***
Для человека с таким острым зрением Алек слишком поздно замечает фигуру, подвешенную над стеклянными дверьми Tribunal следующим утром. С другой стороны улицы силуэт действительно напоминает тело — это вид падающего замертво человека, Алек просто не может ошибаться. Сердце бьется в горле, желудок делает кульбит; он внезапно перестает чувствовать землю под ногами, но определенно ощущает боль от впившихся в ладони ногтей, когда сжимает пальцы в кулак. Он стоит с пустым лицом, полным слепого ужаса, мгновение или два, пока наконец понимает: это всего лишь кукла — потому что больше никто не останавливается, люди лишь бегло бросают любопытный взгляд. Это чучело, соломенный человечек с раскинутыми в распятии руками; его голова свисает вниз, а к шее привязан плакат. Алек спешит пересечь улицу, петляя между такси, взрывающихся визгами клаксонов, пока водители выбрасывают средние пальцы в открытые окна. Когда он добирается до тротуара, дыхание все ещё сбито, и не только из-за бега. Лайтвуд пристально смотрит вверх, на большую медную надпись «The Daily Tribunal», тусклую на фоне пасмурного неба. Буквы «Т» и «L» связаны веревкой, за которую манекен подвешен над дверью. Алек в свое время видел много таких чучел: проткнутых пиками разъяренной толпы, горящих в центре костра, брошенных на углу улицы и ставших домом для крыс и червей. Но это чучело…оно прямо здесь. Подвешенное над входом в офис. Его глаза — два черных овала, нарисованных перманентным маркером нетвердой рукой разъяренного человека, — пялятся на Алека пустым, сломленным, бездушным взглядом. Слишком высоко, чтобы можно было достать без посторонней помощи. Но это означает лишь то, что все было спланированно; это не внезапный порыв. Кто-то сделал чучело с одной целью — повесить здесь, выставить на всеобщее обозрение. Алек подходит на шаг ближе, прищурившись, рассматривает рваные черные джинсы манекена, старую кожаную куртку, жёлтую тряпичную голову, ватные ноги, раскачивающиеся на ветру. А затем он замечает это за спиной куклы… Пару дешевых костюмированных ангельских крыльев из мелкой сетки, покрытой пластиковыми перьями. Материал даже отдаленно не напоминает титан, но смысл поражает Алека так же сильно, как и тошнота — словно резкий удар в живот, и он чувствует себя полностью разбитым. Это чучело Архангела. Это Джейс. Алек пытается разобрать слова на плакате, подвешенном на шее куклы; слишком далеко, чтобы прочитать что-то, кроме передовицы, — он узнает первую страницу своей газеты, когда видит жирный чернильно-черный заголовок.КОРПОРАТИВНЫЙ СУПЕРГЕРОЙ ИЛИ ЖЕСТОКИЙ НАЕМНИК? АРХАНГЕЛ СЕЕТ ХАОС НА ВСТРЕЧЕ С ЭРОНДЭЙЛ
На плакате — красный отпечаток руки. Это не кровь. Алек знает цвет крови — как свежей, текучей, так и давно высохшей, но в обоих случаях одинаково багровой, одинаково ужасной и жестокой. Недомогание кальцифицируется в костях, превращаясь в гнев, в тлеющую ненависть, которая вот-вот закипит. Алек чувствует, как она жжет и опаляет изнутри, там, куда нельзя дотянуться и остановить ее. Все, что можно сделать — терпеть, стиснув зубы, как и всегда. Он наклоняет голову и входит в вестибюль, не бросив ни единого взгляда наверх, в седые небеса.***
В помещении царит странная атмосфера: будто никто не хочет обсуждать слона, стоящего в центре комнаты. Алек петляет между офисными кабинками, с каждым шагом все сильнее и сильнее сжимая пальцы на ремешке сумки, пока костяшки полностью не белеют. Люди сидят, склонив головы и сосредоточившись на клавиатуре, не поднимая взгляд, но это чувствуется в воздухе — напряженное, будто на острие ножа, желание посплетничать. Вот, что подпитывает пожар гнева внутри, но дело не только в этом. Тяжело свалившись в свое кресло, Алек понимает, что причина не только в негодовании, ярости или отвращении к этому проклятому городу. Не только в чувстве вины или в том, что он так и не уснул прошлой ночью, мысленно снова и снова прокручивая момент, когда Джейс впечатывал щеку парня в бетон. Дело в панике. Спрятанная глубоко внутри, она ощущается послевкусием запоздалой мысли. Алек уже давно не ощущал призрачных тисков паники. Он на автопилоте включает компьютер, но даже когда модем пищит, все, что оцепеневший до мозга костей парень может делать — это пялиться на экран. Конечно, он напуган, — а кто бы не был? Чертово чучело его брата с эшафотным узлом на шее вывешено на здании, в котором Алек работает. Такого никогда не случалось. Это невозможно проигнорировать. Пальцы трясутся, и он стискивает их, сжимает в кулаки — в попытке унять беспокойство, делает всё возможное, чтобы дрожь не расползалась выше по рукам, не забралась глубже, туда, где ее невозможно контролировать. У тебя нет времени на страх, — бесконечно повторяет он. Возможно, это ложь, но лучше так, чем признать остальные причины, по которым трудно мириться с затрудненным дыханием, с тяжестью в желудке. Это из-за событий прошлой ночи. Он уверен: кто-то хочет смерти Джейса из-за протестов — и, черт возьми, вряд ли кто-то один. Это была спланированная совместная работа. Нужно позвонить Джейсу. Нет, не Джейсу, сначала следует позвонить Иззи. Да, это план. Просто нужен план. Боже, ему плохо… В этот момент двери на другом конце офиса распахиваются — словно поток, в комнату врывается Магнус, и глаза Алека инстинктивно обращаются к нему. Голова мужчины высоко поднята, а челюсть резко очерчивает острый профиль; темные подтяжки врезаются в белоснежный хлопок рубашки; шаги быстрые и целеустремленные. Он летит через комнату с дюжиной манильских папок, зажатых под мышкой. На первый взгляд он холоден, спокоен и собран, пока резко не останавливается, развернувшись на каблуках, будто принял внезапное и крайне важное решение. Алек сосредотачивается на линии его подбородка, в которой читается больше, чем лёгкое напряжение. Лайтвуд смотрит, как Магнус приподнимает руку, сжимая переносицу большим и указательным пальцами, как закрывает глаза, чтобы сделать глубокий успокаивающий вдох. Снова опускает руку. Еще один вдох. А затем он громко начинает: — Всем доброе утро. Минутку внимания, пожалуйста! Это почти комично — то, как около дюжины голов выскакивают из-за своих перегородок, с любопытством уставившись на одинокую фигуру, стоящую в центре комнаты и привлекшую их внимание. Магнус молчит, пока не поднимается еще несколько голов, возмущенных затянувшейся тишиной. Когда он наконец начинает говорить, Алек чувствует, как горло медленно сжимается. — Уверен, что все вы к настоящему времени уже осведомлены о прекрасном новом дополнении к фасаду здания, которое появилось вчера вечером, — голос Магнуса сильный и решительный. — Вы уже решили, как собираетесь его снимать? Тихий ропот проносится по офису, несомненно, наполненный резкими словами, и Алек рад, что не может их расслышать — но он может видеть, как Магнус скрещивает руки на груди и подчёркнуто нетерпеливо постукивает ногой. Челюсть напрягается, желваки шевелятся; он приподнимает бровь, оглядывая комнату и людей, которые слишком боятся сказать что-то в ответ. Вряд-ли так выглядит терпеливый человек. — Не рвитесь отвечать все сразу, — замечает он с горечью. — Найдутся ли добровольцы, чтобы спустить эту штуку вниз или нет? Снова ропот, и на этот раз Алек может разобрать, как коллега рядом ворчит что-то о том, что нужно бросить чучело наверху: оно служит уроком, оставляет послание… Лайтвуд снова сжимает ладони в кулаки, крепко прижимая костяшки пальцев к деревянной столешнице. Он видит, как на другом конце комнаты взлетает вверх рука Саймона. Магнус улыбается. Быстро, мимолетно, но улыбается, и это ощущается как укол глубоко внутри. Он кивает Саймону, коротко, но благодарно, снова пробегая взглядом по комнате, пока, наконец, не останавливает его на Алеке. Когда их глаза встречаются, Лайтвуд тяжело сглатывает и распрямляет ладони на столешнице. Он думает о том, что нужно оставаться в тени; думает, что нужно молча пропустить сквозь себя отвратительный шепот соседа, так же, как пропускает ветер этого коварного города; думает, что нужно отвести взгляд. Игнорировать, игнорировать, игнорировать. Он не может. Медленно его рука поднимается, даже близко не с таким энтузиазмом, каким горит Саймон. Но и этого достаточно, чтобы выражение лица Магнуса изменилось: будто он приятно удивлен, а ещё благодарен и испытывает облегчение. И лишь на мгновение там мелькает что-то еще… Алек затрудняется сказать, что именно, но это мало чем отличается от света прожектора. Внимательный взгляд словно стробоскоп: это не похоже на ослепляющий луч вертолета прошлой ночью, но тоже ощущается как пристальное внимание. Парень чувствует себя прозрачным, будто Магнус впервые видит его настоящего. Это длится всего мгновение, потому что Бэйн снова становится серьезным и суровым, вычитывая остальным в комнате что-то резкое о том, что им следует делать. Он щелкает языком, призывая Саймона следовать за ним и вылетает из комнаты. Совсем не оглядываясь на Алека, как тому бы хотелось. Он хочет, чтобы мужчина обернулся, приподнял бровь и склонил голову в ожидании, словно говоря: а ты чего ждешь, идешь или нет? Потому что Магнус всегда отлично знает, что делать.***
