампочка единственного уличного фонаря перегорела. Или была разбита. Лихорадочно-желтый свет из окон домов преломляясь дождем очерчивает бамперы нескольких брошенных машин и покатую крышу старой церкви по соседству. Тела уже нет, но кровавое пятно, слишком въевшееся в трещины асфальта, не смыто дождем. Это шрам на земле — нечеткий и темный, зловещий в своей бесчеловечности. Алек останавливается, прижимая носок ботинка к самому краю. Он не совсем уверен зачем пришел сюда снова; паника осталась где-то на пороге кабинета без окон, но чувство вины все ещё внутри. Невозможно просто стряхнуть его, даже если проводить так много времени, раздумывая о способах это сделать. Алек не надеется найти хоть какие-то не размокшие и не уничтоженные ливнем улики; но если он их и найдет, вряд ли это избавит от гноящихся внутри чувств. С той ночи, как было найдено тело, в газетах ничего не появлялось, никаких отчетов о расследовании, никаких разговоров на полицейской частоте об уликах по этому делу — только тишина. Лента с места преступления исчезла, а может ее никогда здесь и не было. Алек знает, что в этом районе нет патрулирующих полицейских, потому что тщательно проверил весь периметр, прежде чем спуститься со своей точки наблюдения на крыше здания через улицу. Возможно, стоит поговорить с Иззи. Не то чтобы сестра откажется помочь, если он признает, что хочет искупить свои грехи, если решит, что хочет … Хочет расследовать убийство? Как? Других мест, кроме этой пустой парковки нет; нет никаких зацепок; нет следа, по которому можно было бы пойти. Роберт и Мариз никогда не одобрят расследование. Джейс, скорее всего, скажет что это пустая трата времени. Клэри посмотрит на него с сожалением, таким, от которого Алек с отвращением ощущает себя жалким. Но Магнус … В голове звучит тихий странный голос: но Магнус. Магнус знал бы, что делать и куда дальше двигаться — нет покоя и добрым намерениям, Александр — Магнус говорил о сочувствии, и Алек ловит афтершок* от этих слов. — И почему я не удивлен? — звучит голос из-за завесы ливня. Алек вздрагивает. Он резко поворачивается на звук приближающихся шагов, заглушенных шумом дождя и выдергивает лук из кобуры. К нему нелегко подкрасться, и, конечно же, здесь единственный человек, которому это отлично удается. Лучник не тянется за стрелой. Найтлок появляется из мутной темноты, воротник его пальто поднят и защищает от холода. Супер-костюм чистый, на нем нет ни капли крови. Вокруг губ все та же слабая четкая тень, а взгляд острый и прямой. И руки. Он сунул руки в карманы. Это поразительно, потому что значит, что линчеватель не настроен сражаться. — Конечно, ты здесь, — отвечает мужчина сам себе, — без сомнения, для чего-то зловещего. Его шаги быстрые, Алек напрягается, когда он проходит мимо проскальзывая всего в дюйме. Найтлок обходит пятно на земле, пока не оказывается напротив. Ширина кровавого отпечатка удивительно хорошая граница, которую никто из них не переступит. Алек знает, что линчевателю это тоже хорошо известно. — Итак, — без вступлений начинает Найтлок, — как тут замешан Идрис? — Что, прости? — переспрашивает Алек.— Какого черта. Найтлок щелкает языком. — Не прикидывайся дураком, Сентинэл, — говорит он резче, чем обычно. — Какое отношение имеет Идрис к этому убийству? Ты здесь поэтому, не так ли? — Не все, что я делаю — задание Идриса, — ворчит Алек. Он помнит, что Вэйл и Вулфбэйн говорили в ту ночь; помнит, что должен попытаться посмотреть на все с точки зрения Найтлока; с фантомной болью вспоминает оливковую ветвь о которой говорил Магнус, но, боже, это ощущается так, будто происходило полгода назад и намного легче сейчас просто обороняться. Тем не менее, Алек ослабляет хватку на луке, пытаясь вспомнить, как держать в сжатом кулаке перьевую ручку, а не орудие войны. Он заставляет себя представить, как напряжение покидает плечи. Парень не уверен, замечает ли это Найтлок; скорее всего, со стороны он просто выглядит зажатым. Линчеватель сужает глаза и вынимает одну руку из кармана. Алек завороженно наблюдает, как мужчина медленно барабанит пальцами по бедру; вероятно, прощупывая что-то, чего Лайтвуд никогда не сможет почувствовать, перекатывая невидимую энергию между кончиками пальцев. — Архангела нет поблизости, — замечает Найтлок ровным голосом. Город будто вторгается в пространство между ними, проползает позади, там где Алек не увидит, но его внимание сосредотачивается исключительно на мужчине напротив. — Нет, — говорит лучник, ощущая фантомное колено, прижатое к пояснице.— Нет, только я. — А затем, возможно, по глупости добавляет: — Архангел не знает, что я здесь. Правило номер один, Алек, он представляет недовольный голос матери Не сообщать потенциальной угрозе, о том, что у тебя нет подкрепления. Найтлок засовывает руку обратно в карман пальто. Острое дрожащее напряжение в воздухе, которое Алек считал дождем, внезапно рассеивается. Давление города исчезает на выдохе. Снова слышен стук дождя, а не просто статический шум. — Ты знаешь что здесь произошло? — спрашивает мужчина. — Да. Я был здесь той ночью. Мы нашли тело. — Мы? — переспрашивает Найтлок. Его взгляд, фокусируясь, скользит по лучника, золотым проблеском пробиваясь сквозь мутную дымку. — Оу, понятно. Ты — корпоративное домашнее животное Вулфбэйна. Это имеет смысл. — Я не чье-то животное! — рычит Алек, но получается не так резко, как хотелось бы. — И не ищу проблем. Просто проверяю не пропустили ли копы чего-то, но похоже, здесь ничего не осталось, так что я пойду. Алек отворачивается, ссутулив плечи, но не успевает сделать и двух шагов. Он чувствует, как вокруг щиколоток, останавливая, грубо обвиваются невидимые давящие петли. Парень оглядывается через плечо, и, конечно же, Найтлок сжимает пальцы в кулак, вытянув руку. Линчеватель улыбается и не выглядит виноватым, но ослабляет невидимую хватку. Предательская дрожь пробегает по телу Алека. Он скрипит зубами, стараясь не показать этого. — Значит мы оба, — говорит Найтлок, — пытаемся бороться, пока не стало поздно. Городской морг переполнен, так что вскрытия не сделают ещё как минимум неделю. К тому времени любые полезные улики будут утрачены. — И дело перейдет к какому-нибудь копу, который будет игнорировать его, пока не истечет срок исковой давности, а тогда просто выбросит в кучу мусора вместе с такими же делами. — огрызается лучник. — Я знаю как все происходит. Найтлок приподнимает брови под маской. — Значит, знаешь.— замечает он. Удивление смягчает его голос.—Корпоративные обычно не интересуются… — Мы не все одинаковы! — рявкает Алек. Маленький отблеск удивления мелькает на лице мужчины; по какой-то неочевидной причине это напоминает Магнуса: та же мимолетная искренность, моментально скрытая снова. Это напоминает о Магнусе, а тот, в свою очередь, об оливковых ветвях, предложениях мира и предрассудках, и поэтому Алек тихо добавляет — Но, я имею в виду…наверное, безопаснее … предположить, что я … Губы Найтлока изгибаются, а в уголках глаз появляются морщинки. Он медленно движется по краю кровавого пятна на асфальте, преднамеренно обезоруживая вычурной грациозностью. Алек напрягается, переводя тело в полную боевую готовность. Он знает, сейчас лучше опасаться. — Ты поговорил с Вэйл о нас, — верно предполагает линчеватель. Его лукавый тон соскальзывает по спине лучника, играя с волосами на затылке. Лайтвуд стискивает зубы, пытаясь унять дрожь. — Она, конечно, права, — продолжает Найтлок. — Все, что она говорит о тебе, об Идрисе — правда. Он не перестает двигаться, отмеряя длинными шагами широкую дугу по которой медленно обходит кровавое пятно. Желание не выпускать опасность из виду непреодолимо, но у гордости другие приоритеты; Алек поднимает подбородок и решает, что не сдвинется ни на дюйм, пока Найтлок снова не появится перед ним. Он не уверен, выглядит ли упрямым или просто капризным. Судя по веселью зарождающемуся в глазах мужчины, скорее всего, последнее. — Доверять Идрису наивно. Глупо думать, что корпоративный супер не попытается тебя поймать, — говорит Найтлок, — если не сделает чего похуже, конечно. — Мне неинтересно ловить линчевателей, — возражает Алек, — я просто хочу делать свою работу. — О, не уверен, что это так. — линчеватель, сверкнув зубами, улыбается ещё шире.— Если бы ты выполнял свою работу, то не разнюхивал бы здесь. Ты бы был на другом конце города вместе с Архангелом и прессой с их модными камерами. Корпоративных волнуют убийства линчевателей, только если на кону стоят деньги. — Откуда тебе известно, что деньги не замешаны в этот раз? Найтлок сжимает губы в провокационной улыбке. — Я тебя прошу, — тянет он, — здесь нет ровным счетом ничего, что могло бы заинтересовать Корпорацию. Мертвый супергерой-любитель в Гарлеме — даже не вспышка на радаре Идриса, и тебе это отлично известно. — Если это не задание, то почему я здесь? — парирует Алек, хмурясь так сильно, что чувствует боль, зарождающуюся под маской. — Раз уж