Алек уверен, что Саймон упадет с лестницы на тротуар и сломает шею или, по крайней мере, получит тяжелое сотрясение мозга. Лайтвуд не слишком беспокоится, но травмированный Саймон — то, с чем ему придется разбираться, и это определенно раздражает. Нужно намекнуть Магнусу, что Льюис именно тот, чьи стойки стремянки стоит придерживать, а никак не лестницу Алека. Парень не может заставить себя повернуться и взглянуть вниз, потому что уже дважды совершил эту ошибку, и… Что ж. В первый раз, когда он оглянулся, глаза Магнуса метнулись с той части тела, на которой явно неприлично сосредотачиваться, на лицо; мужчина приподнял брови, одарив Алека самой виноватой улыбкой из всех, что ему когда-либо доводилось видеть. Во второй раз, когда он повернулся, Бэйн даже не заметил, что пойман с поличным и, полностью поглощённый, продолжил пялиться остекленевшими глазами. Поэтому Алек не оборачивается, и скрипя зубами снова и снова пытается высвободить веревки из больших латунных букв Tribunal. Предательский румянец уже расползся по щекам. Он дергает немного сильнее, и узлы развязываются — чучело, вес которого теперь сосредоточен с одной стороны, частично соскальзывает вниз. Саймон неразборчиво вскрикивает, но и ему удается высвободить вторую веревку, каким-то образом удержав при этом равновесие. Кукла с бесцеремонным глухим стуком падает на землю. Несколько зевак останавливаются, пару мгновений молча присматриваясь, и почти сразу же продолжют свое механическое передвижение. Ветер слишком холодный, а облака слишком серые, чтобы задерживаться дольше. — Что ж, — резюмирует Магнус, когда Алек слезает со стремянки. Мужчина исследует чучело, переворачивая носком брогов на спину, и хмуро рассматривает табличку на его груди. Он плотнее запахивает пальто, приподнимая воротник, края которого касаются щек. Лайтвуду определенно не хватает вида его подтяжек. — Я бы сказал, что нужно это сжечь, но боюсь, такое перерабатывать нельзя. Саймон в спешке спускается со стремянки, чуть не споткнувшись о последнюю ступеньку, прежде чем добраться до Магнуса. — Всегда можно попробовать пропустить его через шредер, — предлагает он. — По частям, медленно и мучительно. Это то, чего оно заслуживает. — Выбросьте в мусорный бак и покончим с этим, — вздыхает Алек, звуча настолько же устало, насколько себя чувствует. Он складывает руки на груди, ссутулившись, когда ветер продувает через тонкую рабочую рубашку. Это не суперкостюм. Его зубы стучат. — Давайте просто вернемся внутрь. Саймон щебечет, что Алек — зануда, но затаскивает чучело на руки и тянет внутрь, громко настаивая на том, что сам разберется со всем так, как посчитает нужным. Лайтвуда это не волнует, потому что Магнус поворачивается, и любопытство светится в его глазах. Нет, не совсем любопытство. Больше похоже на… Учитывая крошечную складку между бровями, наклон головы, слегка сузившиеся глаза, больше похоже, что глядя на Алека, мужчина пытается что-то понять. Мгновение он изучает парня, и тот задаётся вопросом: возможно ли сойти с ума, ломая голову над тем, что такого очевидного тот заметил на его лице? Рану от гравия? Темный след по контуру маски? Вчерашние брызги крови, которые он забыл смыть? Это будет катастрофой, если кто-то увидит что-либо из этого… Магнус медленно и осторожно делает навстречу всего шаг, не больше, и Алек этому рад, потому что ему уже некомфортно. Глаза мечутся в попытке не смотреть на лицо напротив. — Я, э… — неуклюже бормочет он, — мне лучше вернуться к работе. Лайтвуд поворачивается, чтобы уйти, вероятно, слишком быстро… — Александр, подожди. …и так же быстро останавливается. Бэйн подходит ближе, и его рука зависает у плеча парня, не касаясь. Они отходят подальше от суматохи тротуара под арку дверного проема. Ее тень пахнет дешевыми сигаретами и пеплом, но когда Магнус движется, слышен и запах одеколона — ещё более насыщенный, чем помнит Алек. Он бледнеет, когда мужчина напротив начинает что-то говорить, и слова вырываются дымом из его рта ещё до того, как их произнесут. Бэйн отступает на полшага назад, давая возможность снова дышать. Магнус хмурится, разочарованно сжимая губы в жесткую линию, и это удивляет Алека. Потому что тот всегда так ловок со словами, так уверен в том, что необходимо сказать, так авторитетен, когда дело касается ослепления сложными оборотами фраз и улыбкой, резкой, словно хлыст. Магнус оборачивает руки вокруг себя, потирая большой и указательный пальцы друг о друга. Словно тик. Словно признание. Признание, что он нервничает, что сомневается, что… Лайтвуд не знает наверняка, но это необъяснимо выводит из равновесия. Почему этот уверенный в себе человек нервничает? — Магнус? Глаза мужчины поднимаются вверх, в мгновение ока встречаясь с его собственными. Это происходит так быстро, что Алек вздрагивает. — Я не знал, — выдыхает Магнус, понизив голос, намеренно отвернувшись от улицы. Что-то одновременно неуверенное и полное надежды звучит в нем. Мужчина говорит медленно, словно взвешивая звучание каждого слова и то, как они упадут на собеседника. — Что ты поддерживаешь. — Поддерживаю? — смущённо спрашивает Алек. — Супергероев, — поясняет тот, взмахнув руками и приподняв брови, произнося последнее слово. — Ты не производишь впечатление человека, который будет на их стороне. Плыть против течения…что ж…скажем, я не предполагал, что это в твоём стиле. Алек хмурится, складывает руки за спину и переносит вес назад, выпрямляясь и расправляя плечи. — Что заставило тебя подумать, что мне все равно? Лайтвуд хотел бы, чтобы получилось ответить вежливее, не до такой степени резкой и оборонительной фразой. Он не самый проницательный, но способен расслышать, как это звучит. Парень резко втягивает воздух, язык кажется большим и неповоротливым, и он проглатывает все глупости, которые почти вылетают изо рта. Вместо этого Алек смотрит в лицо Магнуса. Тот ничего не отвечает. Все еще хмурится, но теперь это направленно вовнутрь. Тишина затягивается и ощущается как зуд, неприятное чувство, пробегающее от пальцев на ногах и идущее рука об руку с тем, что он кажется себе слишком уязвимым, стоя прямо на улице, где каждый прохожий пялится. Почему Магнус хочет знать, поддерживает ли он супергероев? Что вообще значит поддерживать суперов? Пытается вывести Алека на чистую воду? Были случаи, когда людей увольняли, потому что они открыто поддерживали линчевателей, но Бэйн не поступил бы так, верно? Может, он был вчера вечером среди протестующих. Может быть, смотрел на Архангела из толпы; может, видел Сентинэла с окровавленным луком и стрелами; может, наблюдал, как лицо мальчишки вдавили в бетон — и у него тоже не получается выбросить это из головы. Возможно ему хочется, чтобы Алек сказал, что если Магнус не знает, по какую сторону закона корпоративные супергерои, это вовсе не значит, что он сумасшедший. Нужно найти предлог, чтобы уйти, но Бэйн снова подаёт голос. — Я не знаю… — говорит он, и Алек моргает. Недосказанность повисает в воздухе, Лайтвуд не уверен, что именно не сказано и какое это имеет значение. — Не знаю, почему я так подумал. Я был…очевидно, я был неправ. Глаза мужчины блуждают по нему, изучая лицо, медленно исследуя линию волос, угол челюсти, кадык. Взгляд задерживается на узле галстука, у основания шеи, и крошечная хмурая складка всего на секунду снова появляется между бровями Бэйна. Возможно, понимает Алек, чувствуя неприятный жар, снова опаляющий заднюю часть шеи, Магнус смотрит именно на него впервые за все время их знакомства. Тот похоже, хотел бы сказать больше. Но не делает этого, издав мелодичный, удовлетворенный звук (чем ставит Алека в тупик), а затем кивает в сторону вестибюля. — Возвращаемся к работе? — практически шепчет он. — Я… — бормочет Лайтвуд, — мне, наверное, стоит…убедиться, что Саймон не сломал шредер. У него нет времени, чтобы задаться вопросом, почему, черт возьми, он только что это сказал , потому что Магнус смеется — мягко, тихо, будто немного сдерживаясь, — и в недоумении качает головой; но глаза сияют. — Конечно, — говорит мужчина, и Алек не уверен, что тот когда-либо смотрел так раньше. Так ново. Так…иначе. Что-то в груди болит, отзываясь во всех пятнах синяков, полученных прошлой ночью. От этого перехватывает дыхание. — Спасибо за помощь, Александр. Увидимся.***
Алек не из тех, кто слишком зацикливается на проблемах: если нет немедленного решения, то мысли можно подавить и замять, чтобы разобраться с ними позже. Вероятно, не самый здоровый механизм и, как Иззи любит напоминать, в этом кроется причина большинства проблем. Так или иначе, способ работает большую часть его жизни. Однако то выражение лица Магнуса — другое дело, поэтому Алек все ещё думает о нем, когда приступает к работе в офисе; размышляет, пока готовится к ночному патрулированию; и снова мысленно возвращается, сидя на крыше в ожидании Джейса — Архангела, проверяющего, пусто ли здание через улицу, в которое они должны пробраться. В отличие от всего остального это невозможно игнорировать. Алек не из тех, кто витает в облаках; но лишь вздрогнув, он возвращается к реальности, понимая, что последние пять минут пялится на стрелу, ничего не замечая. Он краснеет, и хотя никто не наблюдает, все равно ненавидит тепло, вспыхивающее на щеках. Хочется содрать с себя кожу, потому что мысли постоянно возвращаются к тому внезапному, любознательному выражению в глазах Магнуса; взгляду, затронувшему душу. Вот уже две ночи подряд что-то болезненное заставляет Алека действовать на автопилоте. Хотелось бы сказать, что все изменилось: прошлой ночью он чувствовал потребность избавиться от грязи, хлопьями облепившей кожу. Сегодня это больше похоже на жар, но тревожит точно так же. Он стремится избавиться от этих ощущений. Кровь будто кипит. Алек никогда раньше такого не испытывал, и это заставляет нервничать. — Алек? — раздается голос Джейса в ухе. — Ты все еще там? — Да, — отвечает парень немного резко, — все чисто? — Похоже, что так, — отвечает брат. Свист ветра в наушнике стихает, когда тот приземляется. Алек осматривает соседние крыши в поисках характерного серебристого отблеска металла в ночи, но ничего не видит, и снова фокусируется на верхушке небоскреба напротив. — Твоя особая стрела при тебе, Сентинэл? — спрашивает Джейс. — Похоже, Из была права, здесь электромагнитная система безопасности. Нужно обесточить ее, старик. — Конечно, я была права, — откликается Изабель, — и ради Бога, Джейс, пожалуйста, больше никогда не произноси «особая стрела». — Твои проблемы, что ты во всем видишь грязный намек. Держи свои пошлые мысли подальше от меня. — Можете сосредоточиться? — скрипит Алек. Он усиливает хватку на луке, натягивая тетиву к уголку рта и фиксирует ее напротив губ. Несмотря на насмешки Иззи, стрела, вдетая в тетиву, действительно особая. Она выпустит электромагнитный импульс при попадании в цель и отключит большую часть электроники в радиусе пятидесяти футов. Вот как они попадут в это здание незамеченными, и Алек должен признать: осознание, что никто не пострадает, приносит облегчение. Это просто взлом. Может быть, извинение матери за вчерашнее или продуманный план, чтобы удержать их подальше от внимания общественности. Он не собирается жаловаться. Здесь наверху тихо, и все, что у него есть — свист ветра, треск наушника и мысли о нечитаемом взгляде Магнуса… — Где цель? — быстро говорит Алек в коммуникатор, пристально глядя на древко стрелы. В здании напротив опустевший пятнадцатый этаж светится в темноте синей дымкой компьютеров, оставленных в режиме ожидания. — Если верить чертежам, системы безопасности находятся в противоположной стороне от комнаты, на которую ты смотришь, — отвечает Иззи. — Итак… на четыре окна вниз к западу должно быть достаточно. Если попадешь по стеклу, импульс отключит систему. — Если попаду по стеклу, — ворчит Алек. Потому что цель — окно в два раза больше его самого и в разы больше любой из мишеней, на которых он тренировался годами. Лучник оттягивает тетиву, напряжение проникает в пальцы сквозь кожу перчаток. Он отправляет стрелу в полет, практически беззвучно, лишь с тихим вшшш, рассекающим тьму. Стрела летит настолько быстро, что, проходя сквозь окно, раскалывает его трещинами, похожими на паутину. Стекло не разбивается, но внезапно мерцающие жёлтые и странные пурпурные огни города преломляются разноцветной призмой, отраженной в остальных окнах. Все компьютеры в офисе погружаются в темноту. Алек с тихим шипением выдыхает и аккуратно опускает лук. В ухе раздается тихий присвист Джейса. — Отличный выстрел, — Иззи впечатлена не меньше. — Хорошо, вся электроника перегорела, замки и сигнализация отключены. Джейс, нужно забраться внутрь с крыши, не задев провода. Сейчас введу в курс дела. Алек слышит, как Джейс срывается с места. Проблеск металлических крыльев невозможно не узнать. Брат тихо приземляется на крышу небоскреба, его тяжёлый выдох клубится облачком в морозном воздухе осени, слишком ранней для этого города. Алек действительно не знает, что именно они отсюда забирают; досье, переданное матерью, нельзя назвать информативным, но в этом нет ничего необычного — он привык не располагать всеми фактами и закрывать на это глаза. Заказчик, готовый заплатить такие большие деньги, скорее всего охотится за финансовыми отчётами, поскольку похоже, что это здание банка или юридической фирмы — в общем, организации с доступом к большому количеству информации и к большому капиталу. Все в порядке. Это не ему нужно туда забраться и выбраться, и он более чем счастлив переложить это дело на плечи Джейса, выступая лишь в качестве стража. В ушах только недавно отзвенел рев протестов, криков и летящих сигнальных ракет. Огни города на этой высоте кажутся мягче, остаются только белый и ледяной синий, а звук набата в голове, наконец, стихает. Шпионаж — это тишина. Шаги Алека бесшумны, тело растворяется в тенях, стрелы точно поражают цель. Ему кажется, что так он немного меньше нечист на руку. Это ложь. И как только он это понимает, давление в воздухе меняется. Клаксон такси взрывает тишину; оранжевый огонек вспыхивает на окнах небоскреба, пойманный в разбитом стекле пятнадцатого этажа и застрявший там. Подсвеченный влажный холод ночи формирует вихрь. Он изгибается от земли до кончиков пальцев Алека, словно молния. Ощущения кажутся знакомыми… — Знаешь, Сентинэл, ты не особенно стараешься развеять представление о себе как о прославленном грабителе. Алек вздрагивает, заводя руку за спину к колчану. Позади, подняв затянутые в перчатки руки в знак капитуляции, из-под темной завесы ночи выступает Найтлок. Его едкий смех звучит, будто сумрачное колдовство. — Эй, полегче, — говорит он. Сегодня вечером воротник пальто линчевателя поднят, защищая от ветра; в волосах видна красная прядь, а мягкий свет делает тень вокруг рта не такой суровой, как в прошлый раз. Он криво улыбается. — Я не собираюсь вмешиваться, но этот твой электромагнитный импульс определенно привлек внимание. Не мог проигнорировать его. Это была одна из твоих стрел? — Ты почувствовал импульс? — спрашивает Алек, прищурившись. Он не вдевает стрелу в тетиву, но, черт возьми, немного расстраивается, что снова захвачен врасплох. Найтлок только пожимает плечами. — Конечно, — отвечает он. — Я был неподалеку, но, в конце концов,отлично улавливаю изменения в распределении энергии. От взмаха его запястья воздух вокруг пальцев сотрясается, сжимаясь из пустоты в размытый шар, светящийся мягким белым светом. Алек пристально следит, как мужчина подбрасывает его, словно бейсбольный мяч, и с лёгкостью ловит. Это не просто телекинез, отмечает лучник, это манипуляции с энергией, возможно… возможно, кинетикинез. Он никогда не видел подобного раньше, но читал о таком и достаточно знает о законе сохранения энергии, чтобы понять: Найтлок только что трансформировал кинетическую энергию от движения руки в шар света, с которым теперь забавляется, катая по ладони. Энергия не может быть создана или уничтожена, она лишь переходит из одного вида в другой в различных физических процессах. Это безграничная сила. — Изящный фокус, — выдавливает из себя Лайтвуд сквозь зубы. Найтлок снова вращает пальцами, энергия рассеивается и шар тает в воздухе, однако это не успокаивает нервы Алека. Он борется с желанием оглянуться через плечо и посмотреть, закончил ли Джейс, но знает — отвести сейчас взгляд будет очень глупо. Найтлок кажется гораздо менее обеспокоенным. — Итак, какие ужасные злодеяния сегодня в планах? — спрашивает он, качнувшись на носках вперёд. Алек чувствует подергивание вены на виске. Он скрипит зубами и справляется с искушением принять поспешное решение. Это конек Джейса. — Думаешь существует вселенная, в которой я тебе это рассказываю? — отвечает он. — И даже если бы существовала, с чего ты взял, что мне бы захотелось тебе рассказать? — О, даже если это праздное любопытство? — улыбка Найтлока становится резкой. Он кивает в сторону здания через улицу. — Ты ведь