ты так осведомлен. — Это я и хотел бы узнать, Сентинэл, — Найтлок практически мурлычет. У него определенно уже есть ответ. Лайтвуд видит это по тому, как капли дождя дрожат между пальцев мужчины, когда он перебирает ими в воздухе. — Осмелюсь предположить, что тобою движет внутреннее желание поступить правильно хоть раз. И он не ошибается. Алек не знает, как оправдаться, не признав, что выполняет задания Идриса не из-за желания поступать правильно, а просто загнан в ловушку своим упрямством и слепотой. Так что он бормочет: — Обеспечение безопасности людей по-прежнему часть кодекса Идриса. — Правда? И даже линчевателей? — Конечно! Они в первую очередь люди! Найтлок движется, лучник не успевает даже моргнуть — вот он стоял в пяти шагах, а в следующий момент уже вторгается в личное пространство Алека и дождь внезапно наполняется ароматом гвоздики, сандалового дерева и выделанной кожи. Не сдержав резкий, с присвистом, вдох Лайтвуд замирает, стоя настолько прямо, что его, вероятно, можно расколоть пополам. Он чувствует тепло исходящее от Найтлока. Это очень…по-человечески. Невозможно сдвинуться с места. Не потому, что линчеватель использует свои силы, чтобы удерживать его неподвижно, или, по крайней мере, не в прямом смысле. Найтлок на несколько дюймов ниже, но он выдерживает взгляд Алека через моросящий дождь с концентрированным напряжением, ярким и опасным. Его черная маска гладкая и влажная от капель, такая темная, что черты лица под ней с трудом различимы; она словно перетекает в темно-серую сурьму, размазанную вокруг глаз, так, что не ясно где на самом деле заканчивается кусок черной кожи. Носки тяжёлых сапог толкают ботинки лучника, вынуждая отступить на полшага назад, чтобы не упасть. —Что… — начинает Алек, но его голос срывается. —Кто ты такой? — напирает Найтлок. Он скрещивает руки на груди, но не отходит.— Сентинэл. Почему я не слышал о тебе раньше? — Я уже говорил, — шипит Алек сквозь зубы, — мне не нравится быть в центре внимания. — Это не то, что я имел в виду. Лайтвуд вздергивает подбородок. — Тогда что ты имел в виду? Они сталкиваются взглядами — секунда, две, ещё дольше; момент тянется, но наконец Найтлок вздрагивает и отходит, поднимая руки ладонями вперёд. Капитуляция. Почти мгновенно Алека опускает плечи и делает глубокий вдох; сжатые в кулаки пальцы расслабляются. — Может, было бы предпочтительнее, если бы ты явился сюда чтобы убить меня, — бормочет линчеватель на грани слышимости. — Что, черт возьми, это должно значить? — Это означает, мой корпоративный друг, что я не понимаю…— Он машет рукой в сторону Алека, — Всего этого. Твои поступки не имеют смысла. — Что непонятного? — огрызается тот, — Это ты…ты просто появился из ниоткуда и нигде нет записей о тебе… Найтлок выдыхает сухой и недоверчивый смешок, приподняв брови. Он качает головой, но Алек не понимает причины. Алек не понимает его. — Ты всегда такой таинственный? — Таинственный? — Да, — подчеркивает лучник, — просто скажи прямо то, что имеешь в виду. Линчеватель тихо и низко хмыкает, снова скрещивая руки на груди и оценивая собеседника взглядом. Плотная ткань пальто обтягивает бицепсы, а плечи настолько натягивают швы, что те становятся заметны. Он наклоняет голову набок, обнажая сильную линию сухожилия на шее. — Что я имею в виду? — спрашивает мужчина. —Да, — настаивает Лайтвуд. — Корпоративные не должны беспокоиться о нас, — просто отвечает Найтлок, — и все же вот ты передо мной. Тебе не безразлично. Парадокс. Алек открывает рот, чтобы возразить, но не находит слов. Мужчина делает быстрый драматичный взмах рукой, ноги отрываются от земли и он взмывает вверх сквозь дождь, вода капает с его ботинок. Он может летать. —Эй, подожди …— начинает Алек, бросаясь вперед, но Найтлок поднимается все выше. — Ты не можешь просто уйти … Линчеватель зависнув в десяти футах от земли смотрит вниз, сдержанно улыбаясь. — О, думаю, что могу, — отвечает он, — уверен, мы скоро увидимся. Этот город не настолько большой, как тебе кажется. Он вытягивает обе руки поворачивая ладони к небосводу и прежде, чем Алек успевает сморгнуть с ресниц ослепляющий дождь, взмывает в небо, быстро поглощенный тьмой. А затем небеса разверзнувшись исторгают вместо мороси громовой анкор и Алек промокает до костей, даже прежде, чем успевает отвести взгляд. *Прим.переводчика: Афтершо́к (англ.aftershock), или повторный толчок — толчок, происходящий после основного толчка землетрясения и меньший по сравнению с ним.