знаешь, что это штаб избирательной кампании Джии Пенхаллоу, правда? Вот как. Это не банк, не юридическая фирма, это политические игры. Вот почему они здесь сегодня вечером. Нельзя оставить в прошлом выборы и события прошлой ночи, даже если очень хочется. Алек старается, чтобы ничего не отразилось на его лице. — Не важно, — отвечает он. — И я больше ничего не скажу. — Или тебе просто нечего сказать, — предполагает Найтлок, задумчиво постукивая указательным пальцем по линии нижней челюсти. — Думаю, сенатор Эрондейл готова заплатить хорошие деньги за компромат на своего оппонента. И как же ей обеспечить себя нужной информацией? Вполне хватит одного полуночного шпионажа. Все это, естественно, останется между коррумпированным политиком и нанятыми ею подхалимами. Должно быть, ужасно весело. Ох, это задевает за живое. Кулак сжимается вокруг лука. Алек хотел бы возразить, что сенатор Эрондейл не платила щедрый гонорар за то, чтобы они украли что-то из здания через улицу. Но он этого не знает. В досье ничего не сказано, вводные не содержали имени заказчика. Мариз и Роберт не сочли нужным что-либо сообщить. Найтлок, вероятно, прав, и это раздражает. — Уходи, — резко бросает лучник. — Конечно, вот прямо сейчас, — хмурится Найтлок. Воздух трещит опасной статикой. — Разве я помешал? Просто заглянул убедиться, что вы не причиняете неудобства. Почему я должен уйти? — Ты знаешь, почему. — Правда? Лайтвуд резко выдыхает через нос, его ноздри раздуваются. Этот человек невыносим, но Алек не полезет из-за этого в драку. Узел раздражения сворачивается в животе, становясь настолько тугим, что начинает пульсировать. — Ты продолжаешь вмешиваться, — говорит он намеренно медленно. Хотелось бы думать, что звучит угрожающе, но Алек в этом не уверен. — Перехватываешь нашу работу, появляешься там, где не положено. Нам не нужна твоя помощь, поэтому в какую бы игру ты ни играл… — Я забираю твои лавры? — спрашивает Найтлок, его губы изгибаются. — Что…что, нет, — нервно усмехается Алек, — нет никаких лавров, которые можно было бы забрать. Ты доставляешь неудобства, а я… Ты не можешь сравнивать… Найтлок игнорирует поток слов. — Или, — прерывает он, блеснув догадкой в глазах, — это лавры Архангела, которые я так безжалостно отбираю; а ты — несёшь ответственность за то, что лицо блондинчика не светится на первых полосах газет. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. — И, кажется, ты не расположен видеть правду, так что это тупик, Сентинэл. В конце концов, я лишь делаю все возможное для защиты своих сограждан. Можно ли обвинять меня в том, что я быстрее в чрезвычайных ситуациях? — Разве нельзя просто… — начинает Алек, обрывая фразу тяжелым ворчливым вздохом. Он зажимает переносицу под маской двумя пальцами. — Этот город достаточно велик для всех нас. — Возможно, — кивает Найтлок, снисходительно пожимая плечами. Он с преувеличенным интересом осматривает свои затянутые в перчатки руки, любуясь пальцами и невозмутимо потирая большой и указательный. — Но это никогда не останавливало твою Корпорацию, верно? Глаза Алека мечут молнии, но взгляд мужчины встречается с его собственным. Найтлок смотрит неожиданно твердо и непоколебимо. Он не моргает, по крайней мере пока сам Алек не моргнет, а затем произносит: — В конце концов, ты блистал по всем новостям прошлой ночью. Не думаю, что в городе найдется хоть кто-нибудь, кто этого не видел. В ухе Алека трещит коммуникатор, и он слышит голос Джейса. — Хорошо, ребята, я достал то, за чем мы пришли. Это было легко. Лидия все еще разбирается с той автомобильной аварией на мосту? Знаю, это не наш район, но думаю, можно ненадолго туда заскочить — взглянуть, не нужна ли помощь, раз есть время. Обещаю вести себя хорошо. Проклятье. Найтлок прав, и, судя по самодовольному выражению лица, он это осознает. — Наслаждаешься? — Алек резко жестикулирует луком. — Получаешь…удовольствие от того, что, насмехаясь, бросаешь мне это в лицо? Развлекаешься? На лице Найтлока, искаженном жёстким весельем, пробуждается хмурое выражение. — Я всего лишь наблюдаю, — отвечает он. — Тогда прекрати, — рявкает Алек. — Я не хочу с тобой драться, но это начинает мешать… — Со мной? — Чт-что? — Со мной ли тебе желать драки? — повторяет Найтлок. — Если выбирать, с кем сражаться: со мной, или, скажем, с твоим блондинистым другом, постоянно оставляющим тебя прохлаждаться на крыше, или с Идрисом, с самого начала поставившим тебя в такое положение… Ты правда хочешь драться со мной? — Достаточно! — рявкает Алек, выпрямляясь и делая шаг вперёд. Найтлок даже не вздрагивает. — Если ты не уберешься отсюда… — Сентинэл? —настороженный голос Иззи звучит из наушника. Должно быть, она только что подключилась к нему. — Там все в порядке? Нужна подмога? Алек прижимает палец к уху, сдерживая резкий ответ, почти срывающийся с языка. Он никогда не зайдет так далеко. Найтлок поднимает палец, мягко качая головой, и Алек забывает, что собирался сказать. — Ладно, — выдыхает линчеватель, — ладно, хорошо. Его голос мягкий, мягче, чем должен быть, мягче, чем Алек может понять. Он тяжело вздыхает. — Похоже, пора уходить, — сетует он. — Не нужно быть настолько агрессивным, Сентинэл. Ты можешь об этом пожалеть… — Я не был… Слышен щелчок. Алек не знает, пальцы это или гром, но он моргает, на мгновение отводя взгляд. Слишком долгое мгновение. Яркие огни города легко поглощают фигуру Найтлока, и она пропадает в беспокойной темноте. Его тень растворяется, и от этой размытости кружится голова, а в ушах стоит звон, когда давление на виски мгновенно ослабевает. Внезапно Алек снова способен дышать. — Подожди… — начинает он, отшатываясь, но на месте, где стоял Найтлок — пустота. Ноги не двигаются. Почему-то кажется, что это не дело рук Найтлока. Просто его собственная слабость. Можно было предположить, что этот человек способен телепортироваться и перемещать вещи силой мысли, потому что полы его плаща слишком сильно развеваются. — Сентинэл? — подаёт голос Джейс. — Сентинэл, прием, ты в порядке? Братан, тебе нужна моя помощь? Он не может ответить. Просто не может. Ему не нужна помощь Джейса. Не нужна. Он просто… Алек ненавидит, ненавидит Найтлока. Кем бы он ни был, он ненавидит его. Найтлок не имеет понятия, о чем болтает.***
— Блядь, — ругается Алек. Журнальный столик перевернут, документы летят на пол. Он тупо смотрит на беспорядок, борясь с желанием потоптаться сверху и усугубить ситуацию. Листы почти не помялись, все еще слишком белые, слишком чистые; набранный текст все еще аккуратно упорядочен.— Блядь. Джейс не отрывает взгляда от телевизора на стене с того момента, как упал в кожаное кресло. Его внимание поглощено странным детским ситкомом. Они в штаб-квартире, сидят в заброшенной комнате отдыха, спрятанной на одном из глубоких подземных уровней. Квадратная бетонная коробка, не видавшая ремонта с середины пятидесятых, где Алек пытается — к слову сказать, абсолютно безуспешно — составить полевые отчеты, которые и так задержал. Все, что сейчас хочется сделать — скомкать в бумажный шар каждый лист, каждое напоминание обо всех полицейских вызовах, на которые Найтлок успел первым. То, что Лайтвуд сегодня не в себе — вина этого линчевателя. Бесит, что он считает, будто может видеть Алека насквозь, будто знает, как поступать правильно, и то, как его обвинения прижимают к стене. И то, как страшно к ним мысленно возвращаться… Куча бумаг остаётся на полу. Он еще какое-то время гипнотизирует беспорядок, надеясь, что если сильно пожелать, все куда-то исчезнет; когда этого не происходит, Алек с усталым вздохом наклоняется и собирает листы в стопку. Отчёты нужно было подать матери еще два часа назад, но Джейсу понадобилось слишком много времени, чтобы заполнить свою часть, которую потом пришлось ещё и перепроверять. Господь знает: он доверяет Джейсу прикрывать спину, но никогда не доверит самому составлять отчёты. Дышать. Нужно просто дышать. Алек поправляет кофейный столик и снова устраивается на стуле, раскладывая бумаги в некоем подобии порядка. Шорох наконец отвлекает Джейса от телешоу. Он смотрит на Алека, затем на документы, затем снова на Алека, явно невпечатленный. — Слушай, братан, — начинает он раздражающим тоном, растягивая слова. Алек точно знает, что не хочет слушать, что бы там Джейс ни собирался сказать, но брата это, кажется, не беспокоит. — Я ненавижу этого парня так же сильно, как и ты, но нужно остыть. Господи, прошло уже четыре часа, а ты все еще бесишься. И мешаешь смотреть мое шоу. — «Спасённые звонком» — не твое шоу. Мог бы поблагодарить, что я пытаюсь заполнить наши отчеты, — ворчит Алек, — те, что нужно было сдать два часа назад. Кстати, ударение на наши. Джейс хмурится, скрещивает руки на груди и сползает на кресле, пока подбородок не прижимается к груди. — Не хочу говорить о работе, — надувается он. — Мы всегда говорим о работе. Потому что мы на работе. — Хорошо, не хочу говорить о полевых отчетах, — бормочет брат. — Не знаю, почему ты их перепроверяешь, Иззи наверняка уже все просмотрела. Они в порядке. А ты просто паникер. — Когда-нибудь задумывался, что для беспокойства есть веские причины? — ворчит Алек в ответ, просматривая нацарапанный корявым почерком Джейса отрывок в отчете о кокаиновой облаве, произошедшей на прошлой неделе. Он прочитал его уже трижды и просто хочет убедиться, что имя Найтлока не упоминалось там. Не упоминалось. Апатичное выражение лица Джейса говорит, что он знает точно, чем брат занимается. — Знаешь что? — то, что он, вздохнув, говорит дальше, тревожно-близко к тому, что Найтлок сегодня осмелился бросить Алеку в лицо. Это заставляет стиснуть зубы. — Давай подеремся. Или подерись с Найтлоком, мне все равно. Просто сделай хоть что-нибудь, что не будет злобным сопением или убийственным взглядом на все живое только потому, что ты зол на этого чувака. Все злятся, но не все срываются на своих бедных братьев, совсем этого не заслуживших. С языка Алека почти срывается острота о том, чего Джейс ещё заслуживает, но он ничего не говорит. Вместо этого бормочет: — Просто бесит. Джейс не отводит взгляда от телевизора, все еще поглощенный «Спасенными звонком». — Не знаю, почему ты жалуешься, — пожимает плечами брат. — Он был бы полезным парнем, встань он на нашу сторону. Все равно, линчеватели — твое слабое место. — Что это, блин, значит? — Разве это не у тебя и Из кучка друзей-линчевателей, которых вы пытаетесь покрывать? Как их там… Вулфмэн и Лучше-не-пересекайся-с-ней-темной-ночью. — Хотелось бы, чтобы однажды ты пересекся с ней темной ночью, — бормочет Алек себе под нос. Он заплатил бы кучу денег, чтобы увидеть, как эго Джейса пострадает от рук Вэйл. Или, скорее, от разума Вэйл. — Ты что-то сказал? — поворачивается тот. — Нет, — вздыхает Алек. — Ну, тогда можешь сесть рядом и смотреть шоу или уйти, потому что это действительно классная серия, а твое ворчание отвлекает.***
Алеку нравится притворяться, что ворчливость — не одна из определяющих черт его характера, но… Радостное «доброе утро, ворчун!» на следующий день от Саймона заставляет задаться вопросом, весь ли мир обернулся против него? Честно говоря, Алек не удивился бы. Он плюхается в кресло за свой стол и пялится на компьютер, пока не слышит писк модема. Это мучительно-пронзительный звук, от которого по спине бегут мурашки. Парень сгибает и разгибает запястья над клавиатурой, но суставы будто одеревенели. Каждый мускул в руке напряжен и неизвестно, что с этим делать. Черт, он не ворчливый. Просто зол, и для этого есть веские причины. Сенатор Эрондейл, массовые беспорядки, Джейс — и вот теперь Найтлок, следующий за ними по пятам и нагло бросающий Алеку в лицо все эти… — Пенни за твои мысли? Руки Алека судорожно сжимаются от неожиданности, а пальцы бьют по клавиатуре. Техника недовольно пищит. — Магнус, — его глаза широко распахиваются, когда он разворачивается на стуле. И конечно, там, небрежно прислонившись к перегородке кубика и скрестив лодыжки, стоит Магнус. Улыбается нежно, несмотря на то, что между бровями залегла озадаченная морщинка. Господи, видимо, теперь не только Найтлоку удается подкрасться и не быть услышанным. — Эта твоя морщинка, Александр, — Бэйн легко постукивает пальцем по собственному лбу. У него там родинка. — Обычно она значит, что произошло нечто ужасное. Что на сей раз сделал милый Саймон? Алек прекращает дуться. — Ничего не сделал. Вообще ничего, — вздыхает Алек, качая головой. — Не о чем беспокоиться. — Конечно, — отвечает Магнус, — нет нужды беспокоиться, но я хотел бы. Несмотря на то, что обо мне сплетничают, я не из тех, кто закрывает глаза, когда у кого-то явно проблемы. Он проскальзывает в офисный кубик и садится на край стола, ложа руки, унизанные кольцами, на бедра, и Алек не знает, должен он смотреть туда или на лицо Магнуса. Все, чего на самом деле сейчас хочется — пристально разглядывать свою обувь, но это не вариант. Внимание Магнуса ещё больше, чем обычно похоже на ослепляющий прожектор, и Алек жаждет ускользнуть от него. — Александр? — на пробу произносит мужчина, склонив голову. Он всматривается дольше обычного, намного дольше, чем Алек привык, задерживая взгляд на подергивании щеки, на движении челюсти, рта, глаз; он внимательно исследует, и его следующие слова так деликатны. — Можешь не рассказывать, если не хочешь. Я преступаю черту. Ответ застревает у Алека в горле. Он знает, что это к лучшему, потому что стоит просто сказать: да, на самом деле, есть линчеватель, преследующий меня повсюду и встающий на пути. Он говорит о слишком правдивых вещах, которые я не хочу слышать, и это сводит с ума, — и Магнус пожалеет, что вообще спрашивал. Но…вчера у Магнуса был такой взгляд, когда он спросил о супергероях… Поддерживает ли их Алек. — Это… — начинает парень, и любопытный взгляд фокусируется на нем, не отрываясь. — Это просто мой новый сосед. Не дает мне спать по ночам, слишком шумит. Ничего особенного. Магнус хмурится. — Возможно, стоит поговорить с ним, если он тебя беспокоит. — Я пробовал, — вздыхает Алек, — с ним…трудно. Я не…правда не знаю, как с ним обращаться. Не знаю, когда увижу его, и потом…каждый раз, когда мы сталкиваемся друг с другом, он… — Застает тебя врасплох? — Да. Я никогда не знаю, что сказать. — Как по мне, ты не производишь впечатление человека, который не знает, что сказать, — эта фраза заставляет Алека фыркнуть, потому что до смешного неправдива. Его собственные слова всегда такие удушающие, что хочется прикусить язык. Он хорошо умеет огрызаться, командовать Джейсом и Клэри и иногда грубить Саймону, но это не означает, что он хорош в…разговорах. В чувствах. В том, чтобы, соединяя слова вместе, образовывать такие коварные вещи, как предложения. Магнус приподнимает брови. Он теребит ожерелье, обвитое вокруг шеи и свободно свисающее в расстегнутый ворот рубашки. Мужчина наматывает цепочку на палец, играя с амулетом. — Что тут смешного? — спрашивает Бэйн, будто действительно не знает. — Я был не совсем… — начинает Алек, слабо жестикулируя руками. — Ну, ты знаешь. Не в лучшем расположении духа, всякий раз, сталкиваясь с Найтлоком? Не совсем настроен на светскую беседу? Не мог мыслить трезво.… — Звучит так, будто тебе нужна оливковая ветвь, — предполагает Магнус. Он тянется назад, берет ручку из канцелярского стакана на столе и похлопывает ею Алека по плечу. А потом улыбается, ободряюще и жизнерадостно, пока ловко вращает ручку пальцами, и протягивает ее обратно. Верно, предложение мира. Алек тяжело сглатывает, собственные длинные пальцы кажутся неуклюжими, когда он тянется за ручкой, но Магнус не отдает ее. Он проносит перо мимо протянутой руки и, наклонившись вперед, ловко засовывает в нагрудный карман рубашки Лайтвуда. Он не поглаживает грудь, хотя мог бы, учитывая то, как от этого движения у Алека перехватывает дыхание. Магнус улыбается, в уголках его рта прячется веселье. Он выглядит довольным собой. — У тебя… — голос Алека срывается на шепот. — У тебя есть какие-то идеи? — Спроси, что ему нужно — пожимает плечами Магнус. — Может, стоит оставить записку, или написать письмо, или пригласить его на кофе, чтобы представиться должным образом. И затем слово уже будет за ним, — палец мужчины скользит по ушной раковине, играя с каффом. — Думаю, ты хороший слушатель, Александр. Можно использовать это как преимущество. Уверен, твой сосед будет очарован. Алек кивает, чувствуя, что ручка в кармане горит, словно свеча.***
Сложно найти ответы на вопросы, которые нельзя задать. И у Алека много, очень много таких вопросов к Найтлоку. Он не может спросить родителей, но даже если бы мог, вряд ли им что-то известно. Линчеватели скорее всего даже не высвечиваются на радаре отца, для него они не больше, чем грязь, налипшая на подошву. А что касается матери… Если Алек упомянет, что ищет информацию о Найтлоке, ему выйдет это боком. Мариз захочет знать, откуда они знакомы, почему встретились, чем он был занят в это время. Она захочет знать, как можно использовать Найтлока для своей выгоды или как этот супер, возможно, использует Алека. В конце концов это все каким-то образом окажется его ошибкой, риском, на который он пошел и которому подвергает остальных. Иззи тоже зашла в тупик, пытаясь выловить информацию из каждого архива Идриса, к которому имеет доступ. Поиск там, куда доступ запрещен, тоже не дал никаких результатов. Что касается Джейса… Всякая попытка поговорить о Найтлоке заканчивалась провалом. Брат не хотел ничего слышать, о том что явно его не волнует. Конечно, есть и другие пути, которыми можно пойти. К сожалению, на одном из них Сентинэл сидит, сгорбившись на крыше под проливным дождем и, смаргивая преломленный неон, липнущий к ресницам, спорит сам с собой о том, насколько тревожно то, что пальцы ног уже потеряли чувствительность. Джейс сегодня патрулирует с Клэри, и он не стал задавать лишних вопросов, когда Алек решил ускользнуть. Во время обычного патруля они редко заходят так далеко на север; очень не хочется, чтобы брат отирался поблизости, когда Сентинэл ищет Вэйл. В конце концов, Джейс по-прежнему его лучший друг и на самом деле Алек не желает ему смерти. Вэйл не остановилась бы, если бы ей представился хоть малейший шанс. Есть причины, по которым Архангел держится подальше от нее. Алек много раз пытался выследить Вэйл и Вулфбэйна, но это всегда заканчивается тем, что они сами его находят. По правде говоря, линчеватели, вероятно, уже знают, что он здесь. Скорее всего, пока Лайтвуд прочесывает улицы, эта парочка, расположившись на вершине высокого здания, смеётся над ним, промокшим и жалким. Если они не захотят, чтобы их нашли, ничего не выйдет. Это залог их безопасности, как бы Алеку неудобно от этого ни было. Их окружают люди, которые не колеблясь сообщат о линчевателях копам, бросят в них разбитой бутылкой или чем-то похуже. Вопрос времени, когда повешенные на зданиях тела перестанут быть соломенными. Но если в этом проклятом городе и есть кто-то, кто знает что-нибудь о Найтлоке, то это Вэйл и Вулфбэйн. Алек просто не уверен, сколько еще он выдержит, чтобы хоть что-то разузнать. Не ослабевающий дождь выжимает из жестокой и по-осеннему безжалостной бури кровожадный ветер. Телефонные провода дрожат и искрят, бутылки катятся вниз по тротуару, со звоном натыкаясь на фонарные столбы, полиэтиленовые пакеты кувыркаются в воздухе снова и снова, распластываясь на лобовых стеклах машин. Окна резко закрываются, ставни магазинов опускаются, и лишь прилипший сам к себе город, крепко зажмурившись, подставляет жесткую щеку грому и воде. Алек тоже хотел бы спрятаться. Этот хлещущий ливень словно острая бритва — прорезает кожу там, где заканчивается маска. Его костюм гладкий и блестящий. Ветер воет по-волчьи, напряженно, всякий раз заставляя вздрагивать. Дождь, стучащий по крышам, служит предупреждением. В его шуме Алек различает плеск ботинок, попадающих в лужи, влажные шлепки кого-то, пробирающегося к нему мимо вентиляционных шахт и газопроводов. Часть его ждет, что это Найтлок; но другая, рациональная, знает: этот линчеватель снова и снова доказывал свою способность проскальзывать в пространство между дождевыми каплями невидимо и беззвучно, словно призрак. В этот раз слышно, что кто-то идет. Алек поворачивается, укрепляя хватку на луке, и ветер обрушивается на него особенно жестоко. Но плечи расслабляются, когда парень видит, что это именно тот, кого он ждал. Вулфбэйн. Немного позади него, яростно нахмурившись, движется Вэйл. Она даже держит зонтик, несмотря на ветер, отчаянно пытающийся разорвать его пополам. — Сентинэл, — лицо Вулфбэйна озаряет улыбка, которую Алеку хотелось бы считать искренней. — Как твои дела, сынок? Дождевая вода свободно скатывается с капюшона мужчины, ручейками стекая по кожаной материи, капает с челюсти на землю. Его ботинки грязные, пятнистые от черного гравия, на темной скуле наливается синяк глубокого сливово-пурпурного оттенка. Вероятно, его ночь была плодотворнее. Алек открывает рот, чтобы ответить, но Вэйл перебивает. — Что тебе нужно? — хмурится она под маской. Ее волосы чуть влажные, а куртка намного чище, чем у напарника. Вулфбэйн бросает на нее взгляд, будто говоря да ладно тебе. Вэйл усмехается. — Что? — возражает девушка. — Он уже почти час сидит здесь, явно ожидая нас. Алек был прав: она сидела где-то, спокойно глядя на то, как лучник промокает до нитки. Осознание этого могло бы сделать его немного сварливым, но либо он знает, что лучше сейчас не разыгрывать жертву, либо эта неделя забрала у него способность даже ворчать. Кажется, сейчас нужны колоссальные усилия, чтобы почувствовать хоть что-то вообще. Вэйл не впечатленным взглядом осматривает Алека с головы до ног и поджимает губы. — Итак, — снова начинает она, — почему ты здесь? Гарлем — не твой район для патрулирования. Что понадобилось здесь Идрису? — Я здесь не по поручению Идриса, — отвечает Алек, — у меня свои причины. Идрис…в этом не участвует. Вэйл поднимает брови, а Вулфбэйн тихо посмеивается, хлопая ее по плечу. Девушка ощетинивается, но не сбрасывает руку. — Ладно, ладно, остынь, милая, — успокаивает ее Вулфбэйн. — Чем мы можем помочь, Сентинэл? — Я хочу узнать о супере, называющем себя Найтлок, — отвечает Алек. Он не собирается ходить вокруг да около, но, судя по тому, как легкая улыбка мужчины медленно сползает с лица, получить нужную информацию добровольно будет затруднительно. И почему Вулфбэйн должен охотно ею делиться? Корпоративный супер, требующий информацию о линчевателе — это не приведет ни к чему хорошему. Все знают, как корпоративные обычно обращаются с линчевателями. Все знают, что Идрис не стыдится платить сотрудникам за выслеживание супергероев, действующих вне закона. Все знают, какого типа работу выполняет Сентинэл во имя слепого долга. Алек надеется, что серьезное выражение отразится на лице, но это сложно, когда его половина скрыта маской. — Я не ищу его, — проясняет Алек, — и не собираюсь искать. Просто… хочу знать, знакомы ли вы с ним. Вулфбэйн скрещивает руки на широкой груди, ткань суперкостюма натягивают напрягшиеся бицепсы. Мужчина встает прямее; он один из тех немногих, кто выше Алека. Этот человек знает, как выглядеть устрашающе, но Лайтвуда не легко запугать. — Что, если знакомы? — спрашивает Вулфбэйн. — Что ты собираешься делать с этой информацией? Как объяснить, что ему нужно от Найтлока, если он и сам не знает? Как объяснить, что у него выдалась ужасная неделя в ужасном году, и он просто хочет сделать хоть что-то правильно, прежде чем выбьется из сил, пытаясь удержаться на плаву. Парадокс. Алек ненавидит то, что Найтлок заставляет его чувствовать себя незащищенным, уязвимым, ответственным за свои действия, и все же он хочет этого…снова? Потому что вот чем он занимается. Ищет встречи снова. Может, он немого мазохист. В этом есть смысл. Дождь искоса рассекает воздух, ветер вздымает и молотит капли, и Алек ощущает, будто в кожу впиваются сотни крошечных игл. Он морщится. Жесткие линии челюсти Вулфбэйна смягчаются, на лице проступает подобие сочувствия. — Зачем тебе нужна эта информация? — голос мужчины тоже звучит мягче. Алек решает не лгать. Честность всегда дается намного проще, какой бы неуклюжей она ни была; и учитывая то, как Вэйл смотрит на него, солгать все равно не выйдет. Они стоят подозрительно близко к краю крыши, и лучник не хочет испытывать на себе ее силы. Он знает, на что способна эта девушка. — Он вмешивался в корпоративный бизнес, — сухо говорит Алек. — Я хочу знать, представляет ли он угрозу и может ли сделать что-нибудь необдуманное. К его удивлению, сухой колкий рокот смеха Вулфбэйна заполняет пространство. Мужчина запрокидывает голову, схватившись за живот. — Представляет ли Найтлок угрозу? — посмеивается он. — Черт, обычно этот парень не из тех, кто намеренно связывается с корпоративными, но… Ну, не знаю, удивлен ли я. Нужно признать, он не станет облегчать жизнь Идрису. — Значит, этот человек намеренно встает у нас на пути? — рычит Алек сквозь зубы. Вулфбэйн пожимает плечами, но все еще улыбается шутке, изюминка которой, наверняка, сам лучник. — Я уже давно знаком с Найтлоком, — объясняет линчеватель, — умный парень. Из тех, которые ни за что не поставят под угрозу чью-либо безопасность. Но он не будет так дружелюбен с тобой, как мы, и на то есть веские причины, сынок. — Да, у меня тоже создалось такое впечатление, — бормочет Лайтвуд. — Было бы чудесно, если бы он мог просто доверить мне делать эту чертову работу и держался подальше… — Боже, вы, корпоративные, все одинаковые, — жалуется Вэйл, закатывая глаза. — Ты хоть раз пробовал посмотреть на это с точки зрения Найтлока? Алек хмурится; закусывая щеку изнутри, в защитном жесте складывает руки на груди. — О чем ты? Она бросает на Вулфбэйна усталый взгляд, будто слышала такое слишком много раз. Глаза будто говорят: ты можешь в это поверить?. Вулфбэйн пожимает плечами, будто отвечая: он из Идриса, чего ещё ты ждала? Он не поймет. — Я имею в виду, — давит Вэйл, — с чего бы Найтлоку доверять тебе — доверять Сентинэлу — защищать город, когда он знает, что и сам чертовски хорошо с этим справится? Он тебя не знает. Ты работаешь на Корпорацию. Ты, скорее всего, точно так же встаёшь на его пути. Но в твоём случае он просто помеха, в то время как ты, скорее всего, хочешь бросить его задницу за решетку. Или чего похуже. Просто к слову. Алек открывает рот, чтобы возразить, сказать, что это смешно, потому что он никогда бы не стал… Но ливень гасит горячие слова. Не хочется спорить… особенно когда она права. Оливковая ветвь. Нужно предложить оливковую ветвь. — Помнишь, сколько времени нам понадобилось, чтобы понять, что ты не полный придурок? — усмехается Вулфбэйн, но Вэйл прерывает его: — Я, кстати, до сих пор в этом не уверенна. Мужчина бросает на нее предупреждающий взгляд, но девушка пожимает плечами, ничуть не сожалея о сказанном. — Что? — парирует она. — Только идиот может ослабить бдительность возле корпоративного. Ты бы не сказал мне сделать то же рядом с копом, так? Вулфбэйн вздыхает и закатывает глаза, но Алек знает: тот согласен с Вэйл. Когда они смотрят на него, они не видят Алека, не видят его суперсилы или заслуг, того факта, что, всякий раз сталкиваясь с ними, он переключает радиочастоту. Они даже не видят Сентинэла, по крайней мере, не сначала. В первую очередь они всегда видят работника Корпорации. Они всегда видят Идрис, видят фото с первой полосы, на котором Джейс швыряет невооруженного протестующего на землю и уходит безнаказанно. Эти линчеватели видят привилегии, о которых Алек постоянно забывает, но которые у него есть. Да, Идрис временами кажется убогим местом для работы, в котором набивают карманы кровавыми деньгами и да, Найтлок, встающий на пути при каждом удобном случае за последний месяц, не доставляет ничего, кроме проблем, но… Что ж, это все же лучше, чем если полиция останавливает и обыскивает тебя прямо на улице. Лучше, чем если Корпорация преследует тебя только за то, что ты используешь сверхспособности не так, как требует правительство. Это все же лучше, чем выходить из дома, постоянно оглядываясь через плечо. Вина давит на Алека, медленно растекаясь внутри. Он наклоняет голову, сжимая челюсть, лишь бы удержаться от того, чтобы снова закусить щеку изнутри. Стыдливый румянец поднимается по затылку, окрашивая уши в розовый, и не так уж сложно сказать, что только что он выставил себя идиотом. Алек не слушал — ни их, ни Найтлока, никого на самом деле. Магнус был прав. Магнус был… — Извини, — бормочет он, пережевывая слова. — Эммм… да. Наверное, я не подумал. Вэйл поджимает губы, бросая на него беглый, но суровый и не впечатленный взгляд. Она снова пожимает плечами, по крайней мере, пытаясь напустить безразличный вид. Дождь отбивает барабанный ритм по зонту, нарушая тишину, проскользнувшую между ними. — Ага, конечно, — наконец говорит она. — Возможно, теперь подумаешь. Город все еще бурлит: слышно шипение дождя и стоны металлических труб. Неловкое молчание между ними пробуждает желание теребить что-то в руках. Черт побери, он всего лишь очередной неуклюжий корпоративный, сунувший нос куда его не просили и… Что за позор. Алек пытается не представлять испепеляющих взглядов, полных отвращения; старается не думать о людях, которых посадил за решетку; не желает вспоминать кровь на руках. Игнорируй это. Игнорируй это. Не игнорируй, так это становится частью чертовой проблемы… Пальцы Алека ковыряют лук, и он раздумывает, нужно ли просто уйти, пробормотав что-то о необходимости вернуться к патрулю, но затем… Затем полицейская рация, прикрепленная к поясу, шипит, прежде чем статичный шум превращается в слова — так же, как и в рации, пристегнутой к суперкостюму Вулфбэйна. Мужчина хмурится, поправляя наушник. Всем патрулям, у нас 10-54* на востоке 103-ей. Похоже, подпольная сделка пошла не по плану. Код 1*, не спешите. Патруль, прием. В этом нет ничего необычного, Алек слышал такое сообщение сотни раз. Возможен труп. Ситуация не экстренная. Полное и абсолютное безразличие в голосе диспетчера. Это могла быть любая другая ночь, но, возможно, чувство стыда, разлившееся внутри, или резкий взгляд Вэйл, или зудящая потребность доказать что-то — ей, Вулфбэйну и Найтлоку, которого даже рядом нет — заставляют Алека вытянуть лук на полную длину и потянуть за тетиву. Ее струнный звук знакомо вибрирует по всей руке. — Вы идете? — спрашивает он. — Там может быть твой друг, Найтлок, — сухо замечает Вэйл, уже складывая зонтик и засовывая его под руку. Девушка тяжело вздыхает, когда ее растрёпанные кудри мгновенно пропитываются дождем. — Отлично. Конечно, почему бы и нет. Эта ночь все равно отстой. *Код 10-54 — возможен труп *Код 1 — не экстренная ситуация.***
Они недалеко от места вызова, примерно в дюжине кварталов к северу. Время близится к трем часам ночи, улицы Гарлема тихие. Здесь свет всегда мягкий, оранжевый, не такой искусственный, как в неоновом бьющемся сердце города с его высокотехнологичными эшафотами; воздух здесь гуще, а в зловещей тишине слышно дезориентирующую странную мелодию джаза. Алек движется впереди Вулфбэйна и Вэйл, не уверенный, идти или бежать; поэтому застрял на неловкой трусце, сомневаясь, следует ли вообще задавать темп. Скорее всего, Вэйл и глазом не моргнет, если он рванет в темноту без них. 103-я Восточная улица — узкая, облепленная по краям облупившимися зданиями из красного кирпича. Городской совет бестолково перекрыл граффити кое-где, но белила местами смылись дождем, оставив пятнистые потеки на окнах старой аптеки, не видевшей ремонта лет десять. Лужи грязного уличного света, разлитые на тротуаре, освещают тени людей, игнорирующих комендантский час. Трещины на асфальте источают затхлый смрад спиртного и окурков. Они шли пешком, но все равно прибыли раньше полицейских. Алек не удивлен. Вэйл неприязненно бормочет себе что-то под нос, но Вулфбэйн кивает головой, указывая на проволочный забор с другой стороны улицы, в центре которого небрежно вырезана дыра. — Там, — нарушает он молчание, и Алек поворачивает голову за его взглядом, остановившемся на черном неподвижном силуэте, лежащем посреди парковки за забором. Определенно напоминает тело. — Черт побери, — ворчит Алек, перекидывая лук на плечо и ныряя в дыру. Острые края рабицы царапают спину и цепляются за колчан. Вэйл проскальзывает туда гораздо грациознее, в то время как Вулфбэйн перепрыгивает сверху, приземляясь на щебень и расплескивая лужу ботинками. Если бы преступник все еще прятался в тенях, Вулфбэйн учуял бы запах. Поэтому Алек бросается к телу и прижимает кончики пальцев к горлу человека; его пальцы скользят по черной смоляной крови, а взгляд падает на лицо. Молодой мужчина. В маске. Такой же, как у Алека. — Блядь, — шепчет Вэйл где-то над плечом. — Ещё один супер. Алек не хочет спрашивать, что она имеет в виду под словами ещё один. На самом деле это и не нужно, все понятно без слов. Он чувствует себя так, будто его окатили ледяной водой, будто ударили кулаком в живот, будто что-то сжимает внутренности и резко тянет ко рту. Он не идиот. Линчеватели долго не живут. Но в этом убийстве все ощущается иначе, отличным от каждого пренебрежительного заголовка на первой полосе или главного сюжета по новостям об очередном супергерое-любителе, застигнутом врасплох. Это убийство совершено с жестокостью. У парня перерезано горло. Его тело уже остыло, суставы и мышцы окоченели, а на лице застыла маска ужаса. Умирая, он царапающими руками размазывал маслянистую кровь по челюсти; теперь она кажется водянистой под проливным дождем, а темные кровавые пятна расцветают в центре груди, выглядывая из-под самодельного костюма… Но сам порез, рассекший голосовые связки надвое — чистый, отточенный и аккуратно выполненный. Похоже на вскрытие. Алек давно не видел ничего подобного. Он и раньше сталкивался с убийствами суперов, но обычно это ограбление, которое пошло не по плану, или нападение банд, или несколько бешенных ударов ножом в живот, заставших врасплох — грязные преступления. Здесь же убийца, похоже, был всего один, но все, что мог сделать этот мертвец — расцарапать горло в тщетной попытке остановить жизнь, утекающую сквозь пальцы. Ему это не удалось. Алек делает глубокий, успокаивающий вдох, все ещё сидя на корточках, упершись руками в бедра. Горло перехватывает от смрада смерти, почти такого же сильного, как вонь железа. По улице прокатывается шорох шин, стук дворников, смахивающих дождь. Свет фар медленно скользит по лицу Алека и по спине Вулфбэйна, искажая тени, делая их длинными и мрачными. Парень прищуривается, рука уже тянется к луку, но машина проезжает мимо и гул двигателя тонет в ливне. — Полиция прибудет с минуты на минуту, — бормочет лучник. Он снова переводит взгляд на тело, но продолжать смотреть трудно. Вэйл, видимо, тоже. Девушка стоит, упершись руками в бедра, отвернувшись в сторону и вглядываясь в задымленное небо, пока капли дождя бегут по щекам. — Как долго он здесь лежит? — спрашивает она, не поворачиваясь. Алек морщится, растирая вязкую черную кровь, покрывшую перчатки, между большим и указательным пальцами. Она уже засохла. Слишком долго без какой-либо помощи — вот как ему хочется ответить. — Пахнет так, словно несколько часов, — отвечает Вулфбэйн. — Сентинэл, ты его знаешь? — Нет, — качает головой Алек, — это не один из наших. — Я тоже его не знаю, — бормочет Вулфбэйн, —должно быть, новичок. Не в то время, не в том месте. Бедный ребенок. Ремарка насчет неподходящего времени и места не укладывается у Алека в голове. Не в то время, не в том месте — это когда кто-то крадет твой кошелек посреди улицы или ты попадаешь в аварию на перекрестке, а не когда кто-то на пустой парковке разрезает тебе горло от уха до уха и оставляет тонуть в луже собственной крови. Тем более не снимая маски. — К утру это уже будет во всех таблоидах, — вздыхает Вэйл. — Раскрытие тайны личности — материал для первых полос. Могу поспорить, первое, что сделают копы, когда приедут сюда — сдернут с него маску, даже не посмотрев, как он умер. — Мы можем что-то сделать? — спрашивает Алек, глядя на Вулфбэйна. — Нет, если только не собираемся перенести тело, — отвечает мужчина, — и дело будет похоронено в столе какого-нибудь сержанта еще быстрее. Нет тела — нет преступления. По крайней мере, если пресса раструбит об этом — люди узнают. Могут появиться свидетели. — Сомневаюсь, — качает головой Вэйл. Она с трудом сглатывает, будто запах крови вызывает тошноту, и засовывает руки в карманы кожаной куртки, чтобы скрыть дрожь в пальцах. Алек снова смотрит на тело, задерживая взгляд на лице мужчины. Дождь размывает кровь; и только Господу известно, что еще ливень уже смыл. Он не знает, что можно сделать. Мысль о том, чтобы оставить этого парня здесь, вызывает тошноту. Вулфбэйн прав. Разрушить место преступления — гарантированно значит, что первый же полицейский, на стол которого дело будет брошено, его сольет. Но как он может просто развернуться и уйти, будто это очередное дело? Во всяком случае, Джейсу достаточно бросить один взгляд на состояние, в котором Алек находится, и он точно вставит какое-нибудь тупое замечание; Иззи вытрясет из него всю правду за секунды, а завтра на работе… Магнус и этот его проницательный взгляд, и вопросы, на которые не хочется отвечать. — Я сделаю несколько звонков, — тяжело вздыхает Вулфбэйн. Он достает из поясной сумки полицейскую рацию. — Посмотрим, получится ли найти внештатных корреспондентов, чтобы верно осветить это дело, когда о нем станет известно. Магнус все равно узнает об этом происшествии ещё до рассвета. Не знал, что ты поддерживаешь супергероев. — Я знаком кое с кем из Daily Tribunal, — выпаливает лучник, и Вулфбэйн умолкает. Алек не знает, почему и зачем это говорит, но часть его уверена, что он обязан, потому что это важно. Магнус Бэйн поступит правильно с информацией об этом убийстве. Лайтвуд в этом уверен. — Если хотите, я могу связаться с ними, чтобы осветили эту историю. Без проблем. Тишина затягивается. Вулфбэйн смотрит на него темным нечитаемым взглядом, и Алек остро ощущает засохшую на коленях грязь и камешки гравия, впивающиеся в колени. — Tribunal, — медленно произносит Вулфбэйн. Он кивает больше себе, чем Алеку. — Ладно. У них в редакции действительно есть несколько парней со стальными яйцами. Подходящее издание. Мужчина отворачивается, поднося ко рту свою рацию. Его голос становится на октаву ниже, когда он быстро говорит что-то о нападении на офицера по адресу кода 10-54 и всем подразделениям следует срочно прибыть на место происшествия. Алек знает, к тому времени, как полиция приедет, их здесь уже не будет. Но то, что говорит Вулфбэйн по рации, по крайней мере значит, что этот мертвый парнишка не будет лежать тут один слишком долго.***
Этой ночью Алек не включает убийство в полевой отчет. Иззи этого не замечает, потому что привыкла подделывать документацию, чтобы убрать следы присутствия Вулфбэйна и Вэйл. Но когда Алек ставит подпись и передает сестре бумаги, он чувствует себя виноватым. Одно дело — солгать родителям о том, чем он занимался. Другое дело — солгать Иззи и Джейсу, не рассказав им ничего. Как бы сильно он ни жмурился, выбросить из головы лицо мертвого парня никак не выходит. Вот, что замечает Изабель. — Алек? — перьевая ручка, остановившись, зависает над страницами. Чернила текут по острию, капая на бумагу. — Все в порядке? Ты побледнел. — Все нормально, — врет он, — просто устал. Глаза Иззи сужаются. У нее замечательная и невыносимая способность чувствовать ложь. — Напряженная ночь с нашими любимыми линчевателями, да? Что-то произошло? Снова столкнулся с Найтлоком? Алек не может найти причину, чтобы рассказать ей. Это не спасет жизнь того парня. Не помешает убийству повториться снова. Вряд ли то, что Изабель узнает о ночном происшествии, спасет хоть кого-то. Но может быть, это сделает картинку в его голове менее отчетливой. А может, ещё более яркой. Он не знает. — Нет, — отвечает Алек, — нет, просто…патруль затянулся. Нужно лечь спать пораньше. Сможешь закончить с документами и передать их маме? — Знаешь, не думаю, что для большинства людей лечь спать пораньше — это в 4 часа ночи, — качает головой Иззи с улыбкой, расписываясь в графе под отчетом. — Но, полагаю, мы — не большинство людей. — Нет. Наверное нет. Сестра закатывает глаза. — Спокойной ночи, Алек. Постарайся отдохнуть. — Конечно. Легче сказать, чем сделать.***
Сентинэл никогда не входит в квартиру через дверь. У него есть несколько пар джинсов и запасных курток, спрятанных по всему городу, и если понадобится, можно переодеться в телефонной будке. Но иногда он слишком устает и остается только надеяться, что никто не видел, как тень, облаченная в полную амуницию, пробирается на балкон. Иногда Алек задается вопросом, что должны подумать соседи, зная, в какую рань он возвращается по утрам. Хотя вряд ли им это небезразлично. Они его не замечают. Молчаливый отстранённый парень, живущий один. Сегодня он жалеет об этом одиночестве. Но мысль о том, что Джейс, Клэри или Изабель сейчас окажутся рядом, невыносима. Ему претит их энтузиазм, их слепая любовь. Его родные занимают слишком много пространства, гораздо больше, чем он сам; они знают, как это сделать, а Алек нет. Это парадоксально: не хотеть одиночества, но и не желать, чтобы кто-то из них видел его в таком состоянии. Разве справедливо, что старшему брату просто не разрешено быть в таком состоянии? Его чувства в беспорядке. Так не должно быть: он все время видит мертвых, он вырос в таком мире, сражался и сам выносил другим смертный приговор. Он не должен чувствовать себя ужасно из-за очередного трупа. Он обязан быть лидером. Обязан твердо стоять на ногах. Должен быть хладнокровным, спокойным и собранным, потому что это Алек, это Сентинэл, и это то, что в конечном итоге их объединяет. Нужно придумать план, чтобы действовать дальше, даже если мать с отцом скажут: ничего не предпринимай, это не твоя юрисдикция. Лучник снимает костюм, разбрасывая вещи по квартире: колчан брошен на диван, лук оказывается на журнальном столике, а маска летит в кухонную раковину. Он раздевается в спальне, накидывая суперкостюм на изголовье кровати — на пол капает темная вода. Останется пятно. Он забыл рубашку и брюки, в которых пойдет на работу, на кровати, и знает, что должен их повесить, но не может — не способен заставить себя это сделать. Поэтому просто скидывает одежду на пол. С утра это будет проблемой. Стук чего-то твердого, отскакивающего от деревянного пола, заставляет Алека остановиться, упершись коленом в матрас. Это ручка. Ручка, которую Магнус сунул в карман его рубашки сегодня утром. Алек сползает с кровати, падая на пол на колени. Они болят в местах, где впивались камешки гравия. Парень поднимает ручку и подносит к осколку слабого зловещего света, скользящего по его коже сквозь жалюзи. Просто ручка. Не голубь, несущий оливковую ветвь. Не спасательный круг. Это не предложение мира, совсем нет, потому что он не видел ничего мирного этим вечером. Если бы он умел лучше слушать. Что-то в груди Алека имеет наглость трепетать. Что-то маленькое, глупое, прямо над сердцем — там, где расположен нагрудный карман на рубашке, там, где Магнус на мгновение дотронулся до него. Ему хочется бросить ручку на пол, но он не может. Алек кладет ее в стакан на прикроватном столике и перекатывается, уткнувшись лицом в подушку. Под веками он видит улыбку Магнуса, то, как он смотрел, будто видел насквозь… Это чувство вызывает тошноту. Нельзя чувствовать такое. Не сегодня. Ты этого не заслуживаешь.